У кошек девять жизней

Капли пота нещадно катились с лиц и тел пиратов, драящих палубу. Полдень, зной, тишина, разливающаяся над кораблем. Ред Форс три дня как покинул прибрежные воды Шайки и подчиненные ей течения и вышел в открытое море, на полных парусах направляясь к Зиме. Однако, преодолев немыслимое расстояние для корабля в первые сутки, мы попали в штиль и теперь второй день кряду стоим с поникшими парусами и злыми пиратами. — Чертов солнцепек, сейчас бы глотку промочить. — Я замерла со шваброй в руках спиной к говорящим. Китчер и Дэш. Первого я знала плохо, а второй не упускал возможности залить глаза и отпустить похабную шутку в мою сторону или же откровенно высказать свое мнение, как я «удостоилась» места на корабле йонко. Делал он это исключительно в отсутствие офицеров и Каны. Я не жаловалась — идеальной для всех не станешь, а жалобы ничего не дадут. Пусть говорят, что хотят. — С хера ли ты так тихо скулишь? — усмехнулся третий матрос, если не ошибаюсь, чаще всего работающий на мачтах с парусами. — Продери глотку, пусть капитан слышит, а то у меня в кишках уже сидит драить за этой шлюху палубу. — Он смачно ударил мокрой ветошью по коричневым разводам на палубе. Не далее как вчера Кана удачно разняла драку двух пьяных лиц, не разбираясь в том, кто прав, кто виноват. Собственно, это и стало точкой кипения капитанского терпения, и теперь до Зимы на корабле стоял сухой закон. Первый осторожно, боясь, что его «передышку» заметят, стал вертеть головой.  — Закрой пасть, Грег, твои слова зайдут богу в душу, если тебя услышат офицеры. Капитан тебе не Син, чтобы терпеть на корабле всякий сброд. — Эй, а это что за девка? — кивок в мою сторону, и я усиленно заработала шваброй, стараясь не слушать, однако голоса пиратов все равно отчетливо долетали до ушей, заставляя глаза наполняться слезами. Третий пират поднялся на ноги и стянул через голову мокрую от пота рубаху, продемонстрировав внушительную широкую грудь, покрытую густыми черными волосами. — А, так эта у нас новенькая. Вроде коку помогает… — Так я знаю, что новенькая! Хех, капитанская шлюха! Помнишь, Бекман притащил дохлую шкуру? Так эта тварь оказалась оборотнем, почти неделю жила в капитанской каюте. Думаешь, чем они там занимались? — Зубы почти до крови впились в нижнюю губу. — Да ясно, чем, только не оборотень она. Небось, насосала где-то на зоан, — фыркнул мужчина. Дэш осклабился, обнажая гнилые пеньки зубов. — Чтоб меня черт морской в зад драл, Китч: я, по-твоему, за столько времени не смогу отличить зоан от нечестивой девки? Зоан имеет три формы, — мужик начал загибать пальцы: — животное, человек и полу-форма. Кана принимала все три, от этой я что-то не видел среднего. Оборотень, говорю, как пить дать. Погрызет нас всех в один прекрасный день, когда надоест в капитанской койке кувыркаться. Китч сплюнул на палубу и тыкнул Дэша в бок палкой от швабры — со стороны носа корабля приближался Ках. Литые мускулы на черной шкуре переливались от пота. Рыбочеловеку куда лучше сейчас было бы в воде, однако касатка тащил на одном плече здоровую сеть, полную рыбы. Я опустошенно вздохнула, представляя, кому это все обрабатывать и засаливать по бочкам. Едва рыбочеловек удалился с палубы в сторону камбуза, как Китч опять открыл свой поганый рот. — Тогда какого черта капитан не продал ее еще на Шайке? Мамаша дала бы хорошие деньги. Эх, знать бы, что там творилось на рынке, пока мы занимались мачтой, — мужчины дружно загоготали. — Женщину на пиратский корабль, и вот так просто! — Дэш смачно выругался и смахнул большой ладонью с кривыми ногтями пот со лба. — Дурной знак, Китч, не ждет нас ничего хорошего. Море не терпит баб на корабле. — А Кана? — Кана, какой бы она стервой ни была, у моря право на жизнь отвоевала еще в детстве, а эта подстилка чем его заслужила? Портовые шлюхи опыта больше имеют. Эх, Китч, не застал ты — здесь была такая женщина… Капитана за пояс затыкала. Правда, давно это было. — А что с ней случилось? — Второй почесал щетину на лице и так же поднялся на ноги, потирая поясницу. Я же изо всех сил терла доски, активно прислушиваясь к разговору, каким бы мерзким он ни был. — Отдала душу Богу. Лекаря тогда не было у нас, последнего подстрелили в бою, а девка эта слегла в неделю. Потом вроде как сказали, что отравилась. Хорошая была девка, любила капитана, да тот не ценил, все ветер в голове был. Сильно он потом убивался по ней. — Матрос смахнул с лица капли пота. Дэш на корабле служил много лет и хорошо помнил эту девицу, они же тогда даже и до Нового Мира не дошли. Давно, очень давно это было. Вот оно значит как. Надо будет осторожно расспросить Кану об этой женщине. — Эй, дети портовых шлюх, какого черта здесь прохлаждаетесь? — Кана, с лицом, покрытым чешуей, поднялась из трюма. — Живо волоките свои задницы на камбуз — рыба, пойманная Кахом, сама себя не очистит. Мужики, вытирая руки о штаны и ворча, направились в сторону трюма.       

