На рассвете следующего дня

— Он делал это грубо и болезненно, не так ли? Я вздрагиваю, когда слышу этот шелестящий и хриплый шепот совсем рядом. Я совсем не заметил как он вошел и так близко подошёл. Мне остаётся только отводить глаза, тихо выдыхая через рот. — Из-за этого ты боишься прикосновений, — подходящий человек меня уже не спрашивает. Он утверждает. Верно утверждает. — Не надо, — мне трудно даже два слова этих произнести, я кидаю беглый взгляд на стеклянную дверь, борясь с желанием позвать Саске, которому не так давно поменяли бинты на руке. Он же всё ещё там? Он же не ушёл без меня? Я его не вижу. Мои глаза бегают в поиске тёмных стоящих торчком волос, которые я различаю даже в толпе, пока пальцы судорожно сжимают железные прутья кушетки, где меня оставил один из альф. Он врач. Он другой. Он трогает тело, но не лезет в душу, как этот, что передо мной. Облизав наскоро сухие губы, я не могу сдержать нового трясущегося выдоха, после которого практически глотаю новую порцию воздуха, не поднимая глаз выше. Ведь там его глаза. Холодные. Жесткие. Жёлтые. Змеиные глаза. — Я не собираюсь на тебя нападать или насиловать, мой дорогой мальчик, ты же понимаешь, что мой интерес к тебе сугубо научный, к тому же я, как бы ты мне ни верил, всего лишь хочу помочь, хотя это и отвлекает меня от работы, — длинные и белые, словно паучьи лапы, пальцы проходятся по воздуху, изображая какие-то жесты. Нет, пауки не страшные, они спокойные, постепенные; они сначала парализуют жертву, этот же сжирает целиком. Даже не поперхнувшись. — Если тебя как-то это утешит, то я могу рассказать что-то о себе, хотя мала вероятность, что тебя что-то обрадует или утешит в моём прошлом. Оно тёмное, мрачное и полное ошибок, которые я уже никогда не исправлю, — длинноволосый мужчина садится на стул рядом со мной, отчего я сразу же дёргаюсь на край кушетки, — тише-тише, я не кусаюсь, — он выставляет руки перед собой так, что я их вижу. Выжидает. Глотает целиком. Не жуя. Не раздумывая. — В прошлый раз ты сказал, что не будешь говорить при моём дорогом коллеге, которого, как можешь заметить, здесь нет, — Змей делает круговой знак пальцем, будто бы обводит им всю медицинскую часть. — Он за ширмой, — шепчу я, кратко бросив взгляд в сторону, а потом сразу же возвращая его на бледного мужчину, что лаконично кивает, будто бы зная что я скажу потом, — он придёт, если я позову. Ужасный. Зачем он меня мучает? — Так почему не зовёшь? — жёлтые глаза держат меня в тисках. Не дают права ускользнуть. Не дают права убежать. Я не хочу. Мне надо, чтоб здесь был Саске. Он хороший. Он понимает. Он, как я, только красивый. Только умный. Он всем нравится. С ним шутят. С ним хотят общаться. У него есть друзья. У него есть Наруто. Я затаиваю дыхание, когда перед глазами появляется образ этого парня. Он такой странный. Ещё более чуднóй, чем я, хотя Саске смеётся, говоря, что куда ещё больше. Он хочет быть рядом. Постоянно подсаживается. Улыбается. Так мягко, так открыто. Он все время что-то рассказывает. Про себя. Про Саске. Про Сакуру. Потом снова про себя. Он забавный. — Если отвечать за тебя, то я могу перечислить много причин, однако истинную можешь назвать только ты, как насчет того, чтоб ты это сейчас и сделал? Мне-то терять нечего, а у тебя вся жизнь впереди. Скорее всего. Возможно. Хм… я уверен процентов на шестьдесят восемь, — чуть погодя, потирая подбородок, шепчет тот, кого называют генетиком. Проглотив скопившуюся слюну во рту, я останавливаю блуждающий взгляд на собственном колене. Оно такое маленькое. Тощее. Я не могу ему нравиться. Я не похож на Саске или Темари и никогда не буду. Они получали внимание. Заботу. Ухаживания. Сестра фыркала на присланные ей почтой цветы, хотя, даже когда они высыхали, не выбрасывала их. Высушивала. Хранила каждый лепесток в книгах. А Саске… он не замечает и из-за этого злится. Но не по-настоящему. Напыщенно и резко. Без ненависти. Без ярости. Он попросту не видит как он следит за ним. Не обращает внимание, когда он выдыхает, стоит ему отвернуться. Отказывается громко и сердито от подачек в столовой в виде сладостей, которые ему молча ставят на поднос. Саске кривит губы и выбрасывает их. Он не подозревает, что это от него. Саске не знает, что он не умеет иначе. Не может. Его называют Вороном. Чёрным вестником смерти. Одиночкой. Ему не подходит. — Гаара, ты сам пришёл к Мастеру и попросил у него помощи. У нас здесь нет психологов или психиатров, которые, я ничуть в этом не сомневаюсь, необходимы каждому в этом здании, исключая меня, разумеется. Ты мог бы дождаться того