Я для тебя останусь светом

Утопая в уютном кресле в углу маленькой, но со вкусом обставленной приемной, Мартен не переставал спрашивать себя: когда же он умудрился так замысловато сойти с ума, что никто, в том числе и он сам, не заметил этого. То ли когда набрал номер телефона из той рекламы, то ли когда принял проклятое решение трахнуть Шипулина, то ли когда, много лет назад, сидя в шумном кафе в Мартелл-Валь-Мартелло, поднял глаза на незнакомца, неизвестно откуда взявшегося перед его столиком. Секретарша, маленькая, вертлявая девица, задорной стрижкой похожая на ощипанного воробья, не переставала болтать по телефону, одновременно с этим бодро стуча по клавишам компьютера. Интересно, а вот она вообще кто?! Человек, такой же, как он, из мышц, связок и костей, или…?! Он поежился от липкого страха, вновь охватившего его при мысли, что он находится в ситуации, где подобный дикий вопрос в принципе может прийти в голову, и в очередной раз спросил себя, какого хрена он вообще здесь делает?! Пытаясь отвлечься и убежать от тянущего чувства тревоги, он прислушался к щебету девицы, нимало не смущавшейся его присутствия. «… Да ты что?! … Подумать только! А ведь казался таким нормальным парнем!.. Мари, ты меня удивляешь! Ты же умная девочка! Ну кто дает на первом свидании?!.. О господиии… Да ладно?!.. Вот ты дура, дорогуша! … Ой, не-не-не, и не проси!..». Он усмехнулся. Все-таки человек. Стандартный, не обремененный излишним интеллектом и проблемами человек. И видит бог, как же он сейчас ей завидовал! Секретарша вдруг, словно отвечая на его внимание, мило улыбнулась и пропела: — Месье Фуркад, мистер Эдвил сообщает, что он готов вас принять. Пройдите, пожалуйста, вот в этот зал, он подойдет к вам буквально через пару минут. Мартен встал и на плохо гнущихся ногах направился к указанной двери. Кажется, только в эту минуту на него полностью свалилось осознание полной нереальности происходящего. Ведь никакого приказа от шефа девице не поступало. «Господи, что же я творю?!» — забилось в его мозгу. Забилось и тут же умерло от полного бессилия, когда Мартен открыл дверь и замер на пороге. И понял, что вошел в зал такого памятного маленького, но очень популярного среди местной молодежи кафе в Мартелл-Валь-Мартелло. Страх, паника, шок сменяли друг друга словно в калейдоскопе до тех пор, пока вдруг не выпал осколок злобной решительности. «Ладно, — вдруг с ожесточением подумал он и решительно направился к столику возле окна с ажурными занавесками, — играть так играть. Я знал, куда и зачем иду, так что эти их глупые шуточки с театральными эффектами, конечно, производят впечатление поначалу, но при ближайшем рассмотрении кажутся таким дерьмом!» Он с размаху опустился на стул и приготовился напряженно ждать, но долгого ожидания не получилось. Возникшая словно из ниоткуда сухая длинная фигура бесшумно опустилась на стул напротив, и Мартен против воли вздрогнул. Ни капли не изменился, конечно же — ну да, а ты ждал, что он постареет?! Все такой же: чопорный, сухощавый клерк. Которому так страшно смотреть в глаза. Том первым прервал повисшее молчание, бросая недовольные взгляды по сторонам. — Подумать только, ну и обстановка! Наверно, мне стоит принести тебе свои извинения, Мартен. Что-то подсказывает мне, что ты не особо рад здесь находиться, — он позволил себе небольшой смешок. — Ох уж мне эта Маргарита и ее шуточки! Пора бы уже привыкнуть, но эта девчонка каждый раз умудряется меня удивить, причем как в плохом, так и в хорошем смысле. Никогда не знаешь, чего от нее ожидать! Знаешь, давно бы уже уволил хулиганку, но ты не представляешь, как в наше время трудно найти хорошую секретаршу. До нее у меня работало много девочек, но все они были либо ленивы, либо тупы как пробки, либо слишком наглы. И только Марго всегда все помнит, всегда готова работать и при этом не мнит себя главнее меня. Ну, а что касается ее любви к театральным эффектам… У всех у нас есть свои маленькие слабости, прости ее. «Стандартный человек, — мимоходом подумал Мартен. — Ну да. Со стандартными человеческими слабостями». На него вдруг невольно накатил приступ истерического смеха. Он много чего ожидал от своей жизни, но такого предвидеть не мог однозначно. Сидеть рядом с воплощением зла и слушать о его кадровых проблемах — это вам не пыль с пряников сдувать. Это, знаете ли, честь, дарованная лишь избранным!  — Конечно, а как ты думал? — резко оборвал свои причитания Том, вновь, как и тогда, отвечая на невысказанные мысли. — Был бы ты заурядностью, мой мальчик, ты бы сейчас не здесь сидел, а где-нибудь в утробе грязного душного города в своей маленькой квартирке, долг за которую отнимает две трети дохода, ругался с жирной женой, которой вечно не хватает денег на новое тряпье, и орал на визжащего невоспитанного ребенка, которого мать настраивает против тебя. Мартен против воли представил себе описанную квартиру и с непонятным опустошением подумал, что неизвестно, что лучше. — Что за депрессивные мысли, Мартен? — нахмурился Том. — Ты не имеешь права так думать! Тебе слишком много дано, и ты не вправе разбазаривать себя, даже думать так — это преступление. Я уж молчу про то, что впадать в депрессию по поводу того, что тебе дали от ворот поворот — это в лучшем случае смешно, а в худшем — просто постыдно. Фуркада охватила злость, совершенно вытеснившая остатки скованности и сверхъестественного ужаса: в конце концов, что о себе возомнил этот старый хрыч?! Он пришел сюда не за тем, чтобы ему сопли вытирали и читали лекции на тему, как себя вести. Он взрослый человек, и он пришел, как равный. Да, ему нужна помощь, и он готов за нее заплатить, но никак не выслушивать душеспасительные беседы. Не говоря уж про то, что слово «душеспасительные» в контексте всего происходящего само по себе звучало в высшей степени двусмысленно. — Хватит, Том, — не сдержался он. — В советах я перестал нуждаться очень и очень давно. Ты знаешь, зачем я пришел, так давай перейдем к делу. — Как скажешь, — не разжимая губ, сухо улыбнулся Том. — Итак. Тебе нужен Антон Шипулин. Допустим. А что с этого буду иметь я? Вот оно. То, чего он ждал и о чем боялся даже думать с того момента, как набрал этот проклятый номер. Что он попросит взамен? В тот раз, в Италии все обошлось ему практически даром, но тогда Том сам предлагал ему помощь, и в его интересах было сделать Мартену наиболее выгодное предложение. Теперь же он был в роли просящего, и моральное преимущество было не на его стороне. Но если в тот раз все прошло хорошо, можно же надеяться, что и сейчас все будет так же? Тем более, был у него один, хоть и слабенький, но аргумент в свою пользу, который он не преминул тут же выложить. — Вообще-то вся эта ситуация — твой косяк, Том. — О?! — тот заинтересованно поднял брови. — Ты обещал, что я буду иметь все, — все! — что хочу, и ты не выполнил своего обещания! Я не имею того, что в данный момент мне необходимо, а значит, ты должен исправить свою ошибку. Мартен уже не мог остановиться, хотя и понимал, что его несет совсем не в ту сторону. Ну разве не дико обвинять его оппонента, что тот не выполнил свою часть договора?! А разве вообще весь сегодняшний день не одна большая дикость? Осталось только для логического завершения пойти в суд с заявлением, что некая мистическая сущность, именующая себя Томом, не хочет выполнять свои обещания. Да-да, Ваша честь, совсем не хочет, негодяй! А ведь у меня и документ есть — вот он, на бумажке, ручкой подписанный, все, как положено! — Осмеливаешься обвинять меня в нарушении договора? — саркастично усмехнулся Том. — Мальчик мой, я действительно рад, что не ошибся в тебе тогда! Ну что ж… Если, по твоим словам, все, как положено, то и я, в свою очередь, позволю себе утверждать, что наш контракт выполняется «от» и «до». А если ты тем не менее сомневаешься в моих словах, то искренне советую прочесть его еще раз и более внимательно. Он достал кожаную папку из портфеля, быстро перелистал кипу листов и вытащил один из них, который и передал Мартену. — Да что я там не видел? — вспылил Мартен, но под немигающим взглядом Тома сдался и нехотя взял тонкий листочек в руки, раздраженно скользя взглядом по абзацам сухих канцелярских формулировок. — Пункт 6, — охотно подсказал Том. Он зло перевернул документ в поисках нужной цифры, нашел, торопливо пробежался по маленькому пункту из пяти-шести строчек. И замер. Медленно, будто запоминая каждое слово, прочитал еще раз, словно не в состоянии поверить в прочитанное. И через силу поднял на Тома вмиг омертвевшие глаза… … Боюсь, не вижу здесь достойных претендентов. Разве что вот тот парень. — Который? — он не смог удержаться и уставился туда, куда смотрел Том, но увидел лишь спину высокого русоволосого парня, стоявшего у входа и разговаривавшего по телефону. Фигура показалась ему смутно знакомой, но, почувствовав, как неожиданно накатывает чувство опасности, он поспешил отвернуться. — Кто это? Почему именно он? — Он мог бы стать твоим другом. Очень хорошим другом, Мартен, — Том остановился и продолжил с заговорщической улыбкой, — или даже больше, чем другом, не так ли?.. — Какие претензии, Мартен? — обворожительно улыбнулся Том. Он сидел, уткнувшись невидящим взглядом в стол и рассеянно сжимая в руках чашку кофе, который по приказу шефа принесла бойкая Маргарита. — Сейчас ты должен начать возмущаться на тему того, что я якобы тебя обманул. Давай пройдем этот малоприятный этап быстрее и перейдем к