Реквием

Весь день небо хмурилось и грозилось устроить в лагере потоп. Я любила дождь, но гром и молнии меня пугали. Несмотря на пасмурную погоду и прохладный ветер, Ольга Дмитриевна решила вывести отряд на уборку площади. С самого начала было ясно, что никто не придёт. На площади стояла Славя, я и Семён, которого силком затащила сюда вожатая. Славяна энергично заметала листья в совок, а затем отправляла их в большой чёрный мешок. Семён стоял в сторонке и ждал момента, когда удастся сбежать. Я же вяло и неохотно собирала всяческий мусор, украдкой поглядывая на парня. Вскоре выяснилось, что мешок, в который мы сбрасывали весь этот хлам, оказался рваным и все наши труды снова лежали на земле. — Сём! — Окликнула его Славя. — Сходи до склада, принеси мешок нормальный! Парень растеряно закивал головой и поспешил удалиться. Он видимо и не планировал возвращаться назад. Я устремила взгляд в спину уходящему Семёну, в голове было пусто и я на несколько мгновений выпала из реальности. Назад меня вернула Славя. — Лен? — Она помахала рукой перед моим лицом. — Ты чего? — А? — Я смущённо перевела на неё взгляд. — Ничего. — Ты странная какая-то в последнее время, — Славя как обычно, широко улыбалась. — И с новенького взгляд не сводишь. — Глупости какие-то, — я села на ближайшую лавку. — А вот и не глупости, — Славя села рядом и чуть-ли не дышала мне в ухо. — Думаешь я не вижу? Я молчала и отказывалась говорить. Чего она ко мне пристала? Нравится он мне, или не нравится — не её дело. — Всё с тобой ясно, — пионерка удовлетворённо облокотилась на спинку лавки. — А он ведь, вправду, милый. Я не обращала внимания на неё и просто ждала, когда вернётся Семён. Парня всё не было, хотя до складов было рукой подать. Видимо сбежал всё-таки. Скоро Славе надоело ждать, и она вскочила. — Ну и где он? — Она упёрла руки в бока. — Слинял? Пусть только попадётся мне на глаза. Девочка удалилась в ту же сторону, куда пару минут назад направился Семён. Я осталась одна посреди пустующей площади. Если бы Семён был сейчас рядом, то обязательно бы задал какой-нибудь глупый вопрос, может рассмешил бы меня. Я стала замечать за собой, что всё чаще представляю его рядом, представляю, как мы общаемся, как улыбаемся друг другу. Неужели, я и вправду испытываю к нему нечто большее чем просто симпатию? Да, так и есть, глупо себя в этом разубеждать. Мысли об этом увели меня куда-то жутко глубоко, и я в очередной раз потеряла связь с реальным миром. Наверное, это что-то на подобии защитной реакции. Когда мне становится плохо, я просто отключаюсь, и это мне помогает. Из этого состояния меня вывел пролившийся ливень. Начался он так резко и с такой силой, что я ошарашенная не смогла сдвинуться с места. Я уже промокла до нитки и постепенно замерзала, но всё ещё никак не могла прийти в себя. Краем уха, я услышала, как кто-то в спешке хлюпает ботинками по образовавшимся лужам в мою сторону. Когда этот кто-то подбежал, на меня упала тёплая зимняя куртка с капюшоном. — С ума сошла?! — Раздался голос Семёна. — Ты что тут делаешь?! — А ты принёс мешок? — Спросила я первое, что пришло в голову. — Какой мешок?! — Он поднял меня и повёл куда-то. — У тебя точно не все дома. Парень завёл меня в домик вожатой и снял промокшую под дождём куртку. Ольги Дмитриевны в домике не оказалось. Мы стояли друг на против друга под звуки барабанящих по крыше капель, с обоих градом лилась вода. Семён смотрел на меня непонимающими глазами и силился что-то спросить, но, видимо, никак не мог на это решиться. Инициативу попробовала взять я: — И что мы будем делать? — Тихо, словно шёпотом, спросила я. — Не знаю, — парень пожал плечами. — Ты почему там сидела? — За… за… — Я неприлично-громко чихнула. — Задумалась. — Ладно, хотя бы убираться не надо, — он разлёгся на кровати. — А ты сбежал, да? — Я села на противоположную кровать. — Я?! — Он обижено отвернулся к стенке. — Даже в мыслях не было. — Просто, тебя так долго не было, — мне стало неуютно. — Вот мы и подумали. — Там