На рассвете следующего дня

— Пожалуйста… не говори ему, пообещай мне… Итачи, пообещай, — тёмные глаза с выступившими на них слезами смотрят на меня, пока я лишь могу сдавливать ладонью одну из многочисленных ран у лежавшего передо мной парня. Мне приходится, стискивая зубы и зажмуриваясь, кивнуть, чтобы самому не закричать от разрывавшей меня на части эмоциональной боли, которая уже ощутима физически. Прижимая к себе окровавленными руками омегу, на губах которого выступает вымученная улыбка, я едва слышу его последние слова. — Спасибо тебе. Шум воды выводит меня из воспоминаний, и я перевожу взгляд на дверь, за которой сейчас, должно быть, принимает душ мальчишка. Из ненавистного мне клана Учиха. Глупый и наивный мальчишка. Невысокомерный уже и даже почти некапризный. Чуть-чуть крикливый. И даже немного забавный. Стиснув в руке цепочку с жетонами, я пальцами потираю переносицу. Всё становится слишком сложно. Постоянно лгать другим. Каждый день избегать правды. И каждый раз уговаривать себя в том, что это необходимо. Что бы ты сказал мне, увидев во что я превратился? Захотел бы ты со мной разговаривать, увидев перед собой живого мертвеца, который испортил всё, что мог? Я вновь смотрю на «медальон смерти», проводя пальцем по выгравированным на нём имени и фамилии того, кого не вернуть обратно. Того, кто взял с меня обещание сохранить его тайну. Того, кого при жизни звали Учиха Шисуи. Июльская жара давит практически невыносимо, моя одежда давно мокрая от пота, а я буквально чувствую как становится всё труднее дышать. Но нельзя уходить. Нельзя бросать караул. Нельзя показывать свою слабость «гиенам» из АНБУ. Иначе они меня просто «сожрут». Прикрыв на мгновение веки, которые мне было сложно уже удерживать после того, как пробыл на ногах почти полутора суток, я резко распахиваю глаза, когда колени невольно подкашиваются. Однако мне удаётся устоять на месте. Я устал. Я хочу спать. Я хочу пить и есть. Но солнце ещё не село, а значит тот, кто придёт меня сменять, явится ещё нескоро. А может, он и задержится. Они специально это делают. Потому что я младше. Потому что думают, что мальчишка из приюта не может дать сдачи. Потому что дети войны — это пушечное мясо, которое бесконечным потоком льётся после очередных конфликтов за землю, власть и деньги. И тех, кого это не ломает, тех, кто кажется «верхушке власти» полезным, они избирают для АНБУ. Для своих личных убийц, которых держат на длинном поводке, хоть и в наморднике. Я их презираю. Они это знают, поэтому ломают меня, подстраивают под себя, пытаются сделать из меня такого же, как они. Их не волнует, что мне всего тринадцать лет. Прищурив глаза от солнца, что меняет угол с каждым часом и теперь заливает меня своим светом, я поворачиваю голову на копошение со стороны лестницы, по которой, судя по всему, кто-то поднимается. Хотят удостовериться, что я ещё не спёкся? Или пришли поиздеваться? — Приветики… ох, ты бы хотя б в тень отошёл, а то солнечный удар схлопочешь, — появившаяся у края крыши тёмноволосая голова, чьи волосы легко вились на концах, образуя мягкие кудри, которые трепал едва уловимый ветерок, дала мне этот «дельный совет». Вот только если я отойду, то не буду видеть достаточно, чтоб суметь вовремя поднять тревогу или дать сигнал о том, что кто-то приближается. Оставаясь стоять на месте, я отвожу взгляд от гостя, который уже полностью залез на крышу, а теперь отряхивался, попутно подходя ко мне и что-то говоря. Скорее всего, его цель — меня отвлекать. Но я могу его игнорировать так же, как и других. Веки тяжелели с каждой секундой, а зевок так и остался у меня где-то в горле, когда меня накрыла тень одного из АНБУ, что был в типичной их униформе, исключая то, что в отличие от стандартного оружия рядовых он имел ещё и гравированные пистолеты на поясе. Старший сержант, значит. — Эй, ты как? — парень склоняется надо мной, протягивая ладонь, но я избегаю прикосновения, изворачиваясь, хотя тело тяжело двигалось из-за усталости. — Ладно-ладно, я тебя не трогаю, — юноша улыбается, хотя я вовсе не видел ни одного повода для этого. АНБУ всё ещё стоит впереди меня, закрывая от солнца и склоняя голову из стороны в сторону, будто бы разглядывая, пока у меня сил хватало лишь на то, чтоб не упасть у него на глазах, в которые я, собственно, и не смотрел. — Может, отдохнешь немного? До заката ещё далеко, — протягивает незнакомец, а затем вытаскивает из внутреннего кармана полулитровую бутылку воды и сэндвич. — И я подумал, что ты, скорее всего, проголодался? — неожиданно для меня сержант протягивает мне вынутое. Сначала я думаю, что