момента, когда снимут карантин и вас перевезут в безопасную зону, где вам, безусловно, оказали бы услуги всевозможных врачей и выделили бы кого-нибудь, кто б покопался в твоих извилинах с лопатой и искоркой золотоискателя в глазах. Ты отказался. Ты сказал, что тебе нужна помощь срочно. И, в отличие от моего коллеги, — Змей ехидно вновь кивает в сторону ширмы, — я знаю почему. Твоя кровь говорит за тебя, как и повышенное содержание в ней гормонов. Мне не хочется говорить об этом с ним. Я никому не могу сказать. Я должен молчать, иначе он меня накажет. — Он накажет, — шепчу я, сильнее стискивая в потных ладонях края кушетки. — Тц, детские фобии, как всё скучно, — человек заправляет длинную черную прядь волос себе за ухо, после чего вновь обводя меня взглядом. Равнодушным. Ему всё равно. Всегда было всё равно. Его не волнуют люди. Чужие жизни. — Ты никогда никого не терял. Ты никогда не сожалел. Ты никогда не боялся. Тебе не понять, — шепчу я в лицо бете, который подобен мраморной статуе. Никаких изъянов. Только холод. В нём нет ничего человеческого. Он не поймёт. Он не знает каково это презирать самого себя. Каково это смотреть в зеркало и ненавидеть своё отражение. — У каждого есть то, что он держит в титановом сейфе на дне своей душонки, надеясь, что код от него навсегда потерян и старые страхи, боль или перенесённый ужас никогда не вырвутся. Я замираю. Мне не верится, что такой, как он, может это испытывать. Генетик оглядывается через плечо, слегка прищуривая ядовито-жёлтые глаза и вдыхая воздух через ноздри, а затем вновь возвращая лицо в мою сторону и хрипло продолжая: — Ты видишь перед собой человека, который тебя пугает. Неизвестностью. Своим хладнокровием и абсолютным безразличием. Тебя ужасает то, как я будто бы скальпелем разрезаю кусочек за кусочком скорлупы, в которую ты уютненько укутался, надеясь, что больше никто и никогда не выпотрошит твои внутренности, когда будет тревожить твой хрупкий маленький мирок, как когда-то это делал твой близкий родственник и, судя по анализу ДНК, я ставлю на отца. Брат и сестра у тебя были как спасательные круги, и когда их не стало, ты готов был душу продать за хоть кого-то, что смог бы их заменить. Ты ухватился за первого попавшегося человека, которого ты увидел за долгое время, проведенное в одиночестве, и так как он был тогда слабее тебя, ты навязался к нему, как паразит. Тебе было плевать кто он, что он там делает и почему ещё жив, ты был рад только тому, что тебе вновь уютненько и тепло. А вот когда новоиспеченный «хозяин» стал от тебя отдаляться, выпуская тебя в открытый «океан» общества, ты запаниковал. Ведь скоро начнется та самая пора, которая преследует тебя уже не первый год, несмотря на то, что тебе всего лишь шестнадцать, а всё из-за того, что твой дорогой папочка насиловал тебя, хоть и по неизвестной мне причине, но весьма распространенной, если вдаваться в дебаты о домашнем насилии. Я паразит? Я ищу «хозяина»? Разве это так? Схватившись за голову, я с силой стискиваю в пальцах свои мерзкие волосы. Они жесткие, цвета высохшей крови, той самой, которая была, когда он меня избивал. И когда умер Канкуро. И когда я убил Темари. Я паразит. — Ты даже не можешь мне возразить, потому что на самом деле считаешь, что любой, кто будет тебя гнобить, априори прав, но если я мимоходом задену того мальчишку-омегу, который одна сплошная катастрофа да ещё огромное такое несмываемое пятно позора, перечеркивающее всю идеологию клана Учиха… — Замолкни! — мне с трудом удаётся узнать свой голос, как и осмыслить то, что мои пальцы уже не сжимают собственные волосы, а сдавливают белую холодную шею Змея, что посмел оклеветать Саске. Он не имеет права! Он его не знает! — Вот об этом я и говорю, — на противных бледных губах расплывается улыбка, пока я с силой впиваюсь пальцами в чужое горло, но мужчина ничуть не волнуется этому, лишь с усмешкой отцепляя каждую фалангу от себя. Когда он закончил, я с ужасом от него дёргаюсь, посмотрев на свои изогнутые пальцы, которыми я мог задушить генетика. Я вовсе не хотел. Я… Монстр. — Что мне делать? — шепчу я, чувствуя как подкатывают рыдания, а по щекам бегут обжигающие плоть слезы. Я не хочу быть таким. Я хочу быть нормальным. Нормальным. — Для начала было бы неплохо, если б начал говорить и ты, а то, знаешь ли, несмотря на то, что я люблю слушать свой голос, вещающий такие познавательные вещи… — сложив руки перед собой так, что каждый палец касался другого на параллельной ему руке, деловито произносит Змей. — Ты не сдвинешься с мёртвой точки, пока не позволишь мне понять не только