Трандуил

— Как это ушли? — в гневе спрашивала у стражей, стороживших выход из горы Элерриан. Те что-то лепетали, что там и Энтарион был, как всегда с разведкой и вылазкой за провизией, ведь он лучший. А король? Так кто ж посмеет сказать слово поперек его величеству? Никто. На это объяснение стены отразили яростный вскрик от отчаянья, тени заметались от фигур эльфов, пламя факелом неспокойно затрепетало от маленькой бури ветра, подымающегося из-за этой беготни. Хаос… Другое слово и нельзя подобрать для характеристики того, что увидел Люантаэль своими глазами. Но ему не было дело до страха королевы, в душе не трепетала никакая из струн, музыка затихла, боль выела все из его сердца. Лиссы нет… Она на том песчаном берегу, укрытая деревянными обломками корабля, которые сгниют, а кости с истлевшей плотью окажутся на земле. Наверняка голодные мелкие звери смогли пробраться к ней, паразиты, и теперь пир у стервятников. Не так хоронят тех, из-за кого пылало сердце. Элерриан опять что-то указывала своим подчинённым, они собирали вещи, кто-то был испуган от её слов, что не мог скрыть эмоций, даже если это и губило бесстрашие, которое должно быть присуще всем Светозарным. Никто и не заметил, как одинокая фигурка покинула это обиталище тревог. Ему уже не было чего терять, кроме своей жизни… И он будет пока её терпеть рядом с собой, дышать воздухом, который продлевает дни в мрачном и сером мире скорби, но лишь для одного, чтоб уберечь любовь от мерзких рук прихвостня Смерти. Он ушел, и никто не вспомнил о новом брате… Не вспомнил излучающий холод индиговых глаз, того, кто ни разу не улыбнулся, кто шагал, как в тумане, был камнем, который не слышит никого, замерев навеки. Истинный ветер, что гонял песок по маленькой пустыне возле горы, замел его следы. И он исчез бесследно… И вот, в тот час, когда король Трандуил, не имея надежд на победу, кинулся на своего недруга, юный эльф достиг своей цели. Глухие рыдания переходили в жуткий вой, что и волки то не могли издать. Хрупкое тело было укрыто золотисто-изумрудным плащом короля. Дар, который не защитит ни от кого, просто дорогая ткань, ласкающая изнеженную кожу, но для мертвецов ничего не значащая. Она не могла и остановить зловонный запах, который принес прислужник смерти, начав свое черное дело. Люантаэль упал на колени, пред той, кто согревала. А там - в степи упал король, что получил удар и не смог увернуться. Начинался шторм, но нет, не в море, не на суше, а в душе. Синева с прозрачными бриллиантовыми слезами вновь познала, что значат бессловесные вскрики. Трандуил изведал физическую боль, что в битвах была так знакома. И вспомнился в тот миг сражения за Догорлад, как сломлен был будто кукла его отец Орофер, в крови, окруженный глумливыми врагами. Будущий король был там, но не смог спасти его… И уже вскрик огласил степь, а прекрасный эльф поднялся на ноги, его не волновал ужаснейший ушиб на левой руке, что все больше и больше добавлял в свой рисунок извилистые кровавые узоры кровоточащих сосудов, но не могущих зарыдать кровавыми слезами, вырвавшимися наружу под жаркие лучи солнца, и пролиться на молчаливую землю. И вновь рывок навстречу мощи, которая не будет сломлена, как и гора не может упасть от ветра. Потерявший же любовь истратил слезы, затих и голос его, лишь тихие хрипы… Все так же шелк холодил ледяное тело. Мертвые молчаливы, они не могут дать ответа, утешить. Она далеко, а он здесь. Что же значит слово «отчаянье»? Когда она возникает? Когда приходит смерть, или ты танцуешь с нею? Люантаэль, Трандуил никогда не были похожи, как в этот день. И именно отчаянье сковало их единой алой нитью. Бережно руки коснулись ледяной эльфийки, и та, что молчит, ещё раз столкнулась с теплом живого мотылька. А битва продолжалась, пламя танцевало, и не чувствовал боли гордый король, лишь гнев шептал ходы, как свергнуть с шахматной доски недосягаемого нечестивого соперника. И вот уже тот упал, познав коварство скорости и хитрости эльфийской. А Люантаэль шагал вновь