На рассвете следующего дня

Шепот всё ещё стоит в моих ушах, как и притупленный звук выстрела, когда пуля пробивает тело. Этот шелестящий и высокомерный шепот. С вечным подтекстом, с постоянным укором, с неизменным самомнением в каждом слове. Я плотнее сжимаю зубы, утыкаясь лбом в подставленную ладонь, пока локти рук стоят на столе. Меня пробирает до костей, когда связь обрывается и единственное, что остаётся, это противный писк потерянного сигнала. Этого просто не может быть. Хотя жизнь снова доказывает мне обратное, макая головой в собственные ошибки и суждения. — Это же Тоби… это же Тоби, Мастер, — юноша, секунду назад сидящий напротив меня, вскакивает с места и сжимает ладонями собственную голову, как и я, не понимая как подобное могло произойти и как мы могли это допустить. — Это же этот чёртов клоун… — Террорист прикусывает разбитую губу, отчего я замечаю, как она вновь начинает кровоточить, — этот… нет, это какой-то бред! Я поднимаю тяжелый взгляд на снайпера, который, схватив рацию, что стояла в центре стола, с размаху кидает в металлическую стенку вагона; следом туда же летит и стол, с которого мне удаётся вовремя убрать руки, перед тем как он, с грохотом перевернувшись, врезается вслед за средством связи. Омега с рыком бьёт уже своим кулаком по стене. И ещё раз. И ещё. Кожа стерта, кровь от размашистых ударов уже отпечатывается на обивке вагона, оставляя багровый след ярости. И глупости. Но я молчу и прикрываю глаза, складывая руки на груди, при этом сжимая собственное тело всё сильнее с каждым треском, что слышу со стороны. Мне не стоит лишать его возможности выплеснуть эмоции сейчас, когда мы стольких потеряли. Я не могу отнять у него эти чувства, что во мне практически померкли. Пусть будет живым. Пусть испытывает боль, пусть ощущает потерю. Это лучше, чем быть марионеткой собственного разума, который подавляет любую эмоцию в зародыше, прежде чем она отобразится на лице. Вот чем обернулась подготовка «Акацуки» против меня или Ворона. Смешно, однако, но мы похожи в этом. То, что у нас в голове, на лице не видно. Мы не избавились от всех чувств, как было необходимо для миссии, мы заурядно научились их держать при себе. Это похоже на то, как раз за разом складываешь в коробку всякий мусор: заботу, беспокойство, человечность, страсть, похоть, страх или благородство, любовь. Ведь на поле боя нужна чистая голова, свободный разум, который будет беспристрастно принимать любое решение. Вот только коробка — не чёрная дыра, способная поглощать миры. Это всего лишь коробка. С мятыми картонными стенками, которые уже раздуты от количества запихнутых в неё эмоций. И вот ты уже запихиваешь очередной хлам, который не умещается, давишь ногой, ругаешься сквозь зубы и пытаешься совладать с гневом, который охватывает тебя и не помещается в эту свалку забытых вещей. И когда-нибудь эта коробка лопнет. — Террорист, — зову я тихо парня, который с истошным криком обрушивает свою ярость и боль на рацию, топча её массивной подошвой, скалясь и тяжело дыша. Его грудная клетка глубоко вздымается с каждым вдохом и рвано опускается. Покрасневшие губы подрагивают, а недавно обработанный мною порез от когтей на щеке натянут из-за гримасы, в которой изогнут рот блондина. Я уже знаю чем это чревато. Я это уже видел. При других обстоятельствах. — Успокойся. — Успокойся? Это всё, что ты можешь мне сказать?! — с придыханием шепчет омега, отшвырнув от себя то, что осталось от средства связи. Не слишком умно ломать оборудование, но это не критично. Ещё есть его собственная рация, да и у всех АНБУ тоже. — Ты понимаешь, что это все из-за него… В тот раз, когда открыли черный ход в «Убежище»… я всё не мог взять в толк как это произошло, даже подозревал мальчишку Учиху, думал, что из-за него Лидер, Ангел… что он как-то в этом замешан, — Дейдара поджимает губы и сглатывает, убирая волосы с лица, которые выбились из хвоста, за ухо. — Но нет. Это всё время был он. Что тогда, что сейчас, понимаешь?.. Теперь ещё Бессмертный и… Я киваю. Никто из нас не мог такого предвидеть, а тот, кто мог, уже гниёт в «Логове». Единственное, я не был уверен по поводу Ворона, ведь если он догадался о том, кто за этим стоит, то почему ничего не предпринял? Чего выжидал? — Его голос… Если б Змей не сказал, что я его семпай, то я б по сей час гадал бы кто это, — продолжает бормотать юноша, устало откидываясь на стенку спиной и медленно сползая по ней на пол. — Он всегда был тупорылым клоуном, который нёс какую-то дичь, из-за чего я мечтал всадить ему пулю в лоб, — я привстаю с места, подходя к Дейдаре, который качает головой из стороны в сторону, а затем поднимает покрасневшие глаза на меня. Он не плачет, но я уже слышу как ему сложно говорить, вижу как он прерывисто выпускает горячий воздух изо рта, постукивая зубами. Он слишком молод. Ему не хватает сноровки, не хватает терпения. И я всё ещё боюсь, что когда-нибудь это сыграет с ним такую же злую шутку, как и Тоби со всеми нами. Или же, как его назвали… Вендетта. — А не всадил. Я мог убить его. Столько раз, — юноша прикрывает глаза, отчего я вижу как подрагивают его веки с пушистым веером ресниц. Они куда длиннее, чем у других. — У меня было столько шансов. — Ты бы его не убил. Ты не убийца. — Я постоянно убиваю, — юноша раздраженно распахивает глаза, устремляя их на меня. — Мутантов, а не людей. — Когда-то они были людьми, — сквозь зубы шипит снайпер, несколько раз после этого намеренно ударяясь затылком об обшивку, — я б… Сев рядом с юношей, при этом согнув одну ногу в колене, а другую вытянув вперед, я его перебиваю. — Не убил бы. Сейчас тобой движет ярость, гнев, ненависть, а тогда он был для нас просто Тоби. Тихий парнишка, что бубнит себе в маску, привлекая внимание лишь глупыми выходками. Он так бросался в глаза, что сделало его невидимым для нас, — поворачиваясь к Террористу, я замечаю как он вяло смотрит в ответ, а следом кладёт мне голову на плечо, утыкаясь в него носом. Я не имею ничего против, ведь нам всё равно мало что остаётся в этой жизни. Пусть будет хоть это. Хотя бы это. — Он был твоим напарником почти два года. Ты б его не убил. — Зато он убьёт нас. Открывшаяся дверь выводит меня из мыслей, после чего я флегматично поворачиваю голову, проходясь взглядом по вошедшему парню, что устало передвигает ноги, волоча за собой винтовку, скинув которую с тяжелым стуком в угол вагона, усаживается напротив меня. Террорист бледен, вымотан и не спит вторые сутки, несмотря на моё предупреждение о том, что в его паранойи нет надобности. Мы практически пересекли периметр. Через пару часов поезд войдет в туннель, ведущий к границе, а там станция, депо и последняя застава. Но он не слушает, лишь упорствует на своём, нервно озираясь по сторонам при каждом шорохе, не говоря о том, что едва ли не с силой сдирает маску с любого АНБУ, который нас побеспокоит. — Поспи. Уже вечер, ты так и не сомкнул глаз, — кивнув на лавку, на которую было накинуто одеяло, предлагаю я. — И не сомкну, — отмахивается юноша, — я не могу уснуть. — Мешает стук колёс или… — не договорив, перевожу глаза на вновь хлопнувшую дверь, прикрыв за собой которую, предстал перед нами Ямато, что отодвигает фарфоровую маску раньше, чем Террорист подскакивает с места. Правая рука командира АНБУ — Какаши Хатаке. Сейчас он управлял всей их организацией за неимением лидера. Принимал ответственность и решения, которые не каждый бы взвалил на свои плечи. Многие пострадали при атаке «Логова». Если среди гражданских потерь не было, и они все обошлись испугом и бессонной ночью, то ряды АНБУ существенно поредели, как