На рассвете следующего дня

Я скольжу глазами по телу юноши, на котором ещё видны капли после душа, а волосы и вовсе мокрые, и с их торчащих «иголок» на светлую футболку парня ещё стекает вода. Это совсем не портит общей картины моего «десерта», столь любезно и самостоятельно пришедшего ко мне. Хотя это был и сюрприз. Хочу тепла. Это были его слова. Они могли значить всё, что угодно, от поддержки, объятий, сладких поцелуев или душевной беседы. Но моё ехидно брошенное «могу предложить только секс» — расставило всё на свои места. — Иди на кровать, — прохладно киваю в сторону постели. — Не разговаривай со мной так, — омега что-то там бормочет, скрыв глаза за чёлкой, которая уже давно не стоит гордо «домиком», а неряшливо болтается прядями разной длины. Изменения произошли не только в характере и в прическе юноши, но и в его теле, где стараниями Мастера следов «дней суровых» поубавилось, однако мой взгляд всё равно задерживается на эластичном бинте, покрывавшем его руку. Времени прошло достаточно, но, скорее всего, мой коллега всё ещё запрещает мальчишке её напрягать. — Как «так»? — задаю я тем же тоном вопрос, на который сам и отвечаю, обходя парня, чем заставляю его всё-таки сделать пару шагов к койке. — Пренебрежительно? Грубо? Высокомерно? — теперь наступая на Саске и тем самым заставляя его пятиться назад, пока он не упирается в бортик кровати, интересуюсь я. Быстро глянув через плечо, чтоб убедиться в том, что отступать больше некуда, подросток вновь опасливо пялится на меня, пока я продолжаю. — А разве ты не так относился ко всем омегам, пока сам не оказался в их шкуре? Я прекрасно помню как мальчишка тыкал себе пальцем в грудь, смеялся и наперебой кричал, делая жалкие попытки, чтоб доказать свою принадлежность к другим классам. Хотя в день нашей встречи от него шёл такой сильный запах, что я учуял его, находясь на улице рядом с тем домом, где были школьники. Воспоминание о том, как у меня спёрло дыхание от аромата, который меня будто бы за глотку взял, вынуждая искать его, озираться кругами и идти следом, было нелестным для меня, учитывая то, какой путь я прошёл, чтоб уничтожить в себе эти эмоции. Нейтрализатор в случае с Саске был лишь плацебо. Но, если вернуться к настоящему, то на мои риторические рассуждения омега поджимает губы и отводит взгляд. Ему стыдно. Его щеки всё ещё алые, а каждое моё слово, скорее всего, всаживает в него очередную иглу неприязни ко мне. И именно этого я и добиваюсь. Ненавидь меня. Презирай. Постоянно думай о том, какой я ублюдок. Какой подонок. Какой козёл и мразь. И не позволяй этим мыслям уходить из своего подсознания, Саске, иначе мне придётся вновь скрипя зубами и сердцем нашептывать тебе о том, какой ты жалкий и ничтожный. Снова лгать, переступая себя, и наблюдать как тебя колотит от злости. Ведь так надо. Ведь так ты не сломаешься, как когда-то я. — Я-то изменился, а ты как был закрывшимся в себе и помешанным на собственном самодовольстве гандоном, так им и остался, — шипит мне всё-таки мальчишка, перестав прятать глаза и теперь вызывающе смотря на меня ими. Такими большими и чёрными, с пушистой дугой ресниц. Глазами, где я мог видеть своё убогое отражение. Смешно. — Но тем не менее ты всё ещё таскаешься за мной, как течная сучка. Саске реагирует на мои слова мгновенно, замахиваясь и стремясь меня ударить сжатой в кулак рукой, которую я легко перехватываю. Импульсивный. И так просто ведётся на провокацию, но мне это нравится. Мне доставляет самое что ни на есть садистское удовольствие — наблюдать как он вспыхивает и горит, пытаясь своим гневом сжечь и меня. И видя эту ярость, эту кипящую жизнь, я в кои-то веки чувствую тепло и наслаждаюсь им, как мертвец, дотянувшийся до обжигающего огонька. Я чувствую, а значит, существую. Нарушение установленных правил меня не пугает. Неприятно это осознавать, но Мастер прав: нас всё равно всех убьют несмотря ни на что. И это… — Слишком предсказуемо, — шепчу я с ухмылкой на губах скалящемуся Учихе, который дергает руку, делая себе больнее, чем могло бы быть. — Да какого чёрта ты ведешь себя так?! — в очередной раз вырывая запястье, Саске уже рычит, однако сразу же падает на постель, когда я неожиданно для него отпускаю. — Ты же другой! Я знаю! — А ты не мог