Мику была, — в голосе Семёна слышалась явная фальшь. — Она попросила, ну там… — Я поняла, — я решила не смущать его. — Всё хорошо. Неловкое молчание затянулось, и я обратила внимание на куртку, которой он накрыл меня. Выглядела она странновато, я нигде такой ещё не встречала. — Импортная? — Я ощупала одежду. — Угу, — Семён закрыл глаза рукой и чуть ли не спал. — Дорогая, наверное, — не стесняясь, я залезла рукой в карман и нащупала там мелочь. — Деньги какие-то странные. — Что говоришь? — Парень поднял глаза и растерялся, увидев меня с монетками. — А это… они не настоящие. — В школьном музее похожие были, — я крутила монетку с двуглавым орлом в руке. — Это царские да? — Да-да, царские, — Семён откинулся на подушку. — А почему на них год такой странный написан? — Я заулыбалась. — Думаешь, в две тысячи восьмом к нам царь вернётся? — Не бери в голову, — он явно напрягся. — Это шутка просто. Пауза снова затянулась. Дождь не переставал стучать по металлической крыше, потому и просто убежать у меня сейчас не выйдет. Но хочется ли мне убегать? Тут было так спокойно и хорошо, так тихо и безмятежно. — А тебе какие фильмы нравятся? — Я просто не знала, как продолжить разговор. — Даже не знаю, — пионер призадумался. — Я классику старую люблю: «Назад в будущее» там, «Кинг-конг» нравился раньше. — Я таких не знаю. — Они зарубежные, — парень снова напрягся, это становиться заметно по дрожащим пальцам. — Их мало кто видел. Раздался шум открывающейся двери и на пороге оказалась Ольга Дмитриевна. Вожатая вся промокла и дрожала от холода, но на её лице всегда была натянута уверенная и бодрая улыбка. Она стянула вымокшую панаму с головы и обратила на нас внимание. — Лена? А ты что тут делаешь? — Улыбка у девушки сползла. — Мы от дождя спрятались, Ольга Дмитриевна, — ответил за нас обоих Семён. Я опомнилась и вскочила с кровати, уставившись в пол. Меня словно припёрли к стенке и сейчас расстреляют на месте. — И что же вы тут делали? — От слов вожатой я почувствовала, как краснею. — Волнуетесь о моральном облике пионеров? — Ехидно заметил парень. — Ты мне пошути ещё! — Вожатая нахмурилась. — Ладно, можете сидеть. Лена, давай на другую кровать. *** Порой хорошие воспоминания мучают сильнее, чем кошмары. Кошмар молниеносен, он словно ссадина, которая рано или поздно заживёт. Воспоминания как рак, их нельзя вылечить, нельзя о них забыть, и они всё равно тебя убьют. Я просила помочь её, а она ещё сильнее расковыряла старые раны, сделала мне ещё больнее чем было прежде. И нет никого, кто помог бы мне с этим справиться, я осталась наедине с двумя личностями, которые ведут меня в неизвестность. Боль в ноге усилилась. Видимо, действие таблеток подошло к концу. День клонился к закату, я была без сознания достаточно долго и желудок нещадно просил еды. Я с трудом поднялась с земли и поволокла за собой ногу, прямиком в медпункт. Как и ожидалось, здание медпункта тоже было открыто, но найти что-то полезного внутри не удалось. В отчаянии я рухнула на кушетку и достала пачку с таблетками. Осталась всего одна. Не долго раздумывая я закинула её в рот и отправила пустую пачку в полёт до двери. Будь что будет. Мне совершенно ничего не жаль. Да, я прожила ужасную жизнь, плакала ночами, пряталась от людей. Никто в этом не виноват, ни отец, ни другие родственники. Жизнь просто жестока и нет в этом виновных. Она подразнила меня Семёном, показала человека, который понял меня, полюбил, но дав мне надежду, она сквозь сумасшедший смех забрала его у меня. В ушах раздались медленные хлопки в ладоши. Напротив, сидела «она», её образ стал столь чётким, что отличить её от живого человека стало невозможным. Совсем недавно она была всего лишь голосом в моей голове, теперь это воплощение моих кошмаров наяву. — Знаешь, кто будет следующим? — Девочка нависла надо мной. Я молчала, просто смотрела в её покрасневшие глаза, чувствовала её ледяное дыхание. Она может добиться всего, что захочет. Может стоит отдаться ей? Пусть делает всё что