могу взять это, кажется, у меня даже дрогнет рука, которой можно было б принять воду и еду. Мгновенье спустя сразу же себя отдёргиваю. Это ловушка. Обман. Меня проверяют. Нельзя доверять. Никому. Солнце всё ещё нещадно печет, а от духоты и голода у меня немного плывёт перед глазами, но тем не менее я мрачно окидываю взглядом юношу, надеясь, что мне не придётся тратить силы и ещё отвечать ему. — У-у-у, какой серьёзный, — хмыкает темноволосый, присаживаясь на корточки и теперь глядя на меня не сверху вниз, а снизу. — Но не стоит так себя изматывать, чтоб доказать другим что-то. Ты такой, какой есть, и от твоего упрямства это не изменится. Так что позволь мне помочь тебе. — С какой стати? — моя неучтивость к старшему по званию может аукнуться, но я слишком измотан, чтоб наказание в карцере могло меня напугать. — С той, что полгода назад я так же стоял тут, как и ты, надеясь, что кто-нибудь придёт и скажет мне: «Шисуи, вот вода и еда, иди подремли в теньке. Когда начнет разгораться на горизонте закат, я тебя разбужу, чтоб никто и не подумал, что ты немного схитрил», — подмигнув мне, шепчет парень, а после со вздохом добавляет. — Жаль, что никто так и не пришёл тогда. С сомнением всё ещё глядя на парня, который казался таким открытым и слишком уж непохожим на других из АНБУ, я подумываю о том, что это уже солнце напекает мне голову и мне видится хоть какой-то выход из сложившейся ситуации. — Ну так что? — вновь мягко улыбнувшись мне, интересуется взъерошенный брюнет. — Как насчет того, чтоб немного довериться мне? Кстати, я не из твоего отряда, так что ты сможешь, если что, на меня доложить лейтенанту Хатаке, он на меня давно зуб точит. Вечно ворчит и нос задирает, — усмехается в сторону этот Шисуи. У меня в жизни не было человека, которому я мог бы довериться. Не было и того, с кем я мог бы поговорить. Не было того, кто мог бы помочь. Поэтому мне сейчас было дико всё это слушать, будто бы мы друзья, и этот парень так вальяжно со мной разговаривает, подталкивает к авантюре и даже втихаря принёс воду и сэндвич, что строжайше запрещено. Может, оттого я и протягиваю руку неуверенно и не сводя напряженного взгляда с сержанта. Мне хотелось, чтоб у меня был такой человек. А я ещё испытывал жажду и голод. Когда вместо прохладной бутылки воды юноша сам хватает меня за руку, легко сжимая её, я сразу же напрягаюсь, готовясь к самому худшему. — Шисуи Учиха, — пожав мою ладонь, называется сержант, пока я всё ещё ошарашенно на него гляжу, совершенно забыв, что устал и вот-вот вырублюсь, — а ты? — Итачи, — тихо произношу я, скорее от неожиданности, чем на самом деле желая говорить своё имя, — фамилии не помню. — Милое имя, — чуть призадумавшись, заявляет Шисуи, на что я скептично на него смотрю, а затем буквально впихивает мне в руки еду и воду. — Иди тогда покемарь в теньке, а я покараулю. Давай-давай, — юноша подпихивает меня в сторону, становясь на моё место и отправляя мне очередную беззаботную и легкую улыбку. Это была наша первая встреча и знакомство. Тогда я ещё не знал, что это приведёт к крепкой дружбе. — Так нечестно, ты жульничал, — Шисуи с возмущением тыкает пальцем в мою капитанскую нашивку на жилете, и прежде чем я ему возражаю, расплывается уже в такой привычной для меня улыбке, что до меня доходит, что он вновь пошутил. — И когда ты только успел меня обогнать, — уже миролюбивее ворчит лейтенант, прикрывая глаза и притягивая меня к себе, отчего я хмурюсь, но всё равно позволяю другу себя обнять. Мне всё ещё сложно давался телесный контакт. Я избегал прикосновений и даже при знакомстве с главами и другим офицерским составом отказывался от рукопожатий, предпочитая кивок. Но с Шисуи всё было иначе. За три года, прошедшие с нашего знакомства, он заменил мне семью, прикрывая меня, поддерживая и давая советы, если у меня что-то не получалось. Он научил меня многим приёмам на тренировках и всегда мог поддержать разговор на любую тему. Но сейчас… Я подношу руку к носу, отстраняясь от товарища, который недоуменно заглядывает мне в лицо, не понимая моей реакции. Это началось сравнительно недавно, я начал различать личные запахи и понимать кто передо мной: альфа, бета или омега. И сейчас я явно чувствовал Шисуи. До этого я не придавал значения тому лёгкому аромату, немного напоминающему какой-то десерт, который мне не так давно удалось попробовать, но теперь я его чувствовал довольно-таки ощутимо, особенно когда парень приник ко мне. — Твой… запах, — не убирая ладони от лица, неохотно всё-таки отвечаю я на немой вопрос, повисший в воздухе, после чего задаю свой. — Ты омега? Звучало