цветок, что увядает после рассвета, не человек ли это?

Кто под звездой счастливою рожден - Гордится славой, титулом и властью. А я судьбой скромнее награжден, И для меня любовь - источник счастья… Но нет угрозы титулам моим Пожизненным: любил, люблю, любим. Уильям Шекспир, сонет 25.

      Казённые серые стены угнетали даже при одном взгляде, таково уж было свойство всех пенитенциарных учреждений. Следственный изолятор исключением не стал. Намджун посмотрел на невысокое здание, напоминавшее о старой школе в его собственном городе: обезличенное, строгое, словно выстроенное из выкрашенного в плохое настроение картона, такое же недоверчивое и пасмурное, как осенний дождь. Сбоку синим с красным всполохом пронеслась полицейская машина, сирены её взвывали и оглушали, по идее, они должны были внушать доверие и надежду на то, что возмездие близко, на некое торжество справедливости, но на деле от громких звуков в душе становилось тревожно и не спокойно, будто ты становился соучастником происходившего где-то на другом конце жизни преступления. Намджун очнулся от дум и поспешил оплатить поездку, таксистом была женщина в возрасте, уже седая, с зелёными прожилками вен на крепких руках, она смотрелась как нельзя уместно за рулём импортного автомобиля с хорошим километражем на одометре. День выдался не самый удачный. И однозначно не сулил ничего доброго, уж точно для Намджуна.       В кармане зазвонил телефон. Первый сольный трек Сокджина взорвал вакуум мыслей, который окружал Намджуна, вспорол его беспощадно и вкрутился штопором в его уши. В голове задребезжала боль, преследовавшая его с утра или это была боль в груди, он плохо понимал. После трёх недель медленной ремиссии наступил плохой период в болезни, словно «цветок» не мог решить, что делать со своим несчастным носителем: стоит ли ему цвести дальше или увянуть раз и навсегда. Это отражалось на самочувствии Намджуна, он не знал в какую минуту он будет мирно печатать текущие сквозь него слова из новой книги, а в какую будет нервно барабанить пальцами и хвататься за голову на холодном, почти морозном балконе. Зима выдалась тёплой и, пожалуй, это было единственным, что спасало писателя от пневмонии, хотя он и раньше не слишком-то заботился о себе. Они с Сокджином переехали в новую квартиру. Им её нашёл Юнги-хён, она располагалась в удобном ценовом секторе недалеко от его дома и была построена дочерним филиалом компании, в котором он работал. На предоплату ушёл весь гонорар за последнюю книгу Намджуна плюс денег дали родители Сокджина, он сначала отказывался их брать, но здравый смысл перевесил.       Сокджин разговаривал мягко, что-то спрашивал про ощущения, но Намджун не дослушал и отключил телефон совсем. В голове продолжало шуметь, ему казалось, что за плечом стоит Сольхи и шепчет своим хрипящим голосом. «Почему я умерла, а ты всё ещё жив?». Намджун начал слышать её совсем недавно, она пришла совсем неслышно, поступью мёртвой, они ведь всегда так ходят. Намджун в ночи лихорадочно печатал новую главу, рвущейся из него на пустые страницы, и внезапно ощутил, что он не один. Сольхи обняла его ледяными руками, тело у неё было противно мягкое, наверное, падение с высоты превратило внутренние органы в сплошную кашу. Намджун никогда не оборачивался, а в зеркалах она не отражалась, поэтому он никогда её не видел, только слышал и ощущал, как иногда она хватается за него в поисках внимания. И он с ней не говорил, разумеется, нет. Сольхи была мертва, а говорить с мёртвыми – искать жизни в тех, кто ушёл, совершенно неразумно, ибо слово и есть жизнь, Намджун понимал это как никто другой. Слова сплетались в предложения, в историю, в творящее нечто, и мёртвая Сольхи это понимала, потому и приходила к нему в полном одиночестве. Она желала быть услышанной, желала быть знаменитой, тщеславная даже после своей кончины. Намджун отказывал ей в этом, его собственная ноша сейчас была тяжела как никогда.       - Ваш пропуск? – спросили у него на проходной. Усы этому полицейскому не шли, смотрелись смешно и делали из него клоуна, а не придавали солидности и мужественности.       - У меня назначена встреча. Следователь Ким Джи Чан вызвал на повторный допрос в качестве свидетеля.       - Минуту подождите, мне необходимо подтверждение. – короткий звонок и недолгое ожидании в голом коридоре, на стене памятки пострадавшим, номера социальных служб. – Ким Намджун? Предъявите документ, подтверждающий личность. Да, отлично, проходите. Следователь Ким ждёт Вас в 24 кабинете, это второй поворотy направо и по лестнице вверх.       Намджун шёл медленно, не торопясь, на встречу со следователем ему не нужно было торопиться, гораздо сложнее было уговорить его на шанс переговорить с доктором Паком. Вопрос Сольхи терзал его каждую ночь, проще было дать услышать ей всё самой, а не придумывать самому мотивы чужого преступления. Детективы ему всегда давались плохо. А вот переговоры удались. Доктор Пак плохо шёл на контакт одинаково как с обвиняющей стороной, так и со своим адвокатом, назначенным ему государством. Намджун решил, что неважно как закончится этот день, он напишет в блог маленькую статью о том, как полезно иногда встретиться с прошлым и посмотреть ему в глаза, а также задать парочку насущных вопросов.       Комната для допросов была один-в-один похожа на все те декорации, которые закупали для кино. Даже матово-тусклое стекло присутствовало. Стереотипы подтвердились, когда Намджун увидел небольшой квадратный стол и жёлтую лампочку, раскачивающуюся над ним.       - Ничего, мы с вами здесь прекрасно поместимся, писатель-ним, - усмехнулся следователь, неправильно интерпретируя взгляд Намджуна. – А обвиняемому Паку это место уже как родное, столько раз здесь уже побывал, можно за проживание деньги брать.       Шутка была неудачной, но скоро в комнату ввели закованного в наручники доктора Пака и Намджун соврал бы, если сказал, что узнал его сразу. И прежде доктор никогда не выглядел на свои года, всегда казалось, что он старше, но сейчас было видно, что пребывание в следственном изоляторе подкосило его здоровье. Потухший, унылый взгляд был похож на глаза мёртвой рыбы, кожа посерела и сморщилась, сгорбленный и истончившийся, он был похож на Сольхи.       «Да он же одной ногой стоит в могиле», - осенило вдруг Намджуна и эту догадку подтвердила стоявшая за левым плечом Сольхи. «Я бы могла подождать его тут, всё равно ему немного осталось. Но раз ты уже пришёл сюда, то должен спросить».       Следователь нудно зачитал список обвинений, он придерживался протокола допроса вплоть до каждой точки, задал несколько вопросов, но ответов не дождался. Тогда он махнул рукой и позволил Намджуну заговорить.       - Почему вы не верите в любовь? – спросил Намджун. Сольхи зашептала в его ухо, но он упорно запретил себе вслушиваться. – Вы сказали, что любви не существует, но откуда вам знать, что её нет, если вы никогда не испытывали этого чувства.       Голова доктора Пака мотнулась, словно нанизанная на ниточку, весь он зашевелился, задвигался, очнулся.       - А, это вы пришли, Намджун. Думал, что уже никогда не увижу вас, но вы всё также безрассудно лезете туда, куда вас не просят. – мужчина хохотнул вяло, от него исходило ощущение музыкальной шкатулки с закончившимся заводом. – Любви нет, как у меня нет желания повторять вам свою речь. С ней я тогда затянул, не рассчитал правильно вашу дозу, натворил дел, видимо, к концу всё-таки подустал. Мне казалось, что вы должны меня понять, Намджун, так хотел иметь хоть кого-то на своей стороне, но потом понял, что такие как вы идут только своей дорогой и никогда не сворачивают на чужие.       Доктор Пак задышал тяжело, с присвистом, руки у него затряслись, в воздухе моросью повисла болезнь, столь явная и чёткая, что следователь брезгливо прижал к носу платок.       - И всё-таки? Мне показалось, что Ваша фобия любви имеет личный характер.       - Вам не показалось. – доктор Пак покачнулся и опёрся на стол. – Я уверен, что ещё раз Вы не придёте сюда, когда ещё мне представится шанс излить свою душу писателю. Может напишите про меня в своей книжонке и родите на свет очередной бестселлер?       - У меня нет бестселлеров, - спокойно возразил Намджун. – И я не пишу про банальные любовные истории. Ведь вся ваша жизнь, эти грандиозные планы, всё, что наделали есть не что иное, как жалкая месть за то, что вас отвергли.       - Что, уже всё известно? Ваши товарищи по перу работают оперативно, но эта была не месть. Что угодно, только не месть. Это можно назвать восхищением, возвышением и даже господством разума над презренной эмоциональной составляющей. Я не хотел мстить, я просто хотел показать ей, что она была неправа. Что мы все неправы. Взаимная любовь возносит тебя к небесам, а любовь без ответа убивает. Я бы придумал, я бы создал лекарство от любви, той самой, которая только ранит, которая дурманит голову и заставляет идти на жертвы. Люди бы познали новую любовь, разумную и рациональную, новое чувство, открывающее им глаза и позволившее бы заглянуть за пределы химических соединений, ограничивающих их в поисках своей половины.       Намджун вслушивался в его слова и что-то в них цепляло, заставляло вдумываться и размышлять о них дольше, чем следовало.       - У нас есть информация о некой Шин Ын Се. По данным двадцатипятилетней давности, она скончалась в возрасте двадцати двух лет от болезни «нелюбимых». Она стала жертвой первой волны заражения в Корее, причина её смерти тщательно была исследована и запротоколирована. Проводилось вскрытие с согласия родственников погибшей и никаких отклонений от стандартного развития «цветка» была не обнаружено. – следователь Ким Джи Чан переложил бумаги и снова уставился на доктора Пака. Тот скривился, лицо у него сморщилось, как ссохшийся фрукт, и напоказ выставил руки в наручниках на высокий стол.       - Руки затекают, - пояснил он и ухмыльнулся. Учёный лоск сходил с него прямо на глазах, было непонятно, так ли было всегда или же это пагубное влияние изоляции в не самых лучших условиях.       - Вы любили её. – утвердительно сказал Намджун и не удивился, как доктор Пак снова сник под тяжестью воспоминаний.       - Ын Се была такой…удивительной. Неземной, она никогда не повышала голос, кроткой и нежной. Такая добрая, всегда всех жалела и всем помогала. Мы с ней познакомились на курсах в колледже, она всё мечтала стать медсестрой, но она была талантлива и я убедил её поступать дальше, сказал, что став доктором, она сможет сделать для мира намного больше, нежели чем трудясь за гроши в сельской больнице. К моменту её заражения мы были знакомы четыре года и все эти четыре года я любил её. Я не был ей очень близким другом, всё старался держаться на дистанции, отчего-то думал, что недостоин быть рядом. Но она каждый раз вспоминала меня добрым словом, потому что другим не могла, сущий ангел. Нам оставалось немного до выбора специализации, помню, как мы сидели вечером после занятий в ближайшем пабе и взахлёб рассуждали, кто и куда пойдёт. ЫнСе много не пила, совсем не умела держать градус, но тогда она вскочила и подняла тост за будущих врачей, вся светилась и трепетала. Такая хорошенькая была, вдохновлённая и сияющая, она хотела стать педиатром, лучшим в Корее, лучшим в Азии, хотела спасать, о боже…я не хочу это вспоминать… - доктор Пак замолчал, судорожно сминая и сгибая пальцы, в глазах у него стояли подкатившие слёзы. Намджун шёпотом попросил следователя принести стакан воды, тот скептически на него посмотрел, но подошёл к двери и воды принёс.Доктор Пак стучал зубами о кромку стакана, руки у него дрожали, а за спиной писателя заливалась счастливым смехом Сольхи. Она почти визжала в каком-то исступлении, похоже, что страдания доктора её искренне радовали, она наслаждалась ими от всего своего мёртвого сердца. В тишине комнаты допроса был слышен только звук поспешных глотков и клокотание грудной клетки давно погибшей девушки.       - Почему она не смогла выздороветь? Вы ведь её так искренне любили, четырех лет с лихвой хватило бы, чтобы купировать болезнь ещё на ранних стадиях. – побудительно спросил Намджун. У него начинали сдавать нервы, итак расшатанные за последние дни с появления Сольхи, он теперь отчаянно желал узнать ответы и избавиться от неё. Она сводила его с ума или он скатывался в пучину безумия, не понимая, где реальность, а где бредни воспалённого болезнью организма. Недавние анализы показали, что «цветок» опять принялся за старое, он вырабатывал токсин со страшной силой и уже специально выписанные таблетки не помогали его нейтрализовать, разум Намджуна горел и швырял ему слишком много идей за раз. Например, съездить и навестить своего бывшего врача, находящего под следствием за обвинение в попытке умышленного убийства.       - Я любил. Она, как выяснилось, любила другого. – доктор Пак с силой ударил кулаком об стол. Громко клацнули наручники и выглянул на свет одержимый учёный, нет, отвергнутый мужчина. – Она приходила ко мне, спала со мной, обливалась потом и кровью на моих руках, задыхалась и плакала, и всё это время любила другого! Я помогал ей скрывать приступы, уже тогда не понимал, почему всё так. Почему она не выздоравливает? Почему она умирает? Я отдал ей себя, вручил полностью! А она, в самом конце она отвергла меня и поползла подыхать к нему, к этому жалкому, ничтожному идиоту! Который не мог даже её обнять, когда она, умирая, признавалась в любви. Сидел там, с этим удивлённым лицом, и даже не знал её имени! Она умерла у него на крыльце, а он стоял и наблюдал за этим из окна, сказал, что боялся заразиться.       Доктор Пак перевёл дыхание и заговорил снова, не давая себе шанса остановиться и вновь закрыться в себе.       - Его тоже я убил. Пять лет назад, на годовщину смерти Ын Се. Вколол ему экспериментальный образец сыворотки, созданный на основе её цветка. Пришлось повозиться и заморочиться с проникновением в дом и подменой шприца с инсулином, но это того стоило. Он сгорел всего за два месяца, никто толком и не разобрался, отчего он подох. А я потом с удовольствием наблюдал за его вскрытием и взял образец и у него. Улучшенную сыворотку я потом вкалывал госпоже Сон, недолго, правда, но видимо этого хватило, чтобы поколебать её психическое состояние.       - Это чистосердечное признание? – оживился следователь, как коршун, привставший с места ещё в самом начале речи.       - Да, это чистосердечное признание. – кивнул доктор Пак. – Всего я намеренно убил восемь человек.       Намджун с ужасом посмотрел на него, но доктор Пак был спокоен, как никогда. Глаза у него были живые и ясные, он чётко осознавал, что происходит вокруг.       - Почему восемь? – сдавленно спросил Намджун. – Этот мужчина, двое прооперированных, включая Сольхи, разве это не трое?       Доктор Пак, нет, убийца, взглянул на него и жутко улыбнулся, растягивая уголки губ в доброжелательной гримасе.       - Я искал материал для экспериментов среди низших слоёв населения, среди тех, до кого нет дела никому. Наркоманы, бездомные, проститутки, все они никому не нужны и в тоже время все они тоже могут любить, как правило, безответно. Вы, писатель-ним, стали бы девятым. Жалко, что не станете, мне нравится девятка, хорошее число.       По коже Намджуна прошёл озноб. Он словно временно оглох, ослеп, потерял чувство времени и пространство, отстранённо он наблюдал, как следователь задаёт другие уточняющие вопросы. Кого? Когда? Как? Вскрытие производилось? Подпишите свои показания.       - Подождите, - забормотал он. – Постойте. В чём тогда смысл? Вы бы её всё равно не вернули, она же умерла так давно.       - А смысл в том, что, если бы сыворотка тогда существовала, я бы смог спасти Ын Се. Но да, прошлое уже не вернуть. Но лекарство смогло бы спасти кого-нибудь другого. Например, Вас. – от такого ответа Намджун вздрогнул, доктор Пак же усмехнулся. – Я принёс жертву во имя чуда и это чудо поможет всем другим не стать мной, не пережить то, что довелось мне, не сломаться от этого слишком сильного чувства. Иногда, так надо. Я пожертвовал не только ими, я пожертвовал собой и посмотрите, каков результат. Вами интересуются, Вас жалеют, Вас любят. И Вас спасут, Намджун. А если нет, то спасут следующих. И всё это во славу человечества, чтобы люди продолжали жить.       В правое ухо зашептала Сольхи. «Скажи ему. Скажи, что он трус. Боялся быть отвергнутым, боялся признаться и потому не позволял себе любить в полную силу, бежал от Ын Се и от самого себя. Ну же! Мы увидим, как он засучит своими ножками и ручками, прямо как перевёрнутый таракан». Но Намджун отмахнулся от неё, чувствуя, как в голове что-то крутится, ускользает от него, навязчиво просит что-то спросить и вот он почти поймал эту вертящуюся мысль.       - Почему Вы не заразились? – спросил писатель, понимая, что вот оно. – Вы любили свою Ын Се, сильно, как Вы говорите, но ведь это было безответно. Вы находились с ней во время приступов, был непосредственный контакт, и почему же Вы не заразились?       Доктор Пак молчал. Следователь трещал по телефону. У Намджуна пульсирующей болью наливались виски. Доктор Пак по-прежнему молчал.       - Ну что ж, следственная группа уже выехала на место захоронения второго убитого, а я сейчас лично съезжу в мэрию за разрешением выкопать тело господина Сон Ши Сона, которого предположительно убили пять лет назад. Не думаю, что Ваше признание смягчит наказание, господин Пак, Вам светит пожизненное за убийство восьми человек, но это обязательно на что-то повлияет. Адвокат свяжется с Вами в ближайшее время. А вам, писатель Ким, огромное спасибо. Ловко Вы его разговорили… - следователь говорил и говорил, от мельтешения его слова у Намджуна кружилась голова, его начало подташнивать.       - Хватит…Замолчите! – остановил разболтавшегося государственного сотрудника Намджун. – А вы отвечайте! Вам уже нечего терять, так говорите! Вы любили её! Так почему Вы не больны? Почему Вы живы?       «Почему болен я?» - чуть не сорвалось у него с языка и Сольхи еле слышно хихикнула позади.       - Мы можем поговорить наедине? – обратился с вопросом доктор Пак к следователю. – Пять минут, не больше. Это будет разговор о личном.       - Только пять минут, - помедлив, ответил следователь. – И Вас сразу же уведут в камеру. Время пошло.       Доктор Пак дождался, пока за ним закроется дверь, и повернулся обратно к Намджуну.       - Я не любил, - сказал он. – Я люблю Ын Се до сих пор. Каждую минуту, каждый час, каждый день я люблю. Просыпаясь и засыпая, я люблю её. Я так люблю её, что начал искать лекарство от болезни «нелюбимых» и хотел назвать конечный вариант сыворотки в её честь. И после её смерти, я хотел умереть, лишь бы не жить без неё. Вскрытие производили в морге, в котором мы проходили практику, и я своими руками достал лепестки из её развороченной груди. Я поцеловал лепесток ромашки и проглотил её, в тот момент она была со мной, единственный раз со мной, а не с ним.       - Но вы не умерли.       - Нет, как я выяснил позже, я иммунен к паразиту. Это позволило мне проводить эксперименты на себе почти десять лет, пока я не понял, что не могу выявить причину своего иммунитета и не начал исследования заново, действуя от обратного. Начал консультировать больных, предлагать им операции, охотиться за редкими случаями.       - Иммунитет… - выдохнул Намджун. – Тогда почему Вы заинтересовались мной? У меня ведь болезнь протекала почти стандартно, за исключением, того резкого развития «цветка» в самом начале.       - Вы же писатель, мне было интересно. – спокойно проговорил доктор Пак. – Вы вели себя иначе, реагировали по-другому, не так, как все. Я наблюдал за тем, как прогрессирует Ваша болезнь, за тем, как Вы медленно увядаете. Я ничего Вам не вкалывал до того момента, как Вы не наладили отношения со своим возлюбленным, просто смотрел и консультировал. А затем пришлось вмешаться, потому что Вы пошли на поправку так быстро, я этого не ожидал. Всё же не стоило, наверное, сейчас Вы плохо выглядите. Похоже, что застряли между стадиями: воспалённые глаза, повышенная температура, сухие губы, тяжёлое и прерывистое дыхание. Ещё и приступы удлинились, не так ли? Своим вмешательством я сбил ваш «цветок» с толку и теперь он мечется в непонимании, посылает Вам ложные сигналы. Идите домой, Намджун, Вам надо отдохнуть. Все ответы теперь у Вас. Идите.       - Да. Хорошо. Я понял. – Намджун еле встал со стула, в груди раскручивался новый приступ, но он держался, ещё было терпимо. Он пока держался, он сможет. Покачиваясь, он дошёл до двери и не удержавшись, задал последний вопрос. – Они ведь все разные?       - Цветы? – ничуть не удивившись, ответил доктор Пак. – Да, они все разные, похожих нет и, наверное, не бывает. Как не бывает одинаковых людей, так и не бывает одинаковой болезни «нелюбимых».       - У госпожи Ын Се была ромашка, у меня пион. Какой цветок у Сольхи, я не знаю. Они нам подходят?       - Ын Се хотела лечить, характер у неё был мягкий и добрый. Ромашка ей подходила: из сельских полей, с самых низов, простая и милая, но используется в разных лекарствах. Так что да, её «цветок» ей очень подходил. Насчёт Вашего пиона я часто сомневался. Слишком роскошный, слишком бросающийся в глаза. Вы не такой, сами знаете, так что Вам судить, похожи ли вы. А у госпожи Сон был терновник, поэтому следы остались такие ужасные. Шипы были длинные и острые, если бы не операция, «цветок» бы её убил, в конце концов, гортань и связки не удалось спасти.       - Прощайте, доктор. – сказал Намджун, открывая дверь и шагая в затемнённый коридор.       - Прощайте, Намджун. – услышал он вслед.