потребуется, чтобы вернуть Семёна. — Я расправлюсь с каждым, кто мог помешать нам с Семёном, — прошипела она. — Ты будешь смотреть, как все они умирают! И вскоре ты осознаешь, что так и нужно. Я закрыла глаза и приготовилась вернуться в ад… *** Резкий запах бензина одурманивает. Когда так много поставлено на карту, я не могу проявлять снисхождений к кому-либо. Я заставлю заплатить всех и каждого! Они хотели украсть у меня счастье? Я же хочу лишь одного, хочу, чтобы каждый из них был счастлив. Вожатая открывает свои глубокие зелёные глаза. Признаюсь, я восхищалась Ольгой Дмитриевной, восхищалась её способностью заставлять людей делать то, чего они делать не хотят. Я хотела быть как она, не давать себя в обиду и добиваться своего. Что ж, пришло время стать таковой. — Лена, что стряслось? — Девушка приходила в себя. — Ты в порядке? — В полном, — я сидела перед ней скрестив ноги. — Развяжи меня! — Вот теперь её начала охватывать паника. — Кто это сделал? — Я, — после этого слова мир будто остановился. — Что? — Вы такая красивая девушка, Ольга Дмитриевна, — я поднялась и обошла её кругом. — Мужчины от вас без ума, наверное. — Лена! Быстро развяжи меня! — Закричала вожатая. — Ты что творишь?! — Моему отцу вы сразу приглянулись, — я провела рукой по её шелковистым волосам. — Но вам не он был нужен. Верно? — Лена, не пугай меня, — девушка вжала голову в плечи. — Кому сдался этот потрёпанный жизнью пёс, — я ухмыльнулась. — Вы любили Семёна. Ведь так? — Не делай глупостей, Лен. — Вы всячески пытались нас разлучить, — я поглаживала лезвие ножа. — Домиков в лагере было полно, но вы поселили его с собой. — Ты ревнуешь его ко мне?! — Ольга Дмитриевна не просто боялась, она была в ужасе. — Ревную? Нет, — я подошла ближе. — В Семёна трудно не влюбиться. Потому, я хочу сделать вас счастливой, как и остальных. — Я не понимаю, — вожатая в последний раз взглянула на меня недоумевающими глазами. — Улыбайтесь, Ольга Дмитриевна, — Нож в очередной раз заскользил, разрывая мягкие ткани на лице девушки. Над лагерем раздался вопль. Для меня это стало столь привычным, словно это домашняя по математике. Делать людей счастливыми — такая радость, видеть, как улыбка расползается по их лицу кровоточащим шрамом. Работа была завершена быстро, я даже не приложила особых усилий к этому. Ольга Дмитриевна продолжала вопить даже со своей новой улыбкой, хотя голос её и потерял прежнюю звонкость. — Знаете, — я достала из кармана коробок спичек. — Говорят, сердце юных пионеров должно гореть огнём революции. Я не согласна. Я считаю, пионера должен сжигать огонь революции не только изнутри, но и снаружи. В ответ послышался жалобный скулёж, и попытка выбраться из крепко-накрепко завязанных верёвок. — Вы же хотите быть настоящим пионером? — Я зажгла спичку. — Ой, извиняюсь. Настоящим комсомольцем. Я кинула яркий огонёк прямиком на хорошо смоченный бензином хворост, который я разложила вокруг вожатой. Древесина в то же мгновение вспыхнула и зашлась игривым пламенем. Ольга Дмитриевна так и не смогла закричать громче, я над этим постаралась. Скоро её одежда воспламенилась, кожа начала вздуваться и лопаться, я почувствовала запах жжёного человеческого мяса. Глаза вожатой смотрели на меня до тех пор, пока не начали вытекать, вопли её затихли, а голова безвольно опустилась на грудь. Передо мной уже не было Ольги Дмитриевны, это был лишь обгорелый труп неизвестной никому девушки. Я ещё долго наслаждалась палитрой запахов от горящих веток, травы и плоти. Я почти закончила, остался всего один несчастный человек. *** Каждый ребёнок мечтает остаться дома один, чтобы насладиться вседозволенностью, делать то, что ему хочется. Я же боялась оставаться одна, даже в уже более старшем возрасте. Тишина пустой квартиры сковывала меня и даже голос диктора из телевизора не спасал ситуации. Одиночество преследует меня всю жизнь, идёт со мной рука об руку. Нет ничего хуже, чем ощущать свою собственную беспомощность в, казалось бы, самых простых ситуациях, будь