Alter Ego

      Отабек опирается локтями о борт и пристально смотрит на лёд. Сейчас Юрий собирается показать ему, что вышло в итоге. Прошло несколько дней, а он всё также пышет энтузиазмом. А ведь Отабек целую ночь убил, забив на собственный сон и усталость, чтобы подогнать песню под требования друга: убрал всю первую часть, сделал вставку из той же музыки, поменял местами пару кусков и даже собирался немного замедлить концовку, но этого ему сделать не дали. Юра был уверен в себе, уверен, что справится с темпом, и пришлось подчиниться.       В этот раз всё иначе — в движениях больше нет напускной печали и тягучести, они обрывчатые, но плавные, сопровождаются не молебным выражением лица, а усмешкой. Такой Юра ему по душе. Видимо ему удалось обуздать свои чувства или же просто очень хочется показать, что он выше этого. Какими бы не были причины — итог работы Плисецкого будоражит и кровь, и сознание.       Он сравнивает снова и снова предыдущий номер, понимая, что, в целом, построение то же, только вот сама концепция изменилась. Некоторые элементы Юрий всё же изменил, оставляя только те же прыжки и вращения, только более резкие, быстрые и стремительные под стать характеру их исполнителя.       В каждом движении — превосходство. Юра будто насмехается: «Посмотри, кого ты выбрал, — бабу в мужском обличии». А потом, словно поддакивая словам песни, доказывает: «Потенциал у меня!». На фоне всей программы особенно явно читается пренебрежение, насмешка, почти что отвращение, граничащее с ненавистью — он выше всего этого! И Отабек успевает подумать о том, что любовь у Юрия выражается очень странно.       Концовка и вовсе превосходит всякие ожидания. Юра совершает последний прыжок в волчок через Бедуинский, выход, опускается на колени, откидывается назад, прогибаясь, и прижимает одну ладонь к сердцу, вторую, сжатую в кулак, устремляя вверх и выставляя средний палец. Отабек усмехается и думает: «Ты так сильно ненавидишь или любишь?», а потом понимает — ни то, ни другое: «Просто хочешь доказать, что лучший», но вслух произносит:       — Думаю, твой посыл слишком явный, — глядя на подъезжающего, запыхавшегося Плисецкого. — Судьям это не понравится.       Юра фыркает, и не понятно прислушается ли он к совету друга:       — Если уж шокировать, то по полной.       — Так что ты думаешь? — не дождавшись ответа, он забирает бутылку с водой из рук друга и жадно пьёт, не сводя при этом с него взгляда.       — Мощно, — кратко комментирует номер Алтын и хмурится сильнее обычного. — Придётся постараться, чтобы хотя бы догнать тебя.       — Ты же знаешь, — ладонь в чёрной перчатке опускается на его плечо и Юра сжимает пальцы, — я верю в тебя.       Так просто, без запинки и ни капли не замешкавшись, очень откровенное признание. Да, Отабек знает. Знает, и от этого ещё гаже. Юра верит ему, доверяет, а он…       — Я тебя не подведу.       — Только попробуй, — привычно фыркает тот. — Чтобы выложился по полной. Мы не дадим этому япошке и шанса даже на третье место, — едва ли не шипит, а Отабеку отчего-то смешно, очень-очень смешно и сил сдерживаться нет. Он начинает со смешка, громче, а потом смеётся в голос, вызывая удивлённое выражение лица у друга.       — Это типа зловещий смех, да? — вскидывает вопросительно бровь Юра, не понимая.       Но казах только отрицательно мотает головой сквозь смех, прикрывает лицо ладонью, старается унять подступающую истерику. Даже сейчас, показав такое на льду, убедив, что он  действительно лучше всех, Юрия волнует только его любовь и ревность. «К чёрту всё», — думает Отабек и с трудом, но затихает под испытывающим взглядом.       — Ты — прелесть, — вырывается против воли, раньше, чем успевает подумать.       Почти комплимент, совсем как в тот раз, когда он сказал про глаза воина. Немного слишком для друзей, но Юра отчего-то не протестует, не кричит, как стал бы при других, что он не такой, не обрастает колючками, и даже не интересуется не повредился ли его друг рассудком, а просто внимательно смотрит, чуть склонив голову набок.       — Это относится к моему выступлению, — голос тихий и вкрадчивый, — или ко мне?       — Вообще, — пожимает плечами Алтын и, не желая продолжать тему, переводит её. — Сегодня свободен?       — Для тебя? — Юра улыбается, больше ни намёка на вдумчивость. — Всегда.       И это одно простое высказывание греет душу больше, чем жаркое солнце Казахстана. Оно буквально испепеляет всё внутри. Ведь можно было не уточнять, ведь можно было вместо «всегда» добавить перед «как», и тогда смысл был бы другим, не таким интимным. Но он вовремя вспоминает, что Плисецкий считает его просто другом, пусть и лучшим, поэтому кивает. Ему не нужно ничего уточнять, и так оба знают, что встретятся и снова будут кататься по ночному Питеру. Только в этот раз их планы нарушает совсем уж неожиданный визит.

