На рассвете следующего дня

Его рука мягко скользит по моей груди, пока я лишь вожу кончиками пальцев по обнаженной спине, едва касаясь. Медленно очерчиваю круг, плавно спускаюсь ниже на поясницу, где вывожу известный только мне иероглиф. Мальчишка утыкается мне носом в шею, я чувствую его теплое дыхание кожей, отчего ещё недавно полыхающее пожаром страсти тело расслабляется. Нам ничего не грозит. Никто нас не увидит и не услышит. В этом трейлере только я и он. — Скажи мне, что бы ты сейчас хотел? Я готов исполнить любое твоё тайное пожелание, — припухшие от жадных поцелуев губы изгибаются в нежной улыбке, после чего касаются моей шеи. Ласково так, как летний ветер, скользящий по горячей коже в жаркий полдень. — Оно уже исполнено, — бормочу я, переводя рассеянный взгляд на мою омегу, которая вновь усмехается и трется носом, где едва проскальзывают метки, данные солнцем. Эти так дорогие сердцу веснушки. — Ты и есть моя единственная и самая сокровенная мечта. Несбыточная. И неосуществимая. Я должен был прибавить это вслух, чтоб не питать иллюзий, не строить планов, не надеяться зря, но не смог. Когда на меня смотрят эти лукавые голубые очи, обрамленные черными, будто тушью подкрашенными ресницами, я не могу. Я готов был часами целовать эти трепещущие в томительном предвкушении веки, как и любоваться бесконечным небосводом этой светлой радужки его глаз. Я лгал сам себе. Я лгал ему. — Я люблю тебя, — обжигающий шепот у самого уха заставляет меня недоуменно перевести взгляд на Террориста, что, прикусив покрасневшую губу, вновь кладёт свою голову на меня, словно желая услышать как стучит моё сердце, как всего на несколько мгновений усиливается его ритм, как пульс ускоряется в каждой артерии моего тела. Мальчишка никогда не говорил мне этого ранее, как и я всегда предпочитал молчать о том, что и так понятно. Это было во всём, что было связано с нами. Эти нити судьбы словно связывали нас, окутывали, заставляли отбросить науку, физиологию и всю ту практичность, которые были для меня негласными уставами. Положив вторую ладонь на его мягкие светлые волосы, я крепче прижимаю к себе парня, не проронив ни слова. Блондин тяжело выдыхает. Он всё понял. Он никогда не был глупым. Эксцентричным, несдержанным и импульсивным — да, но не глупым. Он знает, что мы две половины единого целого. Которые никогда не смогут сомкнуться навсегда. Только краткие моменты. Только потаенные для нас обоих часы. Я перевел взгляд на постель, где происходили события того воспоминания, которое нахлынуло на меня, когда я задумался о том, что может быть хуже смерти. Да многое. Смерть, как любят философствовать баснословные «ученые», которых я относил лишь к скопищу любителей почесать языками за рюмкой саке, всего лишь начало. Но это бред. Ведь это конец. Не будет ничего дальше. Ни счастливого финала, ни сбывшейся мечты. Но тем не менее смерть куда лучше, чем жизнь, не наполненная смыслом или причиной, по которой её стоит вести. Куда лучше, чем изысканные пытки во время различных войн. Куда лучше чем то, через что ты проходишь в «Акацуки», прежде чем тебе позволят вступить в их ряды. Куда приятнее и мимолетнее того, когда ты становишься мутантом, когда твой разум мутнеет и появляется всего один инстинкт. Природный, незагрязненный ни кодексом, ни моральными устоями. Ешь. Или сожрут тебя. Смерть лучше. Смерть спасает от безысходности. Смерть не травит душу каждый раз, когда ты смотришь на человека, с которым ты уже никогда не сможешь быть вместе. Если бы я встретил его раньше. До «Акацуки». Хотя бы после взрыва в военной больнице. Я бы не сломался. Я бы не подписал себе приговор смертника. — Сасори, стой! Прошу тебя! — пожилая женщина хватает меня за полы моего халата, пока я рвался к горящему зданию. — Ты им уже ничем не поможешь! — Отпусти меня! — я в который раз оттолкнул собственную бабушку, отчего та упала на землю. Я же бросился вновь в сторону огня, но она вновь и вновь поднималась