то выбор обувки в магазине, или утренняя укладка волос. Со временем ты начинаешь понимать, что одиночество — это не просто ощущение, а реальное существо, которое скалится тебе в отражении и откусывает по кусочку души. И сколько бы я не плакала, это существо не отступится. Когда молчать становилось невыносимо, меня спасали куклы. Им я могла рассказать всё что чувствую, выдать самые глубокие тайны. В двенадцать лет все мои куклы таинственным образом исчезли, все мои подруги, все мои собеседники испарились. Я долго рыдала и скоро пришло осознание, что даже куклы не могут вынести моего нытья. Естественно я понимала, что выбросила их бабка, которая терпеть не могла мои игрушки, называла их бесполезным мусором и пылесборниками. Но сколь отвратительно понимание того, что даже собственным куклам ты не нужна. И вот я одна. Сижу на кровати, шторы задёрнуты, на руках книга, но я даже не знаю какая, я уставилась в точку и нервно мяла край пледа. Мучительная тишина, нужно бы включить радио. Раздаётся красивая, знакомая мелодия и голос женщины диктора вещает: «Нашу сегодняшнюю передачу, мы хотим начать с одного из самых популярных видов спорта, настолько популярном, что я могу его даже не называть, а лишь включить вот эти позывные». Заиграл футбольный марш, но тишину он не разбавил, она всё также давила на меня, как и прежде. Я легла на кровать и попыталась уснуть, закрыла глаза. — Всё не так плохо, — шептала я. — Мне лишь бы день продержаться. Сознание рисовало абстрактные картины странных городов, то были высокие дома с разноцветными вывесками, необычных форм машины, люди с капюшонами на голове. Я стояла у как мне казалось, исполинского размера дома, устремив взгляд в одно из окон на верхнем этаже. Мне охватило странное чувство, словно я знаю живущего там, а он знает меня. Сон этот повторяется целую неделю и каждый раз мне приходится стоять у этого окна и гадать, что за странный человек живёт в этом доме и почему я так хочу его увидеть. И как только я начинала понимать, он прекращался, и я просыпалась. Может я и схожу с ума, но мне кажется, что очень скоро я узнаю, кто этот таинственный обитатель этого не менее таинственного дома. Точно узнаю… *** Глаза у меня были открыты, да и вокруг всё было так же, как когда я засыпала, но я не ощущала себя в реальности. Руки судорожно тряслись, ушибленная лодыжка заболела невыносимо, а в висках что-то болезненно пульсировало. Я потянулась было за таблетками, но с ужасом осознала, что их нет, а пустая пачка лежит возле распахнутой двери медпункта. Меня охватил настоящий ужас: я одна, всё тело раздирает жуткая боль и в любой момент может случиться что угодно! Где персонал лагеря? Неужели тут нет даже охраны? Мне только сейчас пришли в голову эти, казалось бы, очевидные вопросы. Отец не может не искать меня, он должен был в первую очередь ехать в «Совёнок»! Я начала с ужасом осознавать, что все эти постоянно пасмурные дни, вся эта атмосфера полного одиночества и невозможность уйти из этого места, мне знакомы. Меня парализовало, на минуту я даже забыла о боли. Рядом со мной, на одном из столов лежал скальпель, которого точно не было перед тем, как мне заснуть. Я схватила лезвие и превозмогая боль в ноге, заковыляла к выходу из здания. Я выбрела на пустующую площадь и теперь всё встало на свои места. Зловещий туман окутавший лагерь своими белыми свисающими до земли рукавами, хищное уханье совы, серые свинцовые тучи, угрюмо нависшие над головой и пробирающий до мурашек холод. — Семён! — Я больше не могла держаться. — Семён помоги! Сёма… Нога неудачно подвернулась, и я завалилась на землю. Уткнулась лицом в холодный асфальт, но ни встать, ни даже повернуться сил уже не было. Да и смысл? — Семёна нет, — послышался голос сверху. — И тебя тоже. — Я хочу назад… — Куда? В психушку? — Засмеялся голос. — Признай, ты без меня никто, тебе без меня не спастись. — Что ты хочешь? — Теперь я чётко отличала её от себя настоящей. — Я хочу, чтобы ты наконец поняла, — она присела