несколько риторически, ведь я и так это понял. — О-о, — протягивает Шисуи, заводя руки за спину и плавно кивая мне, хотя в этом не было надобности, — кто-то совсем вырос. Я так и знал, что ты будешь тем ещё красавчиком-альфой. Что насчет меня… для тебя это не проблема, надеюсь? — Учиха мрачнеет на глазах, мне остаётся только гадать что ему пришло в голову. — А должно? Какая разница какого ты класса? Ты мой друг, — я говорю это, пожалуй, слишком резко, разрушая наступившую тишину, отчего лейтенант как-то вздрагивает, чем настораживает меня ещё больше. Мне не приходилось до этого видеть его таким. — Есть и такие люди, Итачи, — парень с неведомой мне печалью опускает глаза, а затем, будто бы по щелчку, снова улыбается и тянет меня в сторону столовой, — но сегодня твой день, и мы должны это отметить! Я слышал, что капитаны могут брать десерты, давай воспользуемся твоим служебным положением! И открытию горькой правды. — Мгх, — Шисуи хмыкает, когда замечает мой заинтересованный на нём взгляд, — что с тобой, Итачи, ты впервые уделяешь мне внимания больше, чем пудингу у себя в тарелке, — посмеивается юноша, откидываясь на ограждение на крыше. — Уф, я объелся. — Ты пахнешь вкуснее, — пожав плечами, бросаю я, продолжая ковыряться в своём десерте, которые мы повадились брать с того дня, как меня повысили в звании после очередного задания на проникновение и убийство. Не услышав ничего в ответ, я поднимаю глаза на друга, которого, наверное, впервые в жизни мне удалось смутить, — я сказал что-то не так? — Да нет, — неопределённо тут же говорит лейтенант, потирая кончик носа под моим взглядом, отчего я всё-таки делаю вывод, что мои слова его напрягли, — но ты мог бы сказать как я пахну сейчас?  Наклонившись к парню, я принюхиваюсь, мне приходится едва ли не уткнуться ему носом в шею, прежде чем я почувствовал знакомый аромат, и Шисуи захихикал с воплем: «Щекотно!». — Сладкий. Ягодный, — попытался определить я, вновь возвращаясь к своему десерту и прокручивая возможные варианты ответа, — с кислинкой. — Ягодный? — Учиха прыскает в кулак от смеха, после чего деловито поправляет вихры у себя на голове, что, собственно, было бесполезно. — Эх, а я-то надеялся на что-нибудь более мужественное, но быть ягодкой… — парень закатывает глаза. — Клубника, — определившись с окончательным вариантом, я засовываю себе ложку с пудингом в рот. — Тебе нравится меня унижать, да? — Шисуи игриво толкает меня плечом, на что я хмурюсь и недовольно кошусь на него. Мне бы и в голову не пришло ничего подобного. — О, гляди какой закат! Повернув голову вбок, я сквозь сетку вижу как садится солнце, озаряя и перекрашивая последними лучами всё, чего они касались: деревьев, горного рельефа, вышек, где были мы, и облаков, чья метаморфоза была ярче, будто бы они впитывали этот свет. — Таких закатов в городе нет, — со вздохом бормочет рядом юноша, вставая на ноги и придерживаясь за сетку пальцами, прищуривает глаза, глядя в живописно изменяющийся с каждой минутой природный пейзаж. Яркость и теплота красок меняется на более тёмные и холодные тона, постепенно сгущая сумерки. — Ты часто бывал в городе? — отставляя пустую тарелку в сторону, я уже смотрю на Шисуи, который морщится, будто бы что-то болезненное связано с этим. Я опять сказал что-то не так. — До шестнадцати лет я жил там, — юноша как-то криво улыбается, — то ещё местечко, я тебе скажу. — Тебе сейчас девятнадцать, значит, ты оказался в АНБУ примерно в… — В шестнадцать. В том возрасте, когда определяется твоя судьба, — всё тише и прохладнее шепчет Шисуи, — в клане Учиха. Я неосознанно напрягаюсь, когда слышу словосочетание «клан Учиха». Мне доводилось ознакомиться с информацией по нему, когда я проходил обучение в АНБУ. Считается, что Учиха — один из самых влиятельных и древних кланов наравне с Сенджу, где из поколения в поколение передаются традиции, реликвии и собственные правила, в которые не вмешивается даже правительство. Они также имеют особые привилегии, вроде высоких должностей, статуса элиты и даже «права вето» в отраслях, где эти кланы заведуют. У Сенджу это была политика, где они строили свою династию и карьеру. У Учиха — армия. Отчего-то я не акцентировал внимание на том, что Шисуи — Учиха, хотя отрицать очевидное было бы глупым, ибо не бывает однофамильцев Учиха: слишком уж роскошная фамилия для простого люда. Но было ещё кое-что. Всего лишь слух, конечно. — Наверное, у тебя возникает вопрос о том, что в Учиха якобы, — Шисуи, всё ещё не поворачиваясь ко мне, изобразил кавычки пальцами, — нет омег. Это, как ты можешь видеть теперь, ложь. Без сомнения, наибольшую