***

      Встреча должна состояться в десять вечера, как и всегда. Это время самое удобное для обоих, есть возможность и отдохнуть после тренировок, и привести себя в подобие порядка. Они всегда встречаются не сговариваясь именно в это время: Отабек подъезжает к дому, а его уже ждут — всё просто, и работает система без осечек. Но в восемь вечера, когда он только выходит из душа, на телефоне уже ожидает одно непрочитанное сообщение.       Алтын, не задумываясь, открывает его и сердце тут же ухает в самые пятки, заставляя то чёрное нечто рвануть вверх, затапливая всё тело, и прочно обосноваться в груди. «Он тут». В двух словах кроется мольба, подтекст, который понятен только двоим, сродни просьбе о помощи. Он тотчас срывается с места, одеваясь на скорую руку, также быстро выходя во двор, и вот уже мчит на всех парах по знакомому адресу. Он нужен Юре, нужен, как никогда, и точно в этом уверен.       Проклятые ступеньки кажутся бесконечными, и Отабек проклинает всё: начиная от них и неработающего лифта, вплоть до Виктора и его выкрутасов. У двери его наполняет злобой, но он заталкивает её, вместе с остальными эмоциями и чувствами, как можно глубже. Сглатывает, жмёт на звонок. Вопреки всему дверь открывает никто иной, как сама легенда фигурного катания — Никифоров собственной персоной. Он с долю секунды недоуменно смотрит на парня, но тут же лицо приобретает обычно радостное выражение, именно такое, какое бывает только при встрече старого друга.       — Алтын, и ты тут! — восклицает Виктор, но Отабек не реагирует, взглядом ищет в темноте коридора знакомую фигуру, но не находит.       — И я тут, — вместо приветствия говорит он и проходит мимо Вити внутрь.       Если тот и недоволен столь беспардонным вмешательством — его это не волнует. Сейчас важнее узнать, где Юра, как он, показать, что не одинок, что приехал и будет рядом, до последнего станет поддерживать. В гостиной горит свет и казах направляется прямиком туда.       Юрий находится сидящим на перилах того самого дивана с совсем уж кислым выражением лица. Ему не надо даже оборачиваться, чтобы понять кто пришёл. Просто больше некому, да и он сам позвал друга. Напряжение так и проглядывается в его фигуре, но сейчас Отабеку всё равно. Он просто подходит ближе, становясь за плечом и совсем тихо зовёт:       — Юр.       Ответом служит простой и краткий кивок. Виктор как раз успевает закрыть дверь и пройти следом, чтобы уместиться аккурат напротив парней. Он облокачивается о стенку, скрещивает руки на груди, и с улыбкой смотрит на фигуристов.       — Не ожидал тебя тут увидеть, Отабек. Тренируешься, да? Тоже будешь участвовать в наших соревнованиях? — в его голосе нет враждебности, но всё равно раздражает.       — Пожалуй, — уклоняется от ответа.       — А я вот только приехал, дай, думаю, нашего котёнка навещу.       — Я тебе не котёнок, — рычит Плисецкий, к сожалению, его лица не видно.       — Конечно нет, — примирительно начинает Виктор, тут же опровергая. — Котёночек.       И Юрий и правда шипит похлеще любого кота. Присутствие Отабека для него, как глоток воздуха, толчок, новые силы. Он не выдерживает и вскакивает с места.       — Какого хрена ты припёрся, а?       — Я же сказал — проведать, — почти что-то изумление.       — Проведал, а теперь вали, давай, к своему кацудону проклятому!       Виктор вздыхает, слегка прикрывая глаза ресницами, и качает головой:       — Нельзя так с гостями.       — В жопу гостей, в жопу тебя, проваливай с моей территории!       Отабек легко кладёт ладонь на плечо Юрия и тот едва заметно вздрагивает, замолкая. Эта резкая смена настроений не ускользает и от Никифорова.       — Смотрю, вы сдружились, — начинает он, обходя парней, — это хорошо, Юре нужны друзья, — становится совсем рядом с Отабеком, не сводя при этом взгляда с блондина. — С ним сложно поладить, не так ли?       — Вовсе нет, — голос Алтына спокоен, а холодом, что от него повеяло, наверняка можно было бы заморозить всю Африку.       Юра скалится, дёргает плечом, скидывая руку друга, и уходит на кухню, ничего не объясняя. Несколькими секундами спустя, оттуда доносится шум и его злое: «Да пошли все…». Нецензурщину Отабек как всегда пропускает мимо ушей, у него сейчас другая забота.       — Время уже позднее, — он как бы невзначай кидает взгляд на часы на стене.       — Согласен, — в голосе Виктора слышится усмешка, и он осторожно прижимает ладонь к спине казаха между лопаток.       Отабека переполняет целая гамма чувств, далеко не лучших, но он ни одним мускулом не выдаёт своего напряжения, только просто произносит, словно отрезав:       — Не стоит засиживаться в гостях.       — Именно, — поддакивает Никифоров. — Вот чаю попью и по домам.       Слишком жирный намёк на то, что он тут лишний, но поддаваться никто не собирается. Пока он нужен Юре — он останется. И Отабек молча следует за другом на кухню, совершенно не обращая внимания на пристальный взгляд, явно намеревающийся просверлить дырку в его затылке. Что бы не произошло — он не позволит им остаться наедине.       Юра на кухне предсказуемо пьёт чай. С неким остервенением хлебает его большими глотками из чашки и смотрит исподлобья. Злится, и это чувствуется сразу, даже больше. В отличии от него, Никифоров не церемонится: проходит в помещение, наливает себе чаю, садится напротив Юры, закинув ногу на ногу, и улыбается, — «Сука» — улыбается, а потом и вовсе выдаёт:       — Знаешь, Отабек, нам с Юрочкой надо бы поговорить.       Тот молчит, но с места не сдвигается.       — Наедине, — настаивает Виктор, его взгляд пересекается с разъярённым Юрием. Они смотрят пристально, кажется, что слишком долго, пока второй наконец не выдыхает:       — Да, надо бы, — а затем, даже не переводя взгляда на Алтына, добавляет. — В другой раз, прости, друг.

