цветок, что увядает после рассвета, не человек ли это?

      Часть 3.

Как душу удержать мне, чтоб она, с тобой расставшись, встречи не искала? О если бы, забытая, одна, она в дремучем сумраке лежала, запрятанная мной в тайник такой, куда б ничто твоё не проникало! Но как смычок, двух струн коснувшись вдруг, из них единый исторгает звук, так ты и я: всегда звучим мы вместе. Кто трогает их, эти две струны? И что за скрипка, где заключены такие песни? Райнер Мария Рильке «Песнь любви»

      Сокджин открыл книгу, и та послушно развернулась на самом любимом его развороте. Страницы были слегка помятые, наверное, оттого что были уже не единожды читанными и слегка замусоленными, жизнь айдола порой была полна самых неприятных сюрпризов. Это издание было подписано Намджуном, ещё тогда, когда они только начинали дружить. У Сокджина имелась другая книга, с более ярким дизайном и глянцевым блеском новизны, но её он ещё ни разу не открыл. Она была красивой и более удобной для чтения, но в ней не было той волшебной атмосферы, которая однажды заставила Сокджина купить выглянувшую из-за угла книгу. Самый любимый отрывок, который открыл перед ним магию слов, который он имел смелость прочитать писателю, их же и написавших… Сокджин ласково провёл рукой по напечатанным буквам и заговорил ими вслух.       «…Сидя на берегу реки, протекавшей линией жизни по всему городу, той, что соединяла людей, так похожих в своей разности и не похожих одновременно, я задыхался от внезапно накативших чувств. Они нахлынули на меня огромным потоком, наводнили всю мою пустующую голову, смели и сокрушили все жалкие оправдания, все жалобы на несчастную судьбу, которыми я прикрывался всё это время, и оставили меня наедине с собой. Другой я встал с мятой травы, отряхнул джинсы и мимолётно посмотрев на меня, уставился в небо. Загадочное и мистическое, оно подмигивало нам обоим своими искристыми звёздами, многоглазое, как громадный, распростершийся по всему необхватному взглядом горизонту паук, который обнимает всю эту глубоко потерянную планету и подставляет брюхо своим крохотным детенышам, не желая им быстрой гибели от тех опасностей, что таятся в галактических глубинах. Паук с именем небо темнеет и светлеет, множественные ноги его слегка трещат и судорожно дергаются и подрагивают с течением времени, пока однажды не настанет тот самый час. Час, когда каждый из нас понимает, что ты должен найти кого-то, того, кто дополнит тебя, кто не даст тебе затеряться в этом мире одиноким и неприкаянным, стать несчастным и озлобленным, превратиться в ещё одну несчастную душу, так и не сумевшую дождаться, добраться, достучаться до своего персонального счастья в хрупкой органической оболочке.       «Нам пора в путь», - говорит мне другой я, тело его мерцает как миллионы звёзд, как многочисленные незримые глазу атомы галактической пыли, так сияет человеческая душа. «Пора», - повторяет он и вытягивая руки, зовёт неведомое существо со дна реки. Вода вспенивается, бурлит и расступается под сильным напором, волны начинают бить о берег и тряпичные кроссовки мокнут, под ними перекатываются маленькие гладкие камешки гальки. С самой глубины на свет является черепаха, тяжелый матовый панцирь которой покрыт грязью и илом, во рту у неё крепкие поводья, уже прокушенные и пожёванные от предыдущих долгих путешествий и лапы-ласты испещрены бесчисленными метками прошлых жизней.       «Садись», - говорит мне другой я.       «Доброго пути», - желает мне он, отходя в сторону и угасает, разлетается десятками юрких светлячков, бросающихся врассыпную. Провожая своё прежнее я, новый я крепко опирается рукой о панцирь и запрыгивает на спину черепаху одним слитным и сильным движением. Новый я не боится утонуть в водах, не страшится всплыть со дна отвратительным разбухшим телом, не отступает от трудностей, даже когда они смотрят на тебя влажным глазом, косясь вбок и моргая в нетерпении. Черепаха шумно вздыхает, она стара и ей тяжело подниматься на поверхность за каждым новым пришедшим путником и перевозить их в другой мир, туда, где стрекочут дивную песню жары извечные цикады. Но это тот самый долг перед судьбой, который следует неукоснительно соблюдать или панцирь разлетится на миллиарды осколков вновь, чашка вновь разобьётся и во вселенной станет слишком много битого стекла, выдутого из жидкого месива воспоминаний.