допустить мысль… — качая головой из стороны в сторону, я ставлю колено на кровать, отчего Учиха вновь отступает. Впрочем, уползать на мягком матрасе, скользя голыми пятками по атласному покрывалу, ему заметно сложнее. — Что именно тогда я и притворялся, чтоб добиться от тебя хоть чего-то вразумительного? — И поэтому ты вернулся, когда я упал и был одной ногой в могиле? — на этот раз усмехается Учиха, на чьём лице уже нет гримасы ненависти, а только расслабленность и уверенность в собственной правоте. Пожалуй, на этом меня всё-таки подловили. Кто-то всё-таки не может держать язык за зубами, несмотря на угрозы с моей стороны. — Мастеру следует меньше трепаться на темы, не относящиеся к его роду деятельности, — фыркнув в сторону, я нависаю над Саске и прижимаю его руки к постели, от чего он всё-таки напрягается и, кажется, даже затаивает дыхание, когда я, почти касаясь его губ, прибавляю. — Переворачивайся на живот. Мне, само собой, ясно как день, что такой вариант мальчишку не обрадует, в особенности после нашей словесной перепалки, поэтому я, будучи готовым к тому, что он начнёт рыпаться, сразу же свожу эти попытки к минимуму. Стоит, однако, отдать ему должное — он извивается подобно угрю, да и стремится то и дело меня пнуть. — Успокаивайся, иначе я свяжу тебя по рукам и ногам и всё равно поставлю «раком», — нисколько не стесняясь называть всё своими именами, я предплечьем надавливаю на горло мальчишки, что всё ещё вертит головой, скалясь и дёргаясь. Приходится давить сильнее. — Хватит… перестань, — Учиха хрипит, зажмуриваясь, и в какой-то момент расслабляется, хотя я вовсе не настолько его «припёр к стенке», чтоб он прятал свои «клыки». Границы я всегда мог видеть. И это далеко не его предел, если учитывать его в какой-то степени парадоксальную живучесть в опасных ситуациях. Не до конца расслабляя хватку, я всё ещё прижимаю Саске к постели, хотя и убираю предплечье от его шеи, чтоб он мог спокойно продохнуть, чем он тут же пользуется, ртом втягивая в себя воздух. И всё-таки он красивый. Тёмные влажные волосы разметались по подушке, а алебастровая кожа контрастирует с чёрным покрывалом постели. Мой взгляд цепляется за бледно-розовые губы, с которых срывается очередной выдох, а после плавно опускается ниже, на бледную и тонкую кожу шеи, где ещё осталось покраснение от того, что я сдавливал его горло. Там ещё немного подрагивают мышцы, а также ярче становятся видны голубоватые рисунки вен; там что-то пленяет меня, отчего с каждой секундой мне сложнее отвести глаза. Это не моё право. — Переворачивайся и задом к верху вставай, — бросаю я Учихе, который в очередной раз морщится от моих слов. Неприятно? Больно? Унизительно? Давай же, Саске, скажи мне как с каждым мгновением твоё желание прийти сюда ко мне за «теплом» выглядит всё более бредовым. — Давай, — похлопав парня по бедру, дабы ускорить его мыслительный процесс, я немного отстраняюсь, когда тот приподнимается на локтях. — Я разве похож на того, кто будет безропотно тебя слушаться и терпеть, когда его макают в грязь? — А если я скажу, что похож? Нисколько. — Разве что в твоих влажных мечтах. Омега делает выпад коленом, отчего я сразу же напрягаю мышцы пресса, что смягчают удар. Контроль над телом и разумом обеспечивают мне не только хорошую защиту от физических повреждений, но и уберегают от моральных потрясений и от потерь. Даже если я останусь единственным выжившим из Акацуки к концу миссии, меня это нисколько не гнетёт. Ложь? Саске подрывается с кровати, но я мгновенно возвращаю его на место, перехватив за плечо и оттолкнув к стенке, у которой стоит постель. Он немного ударяется об неё, но это неопасно. — Я не буду стоять в этой поганой позе, — шипит вновь Учиха, когда я легко укладываю его на живот, почти не встречая сопротивления, — только не в ней… Значит, его напрягает больше положение, нежели то, что я могу сейчас взять его против воли. Ты вновь забавляешь меня, Саске. Рассматривая взъерошенный «ёжик» волос на затылке юного омеги, я тихо хмыкаю про себя, перекладывая одну из ладоней на талию парня, отчего он сразу же напрягается и утыкается лбом в покрывало, скорее всего, ожидая моих последующих действий. Однако я не спешу. Сейчас иная ситуация. Сейчас я могу себя контролировать. Во