поверхностные причины твоих страхов, но и те, которые ты как раз скрываешь в своём «сейфе». И я сейчас не о твоем отце или смерти дорогих членов твоей семьи. Я вздрагиваю. Чего я боюсь на самом деле? Многого. — Я боюсь темноты. Я боюсь громких звуков. Я боюсь оружия. Я боюсь мутантов. Я боюсь открытых дверей. Я боюсь холода. Я боюсь потерять тех, с кем познакомился. Я боюсь, что от меня отвернутся… — я шепчу это тихо, себе под нос, словно надеясь, что он не услышит это, но шелест бумаги подсказывает, что Змей ещё и записывает. — Я боюсь, что стану им противен, — поднимая взгляд от своих трясущихся рук, я смотрю на члена «Акацуки», который перестаёт писать у себя в блокноте после того, как я уже едва слышу собственный голос, и теперь, придерживая кончик карандаша губами, с интересом глядит в ответ. — Я боюсь остаться один, когда они узнают, что со мной что-то не так. — За это не переживай, я могу с уверенностью сказать, что они догадываются по этому поводу, — ненавязчиво протягивает нараспев бета, пока я не останавливаясь продолжаю список своих страхов. — Я боюсь, что он откажется от меня, когда увидит… — я кладу ладонь себе на плечо, зажмуриваясь и дрожащими губами произнося последние слова, которые даются мне ещё сложнее, так как зубы и без того стучат друг о друга, — его укусы. — Вот оно что, — мужчина со вздохом откладывает пишущий предмет на стол рядом с собой. — И ещё я боюсь его, — мой голос почти не слышен, однако Змей плавно поворачивает голову в сторону стеклянной стены, разделяющей коридор и медицинский отсек, когда я, обхватывая себя руками, утыкаюсь лбом в притянутые к груди колени. Саске сейчас рядом с ним. Он за ним следит, но не так, как Ворон. Иначе. Этот предвкушает. Тихо смеётся. Он наслаждается своим спектаклем. Меня охватывает волна дрожи, проходящая от самых пят к затылку. — Не ты один, Гаара, — тихий шелест, и генетик вырывает лист из блокнота, в котором что-то писал до этого, — не ты один. Сложив квадратик из марлевой ткани в аккуратный треугольник, я старательно убираю торчащие нитки, а после откладываю получившийся результат в сторону, где уже скопилась небольшая горка расходного материала, который может пригодиться для обработки ран или во время операций. Я всё ещё бесполезен, но я над этим работаю. Хочу помогать. — Смотри, у меня почти получилось, а? Я поднимаю взгляд на потрепанную тонкую ткань, свернутую в неизвестную мне фигуру, которая и близко не подходила для того, чтоб потом можно было её использовать. Он совершенно не умеет делать, как надо. Но… Переведя взгляд на улыбающееся лицо позади протянутой ко мне руки, где меж пальцев зажато что-то отдаленно похожее на марлетку, я понимаю, что не могу сказать правду. Это его обидит. Он расстроится. — Да, почти, — шепчу я в ответ, опуская взор на стол, где собственные руки уже складывают новый отрезок марлевой ткани, которую я недавно нарезал. Саске ещё не вернулся. Я его подожду. С пользой. — До тебя мне ещё далеко, хах, — смеётся альфа, стоящий по другую сторону стола, мотая из стороны в сторону светлой головой, — они у тебя такие маленькие и аккуратные. Мой взгляд невольно задерживается на волосах парня, который пришёл несколько минут назад и уже напросился помогать. Они у него мягкие, переливаются на свету, как молодая пшеница в поле. Они немного пушатся, особенно после душа, из-за чего альфа постоянно ворчит, приглаживая их ладонями и воинственно взъерошивая, когда не может уложить так, как ему нравится. Глупый он. Ему всяко идёт, совсем как Саске. Хотя, когда у Саске мокрые волосы и все вихры приглажены и ровны, он кажется мне печальным. — Они обычные, — всё-таки отвечаю я, мотнув головой, чтоб вернуться к нити разговора, который у меня не получается поддерживать. Мне нравится, когда говорят другие. Мне нравится слушать. Наблюдать. — А я не про марлетки, а про твои пальцы, — Наруто хватает мою руку, отчего я вздрагиваю, но не вырываю ладонь, ведь он её не сжимает, а легко так держит, словно какую-то драгоценность, а не меня, — тонкие, изящные. Красивые, — голубой взгляд устремляется на меня, и я ощущаю себя странно. У меня горит лицо, а сердце так стучит, словно выпрыгнет из грудной клетки. Это так странно. Непривычно. Я заболел? Я часто болел раньше. — Обычные, — забрав свою руку из тёплой ладони Наруто, который сконфуженно отворачивается, я нервно пожимаю плечами. Я сказал что-то не так? Мне трудно находить подходящие слова. Мне сложно выражать эмоции. Мне нелегко контактировать с людьми, а когда их вокруг много, я и вовсе теряюсь. Мне бывает даже плохо. Но я не показываю. Я