и наши. Мы лишились генетика, мощного бойца ближнего боя и Новичка. Он прекрасно управлялся как ножом вблизи, так и пистолетами на расстоянии. Умело использовал всё: начиная от ветки, которой мог тыкать в босса, привлекая к себе внимание, до более тяжелой техники, вроде гранат или мин, которыми всегда помогал усеивать территорию своему напарнику — Террористу. Но, если возвращаться к АНБУ, что сейчас по несколько человек находились в каждом вагоне, они помогали раненым, давали спокойствие и уверенность выжившим, а также наблюдали за появлением врага на горизонте. — Что-то случилось? — отвлекаясь на Ямато, спрашиваю я, краем глаз пройдясь по Дейдаре, который потер лоб, а следом веки. Его не пугали мутанты, зато один единственный человек, который, как я уверен, уже не причинит никому проблем, довёл до ручки, образно говоря. — Мы вот-вот доберёмся до базы, поэтому я хотел бы предупредить по поводу… — Мы знаем правила, — отрезаю, понимая что именно хочет донести до нас АНБУ. — Да-да, высадите меня где-нибудь, — подперев щеку кулаком, Террорист поднимает хмурый взгляд на мужчину, который, в общем-то, не был виновен в тех законах, которые не позволяли нам приближаться к периметру. Наше дело — мутанты. Нам могут выслать оружие, провиант, дать базу или оборудование, но подпустить к остаткам мирной жизни — нет. Мы сами обрекли себя на вечную борьбу с тварями, а значит, мы не можем вернуться назад. — Только не на открытой местности. Мне б куда-нибудь заныкаться повыше, — откидываясь на спинку сидения, бормочет юноша, — найду Ворона потом. Как-нибудь вдвоём-то прорвёмся. — Нас трое. Я вернусь, — мгновенно реагирую, даже невзирая на присутствие беты, который тактично кивнув, поспешил выйти. Проследив за тем, как закрылась тяжелая дверь вагона за ассистентом капитана АНБУ, я возвращаю взгляд на Дея, который удрученно качает головой, словно уже понял что я хочу сказать. — Это ещё не конец, — продолжаю, вставая с места и поправляя халат, который-то и белым сложно было сейчас назвать: на нем встречались пятна крови, серые потёртости, а рукава и вовсе почернели от того, сколько пыли мне пришлось вытереть ими, выполняя различные манипуляции. Всё-таки поезд был далеко не пассажирский, и уборку тут точно никто не делал. Не до того. — Нет, это именно он. Мастер, что мешает вам остаться за периметром? Врач, имеющий представление об исследованиях Змея и знающий какие раны наносят мутанты, — весьма ценен, как и любой медик нынче, — фыркает в противовес мне омега, отводя взгляд в окно, когда я вскидываю брови на эти слова, не имея представления о том, что могло вызвать их. — Что мешает? Ты. Думаешь, на заставе нет медиков? Сейчас они не нужны. Зараженным не помочь, если это не омеги. А таких безумцев, как я, готовых заменять части тела на протезы — единицы, — демонстративно поднимаю искусственную руку и шевелю пальцами. Я без перчаток, и сейчас, даже несмотря на новейшую кибертехнологию, на местах сгиба суставов можно было легко заметить металл. — Сейчас что-то менять не в наших силах. Всё зависит от Ворона. И Сакуры. Если Змей не лгал и она и в самом деле знает как закончить вакцину… — я не могу продолжить предложение. Оно в этом и не нуждалось в принципе. Всё и так ясно. Если мы научимся бороться с вирусом или хотя бы спасать зараженных — это уже огромная победа в войне против мутантов после постоянных проигрышей во время боёв, где на одного солдата сотни тварей. — Многое может пойти не так. Мы постоянно что-то планировали. Вспомните, Мастер, мы должны были переправить гражданских в «Логово» сразу же, а не дожидаться, пока повесят карантин, а потом эти долгие месяцы ожидания, — Террорист вновь раздраженно цыкает. — Ворон постоянно медлил с этим. А тогда, когда мы ездили с ним на базу… — юноша поздновато умолкает, на что я складываю руки на груди. Он уже проговорился о том, что ранее бы не затрагивал. Было не время и не место. — Вы ездили на базу? — Ну нам же нужно было получить ключи и коды от туннеля, чтоб переправить людей, — замечая, как мальчишка отводит взгляд, я понимаю, что он всё-таки не договаривает чего-то. — Но тем не менее ты сидишь будто бы на иголках. Что тебя гнетет? Снайпер пожимает плечами и вновь отворачивается, но я плавно пальцем возвращаю его лицо обратно, заставляя смотреть на меня. Наши глаза встречаются. Наверное, прозвучит как-то странно, но я начинаю ощущать тревогу, которая передаётся мне от моего омеги. К тому же его взгляд. Никогда не видел его таким подавленным, тусклым, тяжелым. Я ошибся, считая, что Дейдара выдохся только физически. Его ломает психологически. И куда сильнее, чем в Акацуки, где нам уже не было что терять, мы уже были пустышками. А потом тебе вновь дают цель, команду, которая становится тебе второй семьёй, после чего опять это отбирают, одного за другим, раз за разом. — Скажешь мне? — задаю, казалось бы, простой вопрос, поглаживая подушечкой пальца чужую скулу, но весьма недолго. Террорист отстраняет мою руку и молчит. — Это из-за Тоби? — предполагаю, пожалуй, самую больную и неприятную тему. — Называй вещи своими именами. Нет никакого «Тоби», есть только Вендетта, — блондин напрягается при одном упоминании своего бывшего напарника. — Есть ли? Змей сделал так, что он больше никому не навредит, — с сомнением протягиваю, но сразу же замечаю, как по лицу омеги прошла тень. — Постой-ка, — догадываюсь я о причине такого поведения, — ты думаешь, что он жив. — Такие просто так не дохнут, — Дейдара дёргано качает головой, а после так же пожимает несколько раз плечами, — это какой-то бред, но я… я знаю, что он не погиб. Да и он слишком долго ждал для того, чтоб перебить нас всех, но стоило Ворону отправиться на базу за ключами, так он сразу же активизировался. Так было и с «Убежищем». Как только мы хотели связаться со штабом, так сразу нападение. — О какие откровения. И с каких пор тебя на него потянуло? — я протягиваю это с подобием усмешки, оставаясь внешне спокойным, хотя где-то в груди что-то неприятно ёкнуло. Сомнения снайпера были безосновательными: Вендетта мутировал, и если не погиб, то сейчас не помнит ни своих целей; ни о том, кто он; ни уж тем более о нас. Пожалуй, я сожалею лишь о том, что мы не можем узнать его намерения, а другие о том, что не смогут убить его лично. Генетик раскрыл карты, но и забрал с собой этого подонка. — Как смешно, — покривив губы, Террорист морщится и, почесав затылок, протягивает что-то вроде «хм», при этом сдвигая светлые брови к переносице. — Ладно, вообразим, — используя самый несуразный для человека науки глагол, я развожу руками в стороны, — что он жив. Мы не знаем его целей, кроме той, что ему не на руку то, что Змей продвинулся в создании лекарства против М.О.