с асфальта, бежала за мной, тянула ко мне руки, пытаясь задержать. Мне было плевать. Меня не волновали языки пламени, что обжигали мою кожу, сжигали одежду, я рвался к ним. Они были там. Оббежав пылающий коридор через одну из соседних палат, я проскочил в последний момент, когда лопнуло от жара стекло и зазвеневшие осколки разлетелись, засыпая всё собой. Прикрыв голову, я стиснул зубы, когда рухнул книжный шкаф, и мой путь опять был перекрыт. Почему? Почему они все мешают?! Я же могу их спасти! Приложив ладонь ко рту, когда горелый запах и дым заполнили помещение, а слезившиеся глаза не давали различить сквозь огонь двери, я подёргал горячую ручку двери, ведущей на пожарную лестницу, при этом обжигая кожу ладони. — Чёрт, — выругавшись, я попытался выбить ногой деревянную поверхность, а потом, вытащив пистолет из кобуры, пристёгнутой к поясу под халатом, несколько раз выстрелил в замок, который со скрежетом соизволил открыть проход. Поднимаясь по каменным ступеням, я невольно отметил взглядом кровавые пятна на стенах и лужи, в которые мне приходилось наступать, покуда я поднимался всё выше. Что здесь происходит? — Сасори! — знакомый голос, позвавший меня сзади, вынудил меня задержаться на долю секунды, отчего я сильнее сжал рукой перила, но тем не менее продолжал свой путь наверх. — Умоляю тебя, остановись! — Заткнись, старуха, и уходи, пока тут всё не обвалилось, — не оборачиваясь, процедил я сквозь зубы. — Пожалуйста, выслушай меня…твои родители уже мертвы, они не могли выжить при взрыве, ты же это понимаешь! Я не хочу терять ещё и тебя! — Чиё, запыхавшись, продолжала ползти за мной по ступеням. Для дряхлой женщины она была довольно-таки проворной. Скрипящий звук, раздавшийся над лестницей, вынудил меня поднять глаза наверх, отчего я в ужасе прикрыл рот. Разодрав вентиляционные решётки, нечто наполовину вылезло из образовавшегося прохода, держась когтями, которые соскребали камень, оставляя на нём кровавые полосы, пока безобразная морда поддалась вперед, при этом как будто всасывая в себя воздух. С острых клыков стекала розоватая слюна, которая капала на лестницу. Что это за чудовище? Приподнимая пистолет, что всё ещё находился у меня в руке, я дёргано направил его на монстра. Всё моё естество утверждало, что оно нереально. Такого попросту не может быть. Оно не может быть настоящим. Я выстрелил. Потом ещё раз. И ещё. Кажется, я потратил почти всю обойму, но существо лишь разъяренно взревело, когда очередная пуля скрылась в толще его обнаженных мышц. Мне никогда не было противно человеческое тело. Я не видел в нём ничего омерзительного, даже когда проводил операции с гниющими или гнойными ранами. Всего лишь физиология. Всего лишь мёртвые клетки и продукты их распада. Но то, что сейчас было у меня перед глазами, вызывало настоящий ужас, от которого я не знал как спастись. — Сасори! — пожилая женщина кинулась ко мне, когда монстр вновь взревел и, спрыгнув на лестницу, готовился к броску на жертву, которой был выбран я. Кровь плеснула мне в лицо, когда я содрогаясь смотрел на искаженное болью лицо своей бабушки, которая в последний момент ринулась меж нами, позволяя челюстям чудовища сомкнуться на её шее. И чем сильнее монстр вгрызался в Чиё, тем слабее была её улыбка, адресованная мне. Зачем, бабушка? Слабость человеческого черепа — височная кость. Эта мысль промелькнула так внезапно, словно мне её кто-то на прощание шепнул на ухо. Сделав пару шагов к твари, что самозабвенно раздирало предплечье пожилой женщины, пока та бессильно висела в его лапах, я завёл руку в сторону так, чтоб последний выстрел был контрольным, при этом глядя в потухшие тёмные глаза родного человека. Палец нажал на курок. С этой мыслью я перевёл взгляд на своего пациента, который по какой-то странной закономерности или насмешке судьбы вновь им являлся, хотя он не являлся ни бойцом, ни в целом человеком, который имеет какое-то отношение к военным подразделениям. Это