стискиваю зубы, я впиваюсь ногтями себе в ладонь и пытаюсь улыбнуться. Чтобы он не беспокоился… Нет. Чтоб они не беспокоились. — Мы провели уже свыше десяти бесед, несомненно, это несоизмеримо мало, однако я всё-таки доволен. Прогресс определённо есть, — мужчина, сидящий рядом, щёлкает ручкой об своё колено, делая какие-то заметки у себя в блокноте. Он мне всё ещё не нравится. Как и этот звук. Я ощущаю себя лабораторной мышью. — Я не смогу раздеться перед ним, — сразу же шепчу я то, что вертится у меня в голове последние несколько дней. Чем ближе тот период, тем больше я нервничаю. Мне придётся ему показать. И тогда… он откажется от меня. Ему станет противно. — Ты вновь об этом? Ох, Мендель*, видел бы ты чем я вынужден заниматься, — со вздохом протягивает генетик настолько привычно и буднично, что сразу видно, что его ничуть это не раздражает. Ему нравится. Он рад оторваться от своих мыслей, в которые погружается, когда входит в лабораторию, и покопаться в чужих. — Не раздевайся, коитус** может проходить и с минимальным оголением тела. Молодёжь… всему вас учить надо, — фыркает в сторону Змей. — Вам не понять, — моё бормотание едва слышно, мне даже кажется, что я вновь веду разговоры с самим собой, а бета выступает лишь в роли моего внутреннего голоса. Такого же противного, но излишне самодовольного. — И ты не представляешь какое я испытываю от этого облегчение, — цокает с нескрываемым достоинством мужчина, — была б возможность избавиться от ещё какой-нибудь слабости человеческого тела, я б сразу же этим воспользовался. Положив подбородок на колено, притянутое к груди, которое я обнял ещё ранее руками, дабы не хвататься ими за всё подряд, когда мне придётся вновь выдавливать из себя речь и пытаться вести хоть какую-нибудь беседу. Рассматривая бледное лицо Змея с резко выраженными скулами, я задерживаю глаза на том, как неестественно выглядит его, казалось бы, довольная улыбка. Она крошится, трескается и ломается в уголках его губ, превращаясь в ироничную насмешку над самим собой. — Вы себя ненавидите, — вслух говорю я свои мысли, отчего член отряда «Акацуки» недоуменно смотрит на меня, замерев с ручкой в руке, которой до этого что-то выводил. — Нет, дорогой мой, ты крайне заблуждаешься. Я себя обожаю, — Змей ехидно смотрит на меня своими жёлтыми глазами, — я даже не знаю достаточно большое число, в котором мог бы это выразить. Бесконечность тут явно не предел. — Если б вы себя любили, то не переделывали себя, не пытались бы и отделаться от чего-то. Вы ненавидите себя ещё больше, чем я. Генетик прикусывает край белого пальца, чья кожа настолько тонкая и прозрачная, что я, похоже, даже вижу сосуды под ней. Его тяжелый и ледяной взгляд прикован ко мне не меньше, чем мой к нему. — Знаешь в чём разница меж нами, Гаара? — шелестяще протягивает Змей, отчего его голос звучит ещё более хрипло, чем обычно. — Ты не виноват в том, что с тобой случилось. Ты ещё можешь принять это и простить самого себя. Я надломлено утыкаюсь в ногу, прикрывая глаза. Это тяжело. Это… невозможно. Я грязный. Я мерзкий. Мне никогда не смыть это. — Ты не мог повлиять на эти события, ты не мог их остановить, тебе не за что винить и ненавидеть себя, — щелчок ручки заставляет меня оторваться от колена и вновь пронаблюдать за генетиком, который отстранённо смотрит куда-то сквозь собственный блокнот, — в отличие от меня. — Необычные, — блондин, молчавший всё то время, что я провожу в своих мыслях, подаёт голос. Я непроизвольно поднимаю на него глаза, чтоб застать, как он, оперевшись ладонями на стол, упрямо смотрит на меня ярким и упёртым взором синевы, — для меня. Я не знаю что ему ответить. Не знаю что надо сказать. Не знаю как реагировать. Поэтому я молчу. — И я знаю, что могу быть ещё тем придурком… поэтому хочу извиниться за тот выкрик про презики… я сильно напугал тебя тогда, да? — Наруто говорит тихо, хмуря брови и потирая лоб ладонью, мне кажется, что он и в самом деле чувствует себя виноватым. Но почему? — А что это… за презики?.. — свернув марлю в руках, всё-таки задаю я вопрос, опуская глаза на стол. Узумаки так переживает из-за того, что они ему нужны. Может, я их где-то видел? Может, я смогу как-то их сделать? Ему станет лучше, если они у него будут? — Ты не знаешь? — когда я вновь смотрю на парня, его брови недоуменно подняты вверх, а один глаз недоверчиво прищурен. — В самом деле? — Нет. Они для чего нужны? — Так, давай закроем эту тему, — заливаясь краской у меня на глазах, Наруто прикрывает рукой свой рот, отчего я решаю, что всё-таки это что-то личное, — тебе не нужно