***

Люди странные. Я стояла на палубе, подняв голову к звездному небу, нетронутому ветром и облаками. Белые искорки заливали горизонт молочным светом, прокладывая путь одиноким морякам в ночи. Слабый ветер дул в паруса, совсем чуть-чуть приподнимая тяжелую парусину. Кто-то из офицеров обмолвился, что к утру поднимется штормовая погода, однако сейчас, этой ночью, лишь легкое прикосновение воздуха к щеке — и тело отзывается истомой в глубине души, отдаваясь в голове совсем не детскими мыслями. Это именно тот момент, когда ждешь объятий, крепких прикосновений любимого мужчины и его ровного дыхания за спиной. Робкая мысль вспыхнула в голове. Шанкс мог показаться легкомысленным, но также мог проявить жестокость, если это необходимо. Как и любой другой капитан, он не был трусом, был прекрасным моряком и… Настоящим мужчиной. Начиная с внешности и заканчивая манерами поведения. Я судорожно поперхнулась воздухом, отправляя мысленный пинок Коде, разомлевшей от настроя ночи и совершенно не стесняющейся своих мыслей. Шанкс ей нравился, ведь именно ей доставались все комплименты и нежные прикосновения первых дней плавания, пока маски не были сняты. Я фыркнула под нос, качая головой. Такой мужчина мог позволить себе любую женщину, от простолюдинки до знати. А та, о ком говорил Дэш? Какова она была из себя? В голову настойчиво полезли воспоминания портовых борделей и женщин, что там работали. Кошке не приходится выбирать, где жрать — приютили «жрицы» любви, благодари богов, что спишь под лестницей, а не в сточной канаве. Все такие разные, высокие и низкие, полные и совершенно худые, с наливными грудями, утянутыми корсетами, и абсолютно плоские. Я недовольно фыркнула под нос. Не секрет, чем занимаются господа, заходящие в такие заведения, и отчего после встреч с женщинами от мужчин пахнет духами и влажным сладким привкусом. И ведь это нормально в среде пиратов, наверняка и матросы пользуются услугами портовых шлюх. И Бенн. И капитан. В груди неприятно кольнуло. Они ведь такие… правильные, приличные. В голове не вяжется, что эти мужчины могут… То самое на грязных кроватях с той, в ком уже побывали тысячи других. Над головой заскрипели доски. Шанкс вышел на палубу в штанах и с расстегнутой рубахой. Тугие мышцы пресса, узкий торс, переходящий в широкие плечи, какая-то цепочка на шее. Я почти ощутила, как его обнаженную кожу ласкает влажная прохлада. Он остановился, облокотившись на ограду и подставляя лицо ветру. — Ках, заступай на штурвал, — скомандовал он рыбочеловеку, докуривающему папиросу на бочках — на палубе было от силы человек пять в ночном дозоре. Касатка тяжко поднялся, затушил бычок прямо о подошву ступни и выкинул окурок в море. Когда он поднимался по лестнице на палубу, шкуру на миг озарило светом от факела и обнажились рытвины шрамов, затянувшихся со временем кожей. На спине вырисовывалось клеймо символичного солнца. — Утром начнется шторм, поднять бы человек на паруса, — его голос тихо зазвучал в ночи. — Не стоит — ближе к утру будет дождь, тогда и спустим, иначе потеряем время на дрейфе. — Ках послушно кивнул и заступил на вахту. Капитан же скользнул взглядом по палубе и задержался в том месте, где в тени стояла я. — Энн, принеси в мою каюту чай. — Я поперхнулась воздухом, уверенная в том, что меня не заметили. Капитан, вздохнув, развернулся и удалился в каюту. Минута-две-три — и только теперь паника медленно разлилась в голове раскаленным оловом. Он вызвал меня в каюту. Впервые за столько дней он обратил на меня внимание. Вспоминая все свои слова и ошибки за прошедшее время, я тихо скользнула на маленький камбуз и попыталась зажечь плиту. Огнекамень в трясущихся руках никак не хотел давать искру. Бросив бесполезное занятие, я потянулась за спичками, предварительно залив в углубление керосинового чайника воду. Не замечая, как несколько капель пролилось в темноте мимо, я