был школьник. Омега-школьник. Именно это его и спасало от того, что ни в первый раз, когда его ранили мутанты, ни во второй, ни даже сейчас его не пристрелили, чтоб не мучился. Спустя полутора суток он так и не пришёл в себя. Это меня напрягало, так как это было целиком и полностью моя ошибка. Даже не врачебная. Но все-таки от мысли, что моё собственное кладбище пополнится ещё одним человеком, я плотно сжал зубы. Мне потребовалось много времени для того, чтоб как-то стабилизировать его состояние. У мальчишки были серьезные повреждения. В какой-то степени можно сказать, что Саске повезло, и он не сломал себе спину или шею, иначе бы единственное, что я мог бы сделать, так это эвтаназию, чтоб ему не пришлось страдать. У меня не было такого оборудования, как в «Убежище» или любой другой нашей базе, которое бы позволило в таком случае ему помочь, а дорогу до них он бы не пережил. Сейчас же он был относительно вне опасности после того, как я провёл реанимацию и вколол ему дозу адреналина, но шанс повторения тяжелой ситуации присутствовал, и это ничуть не облегчало обстановку. Да ещё и Змей не спешил меняться трейлерами, изображая себя глухим, когда я в последний раз потребовал у него то, чтоб он приехал, вдобавок изобразил какие-то помехи своим шипением. Поэтому было рано что-то говорить о том, поправится омега или нет, да и к тому же… Как же я ненавидел ожидание в такие моменты. Я недовольно потёр горло, где черная водолазка прятала синяки от удушья, которому меня подверг наш лидер, когда удалось найти Саске и вытащить его из подвальных этажей. — Самовольничаешь, Мастер? — рука сильнее сжалась на моём горле, пока я не мог даже дотянуться ногой до опоры, чтоб иметь возможность сделать контратаку. — Разве я не отдал приказ Змею подобрать мальчишку? Несмотря на давление я позволил себе усмехнуться. — Так боишься показать свою привязанность, что даже по имени его не называешь? Тонкие пальцы сильнее впились в мою кожу, вдавливая, причиняя боль, пока угольные глаза леденящим взглядом колыхали моё плачевное воображение, которым я не пользовался, предпочитая факты. Убьёт ли? Задушит ли прямо здесь? — Он никто для меня, — стальной голос был прекрасно слышен, пусть в голове, словно отбойные молоты, пульсировали артерии. Давление росло, а кислород в легких заканчивался. — Тогда зачем ты приехал? — прокряхтев это, я сжал своей рукой запястье капитана, силясь уменьшить хватку, хотя при этом старался смотреть не менее равнодушно, чем всегда. Решил надавить силой, да? Это ничто по сравнению с тем, что было в «Акацуки». Ворон молчал, но кольцо пальцев продолжало неумолимо сжиматься на моей шее, отчего я вынужден был сдать позиции. — Я единственный, кто может помочь сейчас Саске, не забывай это. Ворон тогда был зол как чёрт, хотя внешне, разумеется, это не показывалось; его лицо было непроницаемо и холодно, как и всегда. На моих губах блеснула улыбка. Но всё-таки я был прав. Мой триумф не омрачало даже, что приходилось расхлёбывать теперь то, что я заварил, когда Террорист перехватил сигнал по рации. Змей должен был подобрать Саске. Пусть я и был заместителем Ворона, но он доверял генетику куда больше, чем любому из «Акацуки», если это можно было так назвать. Глядя на бледного мальчишку, который цветом кожи был сравним с белой подушкой, на которой покоилась его перебинтованная голова, я задумался. Не доводилось сомневаться, что у него при диагностике будет выявлено сотрясение мозга, но пока что приходилось уповать на то, чтоб он хотя бы очнулся. Само собой, мне не хотелось доказывать свою правоту таким способом, достаточно было бы того, если б Ворон связался со мной по рации и выразил своё недовольство, что, собственно, он и не соизволил. Хотя я был уверен, что он заметил это до того, как маячок в ботинке Саске перестал работать из-за отсутствия связи под землей. Рассматривая юношу, который лежал на одном из двух постельных мест, предусмотренных в этом