часть рода представляют именно мужчины — альфы, но есть и беты, их мало, но им позволяют остаться, хотя о том, чтоб быть наследником, и речи уже не идёт. Что же касается омег, то клан, без всякого преувеличения, избавляется от них всеми доступными способами. Одних принудительно отдают замуж в другие влиятельные семьи, чтоб те сменили фамилию и не позорили Учиха своим родством, других… — парень указал на себя взмахом руки, — продают в такие вот организации, и мне ещё повезло, что это не подпольный бордель, где б меня клеймили каким-нибудь «Ичиго»*, и поминай как звали. С каждым словом друга я всё больше понимал, что это смахивает на какой-то культ, нежели на общину, где люди готовы такое со своей семьёй сделать, раз так велят правила и традиции. Это ненормально. Тот, кто это придумал, чёртов сексист. Мои эмоции, видимо, отразились на моём лице, так как уже присевший рядом со мной Шисуи прижал колени к груди и облокотился на них, со вздохом продолжая: — Я понимаю о чём ты думаешь, но такова система ценностей Учиха. Сильные альфы, внимательные беты и никаких слабых и мягкотелых омег. — И никто не пытался сопротивляться этому? Никому нет дела до собственных детей и судьбы, которая им уготована? — мне приходится сдерживаться, чтоб говорить спокойно, но собственные зубы скрипят от подобной несправедливости, которой был подвергнут такой человек как Шисуи. То, что он омега, не делает его хуже кого-то. — Бывали случаи, ну да. Мне было не больше десяти, когда произошёл огромный скандал. Сын одного из приближенных главы клана — молодой альфа. Он спутался с девчонкой-омегой. Он любил её, хотел убежать с ней, зная, что им не дадут быть вместе… — мой взгляд скользит по лицу парня, который прикрывает глаза на пару секунд, а после вымученно продолжает. — Не знаю что стало с ним, но на следующий день, как его обман раскрылся, девушку нашли изнасилованной и убитой в какой-то подворотне. — Власти не вмешивались, — догадываюсь я насчет продолжения, хмуря брови. — Семье перевели часть денег Учиха, якобы из казны, чтоб прикрыть это, — подтверждает парень. — А что насчет главы клана? — уводя омегу от этих воспоминаний, акцентирую я внимание на другом. — Фугаку-сама? — Шисуи краем глаз посмотрел в мою сторону. — Их ветвь тоже не может состоять из одних альф, — подвожу я к своим рассуждениям лейтенанта, что кивает, потирая лоб. — На удивление, по какому-то удачному совпадению до сих пор в главной семье рождались всегда альфы и только от женщин бет, — разводит руками юноша, затем заминается. — Вроде бы, сейчас тоже. — У Фугаку есть сын? — Да, — морщась, Шисуи кривит губы, — эдакая маленькая сучка, которой все должны, хотя должен признать, что он миленький, — уже более мягко добавляет друг, но тут же вновь фыркает, — но такой вредный, порою сразу видно, что Учиха. — Ты не вредный, — опровергаю я такой вариант, — и, знаешь, они многое потеряли, отказавшись от тебя, — стараясь как-то поддержать друга, что, в общем-то, у меня всегда плохо получалось, произношу я. — Спасибо, Итачи, — Шисуи чуть приподнял уголки губ, дав мне ещё раз увидеть его улыбку, которая после переходит в задорный смешок. — И хочешь знать что было бы крайне забавно? Увидеть лицо Фугаку-сама, если Саске окажется омегой. — Саске? — переспрашиваю я, имя как-то плавно легло на язык. Отчего-то я несколько раз повторяю его про себя, не с целью запомнить, а больше как-то опробовать, дабы понять что в нём не так. Хотя это обычное имя какого-то капризного мальчишки из клана Учиха. — Саске? — мне захотелось произнести его ещё раз, в чём я себе не отказываю, хоть и делаю это с другой интонацией. — Угу, сын главы клана. Так и представляю как побагровеет Фугаку-сама, ведь такой позор и на его сыне, куда б он сослал его, мм? — Шисуи делает вид, что задумывается. — В притон? В другой клан?.. Хотя о чём это я, тогда ведь сразу возникнет много вопросов. Так что я ставлю на то, что его убьют, — Учиха произносит это таким ледяным голосом, от которого мне становится не по себе, — обставив всё как несчастный случай, конечно же. — Ты меня удивляешь, — протягиваю я, оглядываясь назад и замечая только сейчас как прохладно и темно стало на улице, да ещё и сквозняк скользил по крыше, вызывая неприятные ассоциации. — Но знаешь, Итачи, — обращаясь ко мне, Учиха наклоняется настолько близко, что я могу рассмотреть каждую его ресницу и чувствую его дыхание кожей. Я бессознательно перестаю дышать на те несколько секунд, пока омега не собирается с мыслями и не продолжает, — если в этом гребанном мире есть справедливость, то она настигнет главную ветвь