знать об этом, поверь мне на слово. — Ладно, — киваю. Сложив новый треугольник и убрав с него все махровые части, я невольно всё больше внимания обращаю на свои руки. Мои ладони и в самом деле меньше, чем у Саске. И на них нет постоянных порезов и ссадин, как у него. Моя кожа светлая, но не такая алебастровая, как у Саске. Он полезнее меня и намного лучше, почему тогда Наруто рядом со мной, а не с ним? Я давно замечаю, что Наруто и Саске очень разные. Как солнце и луна. Блондин яркий, постоянный, тёплый и даже обжигающе горячий, он полыхает, как эта красная звезда, согревающая всех, он готов необдуманно броситься в самое пекло. Брюнет другой. Он не выделяется, но всё равно куда интереснее и загадочнее. Он не жжёт, как солнце. Его прохлада даже приятна. У него есть и тёмная сторона, как и у луны, из-за неё он выглядит равнодушным, из-за неё он груб и мрачен порою, из-за неё он отрешён от других, но это вовсе не так. И, как луна, он нашёл себе одну цель. Выбрал её. И теперь его мир вертится только вокруг него, вокруг его «Земли», которая знает все его грани, которая ведёт его, которая стала его смыслом. Вот только если «Земли» не станет, что станет со спутником? Разрушится ли он? Пропадёт? Или останется пустой оболочкой, которая будет медленно крошиться изнутри, пока трещины не выйдут на поверхность? Звон стекла возвращает меня в медицинский отсек из моих мыслей. Я отрешенно смотрю на Наруто, который виновато прикусывает губу и присаживается на одно колено, начиная поднимать осколки стеклянной колбы, которую он, видимо, случайно разбил. В нос ударяет резкий запах спирта. Я морщусь и качаю головой. Узумаки ещё более неуклюжий, чем я. Но он улыбается, подбирая стекло, он что-то ворчливо вещает, пока я стою в стороне и наблюдаю за тем, как он в который раз ранит пальцы, на которых сразу же выступают капельки крови. Сам того не замечая, я присаживаюсь рядом с ним, несмотря на неприятный запах спирта, который был в колбе до этого, и неуверенно касаюсь его спины. Такая тёплая. — Гаара? — Наруто удивленно оборачивается и с непониманием смотрит на меня, когда я протягиваю ему горсть своих марлеток. — Надень их на пальцы. Они впитают кровь, и ты не порежешься ещё раз, — шепчу я, сделав то, о чём говорил, со своей рукой, после чего поднимаю несколько стекляшек с пола. Теперь они не сделают больно. — А-а, — блондин хмыкает, вытирая порезанные пальцы, — спасибо. Резко погасший свет над нами и во всем лазарете вызывает у меня приступ паники. Она захлестывает меня с головой, когда перед глазами проносится воспоминание, которое я хотел бы вырвать из своей памяти, чтоб больше не бояться, чтоб не дрожать от ужаса. Как и всегда перебои с электричеством. В доме кромешная тьма. Отец послал Темари несколько минут назад к соседям за керосиновой лампой. Канкуро со мной в комнате, где трещит единственная свеча на комоде. Он пытается развеселить меня, показывая пальцами театр теней, который отображается на стене, напротив нас. Сейчас прекрасную принцессу будет спасать принц. Старший брат откашливается, чтобы изобразить рычание огнедышащего дракона, но в этом уже нет нужды. В комнату с неприятным скрипом двери заходит мужчина. — Канкуро, сходи за сестрой. Она снова заболталась с Мицури, — строгий голос отдаёт железными нотками. Брат напрягается и изменяется в лице, я чувствую как он сжимает одной рукой мою ладонь. Он, как и я знает что будет дальше. — Пошли, Гаара, пройдёмся до Мацури, — Канкуро пытается говорить легко и непринужденно, но я всё равно слышу как напряжен его голос, подобно натянутой струне. — Один, — едкое слово со стороны отца, и брат сжимает мою ладонь сильнее. — А почему я не могу сходить с ним? — Потому что я сказал, чтоб ты пошёл один, — Раса не терпит пререканий или какого-то неповиновения. Он жесток. Он очень жесток. — Нет, — парень рядом со мной понимает, как и я, чем ему будут грозить эти слова. Я чувствую как к глазам подходит тепло и влага. Я не хочу, чтоб кто-то страдал из-за меня. — Ладно, идите вместе, — отец неожиданно смягчается, приоткрывая дверь позади себя шире. Меня не оставляет беспокойство, однако Канкуро уже тянет меня за собой. Мы проходим мимо отца. Брат с облегчением выпускает мою ладонь из своей, решив, что опасность миновала. Я пытаюсь его вновь ухватить, но в это же мгновение я вижу как искажается при свете свечи лицо Расы, который отталкивает парня за дверь, с хлопком закрывая ту за ним на ключ. Отец усмехается, когда слышит как раздаются удары об преграду. Как кричит его старший сын о том, чтоб он меня не трогал. Как Канкуро долбит