трейлере, я невольно подумал о том, как он контрастирует с тем же Террористом, да и не только во внешности, как могло показаться на первый взгляд. Саске был живым. По настоящему живым. Ярким, пусть даже его внешность больше походила на утонченно-аристократическую, с этой алебастровой кожей и интенсивно-тёмными волосами, нежели на цветастую и сочную, как у его друзей или снайпера из «Акацуки». Это и была та самая привлекательность, которая вынуждала любого альфу обращать на него внимание. Он был живым и пробуждал это даже в таком мёртвом совершенстве, как Ворон. Поэтому он и бесится. Довольно улыбнувшись этой гипотезе, я коснулся лба мальчишки, проверяя продолжает ли он лихорадить. Но, к счастью, жар спал. — Ему лучше, — вынес я вердикт, обращаясь к парнишке, который уже минут как пятнадцать прятался на нижних ступенях трейлера, не решаясь подняться или в какой раз страшась чего-то. Налицо было какое-то депрессивное расстройство, но я не вдавался в психиатрию, опять же, тут больше пригодился бы генетик, который ещё с пару месяцев назад тряс передо мной толстой папкой с его очередной докторской работой, касающейся психоанализа. Её ему не судьба защитить, но тем не менее он строчил их в своё рабочее время. По-моему, это было что-то сродни хобби у него. — С-спасибо, — вздрогнувший от моего обращения мальчишка, кажись, совсем сжался на своём месте, когда я неторопливо подошёл к нему. Я хотел было потормошить его волосы, которые чем-то походили на мои собственные. Такие же взъерошенные и отливавшие бурым, но тот втянул голову в плечи, сразу же зажмуриваясь и прикрывая ту руками. Недоуменно опустив ладонь, прежде чем коснуться его, я сдвинул брови. Мне удалось повидать многое за свои годы но столь запуганного и забитого подростка я, пожалуй, видел впервые. Словно его ногами пинали каждый раз. Я рассматривал парнишку, которого следовало окрестить «подземным человеком» за то, что, по тем немногим словам, которые удалось из него вытянуть, он провел в подвале два года. Естественно, это было заметно по его сероватому цвету кожи и по затемненным векам. К тому же, он был ниже и меньше любого из тех подростков, которых мы переправляли в безопасные места. Террористу пришлось повозиться, чтоб вытащить его из его логова, на которое он отчаянно оборачивался, испуганно округляя глаза и пробуя сбежать, если бы ему в спину не упиралась винтовка, которой его приходилось подгонять снайперу. — С тобой всё нормально? — участливо поинтересовался я, когда мальчишка глянул на меня исподлобья, словно проверяя не передумал ли я его «бить». Мне был не столько важен ответ, как эта реакция. Чего он опасается? — Да, — он на выдохе тихо шепчет, на что я глянул на шприц-ручку, оставшуюся лежать на столе после того, как упирающемуся парню сделали мгновенный тест, определяющий его тип. Омега. Будь тут Змей, он бы плясал от счастья, я был уверен. Третий парень омега, который может быть образцом для исследований и это при их-то статистике по количеству. Сжав руки в карманах халата, я немного сдвинул брови, при этом отводя взгляд от юноши. Мне что-то не давало покоя, когда я смотрел на этого пацаненка. Ведь если подумать о его поведении, то можно уверенно предположить, что он был подвержен домашнему насилию на постоянной основе. Которое может включать не только побои. — Послушай, — я неохотно присел на ступеньку рядом с парнем, который в этот миг сразу дернулся в сторону, едва не упав, отчего мне пришлось его придержать за плечо, однако после этого омега тут же вжался в стену. Он дрожит. Боится меня? Нет. Я полуприкрыл веками глаза, отчего мой вид становился, как правило, меланхоличнее обычного. Ситуация прояснялась. На Ворона реакция мальчика была такой же, если не хуже. Но на Дейдару он только опасливо косится время от времени. Ответ стал очевидным, когда я пусть и действовал довольно-таки грубо и неспецифично для врача, но положил ладонь на острое колено парнишки. Прикосновение было