конструктивному разговору. Мартен поднял на него тяжелый взгляд. — А разве это не так? Не обманул?! Том тяжело вздохнул, всем своим видом давая понять, как он устал объяснять прописные истины. — В чем, Мартен? Я сразу же сказал, что заберу того, кто мог бы сыграть некую роль в твоей жизни. Сказал? — Сказал, — процедил Мартен. — Более того, я конкретизировал, что с этим парнем ты мог завязать отношения. Было такое? Мартен закусил губу, уставившись в стол и предпочитая не отвечать на риторический вопрос. — Да я даже предлагал тебе узнать его имя, помнишь? … — Не хочешь узнать его имя? — почему-то тихо поинтересовался его искуситель. Мартен усилием воли подавил вспыхнувшее было мучительное желание и медленно покачал головой. Нет. Не надо. Вот теперь уже точно не надо… — Ты сам не захотел. А ведь если бы ты тогда не сглупил, то сейчас, зная, что у вас нет шансов, ты бы к нему и близко не подошел. Но ты струсил и предпочел спрятаться в уютном неведении. Так в какой же момент я тебя обманул, Мартен?! Сказать на это было нечего. Да, сам. Все сам. Сам повелся на посулы и обещания, сам зажмурил глаза и заткнул уши. Кого теперь в этом винить? Но и сдаться он не мог. Он резко поднял глаза, с отчаянием смертника глядя на Тома. — Послушай, да, я — идиот. И да, я сам на это пошел, так что, конечно, все мои отговорки, что я и предположить не мог, идут лесом. Я это прекрасно понимаю и не прошу сжалиться. Но, в конце концов, я и не собирался просить милости, а шел заключать сделку. Ты — мне, я — тебе. Это же твой собственный договор, ты можешь все переиграть, а я взамен сделаю все, что попросишь. — Так-таки все? — насмешливо прищурился Том. — На 37 место в тотале текущего сезона согласишься? Ответом ему было смятенное молчание. Мартен, конечно, был готов на все, вот только границы этого «все» он предпочитал определять сам. И уж 37 место в тотале в них явно не входило. — Ах, Мартен, Мартен, — дребезжащим смехом рассмеялся Том. — Неужели прекрасная задница русского медвежонка не стоит такой малости?! Какой ты неромантичный, однако! Мне даже жаль, что Антон не узнает, как мало ты его ценишь. Он резко оборвал смех, и каким-то звериным чутьем Мартен осознал, что начинается самое серьезное, то, ради чего он сюда и пришел. — Хватит тратить время попусту. Давай поговорим серьезно. Мы практически никогда не меняем условия заключенного договора, поскольку это чревато очень непредсказуемыми последствиями для всех сторон взаимоотношений. Не буду вдаваться в технические тонкости устройства нашей системы, но если в общих чертах, это в немалой степени подрывает ее фундаментальные основы. Поэтому, ты должен понимать, что на подобный шаг я могу пойти в самых крайних случаях. Убеди меня, что это и есть тот самый случай. Мартен тяжело вздохнул и запрокинул голову, буравя взглядом потолок. Убедить?! Как?! Вовсе это не такой экстраординарный случай, просто очередная прихоть баловня судьбы, не так ли?! Ведь не расскажешь, как все внутри замирает, стоит лишь оказаться в одном помещении, как начинают биться в истерике мишени перед глазами, если выпадает лежать на соседних ковриках, как достали эти ненавистные сны, в которых Антон смотрит на него с развратной улыбкой, подмигивает, а потом медленно начинает расстегивать рубашку… Внимательно наблюдавший за ним Том, видимо, решил прекратить его терзания:  — Ты — моя ошибка, Мартен. Вот зачем я тогда на тебя повелся? Совсем нюх потерял: ведь и не приобрел по сути ничего взамен, а теперь чувствую себя едва ли не виноватым. Старею, кажется. Теряю квалификацию. Он побарабанил пальцами по столу и помолчал с задумчивым видом. — Хорошо. Не знаю почему, но мне хочется тебе помочь. Мартен медленно перевел на него взгляд, боясь поверить в забрезжившую надежду. — Возможно, есть некая вероятность отыграть назад наш контракт, но, сам понимаешь, это очень нелегко. И совершенно точно, что не в полной мере. — Что значит не в полной мере? — настороженно спросил Мартен. — Только не говори, что укокошишь Антона и отдашь мне его половину. Левую там, или правую. — О, а у тебя еще есть силы шутить? — одобрительно протянул Том. — Отлично! Ты однозначно становишься моим любимцем, даже жаль, что не могу полностью тебя удовлетворить. «Зато Антон может. Если будет не половинчатый», — мстительно подумал Мартен, даже не боясь того, что Тому все станет известно. — Мои аплодисменты, месье Фуркад! — Том изобразил восхищение на лице. — Ты определенно украшение моей коллекции! Мартен аж поежился от столь неоднозначного комплимента, вмиг ощутив себя бабочкой, наколотой на булавку и еще пытающейся трепыхаться, но не понимающей, что ее полет на этом закончен. Том продолжил: — Вот только, боюсь, Антон действительно станет