Но в том другом мире живёшь ты и ради тебя стоило бы оставить всё позади и войти в воды неторопливой реки, разделяющей прошлое и будущее, захлебнуться новым чувством, которое вскружит голову, ради которого мы все живём, даже если тебя нет, не будет и быть может никогда не будет существовать. Сидя на влажном панцире древней черепахи, я, тот, кто обрёл и нашёл себя посреди молчаливого города из строгих пластов реальных строений, смотрю в загадочно мерцающее брюхо небесного паука. Я – это пылинка из невесомой космической пыли, галактическая молекула, один из многих. Я – это просто заблудившийся путник, я есть человек…»       Сокджин дочитал отрывок и вздрогнул от наполнивших его безбрежных чувств, ему показалось, что они вот-вот хлынут из него, выплеснутся через грань и потекут по щекам горячими солёными каплями. Так и получилось, глаза его увлажнились, и он заморгал, стараясь высушить накатившие слёзы. Сокджин прижал книгу к груди и внутри заворочалась тоска, вновь запуская свои тягучие щупальца в открытую рану. «Что же я делаю?» – спросил сам себя Сокджин. «Какого чёрта я торчу здесь и всё думаю и думаю об этом? Я ведь сказал, сам себе почти приказал, что если не смогу забыть, то значит так тому и быть. Два дня уже прошло с момента снятия ограничений, а я всё ещё сижу в общежитии и отчаянно играю труса». Но не успев даже сформулировать внятно и чётко причину такой укоризны, Сокджин уже понял, что его терзало.       Его карьера. Его мечта, которая только недавно смогла стать реальностью, но не до конца. Сокджин всегда знал, что правда, такая горькая и чистая, всегда всплывает на поверхность, как поплавок, особенно если найдётся тот рыбак, который захочет её узнать, а такие всегда находились. Он знал, что журналисты однажды непозволительно близко подобрались к секрету их главного продюссера, который имел фетиш на блондинок. Сокджин точно не знал, что успела накопать на него жёлтая пресса, но статья бы вышла довольно скандальная, если на счета тех журналистов не перевели круглую сумму денег. Он знал это лишь потому что стилистки шептались между собой, думая, что он спит на диване в комнате ожидания, но он просто лежал с закрытыми глазами. И тогда Сокджин понял, что однажды услышанную правду можно спрятать ото всех деньгами, вопрос только в том, за сколько и на сколько удастся это сделать.       И если бы Сокджин совсем ничего не чувствовал к Намджуну, то может быть он бы постучался пару раз головой в закрытую дверь «Никогде» и ушёл, так и забыв о нём. Но он так поступить не мог. Его терзала вина, исходя из услышанного Намджуну было плохо, и ему требовалось если не плечо любящего его человека, то хотя бы дружеское. А обрадуется ли ему писатель? Сокджин попытался вспомнить выражение лица Намджуна, но всё что он мог вспомнить это грустные его глаза. «Трус», - послышалось в голове и Сокджин подскочил с кровати, отшвыривая от себя книгу. Та упала на пол страницами вниз, хрупкая бумага смялась некрасивыми перегибами и он без раздумий бросился её поднимать. Расправив бережно помятые странички, Сокджин отряхнул обложку, ещё раз перечитал автограф и поставил книгу на свою часть их маленькой книжной полки, где помимо его пяти книг и вороха нотных листов, лежали томики манги и истерзанный блокнот Минхуна, который временами писал туда свою лирику. Однажды заглянув в этот блокнот, Сокджин его больше не открывал, слишком личные там были вещи, слишком больные там были слова.       