время его течки моя выдержка исчислялась минутами. Я грубо сжимал его бедра, я оставлял кровоподтёки со стёртыми коленками, которые были ещё одной моей безрассудной выходкой. Но я хотел, чтоб другие знали. — Я не буду! — Учиха вновь вырывается, резко переворачиваясь на спину, сам хватает меня за руку, чем застаёт врасплох, хотя мне всё-таки удаётся удержать его на месте, придавив собой, отчего теперь наши лица находятся друг напротив друга. Непозволительно близко. — Я хочу секса, да, но с обоюдным удовольствием, а не где ты меня имеешь, теша своё самолюбие! Юноша смотрит прямо, гордо и с тем самым напором, от которого я непроизвольно ослабляю хватку, видя в отпрыске Фугаку отражение Шисуи. Человека с несгибаемой силой воли и нежеланием внимать словам не только командного состава, но и собственного альфы. Наверное, я жалок, раз отстраняюсь от Саске, а не продолжаю давить его собственной силой и превосходством. Моё прошлое продолжает меня пожирать даже в настоящем, оно дерёт мою плоть, оно разлагает мой разум, оно не позволяет мне забывать. Что я всё-таки человек. — Но я всё равно хочу его… с тобой, — мальчишка так и не отпускает мою руку. Это звучит слишком. Слишком похоже на то, что я видел только в книгах да фильмах в своей «прошлой жизни», до того, как продал свою душу за то, чтоб иметь возможность убить каждого мутанта. Это не для меня. Мне совсем просто и иронично усмехнуться на эти слова и вырвать руку из чужой ладони. Мне совершенно не составляет труда держать меж нами дистанцию. Мне абсолютно плевать на то, как там нафантазировал себе обо мне этот глупый мальчишка. И всё это гнусное враньё. Я лгун. Мои слова и мысли — одна сплошная паутина из беспросветного обмана других и самого себя. Я собираюсь вернуть Учиху в исходное положение силой, но взглядом цепляюсь за его перевязанную руку. Не могу заставить себя. — Ложись на бок. Саске недоуменно хмурится, ему хочется услышать совершенно другое, но он обманывает себя так же, как и я. В этом мы похожи. Он видит перед собой оболочку, противную и горькую оболочку невозмутимого альфы, который всегда наступает сам себе на горло, ставя свои интересы выше миссии. Он не знает что у меня внутри. Он не знает скольких мне пришлось убить, чтоб стать таким. Он и не догадывается, что мне пришлось сжечь погибшего друга, дабы сохранить его тайну. — Ложись, — снова говорю я Учихе, который сомнительно опускается на постель, а после подбирается к стенке, при этом постоянно норовя повернуть голову назад, пока я стягиваю с себя майку. Его щёки сразу же алеют, а юноша отводит глаза, когда понимает, что я прекрасно вижу, как он подглядывает. Плавно отложив деталь одежды, я невольно задерживаю взгляд на собственных оголённых руках, где прибавилось шрамов, которыми и без того испещрено всё моё тело. Мозоли, ожоги, рубцы, швы. Я даже не знаю чего больше здесь. Сейчас и не скажешь точно, так как большую часть моей спины скрывает перевязочный материал. Вернувшись к Саске, который напрягается и снова поворачивает голову, чтоб проследить за моими действиями, я плавно опускаюсь рядом с ним со стороны его спины. Мне и на бóльшем расстоянии удаётся почувствовать его запах, но сейчас я не обращаю внимание на эту сладкую пряность, проводя ладонями вдоль тела омеги, который затаивает дыхание от моих прикосновений. Да, раньше я так не действовал. Пальцы порхают по упругому животу омеги, когда я залезаю руками под его футболку. Я чувствую как мальчишка вздрагивает и сам упирается лопатками мне в грудь, словно его током бьёт. Неприятно? Нет, мне не свойственно ошибаться, но сейчас я не прав. Саске намеренно откидывается на меня, открывая доступ к своему телу. На это я неспешно касаюсь пальцами его груди, где, поймав горошину соска, легко сжимаю его, тем самым заставляя подростка с шумным вздохом прикусить губу. Сдерживается, значит. Продолжая поигрывать с чувствительной зоной парня, я плавно опускаю другую руку на его шорты, легко проскальзывая ладонью под свободную резинку одежды и белья, обхватывая пальцами уже слегка возбуждённый член. Саске реагирует мгновенно, дернувшись в моих руках, он уже не может сдержать полустон, когда я фалангой прохожусь по головке, а следом чуть надавливаю, вырывая из мальчишки тяжёлый