по призрачной тропе, он видел зелень далеких молчаливых лесов, где будет дом для милой сердцу. Налдор она, и он дитя таинственного Эрин Ласгален. И только под кроной мудрых древ он может в последний раз спеть колыбель любви, найдя прощенье у погибшей невесты. А в той степи, где сплелись в диком танце те, кто бьется за даму всем известной, что заставляет страх впускать в дом полный счастья, раздавался яростный крик толпы, что требовала уже завершенья. Но не сдавался хрусталь, хоть и должен был разбиться об камень, и не могло попасть тяжелое копье в цель, все падая от того, что все смешалось пред глазами. Соперник ловок, как ветер юрок, но всему приходит срок: и хрусталь, и камень не способны вечность соперничать друг с другом. И кто знает, чем закончился бы бой, кто погиб бы в нем, если бы возглас испуганного ребенка, пусть и орчьего, не объявил о огненных царях, правящих небом. И не достиг бы храбрый, но с избитой душой эльф до зеленных крон, если бы все внимание владык этих земель не завоевал бой… В предвкушении битвы, степные орки совсем забыли о дани, которую нужно оставить грозным ящерам, а те тут же решили отомстить. Они даже не заметили бы две одинокие фигурки, где один яростно сражался, а второй все время делал попытки, чтоб избавится от пут, да помочь королю. Но пуст был луг, где дары ждали бы драконов, а раз нет, то их они решили добыть среди этого народа. Все ринулись в рассыпную, прячась там, где, казалось, есть спасенье, но нет. И первым пал вождь Урукхан, проглоченный алым драконом. Впрочем… Трандуил уж думал, что тут и будет его конец, но он стал грозить не ему, а споткнувшемуся детенышу. Как раз тому, что спрашивал у матери, можно ли есть дивную дичь. Уж кто его знает, что тогда завоевало сердце короля, но он помог подняться бедняге и дать ему возможность сбежать от надвигающейся смерти. Но сам он не бежал, он выпрямился, гордо поднял голову, и будь на его голове корона, то никто бы не посмел усомниться, кто он. Трандуил ждал, когда раскроется пасть ящера и огонь поглотит его, а после острые зубы разорвут его тело. Однако ни алый, ни изумрудный, ни белый драконы не тронули ни его, ни Энтариона. У белоснежного на груди сиял багряным светом камень. Сильмарилл? Нет… Те отражали свел древ, а не рдяный закат. Но даже не это удивило, а то, что хозяин этой драгоценности заговорил, что было жутко видеть, учитывая длину внушающих клыков. — Кто вы? Мы никогда не видели таких, лишь мертвецов подобным вам, которое приносило нам море. — И их вы пожирали. — Вместо ответа получил отклик дракон. — Да… Кто же откажется от такого? Мы получаем дань каждый день, что приносят нам орки. Животных, но когда мы этого не получаем, мы берем это как сейчас. В день же странных мертвецов, дань не была взята. Так что это даже спасенье для таких, как они. Я повторяю вопрос. Кто вы? — Эльфы… и я их король. — Вновь взмах волос и гордый стан. Нет боязни в глазах, а вечный вызов. Такой не пойдет пред всеми на колени, а примет смерть с улыбкой на устах. — Что ж король, у тебя нет выбора, как пойти с нами, а там уж решится судьба твоего народа. Ты на наших землях, а здесь владыки мы. Те, кто не подчиняется - умирает. Как вождь этого клана, проглоченный моим алым братом. — Значит ли это, что я могу жить на этой земле со своим народом не таясь, если буду выполнять так же правила, как клан наказанный вами? — Да. Для этого ты и пойдешь с нами, чтобы мы решили, какую плату брать с вас, эльфы. Если же не примешь то, что мы решим. То умрешь мгновенно, а народ твой, который прячется подобно крысам, будет объявлен вне закона и будет найден и уничтожен, — заговорил уже с Трандуилом изумрудный дракон. — Тогда я пойду с вами… — Вернее полетишь, — захохотал алый дракон, это эльф понял по сотрясающемуся громадному телу, а звук же был подобен раскатам грома, ничем не напоминающий смех. — Что ж, полечу. И взмыли в небо огненные повелители неба, а Энтарион был в наказание оставлен на земле, чтоб принести горестную весть королеве.