этого прогнившего клана, и я бы хотел быть рядом в этом момент. Не для того, чтоб поехидничать и позлорадствовать, а для того, чтоб показать им, что омега может быть сильной, может достичь чего-то и без чужого члена, — в какой-то момент мне начинает казаться, что парень говорит это уже вовсе не мне, — и побороть любого альфу в честной схватке. — Всё ещё злишься на то, что я выиграл в спарринге у тебя наконец-то? — позволив себе усмешку, я наблюдаю за тем, как Шисуи насупливается и надувает губы, совсем как дитя. — Я поддавался, говорю же. Спустя пару лет я начал испытывать симпатию к нему. И это было естественно, так как у меня не было партнёра, а Шисуи был привлекательным омегой, который был всегда рядом и нравился мне, хотя и отрицал это. — Ты доверяешь мне свою жизнь на заданиях, но не можешь поверить, что я могу влюбиться в тебя, — буднично начинаю я разговор, сидя в кресле, пока Шисуи рассматривает на моей кровати книги, которые я купил после последней миссии по зачистке здания от террористов. Всё-таки служба в АНБУ имела свои преимущества. Когда ты становился неотъемлемой частью организации, принимал её правила и мотивы, что мой друг сравнивал с «промывкой мозгов», тебе предлагали служебный контракт, после которого ты мог покинуть свою должность. Тебе платят, предоставляют жильё и предлагают работу, к которой тебя несколько лет готовили; лично мне это казалось не так уж и плохо. Однако Шисуи был со мной несогласен, хотя умалчивал причину, по которой он всё ещё оставался здесь. Он считал, что можно найти другой способ заработка с такими навыками, нежели быть «Падальщиком». Учиха ещё, кстати, подметил как точно охарактеризовали нас другие военные и политические организации. — Привязанность и влюбленность — разные вещи, Итачи, — поучительно, будто бы мне всё ещё тринадцать лет, вещает со своего места парень, откидываясь на спину и закидывая ногу на ногу, — как влюбленность и любовь. Между этими понятиями есть колоссальная разница. — Разве я сам не могу понять что я чувствую? В этом вопросе тебе не может быть виднее со стороны, — спокойно парирую я, вопрошающе посмотрев на уже старшего лейтенанта, который, отложив книгу, поднялся с постели и подошёл ко мне, наклонившись так, чтоб наши лица были на одном уровне. — Поцелуй меня. — Что? — несмотря на то, что я хорошо контролировал эмоции теперь даже при друге, он всё равно мог застать меня врасплох. — Поцелуй меня, — повторяет просьбу парень, на что я колеблюсь, не зная стоит ли это делать, не издевается ли он и ещё где мне следует исполнить это. На щеке, лбу, может, на губах… — Тс, так не пойдёт, «любимый», — иронично хмыкает Шисуи, видя мою заминку, — ты сомневаешься. — Это было неожиданно, — фыркаю на это. — Но тем не менее ты сомневался, ты сам не уверен в том, что хочешь этого, — взяв мою ладонь в свою, шепчет парень уже без насмешки в голосе, — а когда любишь, на самом деле любишь, то не сомневаешься. Ты берёшь и делаешь. — Возможно, я ещё не настолько тебя люблю, — неохотно принимая эти слова, я гляжу на омегу, который качает головой с улыбкой на губах. — Ты ещё не встретил того, к кому тебя будет тянуть вне зависимости от обстоятельств, вот и всё, Итачи. Эти слова мне довелось услышать ещё раз, но уже при других условиях. — Прости, я должен был тебе сказать… — Но не сказал, — процеживаю я. У меня в голове не укладывалось то, что я увидел, проходя мимо кладовой. Звуки, доносившиеся оттуда, меня ничуть не смутили, ведь АНБУ часто прибегали к половому сношению с персоналом или друг другом, чтобы снять напряжение. Мне и дела не было до того, кого там прижало настолько, что они не смогли дойти до комнат, пока я не услышал голос самого родного человека. — Ох, ну… я виноват, признаю, — Шисуи прикрывает лицо ладонями, после чего опускает их и утомленно прибавляет. — Так и знал, что рано или поздно ты догадаешься. — Ты предпочёл бы, чтоб я был в прекрасном неведении? — ехидно интересуюсь об этом. — Продолжая попытки тебя завоевать. — Итачи, да ты и не пытался, и я это отлично понимал, ведь ты для меня, как младший брат, — подходит ко мне Учиха, на чьей шее я замечаю следы недавних утех, отчего морщусь и отворачиваюсь, — а к этому человеку меня тянет, хотя я противился до последнего, ибо он заносчивый и равнодушный ко всему, что не касается его лично или его отряда. Однако, несмотря на эти обстоятельства, я вижу его как на ладони, когда мы наедине. Я влюбился, Итачи, — Шисуи утыкается лбом мне в плечо. — И кто же этот «Ромео»? — я совсем не хочу слышать ответ, но должен. Мне неприятна сама мысль, что мне придётся делить