вздох. Мне мало. Постони ещё. Двигая кольцом плотно сжатых пальцев вдоль чужой плоти, я сам вдыхаю головокружительный запах омеги, который источает его тело словно ещё сильнее из-за моего присутствия и его возбуждения. Он опьяняет, задерживаясь прозрачной дымкой у меня в голове и затмевая пеленой глаза. Всё-таки, это слишком близко для нас. — Мм-х, — мальчишка не выдерживает и приоткрывает губы, с которых тут же срывается звонкий стон. Хорошо, что в капитанской комнате есть звукоизоляция. Давай на «бис», Саске. — Ах! Я не могу сдержать ухмылки на это, ведь до этого ты вечно утыкался в собственные руки, поджимал губы и зажмуривался, не позволяя себе и звука издать. Ты создавал весьма достоверную иллюзию, что я полено трахаю, развеваемую лишь тогда, когда мне удавалось выбить из тебя эти крики. Мне не было необходимости продолжать прелюдию, если это можно так назвать, к которой я впервые прибегнул, ведь мальчишке хватило и моей руки, поэтому теперь он совершенно не сопротивляется тому, как я стягиваю с него шорты с бельём. Он даже не глянул на это, продолжая спиной жаться ко мне, кусая губы и прикрывая веками блестящие в полутьме комнаты глаза. Ладонью проводя по округлым и мягким ягодицам подростка, который на выдохе поворачивает голову в мою сторону, я вынужденно возвращаю её на место, не позволяя ему смотреть. Это лишнее, право, Саске. Наши действия это — пустая забава для утоления прихотей тела. Сжимая пальцами упругие половинки, я с удовольствием слышу тихий стон сквозь зубы со стороны омеги, при этом продолжая сминать такую аппетитную задницу в своих ладонях. Учиха выгибается, прикрывая лицо собственной рукой, чтоб прикрыть пунцовые щёки, которые являются свидетелями его смущения перед моими действиями. — Мм-х, — ты вновь не удерживаешь стона, когда уже я вжимаюсь своим пахом в твою задницу, Саске, и это распаляет ещё больше. Мне достаточно упиваться твоими стонами, чтоб возбудиться. Поцелуи не из нашей «сказки», как и другая ласка. Мы довольствуемся малым. Поднеся пальцы к приоткрытым губам омеги, который сдавленно охает после моего очередного толчка сквозь штаны в его зад, я севшим от возбуждения голосом шепчу парню на ухо то, что от него требуется. — Оближи. Нет ни глупых вопросов о том, зачем и почему, это удивительно для него, но пока он не видит, я позволяю себе слабую улыбку, наблюдая как Саске вбирает фаланги в рот. Медленно, влажно и чуть сглатывая. Мои пальцы в его рту, в тёплой полости, где я чувствую как гладкий язык проходится по ним, оставляя вязкую от возбуждения слюну. Эта покорность сводит с ума не меньше, чем животный шёпот у меня в голове, призывающий взять мальчишку здесь и сейчас же. С криками, с кровью и потом. Чтоб испытать снова как он сжимается, видеть как он хватается пальцами за матрас и слышать как он вновь не может сдержать стона. Высвобождая пальцы, я наблюдаю как растягивается и обрывается ниточка слюны. Мне нет нужды сдерживать себя, но я это делаю. Надавливаю влажными фалангами на ложбинку меж ягодицами омеги, который замирает и инстинктивно сжимается, препятствуя входу. Это весьма ожидаемо, но я не предупреждаю о возможной боли и дискомфорте. Ты сам должен понимать, Саске, что без естественной смазки твоего тела будет всё куда неприятнее. Я продолжаю давление на сфинктер, вводя кончик одного пальца в юношу. Он сразу же вздрагивает, тяжко выдыхает горячий воздух, мнётся и сжимает полотно покрывала, но, на моё удивление, расслабляется, будто бы сам уговаривая себя на это. Я б рассмеялся, если б помнил каково это. — Хороший мальчик, — усмешка на моих губах, и до меня доносится фырканье со стороны Саске, что прикрывает глаза и сдавленно мычит, когда я добавляю в него второй палец, входя глубже. Я чувствую как давят тёплые стенки, как плотно они обхватывают, но, несмотря на это, мне не составляет труда двигать смазанными в слюне пальцами вперед и назад. Стоит добавить третий, но медлю, ведь ты совсем уже на пределе, раз так бесстыдно стонешь и пытаешься тянуть руки к собственному члену. Перехватив одной рукой чужое запястье, дабы не своевольничал, я второй придерживаю Саске за бедро, которое немного выдвигаю вперед, чтоб нам обоим было удобнее. Наскоро приспустив с себя брюки и высвободив уже свой эрегированный