Р. Значит, он должен, по всей логике, поехать за Сакурой и Вороном. — И Саске, — вставляет Дейдара и, заметив моё недоумение по поводу мальчишки Учихи, прибавляет, — он с ними. — Да? Я предполагал, что он с Наруто, — вспоминая темноволосого омегу, который стал настоящей занозой в спокойствии Ворона, чем меня изрядно веселил, бормочу я. — Не, он с кэпом. — Я знаю, что он с ним, — хмыкаю и продолжаю, чтоб снайпер не отвлекался от главной мысли. — Значит, мы можем прийти к выводу, что Вендетта должен преследовать именно Ворона и девочку, а не нас. — Только если не решит, что Змей блефовал. Собираясь уже опровергнуть этот факт, так как Орочимару действовал решительно, ставя на кон всё, да и ни капли не сомневался в том, что мы его слышим, как и в том, кто пришёл за ним, я уже приоткрываю рот, но, так и не проронив ни звука, закрываю обратно. Убивать лично меня и Ворона? Это цель или последствие, необходимое для её достижения? И опять же нужен мотив. Я никогда особо не откровенничал с Новичком, а если так рассуждать, то нельзя сказать, что он был честен хоть с кем-то. Какой смысл убийства всех, кто был в Акацуки? Кровь Бессмертного, Лидера, Змея именно на его руках. Ангел мутировала из-за последствий мутагена, что она себе колола до «Акацуки», и только после этого открытия мы начали проверять каждого на наличие вируса. Банкир погиб при очистке пути, его добили «падальщики». Моряка тоже задели во время задания. Остался Друг. Нагато. Тогда пала первая наша база — «Нора». И там не было Вендетты, значит, это ему приписать пока нельзя. Возможно, мы и выживали за счет умений или каких-то прорех в плане Новичка, но ведь у него была масса возможностей подстроить несчастные случаи или что-то ещё за два с лишним года, но он бездействовал. Всё сводится к тому, что «Акацуки» — не бельмо у него в глазу, а лишь помеха. Его интересует что-то другое. Что-то его побудило на это. Что-то вывело его из равновесия. Что-то заставило вспомнить то, из-за чего он получил свой псевдоним. Или кто-то. — Когда это началось? — я спрашиваю скорее сам себя, нежели Террориста, что вопросительно смотрит в ответ. — Что «это»? Вот это самое дерьмо? А кто его знает, — снова пожимает плечами, — единственное, что я осознаю, так это то, что рано расслабляться до тех пор, пока я не увижу раскромсанный труп Вендетты своими собственными глазами. Я могу лишь вяло вздохнуть на это. Новичок преследует свои цели, которые нам неизвестны. Нет никого, кто мог бы сказать, что он ведёт себя подозрительно, ибо он и без того был странный, но не как Гаара… ох, чёрт. Гаара. Цокнув, я возвращаю руки в карманы халата, вспоминая о насущной проблеме, от которой отвлекся из-за размышлений о предателе. Если же возвращаться к Гааре, то состояние мальчика всё хуже. Ему нужна реанимация, а не грязный пол в постоянно шатающемся вагоне. Да, мы, по возможности, его оградили, приставили медсестру из АНБУ, но я не был уверен, что он доживёт до рассвета. Может, поэтому свалил все на другой медперсонал, а сам трусливо забился в первый вагон, избегая заискивающего синего взгляда Наруто, который ходил за мной, постоянно одергивая и спрашивая о самочувствии его друга. А я даже не мог себя заставить взглянуть на него. Я отлично знаю к чему приводят такие раны. Я осознаю во что это выльется. Я часто наблюдал за тем, как умирают люди. В моей работе «мясника» порою действует правило «русской рулетки». Никогда не знаешь выстрелит ли пистолет, образно говоря. Когда во время операции, которая должна пройти легко и безопасно, идёт остановка сердца, падение пульса и наступает гибель. Всякий раз я равнодушно снимал перчатки, маску, выбрасывал их или отдавал ассистенту, а затем хладнокровно подводил итог — время смерти. Сейчас ситуация была иная. Мы оперировали как могли, без света и оборудования — омега выдержал. Это и в самом деле можно назвать чудом, если такое существует в природе, хотя отдать должное выносливости Гаары и наличию у Змея запасов крови тоже стоит. Нам повезло. На самом деле повезло. Но удача не может быть бесконечной, и сейчас она иссякала. И теперь я не мог заставить себя выйти к Наруто и объяснить ему, что он зря надеется. Зря сидит у него, заглядывая в лицо. Зря тешит себя надеждой о том, что тот справится. Как же все изменилось. Змей был прав. Я ненавижу признавать его правоту, но он и в самом деле, в отличие от меня, не размяк и верил только фактам, которые гласили о том, что омега умрёт. — Мастер, на вас лица нет, — голос Террориста возвращает меня к реальности, где нужно было принять решение, от которого я отстранялся как мог. — А ты вновь ко мне на «вы», хотя мы и одни, — напомнил я о том, что уже нет смысла прятаться по углам, как школьники, тем более Ворон сам послал нас вместе, тем самым махнув на все правила. — Мм, — ворчливо протягивает парень, — это уже скорее привычка. — Очень вредная привычка, — невзначай протягиваю, направившись к двери. Едва успев положить ладонь на стальную ручку, я покачиваюсь на месте, а после и вовсе упираюсь плечом в обшивку вагона, так как поезд начал резко тормозить. Глянув в сторону Террориста, что сам вцепляется пальцами в край стола, я перевожу взгляд в окно, за которым стоят сумерки. Не самое удачное время для остановки, даже для срочной. — Что происходит? — недоуменно интересуется у меня юноша, на что я, ничего не отвечая, дожидаюсь, когда ещё раз тряханет, при этом придерживаясь за поручень, и только после этого распахиваю дверь. Попав в главный вагон к машинисту, я сразу сталкиваюсь с несколькими масками АНБУ, которые провожают меня глазами, пока мне приходится пробираться через них к тому, кто замещает их капитана. Мы не должны были делать никаких остановок. Террорист может сойти и позже. Ближе к заставе. Я же сказал Ямато, что мы не будем нарушать правила, к чему такие меры? Протиснувшись между двумя девушками, которые торопливо посторонились, когда я поспешно прохожу мимо них, сразу же привлекаю к себе внимание со стороны старших выживших офицеров АНБУ. Подвергать опасности всех ради такой мелочи? Что за глупость. Если будет необходимость, то омега может и на полном ходу спрыгнуть. Кругом всё заросло травой и опавшей листвой — далеко не укатится при падении, да и отделается синяками. — Ямато, — заметив знакомую маску АНБУ, обращаюсь я к мужчине, который знаком руки отдаёт команду бойцам покинуть помещение, — что за экстренная остановка? Ты же помнишь, что у нас раненые. — Ворота закрыты, — приоткрывая лицо, отвечает бета, на что я в полном замешательстве сдвигаю брови. Ворон добился того, чтоб нас пропустили. Неужели они нарушают соглашение? — Туннель перекрыт с двух сторон, потому что там есть мутанты, из-за которых и был карантин. Ждали, пока они пережрут друг друга, но некоторые всё ещё остались, и командование беспокоится из-за того, что мы можем допустить заражение и на базе, — дополняет Ямато прежде, чем я озвучиваю свои подозрения. — В чём тогда проблема? Мы можем разобраться с этим, — план моментально созрел сам собой у меня в голове. Это будет безопасно для всех, находящихся в поезде, а также быстрее доставит Гаару, которому как никому тут нужна помощь врачей. Ямато отводит глаза в сторону, отчего я понимаю, что это ещё не всё. — В том, что активировать коды можно только снаружи, — наконец дополняет тот, — и закрыть ворота тоже. — А, вот оно что. Те, кто пойдут, не смогут войти. Это означает, что обречены будут все, кто останутся вне поезда. Что ж, теперь весьма очевидно кто должен пожертвовать собой ради других. — Я опрошу своих людей, несколько добровольцев точно найдутся, их поведу я… — бета сразу же пытается сгладить ситуацию, хотя это бесполезно. — Нет, не стоит. Пойдём я и Террорист, — безапелляционно заявляю, несмотря на то, как помрачнел после моих слов Ямато. — Это наша миссия, но в ответную услугу я всё-таки попрошу, — прибавляю, вспоминая свои обязательства. — В третьем вагоне находятся раненые, которым ещё можно помочь. Среди них есть красноволосый мальчик. Омега. Если будет нужно, то порви зад, но заставь военных сделать всё, чтоб он выжил. Доверенное лицо Хатаке кивает, предварительно положив ладонь себе на грудь в области сердца. Приняв такое своеобразное обещание, я хочу уйти, чтоб сообщить Террористу о том, что эта остановка для нас, однако оборачиваюсь, когда бета зовёт меня по имени. Не то чтобы это резануло по ушам, скорее, неожиданно и непривычно. Такое развлечение, как напоминать