секундным, но этого хватило, чтоб безымянный омега кубарем скатился с лестницы, скрываясь за открытой дверцей трейлера. Он опасается не конкретных людей. Он боится альф. Бежать за ним не было смысла, далеко он не уйдёт. Он всегда возвращается, пусть через час или два, чтобы посмотреть на Саске, посидеть рядом и робко коснуться его руки. Я предположил, что это было обосновано тем, что Учиха был первым, кого он увидел или даже говорил, если брюнет приходил в себя за время, проведенное в заточении. Однако находка бункера, который был построен в катакомбах не только под самим зданием закусочной, а ещё и под подвалом, дала небольшое представление о том, с чем мы сейчас имели дело. Тот, кто это строил, был весьма практичен, ведь эта комнатушка представляла собой отличное убежище. Там был источник воды, печь, долгосрочные консервы и сухофрукты. Даже подобие душевой кабины и туалета были с проведенной канализацией. Кто-то явно был готов ко всему. Вздохнув, я встал на ноги, одергивая воротник своего халата и наблюдая за тем, как в мою сторону направляется Ворон, держа в руке рацию и с кем-то попутно по ней разговаривая. — … да, немедленно, — распорядился капитан, когда я склонил голову, наблюдая за ним, а затем кинул мне предмет связи, который я поймал, прикладывая сразу же к уху, чтоб услышать никого иного как Змея. — Постарайся не убить мальчишку до того, как я приеду. Бессмертный и Банкир с гражданскими остаются на месте, наш бравый убийца раздобыл грузовик и бензин. Если что, они смогут уехать, — мужчина прошелестел это так надменно, словно вынужден был разговаривать со мной. — Как благородно с твоей стороны, — кисло прокомментировал я, глянув в сторону лидера, который прислонившись плечом к трейлеру глядел на заходящее солнце. Да-да, делай вид, что ты ни при чём. — Не вижу надобности в проявлении этого легкомысленного чувства, я больше заинтригован тем, что получу взамен. Я слышал, вы нашли ещё одного омегу-мужчину? — сразу перешёл к делу генетик. — Какая у него группа крови? — Лаборатория у тебя, — напомнил я очевидное, про себя усмехнувшись. Теперь ясно как Ворон договорился со Змеем, не привлекая внимания к тому, что истинная цель — это помощь Саске, а не опыты с кровью омег. — Ну хоть что-нибудь ты же мог поисследовать, опросить его о первой течке, например; я склоняюсь к выводу, что у половозрелых омег иммунитет к вирусу куда сильнее, — собеседник вдался в неинтересные мне подробности, ведь единственное, что мне было от него нужно, так это медицинский трейлер, а вместо этого он заставлял меня ждать и выкручиваться тем, что есть под рукой. — Поторопись, — закончил я этот диалог, не видя в нём больше нужды. Что ж, есть хоть какой-то положительный аспект в том, что капитан считается у Змея за недостижимый идеал. Его желание угодить перекрывает всякий здравый смысл. Я кинул рацию обратно Ворону, который не глядя её перехватил. Сейчас на нём не было маски, только стандартная форма с наглухо застегнутой на груди курткой. — Жаждешь убить меня после того, как приедет Змей? — задал я вопрос напрямую. Такой вариант нельзя было исключать, всё же в «Акацуки» были свои правила, которые необходимо было соблюдать для долгой и результативной работы. Выстрелив в последнюю вылезшую из вентиляционного люка тварь, я недовольно цокнул. В моих пистолетах закончились патроны, Ворон же орудовал трубой, которую открутил где-то среди моего оборудования. Бесчувственное кощунство над моей рабочей зоной, на самом деле, но благодаря этому он сохранил патроны, в отличие от меня, при этом убив не меньше треша. Террорист смог перекрыть основные вентиляционные ходы, чтоб другие монстры не смогли прибывать, но наверху, прямо над нами, ещё были те, кто продолжали рычать, тем самым подгоняя мутирующих бет вылезать первыми. — Двое или трое? — спросил я у Ворона, переводя дыхание, пока разбитые реактивы сливались в одну лужу в центре комнаты вместе с кровью