член из белья, я облизываю пересохшие губы, проводя рукой по плоти и размазывая выступивший предэякулят. Это не идеально. Это совершенно не подходит, как и мы друг к другу, но сейчас, когда в груди плавится свинец собственного равнодушия и невозмутимости, я резко вхожу в Учиху. Мальчишка дёргается, выгибается, шипит и хватает ртом воздух, сжимаясь внутри от моих действий. Но я не могу остановиться, не могу сбавить нарастающий темп фрикций, не могу перестать водить носом вдоль чужой шеи, пока ладонями уже прижимаю омегу к себе. Собственное дыхание обжигает, а заводящие ещё сильнее стоны Саске раздаются где-то на периферии. Мне остаётся только хвататься за ускользающее из моих рук самообладание, не переставая вторгаться с пошлым звуком в юношу, который, прикрыв глаза, откидывает голову мне на плечо. Его вскрики, наполненные удовольствием, наслаиваются один на другой в этой комнате, оставляя после себя звенящую тишину, которая вновь прерывается очередным возгласом, стоит мне очередной раз с размаха войти меж покрасневших ягодиц. Я провожу языком по влажной коже шеи, чей солоноватый вкус так отличается от запаха, который исходит от Учихи. Такой вкусный… такой знакомый… я так изголодался по тебе. Пик возбуждения настолько близок, что перед глазами уже плывёт от этой близости. Прикрывая веки, я снова вдыхаю этот аромат, наполняя им лёгкие и впиваясь пальцами в бедра мальчишки, который сдавленно охает. Я изливаюсь в него с утробным рыком, что вырывается у меня, несмотря на мою хваленую стойкость. Во рту появляется привкус крови. Я всё ещё держу глаза закрытыми, когда провожу языком по своим зубам, не понимая откуда мог взяться металлический и соленный вкус алой жидкости. Это странно, это…невозможно. Внезапно распахивая веки, я смотрю на Саске, который всё ещё тяжело дышит после экстаза, свидетелем которого является его собственное семя у него же на груди. Мальчишка лежит на боку с полуприкрытыми глазами, которые не смеет поднять на меня, лишь прижимая ладонь к шее. Мгновенно отстранившись от омеги, который морщится, когда мой опавший член выходит из него, я сталкиваюсь взглядом с парнем, который одними губами шепчет слово, что холодным осадком остужает весь мой пыл. — Больно. Проглотив слюну, я наклоняюсь к Учихе, отстраняя его руку, чьи пальцы измазаны кровью, от шеи. Меня обдаёт сквозняком, которого и быть не может в комнате, где витает лишь жар и запах секса, когда я вижу отпечаток зубов на бледной коже. Моих зубов. Опустошенно глядя на метку, я не могу поверить собственным глазам. Я это сделал. Я укусил его. Мои пальцы холодеют, когда я провожу ими по разрывам на коже Саске, который замирает на месте от моего прикосновения. Он не знает, ведь иначе бы уже кричал, швыряясь в меня всем, что попало бы ему под руку. Он не понимает что я наделал в порыве страсти. Меня нисколько не оправдывает то, что у меня в голове был туман, и я не понимал что делаю. Эта отмазка не для меня. Я не должен совершать ошибок. Ведь я сломал ему жизнь. Прямо сейчас раздавил её своим сапогом, оставив эту метку. Можно было бы уповать на то, что всё заживет и не останется и следа, запах свободной омеги вернётся, но… Почему так сложно с тобой, Саске? — Царапина. Немного обработать и всё, больше носом хлюпаешь, — надменно проговариваю я, вставая с постели и поправляя штаны, на которых застегиваю ширинку, — иди помойся. — Говна кусок, — уязвлено шипит в мою сторону омега из клана Учиха, подтягивая к себе покрывало, в которое поспешно заворачивается, словно у меня из головы так легко вылетят воспоминания о его теле. Наивно, Саске, наивно так полагать. Дождавшись, когда мальчишка скроется за дверью в ванной, я прикладываю ладонь к лицу, пока мои глаза бегают по комнате, цепляясь за вещи и ища хоть что-то, что может помочь в этой ситуации. Заставить его носить одежду с воротом? Он не Террорист, чтоб хлебать на завтрак нейтрализатор, дабы никто не понял, что он омега, да ещё и меченая. Мастер совершенно потерял какой-либо страх и расслабился настолько, словно через неделю нас сотрут с лица Земли и можно совершать всё, что придёт в голову. Чтоб не сожалеть потом. Но Саске — не мы. Он сын генерала Фугаку. Главы клана Учиха, чьи военные силы вместе с объединенными войсками