о потерянной личности, водилось среди «Акацуки» крайне редко и всегда тет-а-тет, но, видимо, разведка у АНБУ и в самом деле хороша. — Сасори, между нами часто бывали разногласия… — Неважно, — желая опустить трогательное прощание с жестом примирения, я поднимаю перед собой ладонь: всё-таки это лишнее. У меня есть возлюбленный, есть товарищ, есть враги, хотя всё это должно было сгореть алым пламенем вместе с моей прошлой жизнью. Оставался только соперник. Одного из них в лице Орочимару я потерял, пусть уж останется хотя бы второй, с которым мы вечно, как адъютанты с разных сторон, наблюдали за дуэлью наших командиров. — Но я всё-таки хочу предупредить вас, — всё равно продолжает Ямато, когда я флегматично перевожу взгляд с его руки на лицо, — по поводу вашего… напарника. — Мой напарник мёртв, — не церемонясь, опровергаю я такое именование Террориста: всё-таки это противоречивое звание было и остаётся за моим циничным и вплоть до самой смерти ироничным коллегой, — а тот парень в следующем вагоне мой любовник. Какие-то проблемы? — вопрос риторический, ибо лицо АНБУ сразу вытянулось от моих слов, которые я бы в жизни и не сказал, предпочитая секретность запретных отношений, что сами по себе были ошибкой. — Нет, это немного неожиданно, хотя теперь мне больше понятно его намерение. — Какое намерение? — теперь мой черед вяло поднимать брови, уж чем-то экстраордиарным удивить Дейдара меня не сможет, я вижу его насквозь. — Он не хотел подвергать вас опасности и попросил остановить поезд перед воротами, чтоб сойти с него, пока вы отвлечетесь, — голос Ямато с каждым словом доносится до меня всё глуше, пока осознание сказанного и вовсе замирает у меня в подкорке. Сойти? Для чего? Мы же вдвоём… мы же… Поезд тронулся, отчего я покачиваюсь на месте, а после ухватываюсь за перила и утыкаюсь взглядом в окно, наблюдая как вагон входит в туннель, а рядом с панелью с винтовкой наперевес стоит снайпер, который наблюдает как поезд проносится мимо него. Светлые волосы тормошит ветер. Загорелые руки сжимают приклад оружия. Несносный мальчишка решил поиграть во взрослого. У меня внутри всё замирает от осознания, что транспорт уносит меня вместе с другими, пока он остаётся в карантинной зоне с мутантами, и я, не ведая что творю, распахиваю дверь и кидаюсь в другой вагон, расталкивая стоящих у меня на пути бойцов, а следом и гражданских, когда забегаю в следующий. Люди мелькают перед глазами, как и золотистые волосы, что колыхали порывы воздуха, когда поезд набирал скорость. Я врываюсь в очередной вагон. Последний. Дверь заперта снаружи на задвижку. Пистолет в то же мгновенье вынут из кобуры, и я простреливаю стекло и сразу же сую в него руку, стремясь дотянуться до железного крюка, не обращая внимания на то, как осколки впиваются в мою плоть, а острая боль в руке истошно вопит разуму о том, что нужно остановиться. Но вместо этого я сильнее насаживаю мышцы на стекло и рычу совместно с тем, как режу руку, однако ухватываюсь пальцами за крюк и вытаскиваю из него стальной засов. Выдернув руку вместе с осколками застрявшего в ней стекла, ногой выбиваю дверь и прыгаю на перрон. Приземляться на ноги слишком опасно — скорее я выбью себе позвоночник, зато сгруппироваться мне ничто не помешало. Тупые отголоски боли проносятся по телу после краткого полёта и отбитых частей тела. Это не так существенно, как торчащее из моего плеча стекло, которое я, шипя про себя, пытаюсь вытащить. Бывало и хуже. Потеря крови несущественная, но перевязку сделать бы не мешало, хотя теперь заметно страдает скорость движения, а ярость в сторону снайпера и его самовольного решения за нас обоих и вовсе стирает все разумные действия. — Мастер… — Дверь, — рявкаю я на слабый зов со стороны омеги, который пятится назад после того, как уже сделал пару шагов в мою сторону, — захлопни дверь, если не хочешь усложнить нам задачу. Блондин разворачивается на носках и подбегает к консоли управления, куда вводит цифры с бумажки, данной Вороном, а тем временем я вновь вытягиваю из себя осколки один за другим, стискивая зубы и не позволяя ни одному вздоху сорваться с губ. Я сильнее физической боли. Она ничто. Я доказал это, когда мне отрубили руку. Я мог умереть от болевого или геморрагического* шока, но мне удалось это пережить, хотя тело кричало и содрогалось, осознавая критические изменения. И что тогда, что сейчас причина была одна. Я боялся больше не увидеть эти яркие лазурные глаза, эти едва заметные солнечные веснушки и россыпь золотых волос на загорелой спине, когда их владелец распускает хвост, позволяя проводить пальцами по всей их длине, утопать в его взгляде и с трепетом замирать на закате, наблюдая за его чарующей улыбкой. Мне было куда страшнее позабыть это, чем лишиться части тела или добраться до базы, как сейчас. Проследив за тем, как закрываются огромные стальные блоки, скрывая увядающую природу и заходящие лучи солнца, которые, скорее всего, мы больше никогда не увидим, я усилием воли заставляю себя подняться на ноги, придерживая ладонь на раненом плече. Сомкнувшиеся ворота оставили нас в темноте, которую теперь рассеивает только фонарь на винтовке снайпера, который всё ещё колеблется, прежде чем подойти ближе и смерить меня досадливым взглядом. Ути-пути, злой врач не дал по-геройски умереть, да, Дейдара? Это не та сказка, прости уж. — Я бы справился один. — Не сомневаюсь, — фыркаю в сторону, доставая из внутреннего кармана один из метательных стилетов, которым круговым движением обрезаю рукав халата и водолазки, перед этим натянув их, дабы не добавить себе лишних ран. — Я сделал это ради вас. — Врешь, — краем глаз прохожусь по лицу парня, на котором отражается горечь от сказанного мною слова, — ты сделал это ради себя, — подманив к себе омегу, я снимаю у него с голени прикрепленный складной фонарь, который, включив и проверив мощность, беру в рот, сжимая рукоятку зубами, при этом направляя на свою рану. Там ещё остались осколки, и их остроту я ощущал сильнее, чем когда у меня из руки торчали куски стекла. — Хотите выставить меня эгоистом? Хотите сказать, что я просто сбежал, хотя знал, что если скажу, то вы пойдёте за мной, и вместо одного человека погибнут оба? — Дейдара раздраженно махает рукой в мою сторону, обвиняюще выговаривая каждое слово в мою сторону. — Что плохого в том, что я всего лишь хочу защитить того, кого люблю? Закатив на это глаза, я киваю в сторону, чтоб боец поглядывал вокруг, а не распинался: всё-таки карантин тут объявили не зря. Вернувшись к своей руке, я раздвигаю краем стилета края раны. У меня с собой нет ни пинцета, чтоб подцепить осколки, ни иглы, которой можно было бы наложить швы. Свой полевой медицинский набор я потратил на Гаару, когда пришло время менять ему повязку. — У тебя остался лидокаин и шовный материал? — вытащив ручку фонаря изо рта, задаю вопрос, но вместо ответа мне слышится рык из туннеля, который и является причиной, по которой мы здесь. — Ладно, просто наложу повязку, — прихожу к этому выводу, когда подцепляю один из кусочков стекла, а затем в быстром темпе наматываю до этого оторванный рукав халата вместо бинта вокруг руки. Это не идеально, и даже не нормально, но сейчас совершенно не до себя. — Где вторая панель? — адресую вопрос снайперу, который уже присел и достал из кармана очки с тепловизором и функцией ночного зрения. Выглядят немного дико. — На другом конце. Там вышка. Поезд доберётся до других врат через минут двадцать. — АНБУ не дадут подойти мутантам к вагонам, наша задача закрыть ворота сразу после того, как поезд проедет их, — затянув ткань на