***

      Такого он не ожидал. Это как удар поддых, как с ноги в солнечное сплетение, как раскалённым железом через все внутренности. Отабек выжимает максимум на байке, а глаза застилает туман. Его прогнали, лучшего друга фактически послали ко всем чертям, а это «Прости, друг» — приговор, прозвучавший перед казнью.       Резко по тормозам. Отабек слезает с железного коня, рычит сквозь зубы и с силой ударяет по нему ногой. Байк заваливается на бок прямиком на обочину, но плевать. Голова разрывается напополам, стучит в висках и неконтролируемая ярость захлёстывает целиком, доводя до точки кипения. Он мечется из стороны в сторону. Хочется послать всё на безумно дивные три буквы. Всё и всех. Даже Юру. И дело тут не в ревности, дело в выборе.       Отабек, приехав, предложил ему долбанный выбор: остаться с Виктором, разрывая себе сердце от безответных чувств, при этом будучи одиноким, или же позволить другу быть рядом, подставить своё плечо, чтобы он не разбился о стену чужого безразличия. Плисецкий так просто отказался от него, от его помощи и поддержки, что это окончательно выбило из колеи.       «Всё равно. Плевать. По барабану. По.уй», — мысленно твердит Отабек и опускается на бордюр, закрывая голову руками, словно сжимая в тиски. Шла б она, эта программа, эти соревнования и всё к ним прилагающееся, в самые тартарары. Ярость постепенно стихает, оставляя неприятное послевкусие отчаяния и безнадёжности.       Яркий свет фар буквально вырывает его из темноты. Рядом притормаживает пикап, совсем уж не свойственный ни городу, ни стране. Алтын поднимает медленно голову, попутно отмечая зарубежный номерной знак, и слышит, сквозь шум в ушах, чей-то голос:       — Подвезти?       Непонятно зачем, но он соглашается. Водитель выходит и помогает затащить мотоцикл в кузов. Уже сидя на переднем сидении, он обращает внимание, что за рулём — женщина, примерно за тридцать, с кудрявыми, немного всклоченными волосами русого цвета, в камуфляжных штанах и фетровой рубашке. Его взгляд скользит по сухой коже рук, с проступающими пятнами, приборной панели старого типажа, и он не сразу различает вопрос, переспрашивая.       — Я говорю, байк сломался? — вроде по-русски, но с незнакомым акцентом, и он подтверждает, несмотря на ложь. — Бывает, ничего. Ты мне только покажешь куда ехать, хорошо?       В салоне играет радио — станция, которую раньше Отабек совершенно точно не слышал. Он следит за дорогой, предупреждая о поворотах, и совершенно не вслушивается, пока не начинает играть она. Нет, не так. ОНА. Едва ли не с первых же нот, становится понятно, что это то, что нужно. Казах просто подаётся немного вперёд и, даже не спрашивая, делает громче. Женщина никак не комментирует поступок, продолжая уверенно сжимать руль.       А у него внутри в этот момент настоящая буря, революция и перестройка вместе взятые. Настолько точно передающих душевное состояние строк нельзя было бы подобрать нарочно. И этот вой на луну, на своё собственное светило — то, что надо, что отражает все чувства, ведь и правда хочется выть совсем по-волчьи. Песня заканчивается фразой: «Жизнь — чудо, я увидел это в твоих глазах…», и Отабек судорожно выдыхает.       — Понравилась? — женщина переводит на мгновение взгляд с дороги, но не дожидается реакции, утверждая. — Понравилась.       — Это… — голос хрипит и Отабек прочищает горло. — Что за песня?       — Minus one «Alter ego». Не очень популярная, но вот на Кипре…       Дальше он слушает вполуха. Название эхом отдаётся во всём теле, а отзвуки песни наполняют его уверенностью и энергией. Что бы там ни было — он выйдет на этот лёд. Он выступит и докажет, что четвёртое место — далеко не предел его возможностей. Победит всех и каждого, даже Юру. Просто знает, что должен это сделать. Выступить так, как никогда прежде, и показать ему… Конец номера отчётливо прорисовывается в воображении. Да, именно так.       Пикап тормозит возле его дома, но Отабек выходит один. Не без труда, но он всё же спускает байк, захлопывает кузов и поднимает голову, чтобы поблагодарить водителя, но не успевает. Взгляды пересекаются в зеркале заднего вида: его — чёрные и почти шокированные, и её — светящиеся жёлтые.       Отабек встряхивает головой, считая, что ему показалось, просто морок, но разглядеть ничего не успевает. Машина срывается с места слишком быстро. Поэтому он решает, что это действительно плохая шутка вымотанного подсознания, и просто направляется домой. Завтра обещает быть тяжёлым, ведь теперь у него есть цель.

Я застрял на полпути между зарёй и восходом солнца. Жизнь — чудо, я увидел это в твоих глазах В огнях рампы. Я вою в лунном свете, Вою по тебе.