государства охраняют границы, не позволяя пройти мутантам и зараженным за периметр. Я не могу оставить его здесь из-за Хатаке, который, прикрываясь амбициями, готов сослать мальчишку на смерть в отместку за Шисуи. Этот упрямый баран будет скрывать свою рожу за книгой и недооценивать узы дружбы, свято веруя, что Шисуи и я были любовниками, раз он кинулся ко мне на выручку. А зная «ценности» клана Учиха, вести Саске к отцу тоже не вариант, к тому же единственная ещё открытая дорога слишком опасна, нас сожрут ещё до того, как мы пересечем границу. Взяв со стула свой плащ, я накидываю его на плечи, а после выхожу из комнаты, захлопывая за собой дверь. Мне нужно прогуляться и всё обдумать. Взвесить каждый вариант, рассмотреть все лазейки и учесть каждую деталь. Я прохожу круговой этаж, искоса считая количество АНБУ, которые отслеживают моё местоположение, а также тех бойцов, которые стоят в карауле. Сейчас ночь, поэтому в «Убежище» царит тишина, разрушаемая лишь моими шагами, так как я не собираюсь скрывать своё присутствие, собирая вокруг себя всё больше шавок Хатаке. Прислонившись к перилам, я кидаю взгляд вниз, якобы интересуясь ночной тренировкой Бессмертного, который с ведомой только ему яростью кидает ножи в мишень, комментируя каждый бросок сквернословием. У него тотальное невезение с напарниками, впрочем, если на очереди будет тот, кто называет себя «Тоби», я буду только рад. Развить эту мысль не даёт мужчина в фарфоровой маске, появившийся за моей спиной, чью звериную морду я отлично знал, как и то, кому она принадлежит. — Не спится, Ворон? — Твоя новая «телогрейка» уже доложила, что я покинул свою комнату? — без всякого энтузиазма намекая на того парнишку, которого периодически видел неподалеку от себя, а также в день совещания при Какаши, бормочу я. — Как звали парня, что был до него? — Шисуи, — безразлично парирует Ямато, видимо, надеясь меня как-то задеть этим, и приподнимает свою маску, перемещая её на бок. — Обязательно поведай об этом своему капитану, — не без доли презрения в голосе протягиваю я, — он крайне не любит делиться. — Командир желает знать ваш ответ, — переводит тему ассистент главы АНБУ. — А что такое? Твой плоский юмор ему уже наскучил? — деловито интересуюсь я, оттягивая время и сопоставляя у себя в голове варианты. — Я дам ответ ему на рассвете, до сего момента пусть не беспокоит меня. — Как изволите, — мужчина надевает маску обратно, а следом уходит в тень, где пропадает, используя мастерство и трюки отряда «Падальщиков». Вновь обозревая площадку под собой, я апатично скольжу глазами по своему бойцу, что, видимо, ощутив наблюдение со стороны, инстинктивно поднимает голову вверх. И ухмыляется. Так игриво, что даже тошно. Бессмертный единственный, из кого не удалось выбить это ни морально, ни физически. Он любит убивать. Он наслаждается этим. Он живет этим. Поэтому бесполезно делать «мертвеца» из того, кто будучи безжалостным убийцей-заключенным ещё до «Акацуки», упивается каждым мгновеньем схватки. Покидая этаж, я понимаю, что не вернусь в свою постель сегодня, не возвращусь в свою клетку, выглядящую, как пристанище капитана.

***

— Насколько завершен синтез вакцины? — Того образца, что сейчас находится в пробирке? — желтые глаза смотрят на меня сквозь стекло лабораторной посуды. — Если вдаваться в точные цифры, то процентов на шестьдесят, но она будет так же бесполезна, как и другие, пока у меня нет нужной крови, — Змей разочарованно разворачивается на стуле, делая очередную заметку в своей толстой тетради, где мелким и безобразно-неразборчивым почерком стоят различные символы. — Зараженной омеги, — киваю я, помня этот момент, но, к сожалению, нам не встречались подобные особи: как правило, либо процесс мутации был уже слишком запущен, либо и вовсе те были матками. — Увы, менять свой статус, как пол, нельзя, хотя я считаю это серьёзным упущением человеческого организма, — задумчиво протягивает длинноволосый мужчина, закинув ногу на ногу и взяв карандаш кончиками губ, — было бы весьма практично. — Вопрос сейчас о другом. — Я предлагал использовать для этого Террориста, мальчишке всё равно нечего терять, — пожимает на мои слова плечами Змей, взяв склянку с пурпурной жидкостью, которая до этого стояла на столе с