руке, задаю нам задачу и разворачиваюсь на месте, когда до нас доносится шум, смахивающий на завывание. Треш. Удивительно, как их ещё не сожрали. — Скольких видишь? — Несколько в туннеле. Бегут прямо за поездом. Парочка по другую сторону перрона, — бормочет Дейдара, медленно поворачивая прицел, — кучка треша со стороны входа. И боссы. Один… два… три… Оглушительный шум от выстрела эхом отдается в стальной, хоть и полой, конструкции, где мы находимся. Очень опрометчиво, Террорист, очень. Теперь они все знают, что мы здесь. Радует только то, что идти они будут больше на меня, ведь именно моя кровь размазана по половине перрона. — Два, — удовлетворенный своей выходкой, юноша задирает тепловизоры вверх. — Идём, — поднимая омегу с пола за капюшон униформы Акацуки, я лишаю его заслуженного ликования, на что тот, ворча, закидывает винтовку на спину. Всё же убивать боссов с большого расстояния сложно. Нужно попасть либо в висок, либо в глазницу; ещё, как вариант, затылок, но твари постоянно двигаются, всегда есть высокая вероятность, что пуля застрянет где-то в панцире или лишь покарябает кости. Поспешно направляясь к лестнице, ведущей к другой части этой стальной стены, построенной как баррикада против мутантов, я достаю несколько стилетов из кармана, когда прямо в дверях нам встречаются бета-мутанты. Удачное попадание ножей, и те бросаются вразброс, вскидывая когтистые лапы вверх, толкаясь об стену, вереща и привлекая к себе внимание других тварей. Их нет нужды убивать. Они настолько истощены, что их сожрут другие. — Мастер, что вы там плететесь, — насмешка со стороны Террориста, который уже обгоняет меня на третий этаж, долетает до меня сверху, на что я могу лишь оживленно погнаться за ним, хотя и знаю, что это бесполезно. Омега всегда был быстрее меня да и действовал не по тактике, а по личным соображениям, интуитивно и всегда на эмоциях. Это давало ему фору против тех, кто привык ожидать каких-то действий от противников, вроде Ворона, но тот всё равно укладывал его на лопатки из-за рефлексов и своего равнодушного лица, которое так раздражало Дейдару. Наверное, из-за этого он так часто и выводил меня, чтоб я не был, как капитан. — Аккуратнее, мы не знаем кто там может находиться, — предостерегаю бойца, который с лязгом металла чуть не сваливается с лестницы. Секундой позже я всматриваюсь вверх, подсвечивая себе фонарём, но ничего не вижу из-за тьмы вокруг. Взбираясь по лестнице, я останавливаюсь на пролете и швыряю стилеты в место, где замечаю тёмно-бордовый цвет мышц, при этом сразу же чувствуя этот ни с чем несравнимый запах гнили. Так пахнуть могут только весьма разложившиеся трупы и мутанты, чье тело отвергало их природу. — Террорист, — зову, потянувшись к кобуре, где не оказалось пистолета, как только я прошёлся по ней кончиками пальцев. Похоже, выронил ещё в поезде. Был ещё второй, висевший за пазухой, в нём все пули с кровью, то есть идеально подходящий в нашей ситуации. Не долго размышляя, я достаю его и взвожу курок, кратко глянув в сторону вышки, где всё ещё слышался скрежет и звук драки. Добежав три пролёта, я придерживаю фонарь поверх пистолета, на ступенях замечаю кровь, от вида которой мне становится дурно. Вовсе не от самой красной жидкости с форменными элементами, а от той мысли, кому она может принадлежать. И мне б очень хотелось, чтоб не Террористу. Поднявшись ещё на несколько ступеней, я недовольно опускаю пистолет, пнув носком ботинка оскалившуюся морду с потухшими красными глазами. Убит. — Необязательно бежать впереди планеты всей, — бормочу, хотя если бы ждать пришлось именно мне, это раздражало бы ещё больше. Почему нельзя следовать плану, а не дурачиться, ведь на кону не золотая медалька за заслуги перед Родиной, а собственная жизнь. — Зато я убил его в ближнем бою. Надо будет потом рассказать Ворону… мм, хочу увидеть как треснет его ебальник, — приглушенный шепот в углу, рядом с платформой, на которой находится пульт управления дверями, войдя в которые нам останется только перекрыть их и добраться до финальной точки, чтоб пропустить поезд. Глянув на часы, я удостоверяюсь, что у нас ещё есть немного времени. — Сам ему потом это и скажешь. Впрочем, он физиологически сильнее тебя, — такой аргумент использовать против того, кто держит нос по ветру и из кожи вон лезет, чтоб что-то там доказать, всё-таки не очень благоразумно с моей стороны. Юноша всегда воспринимает их как пинки по своему самомнению. — Из-за того, что он альфа, да? — усмешка с каким-то лающим смехом, после которого проходит краткое нервное-болезненное шипение, покуда я обхожу омертвлённого босса, замечая всаженный ему в затылок нож, а следом перевожу свет фонаря в сторону, откуда раздавался голос. Источник света удержался в моей руке только благодаря тому, что кисть искусственная и не поддавалась порывам эмоций. Справившись с резким давлением со стороны охвативших чувств, я мрачно убираю пистолет обратно в кобуру, попутно приседая на одно колено рядом с парнем, который сидел на полу, вытянув ноги и придерживаясь за бок. Мокрое расплывающееся пятно на темной водолазке не было б так заметно, если б не окровавленная от ткани ладонь Дейдары, пока на лице стояла неизменная улыбка «всё путём». — Ты ещё как у меня получишь за этот своевольный поступок, — намекаю на свою своеобразную расправу, — медицинский набор у тебя с собой? — Мастер, это нечестно, я заслужил похвалу, а не это… — мальчишка кивает в сторону задних карманов, куда заводит руку, доставая запечатанную коробочку. Даже ни разу не пользовался. Это вызывает у меня усмешку, ведь тот же Ворон, на которого так ровнялся снайпер, постоянно пополнял то бинты, то анестетики. Ни одной раны от мутантов, но множество от попыток кого-то защитить или спасти. Один шрам на всю спину чего стоит. — Ты ослушался прямого приказа начальства, — имея в виду себя, я раскрываю набор, доставая оттуда ампулу анестетика с анальгетиком, чей носик сразу же ломаю двумя пальцами. Рядом небольшой шприц с иглой. Упаковка летит на пол. Сейчас не до поиска урны на этом стальном кладбище. — Я убил мутанта. — Ты ослушался. Раньше из-за этого под трибунал и на плаху водили, — жестко парирую я это мальчишечье «я сделал, посмотрите на меня». — Ты мог погибнуть, — с этими словами я ввожу иглу в ампулу, постепенно поднимая поршень и вбирая в шприц содержимое. — Но жив ведь. К тому же, я не мутирую, у меня иммунитет, — не менее самодовольно, чем раньше, изрекает блондин, на что я, отшвырнув уже ненужную ампулу, что укатилась куда-то со звоном, приподнимаю водолазку на месте ранения под тяжкое втягивание в себя воздуха со стороны бойца. — Можно как-нибудь поаккуратнее? Не чужие люди ведь. — Твои действия никак не сходятся со словами, — осматривая повреждения тканей и область припухлости, провожу пальцами вдоль ребер бойца, который заметно морщится. — Больно? — Холодно, — вытерев испарину с лба, качает тот головой, — руки холодные. — А у тебя ребра сломанные, — выношу вердикт, поднося иглу к ране, и, плавно вводя её, слегка нажимаю на поршень. Пришлось сделать несколько уколов, чтоб блокировать основную боль, и юноша ни разу не высказал своего недовольства, лишь начал возмущаться тому, как я медленно сшиваю края порезов. Я мог бы управиться быстрее, но в данном случае для меня была важна и эстетическая красота. Не хотелось бы, чтоб остался шрам, который будет на века напоминать о том, как мы очередной раз поссорились и оказались в самом пекле. Если, конечно, будет кому вспоминать. После наложения повязки с кровоостанавливающим гелем, я подхожу к панели, которая изрядно