мутантов. — Трое, — прислушавшись, пробормотал парень, краем глаз глянув на меня, а затем бросил свои пистолеты мне под моё молчаливое недоумение, — отвлеки их, а я прикончу, — с этими словами длинноволосый брюнет с разгона запрыгнул на стол и в прыжке подтянулся до вентиляционного отверстия, после чего залез внутрь. — Ты не справишься с ними одной железкой, нужно дождаться Террориста, — крикнул я вслед, при этом оглянувшись через плечо, где за дверью снайпер, судя по звукам пальбы, отбивался от других тварей. Плохо дело. — Тогда стреляй очень метко, — насмешливо послышалось из вентиляции, а затем слабый металлический звук, означающий, что командир начал своё продвижение. Первое правило. Абсолютное подчинение лидеру группы. — За твою вольность? — голос Ворона сквозил равнодушием, как и всегда, но я знал, что его язык может быть таким же острым, как и катана, висящая за спиной. Правило второе. Преданность миссии. — Или за пренебрежение обязанностями? Правило третье. В случае заражения — немедленная смерть. — Или за нарушение законов, которым ты обязан подчиняться? Правило четвёртое. Жизнь любого человека ценнее члена «Акацуки». — Разве я пренебрёг своими обязанностями и оставил Саске умирать? — флегматично поинтересовался я. — Мне было проще до него добраться, а значит, я всего лишь снизил риск того, что его за это время могли сожрать. Правило пятое. Никаких личных отношений как между членами «Акацуки», так и с любыми другими людьми. — Этим должен был заняться Змей, — отмахнулся парень, — речь сейчас о том, что ты нарушаешь постановления, вознося личные амбиции. — Даже так, — протянул я, отводя взгляд от Ворона, так как излишнее зарево солнца не позволяло полноценно видеть его лицо, — тогда ты ничуть не лучше. Капитан неспешно развернулся, отчего его тень упала на меня. Даже стоя на ступенях и возвышаясь над ним, я всё равно чувствовал себя ниже. Какая самоирония. — Что ты имеешь в виду? — Всё то же, что и до этого, — кивнув подбородком во внутрь трейлера, дал я намёк, при этом используя неслыханную вольность и, по сути, дерзость, — не так ли, Итачи? Ворон напрягся при упоминании его имени. Неужели так тошно от него? Навевает воспоминания или омрачает настоящее? Хотя у нас же его нет, мы ведь «мертвецы». От этой мысли я усмехаюсь. Мёртвые не могут чувствовать, как и трупы не ходят. Элементарная физиология. — У тебя навязчивая идея? — командир высказывается пренебрежительно, но в его голосе уже проскальзывает усмешка. Развёл на эмоции-таки. В какой-то мере это было так. Я действительно хотел доказать то, что наш лидер ничуть не лучше нас, грешников, не следующих этим правилам, этим поганым уставам, которые внедряли нам в подкорку до тех пор, пока они не пожрали всё там подобно червю. Люди не идеальны и, увы, не вечны. А мы люди, хоть и не существуем по бумагам, по воспоминаниям. Поэтому я тогда назвал настоящие имена Лидера и Ангела двум школьникам. Что б их помнили. Чтоб их не забывали. — А ты не можешь признать, что есть сила, способная тебя сломить, о, великий? — мой голос стал тише, так как это была уже откровенная издевка. — Это всего лишь физиология, — моя фраза, которую я зачастую использовал, когда доказывал что-то себе или кому-то ещё, ничуть меня не покоробила. Я не сомневался в её правдивости, как и в том, что у того эффекта, под который попал Ворон, есть и другая сторона медали. Физиология давала альфе способность чувствовать его истинную омегу, ощущать её запах даже без течки с невозможностью скорректировать это препаратами, но не более. Испытать заботу, нежность, потребность быть рядом и желание защитить было основой куда более глубокой привязанности, рождающей подлинную страсть, а не навязанную феромонами. Покачав головой, тем самым отрицая слова Ворона, я позволил себе мягкую улыбку. Нет, не физиология связывала его по рукам и ногам. Склонившись к своему командиру, я прошептал ему на ухо всего одно слово. — Любовь. Шестое правило. Цугцванг.