дерево, пытаясь выломать дверь, но это бесполезно. Она дубовая. Она надёжно прикреплена. Он ведь сам постарался сделать её такой, чтоб он не смог ко мне приходить. И теперь мужчина упивается его болью и ужасом, как и моим страхом, когда видит как я отступаю назад. Только не снова. Пожалуйста. Он гасит свечу ладонью, отчего комната погружается во тьму. — Гаара, посмотри на меня, всё хорошо, — я хватаю ртом воздух, прежде чем посмотреть на Наруто, чьи черты сильно искажает мрак помещения, — ты боишься темноты? Мне приходится кивать, хотя это и глупо, ведь во тьме практически ничего не различить, однако я дергаюсь, когда чувствую, как рука парня сжимает мою ладонь в своей. — Я рядом. Силуэт альфы и в самом деле совсем близко, меж нами не больше десятка сантиметров, я даже чувствую его дыхание кожей. Теплое. И совсем не обжигающее. — Сходим до Мастера или подождём его? — Останься со мной, — мой голос дрожит, когда я сам тяну юношу на себя, — не уходи. — Ну… это, хорошо, — Узумаки легко соглашается, после указывает рукой в сторону окна, от которого толку мало, так как за ним ночь, но это всяко лучше, чем ничего, по словам блондина. Теперь мы сидим на подоконнике, мои глаза почти привыкли к темноте помещения, но шорохи и шумы за дверью, ведущей именно в лазарет, где находятся койки и врач, не дают мне расслабиться. Я всё ещё не отпустил ладонь Наруто. Она так же лежит в моей руке, такая широкая, с твердыми мозолями и бронзовым загаром, который смотрится куда темнее в ночном свете. Он тренируется. Втайне от всех. — Это они? — я спрашиваю это, потому что вижу как хмурится альфа, как нервно поглядывает в окно, где ничего не видно, кроме чернеющего леса на горизонте. — Мутанты? — Не, что ты… скорее всего пробки выбило или генератор там перегорел, — Узумаки совсем не умеет лгать, но он пытается. Чтобы я не беспокоился. Чтоб мне не было страшно. — Спасибо, — мои губы трогает улыбка. Это так странно — улыбаться чьей-то лжи, да ещё такой неумелой и ни к чему не ведущей. Но он старается, как и я. — За что? — мои глаза уже привыкли к темноте, и теперь я вижу Наруто, что, оторвав взгляд от двери, недоуменно смотрит на меня. — За то, что ты рядом. Как мало иногда надо, чтоб почувствовать себя в безопасности. Сейчас темно, дверь тихо поскрипывает, за ней слышатся шаги. Кто-то приближается. Но я не боюсь, он всё ещё держит меня за руку. — Почему вы здесь сидите? — яркий свет фонаря озаряет комнату и нас, отчего я сразу же прищуриваюсь, различая только очертания, а потом и багровые волосы врача-альфы, который флегматично придерживает источник света перед собой, пока другая его рука покоится в кармане белого халата, что вольно расстегнут. — Думали, что подождем, когда свет дадут, — сразу же отвечает блондин рядом со мной, когда после его шипения на яркий свет Мастер всё-таки отводит фонарь от нас. — Зря, — лишь бросает нам мужчина, рукой подзывая нас за собой в главный отсек, — это не неисправность проводки или оборванные провода. В этом случае сработал бы запасной генератор под базой. — А если он не сработал? — Наруто слезает с подоконника, собираясь пойти вслед за членом отряда «Акацуки», но, будто бы вспомнив, что его рука всё ещё у меня, ободряюще кивает мне, дожидаясь, когда я пойду следом. — Значит, кто-то его отключил или перерезал кабели, — спокойно, словно это ничего не значит, ведает врач, поставив источник света на стол, отчего фонарь озарял теперь медпункт, исключая лишь темные углы и всё, что было за стеклянными стенами. — Звучит не очень, скажу я вам, — фыркает Узумаки, пока я не свожу глаз со стекла. За ним мрак. Двери закрыты. Я вижу лишь отражение себя и двух беседующих меж собой альф. Но в тени кто-то скрывается. — Там кто-то есть, — шепотом говорю я, поворачивая голову, чтобы заметить, как врач тоже, чуть прикрыв веки, смотрит в ту же сторону, что и я секундой ранее. — Скорее всего, АНБУ. Они должны навести порядок и включить тревогу, сирены которой я не слышу до сих пор, — куда мрачнее, чем до этого, замечает врач, открывая ящик своего стола ключом из связки, что висел у него на поясе, и доставая оттуда револьвер. Он выглядит тяжёлым, с продолговатым дулом серебряного цвета. Следом на столе оказывается и планшетка с пулями, заполненными кровью. Нашей кровью. Моей, Саске, Сакуры и ещё нескольких гражданских. — Пробовал стрелять из такого? — вопрос адресован не мне, а Наруто, который отрицательно качает головой, но заряжает оружие, вставляя в барабан патроны. «Солнечный» альфа теперь не улыбается, на его лице подавленность и боль. Он знает это чувство. Он не