половинчатым, — и увидев ужас, плеснувшийся в глазах француза, поспешил его успокоить, — не в прямом смысле, разумеется. Как ты думаешь, я отличаюсь дикой кровожадностью? Мартен помешкал немного и отрицательно кивнул головой. О нет, рвать ноги и пить кровь, жадно чавкая, эта сволочь не будет, он измывается иначе, но вряд ли менее эффективно. — Я могу отдать в твое полное распоряжение тело. Но душу не могу. — Что это значит? — ошарашенно спросил Мартен. Звучало жутко, если честно. — Да ничего такого пугающего, на самом деле, — отмахнулся, как от надоедливой мухи, Том. — Просто стандартная формулировка. Означает, что ты сможешь делать с ним все — абсолютно все! — что пожелаешь, а я знаю, что пожелаешь ты очень многое, — подмигнул он. — Он будет совершенно не против, будет с удовольствием выполнять любые твои приказы и пожелания. Кроме одного: полюбить тебя по-настоящему он не сможет. Мартен от неожиданности даже рассмеялся. — Что?! Полюбить?! О чем ты, Том?! Какая вообще к чертовой матери любовь? — Не сквернословь, — сурово одернул его тот. — Обычная любовь, человеческая, какая же еще. Ты хоть знаешь, что это такое? — Тебе на эту тему надо с Эмилем пообщаться, — посоветовал француз, чувствуя, что все оборачивается гораздо лучше, чем он мог надеяться, и поэтому к нему быстро возвращается хорошее настроение. — Он будет очень рад поговорить о любви. Последнее слово он произнес подчеркнуто издевательски, чтобы не оставалось никаких иллюзий на тему того, что он думает об этом. — То есть ты согласен? — уточнил Том. — Ты еще спрашиваешь?! — Уверен? — ехидно переспросил Том.- Не придешь через годик вновь жаловаться, что я тебя обманул? — Не бойся. Теперь уж точно не приду! — Хорошо. Марго, — негромко позвал он, и юркая девица вмиг выросла перед столиком. — Распечатай файл «Дополнение» из папки «Мартен Фуркад» в двух копиях и принеси нам для подписания. — Минуточку, — Марго исчезла так же быстро, как и появилась. «Ага, — мстительно подумал Мартен, — как убедительно втирал, что ничего изменить невозможно, устои подрываются и все такое. А сам при этом заранее дополнение подготовил». Том либо не услышал это, пожалуй, чересчур наглое замечание, либо предпочел сделать вид, что не услышал. Вновь появившаяся Марго с милой улыбкой положила перед Мартеном документы и застыла рядом недвижной статуей. Мартен взял в руки предложенную ему ручку, покрутил ее в нерешительности и спросил: — И когда же ты исполнишь вот это? Скрипучий смех Тома рассыпался по комнате осколками. — Что, настолько невмоготу? Не беспокойся, скоро, очень скоро. Кстати, передавай привет Антону, я ему там небольшой сюрприз в виде золотых медалек приготовил. Этакий свадебный подарок. Мартен кивнул, то ли своему визави, то ли собственным мыслям и, более не задерживаясь, поставил свой росчерк. Раньше Мартен никогда не замечал за собой зависимости спортивных результатов от эмоционального состояния. Выходя на старт, он всегда мог отключиться от любых неудач и неприятностей в иных сферах своей жизни. Словно кто-то невидимый нажимал в его мозгу кнопку Reset и полностью очищал оперативку для наиболее оптимального выполнения первоочередной задачи, выкидывая все неактуальные файлы. Но Антон Шипулин, судя по всему, был сродни компьютерному вирусу. Он захватывал внутри системы «Фуркад» все больше и больше жизненного пространства, копировал, удалял, перемещал файлы по своему желанию, и самое неприятное — намертво поломал волшебную кнопочку Reset. Оберхоф, традиционно первый постпраздничный этап, обернулся для текущего лидера зачета полным крахом. В спринте и пасьюте он был сам не свой, а посему стал четырнадцатым и шестнадцатым соответственно. На недоуменные вопросы, сыпавшиеся со всех сторон, он вымученно отшучивался про слишком хорошее празднование и улыбался так жутко, что любопытные предпочитали заткнуться и убраться подобру-поздорову. Оставаясь в одиночестве, Мартен стискивал зубы и цедил замысловатые французские ругательства. Врать другим было легко, врать себе — невозможно. Все пошло наперекосяк по вине одного сволочного русского. Даже стоя в стартовом коридоре, месте, раньше бывшим для него средоточием концентрации, отрезающим его от всего остального мира, он теперь словно находился в каком-то липком тумане, облепляющем лицо, забивающем ноздри, опутывающим, обессиливающим руки и ноги. Он никак не мог отрешиться от реальности. Весьма незавидной реальности, надо признать. Организм человека — крайне сложная система, требующая слаженной работы всех его частей. Выходит из строя одна, и с радостными криками несутся за ней все остальные. Как прикажете ногам вспахивать снег с привычной интенсивностью, рукам — нажимать на курок с выверенной точностью, глазам — выцеливать центр мишени, если все, на что способен мозг в данный момент, — отслеживать, где и когда мелькнет силуэт в российской экипировке. Мартен бесился, мысленно орал на себя, называя тупым идиотом, готов был в сердцах сломать лыжи и покорежить винтовку, но ничего не помогало. И вот тогда-то, вернувшись после пасьюта в свой номер и вдоволь выместив свою ярость на всем, чему не повезло попасть ему под руки, он резко выдохнул, подобрал телефон, чудом уцелевший при броске в угол, и набрал номер, напечатанный в злополучном журнале. Вернувшись из… А откуда собственно? Сорвался-то он в тот вечер во Франкфурт, указанный в контактных данных агентства, а вернулся хорошо, если не из Италии. Хмыкнув, он со смутным беспокойством подумал, что вся эта сюрреалистичная ситуация его уже абсолютно не смущает и воспринимается как должное. И неизвестно, хорошо это или плохо. Что ж, теперь он сделал все, что было в его силах, и даже больше. Теперь очередь за Антоном. И за Томом. Долгое отсутствие и нервотрепка дали о себе знать. Он почувствовал, что на его аппетите вся эта фантасмагория никак не отразилась. Проголодавшись, он порылся в номере и с раздражением убедился, что ничего съестного нет. Не иначе опять Симон потрудился. Логичная идея спуститься в ресторан наткнулась на циферблат, однозначно указывающий на то, что он скорее всего уже закрыт. А если и нет, то нормально, не торопясь, поесть он уже все равно не успеет. Впрочем немного поколебавшись, он все же решил попытать удачи и почти бегом спустился вниз. Ему повезло, зал был еще открыт, но уже почти полностью пуст. Это было не удивительно даже без учета позднего времени: многие сборные уже отправились в Рупольдинг на следующий этап. Он быстренько сделал заказ и расслабленно откинулся на спинку стула, как вдруг его сердце на секунду сбилось с темпа, а затем понеслось вскачь, словно торопясь на финиш за золотой медалью. За столиком в углу, доселе скрытый от него большой пальмой в кадке, сидел еще один спортсмен и в упор смотрел прямо на него. «Не может быть, — пронеслось в взбудораженном сознании. — Не бывает таких совпадений». «А это и не совпадение, — ехидно возразил кто-то чужой. — Это Том». Всеми силами желая казаться как можно более спокойным и не заботящимся ни о чем, кроме пустого желудка, Мартен холодно приветствовал Антона кивком и принялся за еду. Мысленно скривившись, он подумал, что есть горькая ирония в том, что еще несколько дней назад он прикладывал титанические усилия, чтобы просто встретиться, а теперь… А теперь он просто не знал, как на это реагировать, и поэтому счел за лучшее углубиться в еду, якобы не обращая внимания ни на что вокруг. Антон по прежнему смотрел на него с непонятным выражением на лице. И в тот миг, когда Мартен уже собирался удалиться с независимым видом, Шипулин все-таки встал из-за стола, неторопливо приблизился и, не спрашивая, уселся на стул. — Чем обязан? — наконец прервал Мартен повисшую паузу, неспешно отпивая из бокала и бросив на Антона скучающий взгляд.  — А я думал, ты будешь мне рад, — язвительно хохотнул Антон, но ухо Мартена явственно уловило тщетно скрываемые за этой язвительностью нотки растерянности и волнения.  — С чего бы это? — сухо спросил он, изо всех сил пытаясь выдержать эту маску отстраненно-холодной вежливости и не дать выхода злобному возбуждению, что поднималось лавиной откуда-то изнутри. Что, неприятно, дорогой?! А ты думал, стоит тебе подойти, и я разрыдаюсь от счастья? Думал, я теперь вечно буду перед тобой унижаться и тешить твое самолюбие? Нет, милый, теперь твоя очередь влезать в шкуру побитой собаки. Вот и посмотрим, насколько ты хорошо справишься с заданием дядюшки Тома. Антон проигнорировал вопрос. — Как тебе живется в роли проигравшего? — Сдается мне, я и тебя на пьедестале не видел. И даже на подступах к нему. Или нет? Тогда извини, невнимательно смотрел, наверно, отвлекся на что-то очень интересное. Он быстро расправился с остатками скудного ужина и встал из-за стола. — Извини, вынужден откланяться, завтра рано вставать. Не ожидая ответа, он ровным пружинящим шагом направился к двери, всей кожей чувствуя буравящий его взгляд и думая, как же жаль, что они не в казино и нельзя сделать ставку на то, что Антон его все-таки окрикнет. Такую сумму мог бы выиграть! Впрочем, тот держался долго: окрик настиг Мартена уже на пороге. Он едва успел стереть с лица торжествующую улыбку и натянуть выражение легкой раздосадованности прежде, чем обернуться. — Что-то еще? — максимально сухо осведомился он. — Я… — замялся Антон, который, оказывается, успел подойти совсем близко. — Да, собственно, ничего. Мартен запоздало понял, что вот подпускать его так близко все-таки не стоило. Если