пострадала. Не то чтобы её намеренно кто-то грыз, но в нескольких местах об неё точно точили когти. Введя другой набор цифр, я поворачиваюсь к юноше, который уже опустил свой тепловизор и приподнял оптический прицел винтовки, всматриваясь по ту сторону открывшихся дверей. И, судя по счету, который шепотом ведет омега, нас там ничего хорошего не ждёт. Я не пессимист, но смотреть стоит реально на такие вещи. Нас двое. Мы считаемся элитой среди других подразделений. Нас натаскивали на то, чтоб мы убивали таких мутантов, как эти. Мы знаем их слабости, их сильные стороны, а также имеем вооружение, превосходящее военных. На нашем счету тысячи убитых и сотни спасенных людей. Наши люди совались в те родильные «склепы», куда не решались идти другие солдаты. Однако нас теперь только двое. У нас ограничены ресурсы и патроны, две травмы и множество стратегических моментов, где может пойти что-то не так. — Пятьдесят шесть. Их пятьдесят шесть, — Дейдара горько усмехается, уже сам не веруя в то, что отсюда можно выбраться живыми. А говорил, что понимает всю степень риска. — Будет весело, да? — У нас семь минут. И пятьдесят шесть мутантов по ту сторону платформы, — снова глянув на стрелки часов у себя на запястье, я перевожу взгляд на юношу, который сидит в обнимку с винтовкой всё ещё в своих очках, которые напоминают мне глаза улитки. — Есть план? — Я могу поотстреливать их отсюда, но вы же будете против того, чтоб я остался тут совсем один, — протягивает парень, закладывая руки за голову, а следом опираясь на перила, поднимается на ноги. — Естественно, — кивок. — Тогда нам нужны крючья, у меня осталась парочка. Я буду прикрывать, пока вы будете добираться до другой стороны, так как мне удобнее это делать издалека. А как только откроете дверь, я скачусь отсюда в низ. Нужно будет только закрепить веревку, — парень роется в карманах, ища нужное приспособление, хотя мне план всё равно не нравится. — Нет, это слишком опасно. Веревка может оборваться, тебя могут сбить, ворота слишком быстро закроются… — перечисляю, но быстро прерываюсь, замечая как скрещивает на груди руки снайпер. Вот же ж. — Я боюсь тебя потерять, понимаешь? — мне приходится прибегнуть к последнему аргументу, который держал при себе до последнего. — Поверь в меня. Я смогу, — омега подходит ко мне, кладя мне на плечи свои тёплые ладони, которые, несмотря на пережитый для организма стресс, оставались такими же тёплыми, как и всегда. — Пятнадцать минут назад ты меня кинул, — напоминаю, глядя в лицо парня, с которым не мог серьёзно разговаривать, пока у него на глазах находятся визоры, которые я плавно отодвигаю ему на лоб. — Пять минут, — нараспев протягивает Дейдара, отчего я скептично гляжу в его глаза. Он всё ещё вялый. Всё ещё усталый. Но он улыбается. — Если ты не успеешь, я взорву стену, — шепчу, практически коснувшись чужих губ, и, заметив замешательство во взгляде юноши, демонстрирую связку гранат, которые только что снял с его пояса, когда он отвлекся на столь желанный поцелуй, который был от него в считанных миллиметрах. — Так нечестно! — Таковы мои правила, — пожимаю плечами и разворачиваюсь ко входу. Уходить всегда сложно, особенно когда так хочешь остаться. Но АНБУ не выдержат, если вся волна монстров обрушится на поезд, тем более никто из них не посмеет выйти, ведь тогда будет риск проникновения инфекции. Мы должны сделать это. Ведь это наша миссия. Наш долг. Я несусь по ступеням, перепрыгивая лежащие у подножия трупы треша. Ветер свистит в ушах, сердце стучит в груди, я покидаю вышку, держа перед собой лишь фонарь, который освещает дорогу. Ноги не останавливаются ни на секунду. Я даже чувствую ту странную усталость спустя пару минут столь стремительного спринта, когда, перепрыгнув через рельсы, оказываюсь на другой стороне. Всё-таки у меня было слишком много сидячей работы. Мазки крови, капельницы, поучительные слова; даже зашивая кому-то руку или спину, я лениво сидел на табурете. Видимо, за два года моя форма стала несколько уступать таким умельцам, как Террорист или Ворон с Бессмертным, Лидером, Моряком, Банкиром, Другом или Ангелом. Они все выживали день ото дня, ставя всё ради спасения единицы или смерти какого-нибудь мутанта, которых еще сотни ходят по деревням, полям или скалистым обрывам, если туда добралась зараза. Мимо проносится смертоносная пуля, где-то раздаётся знакомый тупой удар, когда пуля с кровью разрывается внутри чьего-то черепа. Подсвечивая себе единственным источником света, я пробегаю на другую сторону туннеля, забираясь по стальным балкам на другую сторону. Цифры ещё помнятся где-то на периферии. Ещё один снаряд пролетает совсем близко, мне стоит посетовать на то, как неосмотрительно Дейдара расходует патроны, но, судя по звуку, тот вошёл прямо в цель. Я бегу вперед. В левом подреберье покалывает, во рту засуха, дыхание сбивается, пот катится по виску. Ещё немного. Стук сердца, которое словно стоит под горлом, я у цели. Пальцы набирают комбинацию. Озираюсь назад. Давай же. Нет стука крючьев. Нет никакого сигнала. Дейдара. Если ты мне солгал… Сглотнув слюну, оборачиваюсь и бегу к последней станции. Не больше двухсот метров. Последняя застава. Возникший передо мной босс сразу же падает от выстрела, от которого рядом с ним разбрызгиваются сгустки крови, а шальная пуля проходит насквозь. Я должен идти дальше. Не думать о том, что он остался, чтоб прикрыть меня, а не спустился. Уклоняясь по ходу от когтей, я перепрыгиваю массивный хвост, перегруппировываясь и прокатываясь метра два в кувырке, так как запинаюсь носом ботинка об лапу мутанта, который сразу же раскрывает зловонную пасть, обнажая игольчатые зубы и устремляя на меня красные глаза, радужка которых будто бы по щелчку меркнет, становясь тусклой и безжизненной, когда очередного босса сбивает смертельный выстрел. Мне удаётся добраться до приборной панели и ввести код. Шесть цифр. Он простой, этот шифр, но пальцы трясутся, как и губы, когда я вижу красную надпись на треснувшем экране. Ввод неверный. Нет, я точно помню. 23. Столько костей в черепе. 46. Количество хромосом у нормального человека. И день рождения Террориста, которое я неизвестно почему запомнил, когда листал его медицинскую карту. Пятого мая. 234605. Ещё пролетает одна пуля. Зеленый сигнал. Стальные двери расходятся. Я успел. Осталось только подтвердить открытие ворот. Кнопка. Но если… если я уйду, то ворота закроются, и он останется здесь. А если нет, то в опасности окажутся все выжившие на поезде. Дёргано обернувшись назад, я слышу как сигналит поезд. Они идут. Надо нажать на кнопку. Им нельзя останавливаться, иначе за ними успеют проскочить мутанты. Их не пустят в депо. И всё будет зря. Абсолютно всё. — Только попробуй сдохни, — с силой бью по сигнальной панели рукой, а затем хватаюсь рукой за стенки, которые медленно задвигаются. Мне банально не хватит сил их держать. Мне непросто сломают кости эти двери. Хотя, чего уж тут терять, парочкой можно и пожертвовать. — Дейдара! Мой крик разносится по всей станции, эхом отходя от стальных стен и железных покрытий. Он меня слышал. Вот только сигает ли он с вышки или хлюпает носом, решив, что самопожертвование — это выход, — другой вопрос. Я упираюсь в одну из закрывающихся стенок в тот момент, как чуть выше моей головы утыкается металлический стержень со стальной леской, прикрепленной к его концу. Вот оно что. Нашёл что-то поплотнее веревки. — Быстрее! — кричу, упираясь подошвой в другую сторону надвигающейся плиты, при этом то и дело оборачиваясь назад. Ещё один пронзительный гудок. Поезд близко. Очень