образцами крови, — но вы же понимаете, что с этим будут проблемы… — генетик вновь глядит на меня, на что я сдержанно киваю. Мастер не позволит, даже если тот согласится. — Что, в общем-то глупо, учитывая то, что спасение миллионов куда важнее одной жизни, — раздраженно махнув рукой, словно его коллега рядом, подмечает бета. — С каких пор жизнь теряет ценность? — мой вопрос ставит на пару секунд Змея в тупик, пока, обходя лабораторию и разглядывая снимки различных стадий мутации и доски с расчетами, я не останавливаюсь у одной из них. — Тут у тебя ошибка, кстати. — Быть того не может! — восклицает генетик, подкатываясь ко мне на стуле и приподнимая с носа очки для синтеза, которые он использовал ранее, когда ковырялся в чём-то другом. — Что касается вашего вопроса, капитан, то он весьма расплывчат. — Разве? Я спросил когда жизнь хотя бы одного человека теряет свою ценность в сравнении с другими. Разве жизнь ребёнка не эквивалентна жизни старика? Или жизнь альфы жизни омеги или беты? — продолжаю я спрашивать эти философские вопросы, на которые каждый бы мог ответить по-разному в зависимости от ситуации, собственного видения и черт характера. — Здесь, — указываю я кивком на последний расчет, в котором есть ошибка, дабы не слышать бормотания мужчины, который, сощурившись, едва ли не носом водит по доске. — Дело не в качестве, а в количестве, капитан… вынужден с вами не согласиться, но разве сотня человек не выгоднее одного? — бета хмурится, потирая свой подбородок, а затем кидает полный почтения взгляд на меня. — Вы не перестаёте меня удивлять, я на самом деле допустил просчет. — И не только здесь, — продолжаю я, наблюдая за тем, как один из Акацуки стирает свою надпись губкой, а после фломастером заменяет данные. — Ты смотришь с точки зрения выгоды, но если эта сотня человек будут бесполезными чиновниками, которые гнут пальцы, отдавая приказы, а на другой чаше весов будет… Тсунаде Сенджу, например. Змей замирает, так и не дописывая последние символы, переводя взгляд желтых глаз в мою сторону, а затем, вернувшись к доске, непринуждённо продолжает выводить цифры. — Вы действительно восхитительны, капитан, раскопать такое… — мужчина цокает, ставя жирную точку в конце своей записи. — Теперь я понимаю к чему вы клонили. — Надо найти способ сделать вакцину, не прибегая к новым человеческим жертвам. Хватает того, что ежедневно многих, о ком мы не можем знать, сжирают заживо или разрывают на куски, — даю я наставление генетику, который подпирает фломастером подбородок, изучая получившуюся формулу, — либо сделать максимально чистый испытательный вариант с тем, что имеем. — Мне нужно ещё немного времени, капитан, — со вздохом кивает бета, оглядываясь назад, когда слышится хлопок двери. — О, Сакура-чан, ты весьма вовремя, я подготовил мазки, мне нужно, чтоб ты определила количество среагировавших иммунных клеток. Повернув голову через плечо, я замечаю побледневшую при виде меня девушку-омегу с розовыми волосами, которая поджимает губы и сдавленно кивает на слова, адресованные ей. — Весьма умная девочка, — тихо бросает мне Змей, когда мимо нас проходит Сакура, которая сейчас уже садится за микроскоп, застегивая попутно пуговицы на белом халате. Её отросшие пряди были убраны в хвост, видимо, чтоб не мешали работе. Девушка выглядела весьма отрешенно и вяло, будто бы совершенно не отдыхает. — Ты ей ничего не давал из… — рукой указывая на шкафы с различными экспериментальными препаратами, с подозрением интересуюсь я, на что генетик делает обиженное лицо. — Капитан, она гражданская. — Раньше тебя это совершенно не останавливало, — напомнив о том, по какой причине мужчина сейчас находится в «Акацуки», я направляюсь на выход. Здесь я закончил. Мне стоило ещё зайти в лазарет и на оружейный склад, но, услышав знакомый голос в закоулке совсем рядом, я аккуратно встаю за колонну, прежде чем в зоне моей видимости появляется тот, кого мне пришлось оставить в одиночестве этой ночью. Он был не один, точнее, он поспешно уходил от преследователя, которым оказался известный мне командир АНБУ. — Отвали от меня! — приглушенно шипит Саске, которого впечатывают по другую сторону колонны от меня, кажется, я даже слышу, как он возмущенно скрипит зубами. Как на него похоже. Я