он по-прежнему намеревался выместить на Антоне всю свою обиду и отчаяние, терзавшие его столько времени, то следовало держаться от него как можно дальше. Он, в общем, даже не удивился, вмиг почувствовав, как задрожали натянутыми струнами нервы и как знакомый жар разлился по венам, стоило лишь ему оказаться на расстоянии вытянутой руки. Как же странно было после всего видеть его таким: растерянным, сбитым с толку, явно не понимающим, что с ним происходит. И таким до ужасающего доступным. — Слушай, — внезапно оживился Антон, — а может, в Рупольдинге устроим еще раз такую совместную тренировку? Признаться, это было впечатляюще. Ели, мелькающие по сторонам… Ветер, бьющий в лицо… Синяя фигура, мчащаяся впереди и упрямо не дающаяся в руки… «Предлагаю проигравшему выполнить любое желание победителя». Мартен с мрачной тоской подумал, как же просто и беззаботно все начиналось, когда он еще ничего не знал. И как все хорошо могло бы быть и дальше, если бы тогда, вечность назад, он не поставил свою подпись в одном проклятом документе. — Посмотрим, — в конце концов пожал он плечами, и не сказав больше ни слова, быстро вышел. Впервые за много-много дней в эту ночь его не мучали никакие сны. Глядя на протоколы Рупольдинга, Мартену очень хотелось изумленно почесать в затылке. Вот эти 19 и 28 места Антона Том назвал золотыми медальками?! Мартен очень сильно подозревал, что у того большие проблемы с чувством юмора. Или же он по старости лет просто попутал, и золотые медальки, вроде как обещанные Антону, сверкали на шее самого Мартена. Да, он окончательно убедился, что теперь является зависимым от своих эмоций и настроения. Как только он понял, что эпопея «Поймай Антона» вот-вот будет успешно завершена, то его результаты сразу стали таковыми, каким им и полагалось быть. Две гонки — два золота. Великолепный результат, воскликнет посторонний. Обычный результат, возразит Мартен. И все бы хорошо, и почивать бы ему на лаврах, упиваясь своей непобедимостью и ехидно ожидая, когда же Антон приползет на коленях, вымаливая милости, но, видимо, все же что-то поломалось в ранее безотказно работавшей системе. Мартен никогда бы не признался даже самому себе, но он чувствовал, что, кажется, окончательно спятил, потому что начал переживать за Антона. Мысли о том, как он, наверняка, в полном одиночестве, вновь и вновь грызет себя за провалы, не давали в полной мере насладиться торжеством. Признаваться себе в том, что стал ничтожной тряпкой, не хотелось, а потому Мартен с готовностью ухватился за любезно предоставленную подсознанием подсказку, и таки набрал номер Антона, уверяя себя, что делает это исключительно из эгоистических побуждений. Он был уверен, что Антон не ответит. Лично он бы, к примеру, в такой ситуации отключил телефон и вышвырнул в унитаз, чтобы никто не смел лезть со своими лицемерными утешениями. Но Антон ответил уже после второго гудка. И Мартен почувствовал, как вмиг ледяной коркой покрылось все в груди при звуках отчаяния, которыми был пропитан голос Антона. — Как ты? — Мартен сам удивился, сколько волнения и неподдельного переживания прозвучало в его голосе. — Лучше всех, — хриплым каркающим смехом рассмеялся Антон. — Разве не заметно? — Не пойму, чего ты так убиваешься, в конце концов, — рассудительно заметил Мартен. — Ну подумаешь, завалил этап, с кем не бывает. Даже я в Оберхофе в этом плане звездил, если ты забыл.  — Ты не понимаешь, — раздраженно перебил Антон. — Я же был главной звездой по юниорам! Мне же равных не было! На меня такие надежды возлагали, а я… Меня в эстафету Ванкувера поставили вопреки всему, Кольку Круглова из-за этого вышвырнули. Потому что были уверены, что я смогу. А я просто сдох на трассе, понимаешь, я просто не смог нихрена! Из-за меня золото упустили, и слава Богу и Женьке Устюгову, что бронзу кое-как взяли. Знаешь, сколько раз меня из каждого утюга этой бронзой попрекнули, типа всех подвел и не имею на нее никакого морального права?! Я до сих пор ее как убрал, так и не доставал ни разу. Потому что, и правда, не заслужил ее ни черта. И вот с тех пор я так хочу всем доказать, что это уже в прошлом, что я уже не тот сопляк и могу выигрывать! А нихрена не получается. Порой думаешь, что уже вот-вот, совсем рядом, только руку протяни, только один шаг сделай…! А опять 28 место… Мартен слушал эту неожиданную исповедь, почти не дыша и прижав трубку к уху так, что затекли стиснутые пальцы, слушал и не мог сказать в ответ ни слова от горького изумления. За какие-то десять минут он узнал об Антоне больше, чем за почти два месяца их довольно плотного общения. Да что он вообще знал о нем?! Отличная фигура, симпатичная мордашка, красивая задница и офигенные губы? А то, что внутри