близко. Если я не успею, то всё пропало. Глухой рык со стороны, и я уклоняюсь от пасти, что была готова сомкнуться у меня на плече. Нельзя пропускать его вовнутрь. Я всё ещё стою в сужающемся проходе, в одной руке стилеты, вторая плавно кладётся на кобуру, в которой пистолет. Босс отступает, скрываясь во тьме. Фонарик сиротливо валяется на другой стороне. Всё-таки система коридоров с закрывающими дверями — система продуманная, но на практике что-то мне подсказывает, в прошлый раз, перед карантином, была ситуация, аналогичная этой. Кто-то где-то не успел, и всё полетело в тартарары. Скрежет по леске, и я внутренне выдыхаю, наблюдая, как стремительно держась руками за леску, приближается снайпер, он совсем рядом. Я готов войти вовнутрь, чтоб за нами захлопнулись плиты, но мелькнувшие перед моим лицом клыки смешали все планы. Я инстинктивно ставлю вперед руку, в которую впиваются чужие зубы. Какая жалость. — Неожиданно, правда, тварь? — шепчу я, заводя другую руку сбоку от морды мутанта и делая выстрел. С сожалением посмотрев на ошметки протеза, оставшиеся от моей руки, я не раздумывая вырываю их из пасти босса и вставляю между створками. Там титановые пластины и вольфрамовые вставки, на какое-то время они задержат ворота. Искусственная рука скрипит, когда Террорист, держась за бок, подбегает к двери и протискивается в узкое пространство. Оставив остальное на его усмотрение, я стартую как по эстафете к другому концу платформы. Третий гудок звенит в моих ушах. Краем глаз я вижу как загораются огни в тёмном туннеле. Без тяжелого протеза бежать намного легче, хотя и непривычно заносит вправо. Позади меня плетётся Террорист, подсвечивающий мне путь фонарём. Грудью припав к другим воротам, я набираю последний код. Ворота раскрываются. Поезд стремительно проносится мимо. Утыкаясь лбом в холодный металл, я прикрываю на мгновение глаза, а затем ввожу цифры по новой. На этот раз последний. Закрыть ворота. Мы можем проскочить. Мы ещё можем как-нибудь добраться до последней базы. До пристанища всех выживших, которые селятся на воздвигнутом селении, деньги на которое выделила никто иная, как Цунаде Сенджу. Та, кто изучала регенеративные свойства мутагена. Та, кто предложила Конан воспользоваться им, а также передала её досье в «Акацуки». Та, кто по сей день находится на последней базе, на огромной металлической стене, ограждающей незараженные земли от тех, что погрязли в войне за выживание и были разорены мутантами, военными и мародерами. И эту последнюю опору железной рукой держит генерал Фугаку Учиха. Мы можем туда попасть. Но мы там лишние. Я выдыхаю горячий воздух, скопившийся во рту, когда плиты соприкасаются, и мы остаёмся запертыми в этой стальной тюрьме, которая станет кладбищем ещё двум людям. Умирать от голода как-то жалко. От жажды несущественно. Истинные воители и вершители истории всегда падают в бою. — Мы сделали это, — я оборачиваюсь на голос блондина, который устало машет мне моей развалившейся рукой, чьи пальцы ещё нервно подергиваются. — Я не смог оставить там хотя бы часть тебя, — слабая усмешка на губах, с уголка которых стекает кровавая струйка. Он. Я перевожу взгляд на стертые в кровь руки бойца. Даже кожаные перчатки не выдержали, как и ожидалось, такое трение. — Вмазать бы тебе. Я чуть с ума не сошёл, когда ты не явился вовремя, — переводя дыхание, я ещё раз прохожусь взглядом по парню, который как-то пошатываясь добирается до меня, а затем утыкается мне в шею, обхватывая руками, — что с тобой? Думаешь, это как-то сгладит твою вину? — провожу рукой по такой родной спине и замираю, когда чувствую на ладони что-то мокрое и липкое. Горячее. Опуская взгляд за спину своей омеги, я вижу тянущиеся от самых лопаток длинные кровоточащие царапины. Умирает. — Меня немного задержали, — шепот в самое ухо, и ноги парня подгибаются, отчего я подхватываю его под руки. — Прости меня, Сасори. — Так, всё нормально, — я упираюсь на стальную стену, медленно опускаясь по ней и не сводя глаз с собственной окровавленной руки. Я совершенно не думал о собственной ране плеча, которая пекла все это время: у меня всегда была забита другим голова, нежели своим телом, которое то и дело пихает мне палки в колеса. Не слишком высокая выносливость. Неточные движение. Дрожь в пальцах. Даже сейчас в голове стучит кровь, а в горле стоит ком, который я никак не могу проглотить. Полезным оказался только протез. Глаза режет от осознания проделанной работы, от которой должно быть хоть какое-то удовлетворение, а не только растущая паника. Ноги словно ватные. — Я тебя перевяжу. Держись. Дей? — Отвечай мне, — требую, поднимая подбородок бледного лица, на котором при тусклом свете я вижу тёмные тени под глазами и только. Ни усмешки, ни веснушек. — Дей… В туннеле слышится рычание. Те самые мутанты, которых отпугивали выстрелы и свет, сгущают своё кольцо, вылезая из самых темных щелей и подходя всё ближе. Всё не должно так кончиться, но я реалист. Нет спасения. Нет кочевой жизни. Нет «нас». Придерживая юношу у себя на груди, я тянусь рукой к протезу, который тот всё ещё сжимает у себя в ладони. Легко выдергиваю его и вставляю на место, тело прошибают электрические импульсы. Это чертовски больно, всё-таки, когда нервы соединяются с кибертехникой. Закрепляя ремни и подтягивая металлические застёжки, я пробую шевелить пальцами. Не двигаются. Слишком многое повреждено. Бесполезно было и пытаться, но всяко можно использовать в качестве опоры хотя бы. Взяв в свою естественную ладонь запястье Террориста, я прикрываю глаза, дыша через раз, до тех пор, пока не чувствую слабую пульсацию. Ещё жив. Ещё со мной. Вытащив у лежащего на мне юноши из внутреннего кармана рацию, я закрепляю её в металлической конструкции, которая ранее заменяла мне руку, а сейчас побудет подставкой. Частота есть. Помехи минимальны. Легкий треск и писк рации. Поиск нужного сигнала. Подождём. Рычание впереди навело на мысль, что стоит побеспокоится о том, чтоб к нам никто не подошёл. Пистолет плавно ложится в другую руку; до тех пор, пока мутанты не подошли близко, я позволяю себе водить другой стороной ладони вдоль густых светлых волос. Я так давно не чувствовал его запаха. Сейчас мы близко. И снова этот аромат. Локоны скользят меж пальцев. Яркий, пряный, с перчинкой и сладкой стружкой кокоса. Дейдара никогда не был легким и мягким, плавным. Его аромат поначалу заставлял меня морщить нос в недоумении. Я никак не мог понять что такое в этом запоминающегося. Сакура пахла полевыми цветами и цитрусом, Гаара более терпким и душистым ароматом свежезаваренного кофе со сливками и шоколадом, а Саске… интересный мальчик. Сладкий, но с кислинкой. Его аромат — это… — Слушаю, — знакомый голос на другом конце. Он не жесткий и не грубый, спокойный, полный своего достоинства и мрачности. Ах, ну да. Рядом же Саске. — Здравствуй, Ворон, — бормочу, всматриваясь в темноту, а следом нажимая на курок. Мутант-бета заходится в визге, от которого я морщусь и, дабы избавиться от такой помехи в разговоре, трачу на эту тварь ещё одну пулю. — Не уделишь мне пару минут своего времени? — Вы доехали? — сразу к делу. Что ж, такова черта его характера. Не любит затягивать, но предпочитает изводить. Убивает быстро и импульсивно, но с жертвой играет, как кот с мышкой. Противоречивость в характере капитана не раз вызывала у меня ряд мыслей на этот счет, но всё-таки он стал куда мягче. Он спрашивает о том, доехали ли мы. А не гражданские. — Пришлось задержаться. Изоляция в туннеле перед депо в «Обитель», — называю я место, в которое нас вели все пути, при этом всё ещё держа