сомневается, не робеет, он четко заполняет «барабан» револьвера, вставляя пули против мутантов. Он кажется отстраненным, не таким, как всегда. Он уже убивал. Как и я. — Кто это был? — задаю я вопрос, осознавая то, что мне свойственно ошибаться. И так же часто, как и многим другим. А может, и чаще. Я считал, что Саске, как я. Что мы похожи, но он лучше. Что я смогу стать ему ближе, что смогу понять его, разглядев то, что есть и во мне. Я не прав. Саске так и остался далеким, хоть и близким другом. Приятное слово. Друг. У меня в самом деле есть друг. И он мне дорог, я бы всё ради него отдал. Но мы с ним разные. Он сильный. Чрезвычайно сильный. Но его руки чисты. Он не обагрил их кровью тех, кто ему дорог. И я надеюсь, правда, я очень хочу, чтоб ему никогда и не пришлось этого делать. Наруто поднимает взгляд от револьвера на меня. Он как-то совсем невесело хмыкает. Он понимает, что я имею ввиду вовсе не мутантов, но всё равно спрашивает: — О чём ты? — О том, кого из близких тебе пришлось убить? Парень застывает на месте, держа последний патрон, который чуть погодя вставляет в отведенное для него гнездо, щелчком после этого закрывая «барабан» и возводя курок оружия. Он не отвечает. Рана ещё свежая. Я как всегда сказал глупость. Мне стыдно о том, что я спросил. Это слишком личное. Я не должен был лезть. — Прости я… — слова совсем не даются. — Маму. Это слово очень далекое для меня. Но такое ласковое. Такое родное. У меня не было матери. Её мне заменяла сестра. Она старалась быть всегда рядом, но у неё не всегда получалось это. Она пыталась меня защищать. Всегда преграждала отцу дорогу, не давая ему сорвать злость на мне. И она попросила убить её, если она станет монстром, как отец. — Отца убил Ворон. Он стал боссом. Нам пришлось, — словно оправдываясь, шепчет Узумаки. — Я потерял брата и сестру… отец… когда он умер, я радовался. Ведь он и отнял их у меня, как и… — я не заканчиваю, перекладывая ладонь на основание собственной шеи, — я был счастлив. Наруто заметно напрягается, смотря на меня, но не успевает что-то спросить, так как мы оба застываем, услышав голос Мастера, разговаривающего по рации, что до этого стоял у дверей. — Плохо слышно. Ты можешь что-то сделать с этим шумом?.. Да, никакой реакции со стороны АНБУ. Хотя постой… — врач кидает предмет связи парню около меня, который его едва ловит, а сам открывает дверь и швыряет в темноту несколько блеснувших в свете фонаря лезвий, что достал из кармана ранее. — Это было очень близко, — раздавшийся голос настораживает меня и альфу рядом, однако Мастер лишь отходит в сторону, пропуская человека в белой маске, который снимает её на ходу, показывая продольные полосы вдоль мордочки изображенного животного. — Я не целился, Ямато, — отмахивается член «Акацуки», сразу переходя к делу. — Где другие? Где сигнал тревоги? Где эвакуация? — Это должен был сделать капитан, коды безопасности и рычаги у него в кабинете, но… я стучался к нему, пытался связаться, но всё бестолку, — мужчина с каштановыми волосами и тёмными глазами с тяжелыми веками объяснял всё быстро и крайне серьёзно, пока не посмотрел в нашу сторону, — могу попросить об аудиенции? — Сейчас чужие уши не должны тебя волновать, где капитан Хатаке? — отрезает Мастер. — Где другие АНБУ? — Один отряд на нижнем этаже, пытаются закрыть проход на тренировочной площадке… — Это бесполезно, нет энергии, — врач в который раз обрывает пришедшего бойца. Он его совершенно ни во что не ставит. Они друг друга недолюбливают? Мне кажется, что мы с Наруто тут лишние, но альфа внимательно переводит глаза от одного к другому, словно собирается что-то предпринимать. — Постой, … тренировочная площадка? Проход со стороны арены? — доктор задумчиво подносит руку к лицу. — Есть ещё «дыры» в безопасности? — Основные ворота и входы и выходы под нашим надзором, никто не мог проникнуть или выйти без нашего ведома. Мы не были предупреждены о том, что кто-то использует ещё и «черные ходы», — АНБУ говорит с нажимом, ему что-то не нравится. — Их и не используют, потому что открыть их можно только изнутри. Тот, кто это сделал, сейчас здесь, — раздраженно цокнув, Мастер интересуется. — Скольких мутантов вы нашли? — Двух или трёх, немного… — с сомнением произносит тот, кого назвали Ямато, а затем вместе с врачом, будто бы по команде, направляет оружие в сторону задребежавшего потолка. Я в ужасе задираю голову вверх, глядя на то, как скрипят железные панели, словно прогибаясь под чем-то. Чем-то тяжелым. Массивным. — Тот проход вел в вентиляционные шахты. Они теперь везде, — комментирует Мастер, жестом