с ним Учиху, меня уже раздражает то, что этот ублюдок пользуется тем, что он омега. А ещё я ощущаю на языке противное чувство горечи, к которому добавляется и точащая об мои нервы свои когти зависть. — Какаши Хатаке. Мне до сих пор необъясним факт и неведом момент, когда лютая неприязнь перетекает в симпатию. Возможно, всё начинается с прикосновения. Или с секса по очередной течке. Шум воды в ванной комнате пропал. Прихожу к выводу, что мальчишка всё равно будет вертеться перед большим зеркалом, что есть только в моём распоряжении. После, скорее всего, будет уговаривать себя и кусать губы в попытке доказать себе, что он тот же гордый и независимый «альфа», прежде чем выйти ко мне. Так что у меня есть достаточно времени для того, чтоб убрать жетоны, дабы он не попытался разглядывать их снова. Пройдя к столу, я выдвигаю один из ящиков, где лежат какие-то документы, — видимо, те, которые забыл тут капитан АНБУ, когда я выгнал его из своей комнаты. Пальцами раздвигая листы, останавливаюсь на карандашном рисунке, где был изображен парк, который я где-то видел. Он и в самом деле выглядел знакомым, а после того, как я переворачиваю его, ища автора, то ещё больше убеждаюсь в том, что это место я и в самом деле знал. Даже бывал там. Центральный парк. В разрушенном нынче городе, где был некогда «великий» клан Учиха. — Зачем вы меня вызвали? — общение с Хатаке и без того было несладким, но после признания Шисуи я ощущаю, как оно и вовсе стало из разряда «лучше б я посидел в карцере». — Нужно, чтоб кто-то проверил склад к северо-востоку отсюда, вчера туда ушла группа Дельта, но они так и не вернулись, — альфа, сидящий передо мной, носил звание главнокомандующего среди капитанов, поэтому отказаться от такой миссии, куда можно было послать кого угодно, было бы проблемно. — Я только утром вернулся с разведки после взрыва в подземной лаборатории неподалеку оттуда, и то, что я там видел, выходит за пределы разумного, — напомнив о своём рапорте, я делаю попытку отказаться. — Слишком опасно. — С каких пор ты обсуждаешь приказы, Итачи? — мужчина поднимает на меня глаза, которые до этого были уткнуты в книгу, что он держал перед собой. Эта деталь пренебрежения не могла не быть замеченной. — С тех пор, как меня отсылают с базы ежедневно и надолго, будь то отстрел сбежавших преступников или убийство политика, чьи действия никак бы не повлияли на страну, а три дня назад лаборатория, где производилось биологическое оружие. Совпадение? — моя ирония не была б такой явной, если б я не понимал что тут происходило. А я это сейчас вижу даже в том, как альфа сильнее стискивает свою книжульку и поджимает губы, хотя его взгляд так же рассеян и безмятежен. Мне стоит, наверное, посоветовать мужчине носить маску на пол-лица, чтоб одна его часть не выдавала другую. Но я этого делать, разумеется, не буду. — Ты талантливый боец, что мне ещё сказать, — протягивает Какаши, почесав свои стоящие торчком серые волосы. — Или вы ревнивая сволочь, капитан, — без тени сомнения даю я свой вариант, после которого Хатаке соизволит отложить своё чтиво в сторону. — Если ты так боишься непредвиденных обстоятельств на складе, то можешь остаться, я отправлю туда Шисуи. Перед глазами встают кровавые разводы и полусожранные тела, словно каким-то монстром, которые мне довелось увидеть в лаборатории. Стены и металлические каркасы были испещрены глубокими полосами, как от когтей. Повсюду трупы и запах разлагающегося мяса. Никакой информации из компьютеров вытащить не удалось, как и найти тех, кто повинен в том, что там произошло. Мне постоянно мерещилось, что за мной кто-то наблюдает, а не я веду разведку. Это походило на те самые фильмы ужасов, которые так любил Шисуи, пускай и каждый раз комментировал их фразами, вроде «неправдоподобно», «слишком банально», «ну зачем нормальный человек пойдёт в тёмный подвал?». — Я пойду, — отрезаю, когда вспоминаю улыбку друга, который ещё в коридоре меня окликнул, но я так и не остановился, ведь меня вызвал к себе глава. — Вот и славно, — альфа пододвигает мне планшет, — здесь координаты. Хатаке всегда был законченным ублюдком, такие кадры неизменно ценились в АНБУ, и время его ничуть не щадило в этом плане. Но то, что он сделал в тот раз, обошлось слишком дорого. Прижавшись к стене, я сжимаю в руках пистолеты, хотя толку от них было ноль, они отскакивали от пластин, которые покрывали тело того, что сейчас злобно рокотало, раскрывая пасть и вставая на дыбы. Это был не человек. И не животное. Сомнений быть не могло, что это и есть причина того взрыва в закрытой лаборатории. Это и есть биологическое