пистолет перед собой и обводя глазами наше небольшое пристанище, освещенное светом фонарика, покуда кругом всё закрывает тьма. Глаза почти что привыкли к ней, но я всё равно вижу лишь очертания. Повсюду мерещатся движения. Шорохи. Они рядом. Они близко. — Мы с Террористом не сможем доехать до места назначения. — Я приеду. От этого я даже немного опешил. На моём апатичном лице, возможно, появилась даже какая-то улыбка, жаль он её не увидит, она б ему не понравилась. Он же любит правила, ведь по ним жить проще. Только действия, никаких чувств, никаких эмоций, никаких вопросов. А ещё он любит их нарушать, как и мы все. — Капитан, это лишнее. — Выживите, это приказ. — Звучит это намного лучше, чем есть на самом деле, — хмыкаю, откидывая голову назад, — капитан, разрешите последнее желание? — Говори, — Ворон произносит это с паузой. Его голос становится угрюмее. Не переживай, парень, у тебя есть тот, кого ты ещё можешь спасти. Только держись за него, крепко-крепко. — Я хочу уйти из «Акацуки». Террориста забираю с собой, — такая нахальная просьба. Ведь это невозможно. Ведь это цугцванг. Каждое наше действие неминуемо ведёт к гибели: у кого-то раньше, у кого-то позже. Но невозможно остановиться и просто ждать, ты обязан делать свой ход каждый день, вот только ничего не изменится. Каждый из нас находит свою смерть. Проклятый отряд суицидников, которые не стремятся умереть, но всё равно погибают. — Вот как, — голос Ворона всё тише. — Надеюсь, твоя история с Саске не закончится, как наша, — шепчу в приёмник напоследок, перед тем, как отключиться. Ему не стоит слышать ещё что-то. Всё-таки он наш капитан. Непроницаемый, с ледяной маской и горячим сердцем. Он может угрожать каждому из нас, но рискует собой, закрывая в бою. Не принимает благодарностей, говоря о выгоде, а сам переживает гибель каждого из нас, как гибель члена семьи. Я не знаю была ли она у Ворона, но я и в самом деле нашел здесь новую семью. Она никогда не заменит старую, никогда не затмит, но всё же с ней у меня связано столько незабываемых впечатлений. Соперничество на грани деловых отношений. Змей поправляет очки в оправе. Он не любит их носить: всё-таки это недостаток для его идеализированной жизни. Я игриво веду бровями, проглатывая смешок. Всё же, надо действовать беспристрастно. — Я знаю с чем связан твой псевдоним. — С символом мудрости, вечности, это ж очевидно, — закатывает глаза генетик, а затем косится на меня поверх линз, — впрочем, удиви меня, мясник, — словно разрешая мне вставить слово, вольно машет кистью. — Тебе ни о чем не говорит сказание об очковой кобре, — безмятежно протягиваю, при этом как бы невзначай глянув на ученого, который медленно снимает свои окуляры и легко касается краем тонких и бледных губ одной из их душек, — поговаривают, что данная змея неагрессивна и, даже кидаясь на человека, не всегда кусает, а больше шипит, да и ядом пользуется весьма редко. Благородно, не так ли по отношению к Homo Sapiens**? — Скорее, она знает, что незачем тратить свой драгоценный яд на столь бесполезных созданий, — мужчина елейно улыбается, при этом сжимая в руке свои очки до характерного хруста, — да, создание? Решение важных споров, породивших крепкие отношения. — Синие, — Лидер качает головой с видом знатока. — Да ладно? Я видел красные, мои глаза не обмануть, — фыркает Бессмертный, опираясь спиной на железную обивку, — а ты как думаешь, Банкир? Красные? — Определенно, красные. — Красные? А мне казалось, это больше коралловый, — протягивает Моряк, потирая подбородок, на что получает множество скептичных взглядов со стороны. — О чём спор? — я останавливаюсь, замечая столь ярую дискуссию, прерывающуюся выкриками двух цветов. — Да вот не можем определиться какие трусы сегодня на Ангеле, — альфа со светлыми, словно седыми волосами, заведенными назад, чешет затылок, — отгадавший получает последний пудинг из доставки. — Фу, как некультурно, — озвучивает мои мысли возникший из ниоткуда Новичок, отчего взгляды всей компании обращаются к нему, — я за чёрный! Распахнувшаяся дверь душевой, из которой выходит девушка, вытирающая влажные волосы полотенцем, вновь собирает внимание всех присутствующих. Бета вяло обводит золотистыми глазами парней, которые уставились на неё, включая меня. Единственная девушка в «Акацуки» не придавала какого-то особого отношения к своему полу, поэтому спокойно выходила в одном белье из душа: всё-таки до комнат недалеко, а всеобщее собрание никогда не проводили где-то в коридоре около ванных комнат. — Не синие, — цокает Бессмертный. — И определенно не красные, — поджимает губы рыжий альфа. — У меня будет пудинг! У меня будет пудинг! — Новичок, делая балетные па, вприпрыжку несется на кухню. И, конечно же, я встретил омегу, который стал моей мечтой. Несбыточной. Любимой и смертоносной. Я делаю ещё несколько выстрелов в очередного подошедшего близко мутанта, а после бросаю пистолет в другого. Кончились патроны, а у меня нет запасной обоймы. И это уже было оружие снайпера, свой я откинул десяток обезображенных зараженных назад. В ход пошли стилеты. Один. Другой. Пятый. Достаю ещё пригоршню. Этим можно убить треш — у них нет защитных пластин, а вот боссы неспешно обходят полукругом, они выжидают, словно у них не до конца мозги сошли на нет. Смешно даже. — Помнишь, я говорил, что из-за своей пылкости ты умрешь молодым? — губы едва двигаются. Я ещё могу биться. Я ещё на что-то способен. Но отчаяние отбирает даже это. Из-за него тело почти не шевелится, рану жжёт сильнее, а доносящийся до ноздрей запах почти неощутим. — Я меньше всего хотел оказаться правым тогда. Я чувствую влагу у края глаз. — Но я всё ещё жив, — чувственный шепот в шею, и я перевожу взгляд на омегу. На моего омегу, который утыкается мне в шею, а после слабо улыбается, — хотя всего один миг великолепия, взрывного, огненного и с тобой. Идеальная смерть. — Я б предпочел провести с тобою вечность, — связка гранат у меня под рукой. Это последнее, что у нас осталось. Мы заберём их всех с собой. Я кидаю пояс в сторону боссов, которые шипяще раскрывают пасти от раздавшегося звука. У меня в руке остаётся лишь детонатор. — В миг, — я склоняюсь над Дейдарой, который произносит это в мои губы, положив свою ладонь поверх моей, при этом постукивая зубами и подрагивая всем телом. Ему страшно. Его тревожит то, что и меня? Что там по другую сторону? Свидимся ли мы ещё когда-нибудь в другой жизни? Думаю, что нет, ведь я знаю, что этот холод и озноб — следствие его кровопотери и содрогания мышц как попытки выработки тепла. — Мы ещё встретимся? — Не сомневайся, — я нажимаю на детонатор, когда до меня доносятся тяжелые шаги, — никогда, — долгожданный поцелуй слаще любой награды за столь тяжелый день. За бесконечно тянущиеся будни. За окончание нашего задания. Язык скользит меж ещё тёплых губ, вторгается во влажную полость, навстречу сопротивлению, гортанному стону и строптивому языку Дейдары, который крепче хватается за меня холодными пальцами. Отпускаю уже ненужный детонатор и провожу ладонью по лицу снайпера, хочу навечно запомнить эти прикосновения. Не думать об огне, пламени и дыме, в котором будут плавиться наши легкие и кипеть кровь. Есть только он и я. На периферии слышатся один за другим взрывы. Теплая волна толчкообразно доходит до нас, нагревая наши тела и распаляя и без того жаркий прощальный поцелуй. Ещё один взрыв. Рев. Визг. Пламя освещает нас. Кажется, я снова вижу его улыбку. И едва заметные веснушки. Спасибо. ______________________________________ Геморрагический* шок — шок от кровопотери Homo Sapiens ** — человек