продолжаю стоять, скрываемый препятствием, что нас разделяло, и, как и ожидалось, совершенно незамеченный Хатаке или же Учиха. — Я дал тебе время подумать, Саске, и что я вижу сегодня… — седовласый прижимает подростка к стенке, судя по всему. — Тебе следует только признаться кто это сделал. — О чём ты, больной ублюдок? — скалится мальчишка, после чего идут приглушенные звуки борьбы. Я мысленно цыкаю. Это было ожидаемо, но не столь скоро. Впрочем, у Учихи вечно что-то зудит в одном месте, не давая ему сидеть на попе ровно и ожидать. Ведь иногда это лучшая тактика. — Отношения в «Акацуки» караются смертью, разве ты не знал? А тебе, мой дорогой мальчик, поставили очень сочную метку, которую налепленный тобою пластырь не скроет. — А кто сказал, что это кто-то из «Акацуки»? — Саске проговаривает это ядовито-сладко, чем вызывает у меня усмешку. — Я могу использовать собственное тело как угодно и с кем угодно, и не обязательно это должны быть «Акацуки». — Он всё равно не жилец, одумайся, тебе стоит назвать его позывной, а лучше имя, и тогда это можно будет считать насильственным актом, — нашептывает Хатаке всё вкрадчивее с каждым словом. — Подумай о себе: меченая омега из клана Учиха с альфой, которому плевать. Он и пальцем не пошевелит ради тебя. Его возлюбленный погиб, а ты не более чем замена. Мне ничего не говорил нового этот диалог. Какаши ведёт себя как ему и подобает, к тому же, если меня не станет, ему будет проще взять под контроль других «Акацуки», а также получить новейшие разработки и технологии, выданные нам. Холодный расчет. С Саске та же ситуация. Он всего лишь мальчишка, выброшенный из «золотого» дома в отмель, полную кольев и голодных хищников, для которых игра в «политику» сравнима лишь с бесконечной жаждой. На одной грани его мнимая влюбленность, в которую он наивно отдается с головой, на другой — шанс защиты АНБУ. Хатаке сможет его рекрутировать, дать дом и необходимые для выживания навыки. Я не могу дать ему ничего. Он сломается, когда у него отнимут единственное, что у него останется, после того, как все от него отвернутся. Тут нет места сомнениям, я прекрасно вижу преимущества. Выбор очевиден. — Тогда это мой выбор. Меня словно ледяной водой окатывает. Он понимает что несет? — Ты подписываешь себе приговор, глупый мальчишка, даю тебе последний шанс. Скажи имя, — Какаши явно не может смириться с тем, что не всё идёт так, как он этого хочет. — Не пойти ли тебе нахуй? Если это и в самом деле метка, то чего ты около меня трёшься? Обходи меня за километр, — последующий звук плевка и пощёчины вынуждают меня прикрыть глаза и мысленно выдохнуть. Я должен оставаться на месте. — Что ж, ты ещё пожалеешь об этом, но прежде, чем я уйду… — приглушенный голос капитана АНБУ становится ещё тише, отчего я выглядываю из-за колонны, чтобы заметить, как он склоняется над Саске, — позволь дать тебе совет. В следующий раз, когда будешь разводить перед ним ноги, задай ему вопрос о том, какая была фамилия у Шисуи. Какаши резко отстраняется, но я уже вновь скрываюсь за колонной и не могу видеть как он удаляется. Я откидываюсь спиной на железную опору и прослеживаю за тем, как парень обходит преграду между нами, вставая напротив меня. У него разбита губа, с которой он вытирает пальцем кровь — видимо, прощальный подарок от Хатаке во время его оплеухи. Мальчишка не выглядит удивленным или шокированным от того, что я находился всё это время так близко, более того, он смотрится так, словно всё это время знал, что я здесь. — Не молчи, — сплюнув кровь мне под ноги, Саске поднимает глаза на меня. — А что мне говорить? — вопрос риторический, но я не спешу. Я наслаждаюсь видом омеги, который сейчас так нахально и требовательно смотрит в ответ, словно я должен перед ним все карты выложить. Нет, видом своей омеги. Мои действия кажутся сейчас такими естественными, будто бы так и должно быть, точно к этому и шло все. Подступив к Саске, я кладу ладонь ему на щёку, ту самую, на которую и обрушилась ярость Какаши. Это видно по покраснению и легкой припухлости от удара. Мягко поглаживая большим пальцем горящую кожу, я склоняюсь к чужим устам без всяких раздумий и колебаний. Вкус поцелуя отдаёт тем самым ароматом, который принадлежит Саске. Я больше не сомневаюсь.