рядом с моим лицом. — Что только я могу сделать нас и всех вокруг счастливыми. — Ты убийца! — А ты ничтожество, — девочка пожала плечами. — Что лучше? Я сделаю всё, чтобы принести хоть каплю счастья во всех, кто желал нам зла. Я чувствовала, как остатки всего доброго и светлого просто испаряются из меня, как я становлюсь пустой и совершенно бесполезной, как она занимает всё больше места в моей голове… *** Из кружка музыкального клуба доносились прекрасные мелодии виолончели. Мику и вправду была талантливым музыкантом. Бывало я могла долгими часами сидеть в музыкальном кружке и слушать как японка поёт или играет. Я со скрипом открыла дверь и застала Мику, сидящей посреди зала в обнимку с инструментом. Она даже не заметила, что я зашла, а продолжала играть. Я заняла стул напротив и принялась слушать. Её музыка словно окутывала меня, обвивала как лоза, проникала в самые болезненные уголки сознания, вытаскивая все эмоции наружу. Так она и работает — музыка эта. Несмотря на это, я всё равно считаю, что Мику также несчастна, как и другие. — Красиво? — Не отрываясь от игры, спросила японка. — Очень, — я кивнула. — Замечательно. — Спасибо, — девочка доиграла последний такт. — Мне тоже очень нравится эта мелодия. — Как называется, если не секрет? — Ноктюрн, — Мику улыбнулась. — Это Чайковский. Я поднялась со стула и обойдя пионерку кругом, провела пальцами по чёрно-белым клавишам рояля, что стоял у окна. Я помню, как Семён играл мне, играл неровно и неуверенно, местами фальшивил, но играл. — Мику, а как тебе Семён? — В смысле? — Она не понимала меня. — Ну, он тебе нравится? — Не то, чтобы нравится, — Мику прикрыла глаза. — Он очень милый. — Милый, — в очередной раз подтвердила я. — Очень. — А почему ты спрашиваешь? — Мне кажется, ты мало улыбаешься в последнее время, — я подошла ближе к девочке. — Тебе стоит улыбнуться. Я попыталась ударить её, но что-то меня остановило. Её глаза невинно смотрели на меня — такие искренние и чистые, какие бывают у новорождённых детей. Она отличалась от всех тех, кто был до неё, не знаю, чем. — Это, наверное, потому, что я устаю сильно, — она отмахнулась. — Туда-сюда, бегаешь. Вчера помогала Жене убираться в библиотеке, а она молчаливая такая. Женя, а не библиотека! Раздался звонкий смех, от которого меня покоробило. Я пришла сюда, чтобы сделать её счастливой! Почему она ведёт себя так естественно?! — Давай… давай поиграем в игру, — я неуверенно села, напротив. — Давай, — Мику радостно подпрыгнула на месте. — В какую? — В гляделки, — я была нацелена на её глаза. — Я тебя победю, победу побежду, — японка задумалась. — Как правильно? А, выиграю! Мы сидели друг на против друга, а она так и не моргнула, мои же глаза начали слезиться. Происходило что-то странное, необъяснимое я не могла сделать то что хотела. — Ура! — Мику толкнула меня в плечо. — Я же говорила! Я и не заметила, как моргнула. Мир вокруг меня начал рушиться, стало невыносимо страшно. Мою волю словно сковывал кто-то невидимый, чья-то рука держала меня, вжимала в стул. Мику всё также продолжала улыбаться и глупо хлопать ресницами. — Что ты делаешь?! — Заорала я. — Прекрати! — Лена? — Мику прекратила смеяться и выпучила на меня глаза. — Ты что? — Ты должна быть счастлива!! — Я поднялась со стула, но снова не смогла ничего причинить ей. — Я должна была сделать тебя счастливой! — Лен, не пугай меня, — Мику также встала и попятилась к роялю. — Я убила их всех! — В глазах темнело, а руки судорожно дрожали. — Я задушила Алису, Славю прирезала как свинью, отправила Ульяну кормить червей, а Ольгу Дмитриевну, я. Слышишь? Я! Превратила в угли! — Лена, хватит! — Мику схватила табуретку и наставила её на меня. — Что ты такое говоришь?! — Ты должна была быть следующей! — Я бросилась на неё. Тяжёлая табуретка опустилась мне на голову. Перед глазами всё поплыло, из носа пошла кровь, ноги подкосились, и я с шумом повалилась на пол. Перед тем как полностью отключиться, я увидела лишь убегающие в сторону выхода ноги.