оружие, которое вывели люди. Глупые, наивные и беспросветные эгоисты, готовые подставить под удар хоть весь мир ради зеленых бумажек, которыми их могут наградить в случае успеха военные. И я ни капли не удивился, если бы они имели одну фамилию с Шисуи. Затаив дыхание, когда монстр проходит мимо, ступая массивными лапами с бурыми от крови когтями по железобетонному полу, отчего металл жалостливо скрипел, я краем глаз наблюдаю за тем, как тварь вытягивает шею. Принюхивается? Рык, и чудовище бросается в мою сторону, от чего я уклоняюсь, хотя удар прошёлся весьма близко над моей головой. Мне ничего не остаётся, как убегать и отстреливаться, но создание заметно быстрее, чем я, как и силы ему тоже не занимать. У меня совершенно не было тактики, чтоб в закрытом помещении как-то убить этого монстра, пусть от моего взгляда и не укрылись его «слепые зоны», но этого было ничтожно мало, чтоб даже не выполнить задание, а выжить. Пули не берут. Ориентируется на запах. Возможности превосходят человеческие. Идти в лобовую атаку может только идиот или тот, кому совершенно нечего терять. Попытаться с клинком подойти сзади? Но тут нужен отвлекающий фактор. Или высота. Перекатившись от очередного удара, я швыряю в пасть твари ставший бесполезным без патронов пистолет, который та начинает усиленно жевать мощной челюстью с множеством иглообразных зубов. Это даёт мне несколько секунд, чтоб забраться на металлическую балку, висевшую совсем уж на «соплях». Если рассчитать момент…  — Итачи! Я в ужасе оборачиваюсь на знакомый голос, чтоб застать пытающегося отдышаться Учиху, который тут же встаёт как вкопанный, заметив монстра, который уже собирается залезть на железные стропила, поддерживающие крышу, дабы добраться до меня. Монстр поворачивает морду с красными глазами к омеге. — Нет! Стой! Иди сюда! — подзываю я, стуча танто** по металлу, дабы звуком привлечь тварь, плавно наступавшей на Шисуи и потерявшей абсолютно всякий интерес ко мне как к жертве и еде. — Беги! — срываясь на крик, я кидаюсь на монстра сам, забыв о высоте и о том, что окажусь совершенно в невыгодном положении. Сейчас для меня безопасность старшего лейтенанта, нет, моего друга и моей семьи, была превыше всего. С глухим стуком упав на чудовище, я всаживаю в него короткое лезвие танто меж его защитных пластин, сразу же ощущая, как руки заливает чужой кровью, а тварь извивается, пытаясь меня сбросить. Но я на подъеме адреналина действую впервые на эмоциях, а не на логике и разуме. Мне удаётся обхватить монстра ногами и продолжать долбить ему затылок, всаживая совершенно неподходящее для такой атаки лезвие в плоть. В какой-то момент я всё-так слетаю с рухнувшего существа, прокатываясь по полу и прикрывая голову. Только остановившись я понимаю, что слышу выстрелы в другой части склада. Страх за Шисуи заставляет меня двигаться. Но я опоздал. — Нет… нет… — шепчу я, трясущимися руками вытаскивая едва дышавшего парня, который даже в такой ситуации продолжал что-то шептать про счет и то, что не отстал от меня, из-под туши монстра. Этот «неудавшийся эксперимент» придавил его, вонзая когти насквозь в тело омеги, прежде чем последний выстрел, произведенный в упор в глазницу, смог выбить ему мозги. — Оставь меня, я всё равно… не жилец, — хрипит Учиха, в уголках глаз которого проступает влага, а из искривленного болью рта уже струится дорожка крови. — Я тебя не брошу здесь, я вытащу тебя… я… — мне не удается договорить, так как голос надламывается. Моя ошибка. Это моя ошибка. — Ты не виноват… я сам. Сам сбежал, когда узнал, что он отправил тебя одного сюда… — Шисуи морщится в очередной раз, заходясь в хрипе, когда мне удаётся частично вытянуть его из-под чудовища. — Дурак, — шиплю я, садясь на пол рядом с парнем и обхватывая его одной рукой, пока второй ищу бинты у себя по карманам. Где-то они были. Я точно помню, что всегда брал… — Но всё обойдётся, вот увидишь… я смогу тебя… — Ты был бы хорошим крестным отцом, — шепчет Шисуи, прерывая одной фразой мои попытки найти перевязочное средство и заставить меня перевести взгляд на его бледное и изнеможенное лицо. — Дядя Итачи, звучит, да? — Ты… от него… — слова застревают у меня в горле, когда от осознания, что из-за моей вины у меня на руках умирает сейчас не только мой лучший друг и названный брат, но и его… — ребенок… — мои губы едва двигаются, а последнее слово я и вовсе проглатываю, не в силах произнести это. — Я не сказал ему, Итачи… я так злился на него, когда он тебя отсылал… это я виноват. Он ревновал. Если бы… — юноша замирает, слабо хватаясь за мою руку, которой я его поддерживаю на