этой привлекательной картинки скрыт живой человек, думающий, чувствующий и, оказывается, страдающий, ему как-то и в голову не приходило. — Слушай, — произнес он, поддавшись вдруг неожиданному порыву, — помнишь, ты предлагал вместе покататься? Антон уже явно сожалел о своей отчаянной откровенности, поэтому на прогулке был сдержан и немногословен. Мартен его ни о чем не расспрашивал. Если он хоть что-то понимал в людях, Антон сейчас корчился от внутреннего стыда за то, что так раскрылся перед ним, а усугублять его терзания ему отныне почему-то совершенно не хотелось. Не хотелось и устраивать гонку, не было для этого соответствующего настроения. Поэтому они просто неспешно катились рядышком по неширокой трассе, бойко петляющей между деревьями. «Как же хорошо! — неожиданно для самого себя подумал Мартен. — Господи, как же хорошо и спокойно!» И в следующую же секунду, видимо, решив, что спокойствия уже многовато, на трассу прямо перед его носом, откуда ни возьмись, выскочил белый заяц, ошалев от встречи, дико заверещал и шарахнулся в кусты на противоположной стороне. Рефлексы Мартена пытались сделать все возможное, и он каким-то чудом успел затормозить, но вот времени погасить инерцию уже не хватило. Он кубарем полетел в снег, по пути зацепив кончик лыжи Антона. В следующее мгновение Антон, не успев среагировать, повалился прямо на него, впечатывая его в сугроб. Перед глазами Мартена, заслоняя собой весь мир, вдруг близко-близко оказались глаза Антона. Цвета осеннего неба — вновь всплыло в его уме. И послав нахрен все свои убеждения и обиды, путаясь в лыжах и утопая в пушистом снегу, он резко опрокинул Антона на спину, навалился сверху и, словно приговоренный к смерти, впился в его губы. Это был не первый их поцелуй. И в то же время первый. Ибо все было совершенно иначе. Потому что Антон, мать его, даже и не думал сопротивляться и сразу же, с первого мгновения, подался ему навстречу, пытаясь прижаться еще сильнее. «А кто вообще кого целует?» — мелькнула мысль в сознании Мартена и тут же исчезла, смытая неудержимой лавиной чувств. Горячие губы, мурашки, пронизывающие все тело сотнями электрических разрядов, ледяной снег, набившийся за шиворот, руки, пытающиеся то ли оттолкнуть его, то ли притянуть еще ближе, распростертое, вожделенное тело под ним, звезды перед глазами и звезды в его глазах… Это было уже чересчур. — Поехали ко мне, — хрипло прошептал он, заставив себя оторваться от него и тяжело дыша, — прямо сейчас, слышишь? Тот медленно помотал головой, переводя дыхание и слабо усмехнулся. — Не торопись, ты же не в гонке. — Да сколько можно?! — рассвирепел Мартен, вдавливая его в снег всей своей массой. — Хватит валять дурака, Антон! Я тебя хочу! И ты меня хочешь, кстати, — процедил он с торжествующей улыбкой Антон густо покраснел, но отпираться не стал. Какой смысл, если твое собственное тело выдало тебя с потрохами? — Давай не сегодня, хорошо? — как-то почти беспомощно попросил он. Таким Мартен его не то что никогда не видел, даже и представить себе не мог. Слишком он привык к непреклонному, суровому и ледяному Антону. Этот Шипулин, растерянный, проигравший, сдавшийся на милость победителя, рвал ему все шаблоны. Да он же попросту боится, вдруг озарило Мартена, у него же, наверно, и не было никого! — Ладно, — сдался он и нехотя встал. И даже протянул руку, чтобы помочь подняться. Вот только дожидаться не стал: бросил криво «Пока» и, не оглядываясь, рванул со всей мочи вперед. Давно пора было спать, но Мартен уже отбросил все бесплодные попытки, поняв, что отключиться не удастся. Да и какой может быть сон, если стоит закрыть глаза, и вновь оказываешься в удивительно теплом и ласковом немецком сугробе… И он точно знал, что парой этажей ниже, в одном из номеров, занимаемых российской сборной, сейчас творится то же самое. Отныне он в этом был уверен. Когда в дверь негромко постучали, он не задумывался, кто это. Стоя у двери, Антон смотрел на него смятенным взглядом, непроизвольно закусив губу от волнения. Он явно больше всего на свете сейчас мечтал оказаться на обратной стороне Земли, но стоял здесь, под дверью его номера. Пришел. Потому что не мог не прийти. «Наконец-то… Господи, наконец-то…» — полыхнуло молнией в сознании Мартена. Это была последняя сознательная мысль в эту ночь. Практически втащив его в номер и прижав к двери, он вновь жадно приник к его губам. Поцелуй был жестким, если не сказать — жестоким. Мартен вложил в него всю свою досаду, все свое нетерпение, все свое неутоленное желание и все обещания на эту ночь. Почти силой он заставил его приоткрыть рот и ворвался внутрь своим языком, завоевывая, подчиняя, утверждая свое господство и теряя остатки самообладания от того, что