приказывая мне уйти в сторону, что я сразу же и делаю, залезая под одну из стоящих поблизости коек. Наруто остаётся с ними. У него в руках оружие, которое он держит наготове, как и двое других бойцов. — Как это возможно? Мы были осторожны… — начинает АНБУ, но не договаривает, так как потолок прогнулся сильнее и пластина из стали упала вниз, образуя дыру, из которой сразу же слышится рык. Я прикрываю голову руками и зажмуриваюсь. Не хочу это видеть снова. Только не снова. Этот запах. Эта гниль. Эти твари… без кожи, одно мясо, одно желание. Грохот наперебой со стрельбой вынуждают меня открыть глаза. Меня трясёт от ужаса, когда я вижу ошметки чужой плоти вместе с кровью на полу, стук в висках и в груди наперебой идёт вместе с шумом в медицинском пункте, где началась бойня. Мне страшно. Мне безумно хочется кричать и убегать. Но я не могу. Меня парализует вид мёртвого мутанта, который с треском падает на пол, отчего я вновь содрогаюсь. Наруто добивает босса, выстреливая ему в затылок кровавой пулей. Всё ещё прижимая ладони к голове, я смотрю на молодого альфу, что без всяких эмоций ногой отодвигает лапу с когтями от постели, под которой нахожусь я. — Ты как? Взлохмаченная голова появляется в моём поле зрения. У него на щеке кровь. Не его. Чужая. Монстра. Ему нельзя. Он может стать, как они. — Гаара, тут опасно теперь, надо уходить, пошли… — протянутая ладонь ко мне со стороны юноши тут же принимается мной. Но всё же, прежде чем вылезти, я поспешно стираю с щеки Узумаки кровь, на что он удивляется, а затем чуть вздыхает. Я вижу его улыбку. Едва заметную, такую слабую, но она есть. Он держится. Он не сломался. Не хочу, чтоб он стал, как они. Когда я вылез из-под кровати, Ямато и Мастер уже стояли у двери, оглядываясь и что-то друг другу тихо говоря. Несмотря на то, что они раздражали друг друга, сейчас они работали вместе. «Акацуки» и АНБУ. — Надо ещё наших всех найти… — хрипло произносит Наруто, откашливаясь, стоит мне ступить на стеклянную крошку на полу, — тоже мне непробиваемые, — указав оружием на разбитые стены лазарета, что вели во внутреннюю часть здания, добавляет парень. — Никакой самодеятельности, Узумаки, ты спустишься с Ямато к остальным гражданским, — сразу же напоминает о себе врач, покачав стилетом, который держит в руке, — даже мыслей не допускай. — Но, Мастер… Дыра в потолке приковывает моё внимание. Она вовсе не ровная, покорёженная, где-то видны следы от когтей. Такая темная. Туда не проникает свет фонаря. И мы стоим так близко. — Отошли оттуда, живо! — раздаётся крик, но я прикован к месту. Своим страхом. Красные глаза глядят на меня из мрака, я не могу даже пальцем пошевелить. Мутант выпрыгивает из расщелины, но вовсе не на меня, а на того, кто в него стреляет рядом со мной. Из револьвера. Пули отскакивают от панцирных пластин. Он умрёт, если его заденут. Я такой глупый. Ничего не могу сделать. Я бесполезен. Не могу защитить. За меня вечно кто-то заступается. Брат, сестра, Саске. Сейчас Наруто. А я никому не могу помочь. Вечная обуза. Паразит. Мои пальцы сжимают серую водолазку юноши, чьи глаза широко распахнуты, и я могу потонуть в этом синем фоне, когда мы падаем на пол. Они блестят, как драгоценные камни. Сапфиры. Я видел их только на картинках. А вот они настоящие. Такие живые, такие тёплые и… почему он плачет? А нет. Это мои слезы у него на щеках. Я приоткрываю губы, с которых не срывается ни одного звука. Мой крик застывает где-то внутри меня. Там, где разрываются ткани, а острие проходит сквозь мою плоть. Жгучая боль наполняет меня изнутри. В лёгких совсем нет воздуха. Мне трудно дышать. Мне страшно, когда я телом ощущаю, как впиваются ещё сильнее когти в мою спину, мне холодно. Поэтому я сильнее жмусь к Наруто. Ведь он такой тёплый. Он может и обжигать. Он что-то шепчет, но я совсем его не слышу. Почему я не слышу? Это может быть очень важно… Но я сделал так, что он не заразится. Он не станет, как они. Мне не придётся его терять. Я жалкий. Я никчемный. На моём теле много рубцов от укусов, которые ставил мне отец, чтоб унизить меня, чтоб показать насколько я ущербен. … Но если я смогу спасти хотя бы тебя, Наруто, я буду рад. ______________________________________________________________________________________ *Грегор Иоганн Мендель — австрийский биолог и ботаник, монах-августинец, аббат. Основоположник учения о наследственности. Открытие им закономерностей наследования моногенных признаков (эти закономерности известны теперь как Законы Менделя) стало первым шагом на пути к современной генетике. ** Коитус —половой акт, совокупление.