Внезапно голову Сокджина осенила какая–та смутная мысль, что-то из разряда безумства, такие мысли рождаются из долгих рефлексивных размышлений и бега по замкнутому кругу. Наверное, даже Сокджин не смог бы понять в чём именно было его озарение, а быть может он просто не захотел это понимать, предоставляя руководить своему сердцу, а не тому здравому смыслу, который был абсолютно беспомощен в делах, затрагивающие чувства. Он встал и движимый этим непонятным сгустком запутавшихся и смешанных эмоций, пошёл на кухню в поисках Минхуна. Тот был в общежитии, конечно, пока Санмин был занят на съемках, он скучал. Парочка в очередной раз с треском и шумом прояснила свои отношения на квартире Санмина и домой Минхун пришёл сияющий и радостный. Сокджин целеустремлённо проверил их общую комнату, где макнэ лениво отрабатывал неудачное движение их хореографии, прошёл мимо второй комнаты, откуда доносился переливчатый храп одного из мемберов, снимавшегося в каком-то ночном шоу, и пришёл в кухню. Минхун обнаружился быстро, он пытался разогреть себе готовый рис из магазина и боролся с микроволновкой. Сокджин мысленно кивнул сам себе и пользуясь тактическим преимуществом, быстро зажал ровесника у стола и крепко обхватив его за голову, клюнул того в губы.       Того приятного чувства, щекотного и горячего, которое возникло при поцелуе с Намджуном, не было. Сокджин продолжил напирать и несмотря на брыкающегося Минхуна, аккуратно попытался просунуть язык. Вот тут терпение его партнера окончательно закончилось, Минхун щёлкнул зубами и хорошенько дал ему под дых.       - Ты сдурел?! – шёпотом заорал он, отскакивая от Сокджина за порог кухни и держа наготове дверь. – Совсем мозги вытекли?       - Прости-прости, - замахал руками Сокджин, с него сошла эта пелена отчаянной храбрости и он был готов отплеваться, настолько ему стало противно. И теперь он сам слегка покрасневший и стыдливо потупившийся не мог внятно объяснить причину такого поступка. – Сам не знаю, что на меня нашло.       Взъерошенный и злой Минхун подскочил к нему и пару раз чувствительно ударил его ладонью по спине. Выпустив из себя пар, он сел за стол и приказал Сокджину приготовить ему рис в качестве извинений и возмещения морального ущерба. Пока притихший Сокджин послушно промывал рис, Минхун поглядывал на него задумчиво и оценивающе. И когда Сокджин захлопнул крышку рисоварки, то он заговорил.       - Сдаётся мне, что ты пришёл к каким-то определённым выводам и решил опробовать на мне парочку своих предположений, - начал излагать Минхун. Выглядел он при этом намного лучше, чем несколькими минутами ранее, и даже казался чем-то невероятно довольным. Говоря честно, провинившемуся Сокджину он казался той самой лисицей, которая смогла добыть сыр и сожрать ворону.       - Так вот, - продолжил Минхун и коварно понизив голос, наклонился к Сокджину. Тот в свою очередь не мог так находиться к нему так близко после произошедшего и наоборот отклонился назад. – Сокджин, ты не гей, чтобы ты там себе не надумал и это хорошо, что ты пришёл ко мне, иначе бы огрёб по полной от кого-нибудь другого.       - Но я… - начал было Сокджин и замолчал, осознавая, что он хотел повторить то же самое, что произошло с ним в квартире Намджуна. Получается, он всё-таки не склонен к мужчинам, но отчего же было так приятно целоваться с Намджуном? Сокджин нахмурился и озадаченно начал хрустеть пальцами.       - Не думай над этим так усердно, - сжалился над ним Минхун. – То, что тебе нравится твой писатель, может быть просто твоей судьбой и не более. Я не фаталист и не верю в судьбу, но, когда я впервые наедине остался с Санмином и мы разговорились с ним о разных вещах, да так что прошли вместе больше 10 километров и все станции метро, я подумал, что ошибаюсь и подменяю одно чувством другим. Но вот когда он меня поцеловал, то я понял, что не ошибаюсь и в этом ошибки уж точно быть не может. С тех пор всё стало немного сложнее, но вот насчёт того, что это чувство называется любовь, я более чем уверен. Ты ведь это понял? А всё остальное предоставь своему сердцу.       - Я не могу, - тихо ответил Сокджин. – Как вы с Санмином сошлись? Вы ведь оба айдолы, мы все тренировались вместе и знали, на что идём, что здесь нет ничего лёгкого и прекрасного, и что падать оттуда, с этой красивой сцены больнее, чем даже туда подниматься и всё же. Вы начали отношения раньше, чем мы дебютировали, может быть намного раньше, я уже не помню, когда о вас узнал. Зачем? И…разве тебе не страшно, когда все узнают? Если, все узнают, конечно…       - Умные люди в книжках пишут много правильных вещей, - с улыбкой сказал Минхун. – Нет, неправильные тоже пишут, но кто-то и когда-то сказал и до сих пор говорит, что любовь приходит тогда, когда её меньше всего не ждёшь, да и не спрашивает она твоего мнения, когда ей стоит прийти и кого тебе суждено полюбить. Она просто приходит и остаётся. И всё. Затем уже твоя очередь выбирать: сдаваться или бороться. Причём тебе никто не обещает счастливого конца, как в сказочке на ночь, несчастным ты можешь остаться запросто. Думаешь, что нам было легко? Мы с Санмином мозги друг другу неплохо поели, пока не сошлись и до сих пор боимся, что нас не примут, хотя нас в любом случае не примут. Но какая теперь разница, когда мы вместе? Он тот ещё мудак, если сказать честно, но он сейчас надрывается, чтобы скопить деньги и построить будущее, в котором ни он, ни я не будем зависеть от мнения той части общества, которая скажет проваливать двум педикам из айдольской группы. И за мной тоже дело не встанет, я как раз нашёл работку в нашем агентстве, тяжёлая и платят мало, но сидеть без дела не люблю.       Минхун ухмыльнулся, задорно и весело, Сокджин ещё никогда не видел его таким довольным. Уверенность друга успокоила его, хоть кто-то знал, чего именно хочет в этой жизни. Минхун похлопал по столу, привлекая его внимание, и вдруг посерьезнел.       - Если твой писатель действительно чувствует к тебе хотя бы десятую долю того, что чувствуешь ты, раз уж ради него ты ставишь такие эксперименты, то стоит с ним встретиться, Сокджин. Раз он заставляет тебя усомниться в том, что нравятся тебе парни или нет, заставляет тебя думать о поцелуях с ним, то тем более он заслуживает хотя бы одной единственной встречи и разговора по душам. И если ты по нему скучаешь, то просто встреться с ним, в этом ничего сложного нет.       - Спасибо, - сказал Сокджин и стиснул Минхуна в объятьях, крепких, как чувство благодарности к такому чуткому другу. – Прости за…ну ты сам знаешь за что. Дурацкая была идея.       - Зато действенная, - расхохотался Минхун. – Быстро и эффективно наставляю заблудших в своей ориентации парней, главное, что пока бесплатно.       - Ну-ну, - сказал холодный голос с порога. – Я уже с рогами или пока что без?       Санмин оттолкнулся от косяка кухонной двери и уставился на Сокджина неприятным взглядом, которым, как помнил Сокджин, он всегда на него смотрел. В нём чувствовалось собственное превосходства и конкуренция, хотя Сокджин никогда с ним не соперничал, да и вообще был спокойным и не агрессивным человеком. Однако Санмин его, мягко говоря, недолюбливал, но волю давал себе только в общежитии, что уже было хорошо. Сейчас Сокджин поспешил уйти, полагая, что парочке стоит пообщаться без чужого присутствия, тем более что с момента их последнего примирения даже не недели не прошло. Проходя мимо него, Санмин даже не попытался уйти с дороги, из-за чего они столкнулись плечами и прежде чем ситуация из неловкой превратилась в раздражённую, Сокджин прибавил шагу и стремительно вышел в коридор, не боясь показаться невежливым. В конце концов, Санмин был ненамного старше него, зато Сокджин лучше ладил с руководством агентства.       - Эй… - раздалось у него за спиной, но Сокджин предпочёл проигнорировать и зашёл в свою комнату. Вдалеке он услышал раздражённый бубнёж лидера и резкие нотки в голосе Минхуна, которые вскоре затихли. Сокджин перевёл дух и расслабился, ненужные конфликты и ссоры в коллективе ему были не нужны. Ему предстояло разложить по полочками свои чувства, но сердце ему подсказывало, что ничего делать уже не нужно, просто предупредить на завтра менеджера и выбрать одежду. Сокджин прижал ко лбу ладонь и радостно улыбнулся, представляя себе, как меняется лицо Намджуна, как из грустного и потерянного оно становится счастливо-неверящим, как разглаживаются его морщинки на лбу и расползаются уголки рта. Сокджин разомкнул губы, как будто уже сейчас хотел почувствовать на них чужие горячие губы и торопливо подумал: «Быстрее бы наступило завтра!».