Антон и не думает противиться. Оставалось лишь схватить его за руку, поволочь за собой и швырнуть на кровать. Все нормы, правила, сочувствие исчезли. Осталась древняя как мир картина — хищник и его добыча. И хищник собирался сделать все, что можно, чтобы насладиться добычей в полной мере. Сорвать одежду с него и себя было делом минуты. Антон, не отрывая от него лихорадочно блестевших глаз, не помогал, но и не мешал. Лишь по его отчаянно зардевшимся щекам было видно, насколько смущенно он себя чувствует. Но Мартена такая малость уж точно не могла бы остановить. Он опрокинул его навзничь и замер на миг, любуясь впервые открывшимся ему зрелищем. Антон с его идеальной фигурой, стройными крепкими ногами, точеными мышцами и бледной гладкой кожей был прекрасен. Дальше терпеть было выше его сил, да что там его — выше сил человеческих! Он набросился на него с жадными ласками, целуя, кусая, вылизывая, клеймя каждый участок его тела. Губы, лицо, шея, грудь… Он уже и сам не разбирал, что в данный момент находится под его ненасытными губами и руками. Ибо всего было мало, отчаянно мало… Тем приятнее было видеть, что все его действия находят вполне определенный отклик. Частое и сбившееся дыхание Антона служило усладой для его ушей и дополнительным, пусть и совершенно не нужным, раздражителем для члена. Стояло так, как не бывало с гормональных бурь юности. Но каждый новый стон Антона, который тот судорожно пытался подавить, заставлял член подрагивать от невыносимой пытки и желать большего. Все… Больше ждать он не мог. Вновь вернувшись к его истерзанным губам и запустив жадные руки во взмокшие светлые волосы, он коленом раздвинул его ноги, легко преодолевая слабое инстинктивное сопротивление. — Боишься? — еле слышно прошептал он ему. Антон, нервно сглотнув, отрицательно мотнул головой. — Врешь. Боишься, — настаивал Мартен. И сам не узнавая себя, словно со стороны услышал свой голос: — Не бойся. Я буду нежным. Лежа на влажной, скрутившейся в бесформенный комок простыне, поправлять которую не было ни желания, ни сил, Мартен без всяких угрызений совести думал, что соврал. Нежности не получилось. А ведь он на самом деле хотел сделать все как можно безболезненнее для Антона. Но стоило ему попытаться войти и ощутить, как жарко и мучительно стискивает его вмиг напрягшееся тело, как вконец перегорели даже те предохранители, что еще кое-как функционировали до сих пор. Уже не обращая внимания на стоны Антона, в которых теперь боли было явно больше, чем удовольствия, он усилил натиск. Видимо, в какой-то момент он все-таки перешел грань, и Антон со сдавленным вскриком попытался его оттолкнуть. В обычной жизни они были примерно равны по силе, но сейчас взвинченного страстью и желанием Мартена было не остановить. Он легко перехватил его руки и плотно прижал их к кровати. Ощущение, что недоступный недотрога Антон сейчас полностью в его власти, было чем-то запредельным. Он продолжил толкаться все сильнее и настойчивее, пока, наконец, не понял, что вошел полностью. Неожиданно нахлынувшее чувство вины на миг прояснило разум. Антон лежал, зажмурив глаза и стиснув кулаки так, что костяшки на пальцах могли поспорить своей белизной с гостиничной простыней. — Все, все, — прошептал он ему, мелко дрожа и еле удерживая себя неподвижно. — Все, теперь уже не будет так больно, слышишь? Слышишь, Антон? Тот кивнул, не открывая глаз и беспрерывно облизывая пересохшие губы. Но, главное, уже не сопротивлялся, и Мартен, покрывая его лицо поцелуями и будучи не в силах больше выносить эту смертельную задержку, толкнулся аккуратно раз, другой, понял, что Антон пытается расслабиться, и сорвался на резкий темп. Каждое движение было сродни прибою океана. Всемогущего и бесконечного. Удару волны, за которым следует отлив. Который, в свою очередь, ведет к новому приливу, еще более высокому и яростному, и так до прекрасной и пугающей бесконечности. Во времени и пространстве. Ибо так было, есть и будет… — Открой глаза, — прохрипел Мартен. — Открой глаза, Антон. Тот подчинился и медленно приподнял веки. И Мартен понял, что ничего более прекрасного он в жизни не видел. Это было пределом того, что он мог вынести. Внутри начал зарождаться бешеный ураган, мечущийся и требующий выхода. Обуздать его не было никакой возможности. Можно было лишь на гребне очередного прилива взмыть вверх так высоко, что можно потрогать звезды руками, на миг затаить дыхание, а потом сорваться вниз в бесконечный ликующий полет. Мартен неспешно повернул голову, пару минут молча любовался безмятежным лицом Антона на соседней подушке, сам поражаясь непривычному ощущению нежности, невесомо погладил его по щеке и медленно выдохнул. Все-таки он получил свой рождественский подарок.