весу. — Он бы понял… если бы я рассказал ему… — Как ты можешь его любить… он больной ублюдок и ничем не лучше Учих, — мой гнев на Хатаке наконец выходит на волю, когда даже сейчас, в такой ситуации, Шисуи оправдывает его и винит себя, — он тебя не заслуживал! — вырывается у меня, после чего я утыкаюсь носом в вечно непослушные и едва вьющиеся волосы друга, которые вовсе не мягкие, как я думал при нашей встрече. Они жесткие, крепкие и всегда противились любой укладке. Рыдания подступают к горлу. Я не помню когда в последний раз я плакал. И плакал ли вообще. АНБУ не удалось выбить из меня ни истерик, ни слез, но сейчас я мог только тяжело дышать, не думая о том, как тёплые и влажные дорожки бегут у меня по щекам. — Да, но я был счастлив, что ради меня он снимает не только фарфоровую маску, которые мы носим, но и ту, — парень протягивает руку к моей щеке, вытирая окровавленным пальцем влагу, — которая прикрывает наше сердце… поэтому пообещай мне, Итачи, что не скажешь ему о том, что я умолчал… Он должен узнать. Он должен прочувствовать во что ему обошлись его амбиции и эгоизм. Но… Скрип дверной ручки оповещает меня о том, что мальчишка выходит из ванной. Я плавно опускаю руку в ящик, куда складываю жетоны Шисуи поверх его рисунка, а после легким движением задвигаю тот. Омега стоит неподалёку, мнётся на месте и не стремится подходить ближе. Он даже глаза на меня не поднимает, но не перестает кусать и без того истерзанные губы, что привлекают моё внимание. Поцелуй меня. Слова звучат в голове, словно Шисуи вновь стоит напротив меня и шепчет мне это на ухо, дабы узнать реакцию. Но перед мной вовсе не Шисуи, хоть и омега из гнилого клана Учиха. Какая ирония, что всё случилось именно так, как ты и загадывал, мой друг. Наследник Фугаку. Хотя и не маленькая, но всё ещё немного сучка. Но Шисуи всё-таки ошибся в двух вещах. Саске не миленький. Миленькими могут быть животные. Дети. Террорист, когда дуется, но не он. Саске красив. Не божественно и даже не так, как бывает у омег, — хрупко и фарфорно. У него иначе. У него та самая красота, которая пленяет с первого взгляда, а затем предъявляет красивый фантик, под которым далеко не самая вкусная конфета. Но чем чаще я смотрю на этот фантик, тем сильнее ещё раз хочу попробовать эту конфету, понять её начинку, определиться с запахом, который отдаёт чем-то знакомым, вкусным, таким притягательным и пряным. Я ощущаю этот аромат даже на дистанции вытянутой руки, но чем меньше между нами расстояние, тем шире спектр эмоций, что я испытываю, чувствуя его. Сдерживаться становится сложнее, легкая заинтересованность перерастает в желание и жажду, которые отступают на задний план, когда Саске поднимает всё-таки на меня глаза. Его щеки как всегда заливает пунцовый румянец, а стук взволнованного сердца я могу различить и не касаясь его груди. Он влюблен. Всё ещё не может расстаться с этим чувством, хотя я специально причинял ему боль. Намеренно игнорировал. Заставлял себя ненавидеть. Отзывался о нём как о куске говна на моей подошве, за которым мчался в чёртовы катакомбы под развалившимся зданием, когда за ним недоглядели. Которого силой заставлял есть, чтоб он смог встать на ноги и дальше язвить мне. С которым лежал в одной постели не смыкая глаз, когда он бредил в горячке. С которым проводил ночи, согревая и держа его ладонь, когда ему снились кошмары, что не давали ему спать. За которым всегда ходил сам, как родная мамаша, не позволяя никому другому взять на себя эту роль. Я не смог иначе. Я пытался. Я сжимал зубы и насиловал его в самой унизительной позе, смухлевав с зубочистками, так как одна мысль, что его может коснуться другой, приводила меня в бешенство. Необъяснимую ярость, непонятный мне гнев. Я не давал ему смотреть на себя, чтоб он не видел моего сожаления и мог думать о ком угодно, кроме меня. Я не позволял ему приблизиться ко мне, чтоб потом, когда меня убьют мутанты или военные, он не испытал той же боли, что и я, теряя дорогого человека. Шисуи ошибся дважды. Сейчас я вижу, что передо мной вовсе не наглый и избалованный парень из клана Учиха, и даже совсем не крикливый и совершенно не наглый, чуть-чуть глупый и наивный, и немного забавный. Нет маски, когда мы наедине. Он открыт. Он не лжет. Но это отнюдь не делает меня счастливым. Ведь если генерал Фугаку Учиха узнает, что он омега, то я повезу его на смерть. _____________________________________________________________________ P.S. Всё в одну главу не вместилось, как и обещанный «презент» от Ворона, но продолжение в следующей главе. Ичиго*(с яп.) — клубника. Танто** — кинжал самурая.