чиркнула спичкой. Пламя с ревом взвилось в воздух и тут же опало на плиту синим бурлящим комком. Такова реакция керосина на железное дерево, из которого была сделана конфорка. Вскрикнув, я прижала ладони к лицу — вроде ожогов нет, больше испугалась. Чайник, заварка, поднос, кружка с блюдцем. Все так громко дребезжало в темноте, что, едва касаясь чего-либо, я боялась быть застигнутой Каной или офицерами. Я никогда не готовила чай. Правда. Поэтому не имела ни малейшего понятия сколько нужно сыпать заварки, нужно ли класть сахар самой или оставить его на тарелке. Смутно вспоминая детство, я положила на дно фарфоровой емкости горстку, две… и еще две щепотки травы, найденной в одной из самых приличных на вид банок, туда же засыпала несколько кусков сахара. Машинально схватилась голой рукой за ручку закипающего чайника и едва не уронила тот на пол от боли. Кожа на ладони словно так и осталась на ручке чугунной емкости. Конечность горела и немела, но страх перед тем, что я могу разозлить капитана, был больше — пришлось, управляясь одной рукой, доделать начатое и кое-как, со слезами на глазах, взять поднос в две руки. — Капитан?.. — Дверь с глухим стуком захлопнулась за спиной. Я ошиблась, это не его личная каюта, в которое мне уже доводилось ночевать. Кабинет со столом, заваленным бумагами, шкафами, полными книг, и горой карт и лог-посов, разбросанных по всюду. — Проходи, не стой. — Боль в руке разливалась с ладони почти до плеча. Тихо сопя носом и пряча слезящиеся глаза, я поставила поднос на край стола, тут же убирая ладони за спину и покорно опуская взгляд в ожидании дальнейших приказов. Он был так близко. Спустя столько времени мужчина был на расстоянии вытянутой руки, и в этом было что-то запретное, неправильное. Болезненно было вспоминать его руки на своем теле и понимать, что эта ласка была предназначена для Коды, а я для него всего лишь мелкий поваренок на побегушках. Шанкс наблюдал, сидя за столом и чуть склонив голову. В каюте было опять холодно, даже холоднее, чем на улице, хотя огонь в камине еще не успел погаснуть и алые язычки пламени освещали помещение. Медовые глаза с озорным огоньком скользили по лицу, растрепанным белым локонам, рассыпавшимся по плечам, покрытым слишком большой для такой фигуры рубашкой, мужским штанам, заправленным в высокие неказистые сапоги. Я боялась лишний раз вдохнуть под этим взглядом. «Я удивлена видеть, что тебя волнует твой внешний вид впервые за столько времени» — промурчала Кода. Тот редкий момент, когда я была с ней согласна. Мне хотелось выглядеть именно в его глазах более женственной, не для насмешек тех мужчин, что увидели новую дырку на корабле, а именно для него. Я все же дочь из знатного рода, а сейчас… меня словно выкупили из рабства. — Посмотри на меня. — Я медленно, далеко не сразу, подняла осторожный взгляд на капитана, встречаясь с этой подростковой издевкой и насмешкой. Мужчина сухо усмехнулся, заставляя меня вздрогнуть и отвести взгляд. — Знаешь, зачем ты здесь? — Могу только догадываться. — Я сжалась еще сильнее. Ответить «принести чай» было бы так же глупо, как сейчас вскинуть голову и выкрикнуть имя своего отца. Боль в ладони лишь усиливалась, с трудом приходилось закусывать щеку, чтобы не расплакаться. — Я не привык брать на борт всякий сброд. Но тебя взял, — капитан вздохнул. — Зачем-то, но взял, и это нравится далеко не всей команде. Понимаешь? — Я вспомнила разговор Китча и Дэша. Конечно, им не нравится — они все воины, опытные матросы. Попасть на корабль йонко — это не портки простирнуть, а тут без опыта, да еще и девка. — Поэтому вы сделали это на Шрайке. — Нижняя губа предательски задрожала. — Верно. — Мужчина сам поднял чайник, ловко управляясь одной рукой, и наполнил чашку почти черной жидкостью. Отпил, поморщился. — На будущее: для этого чая достаточно одного листика, совершенно не обязательно высыпать всю месячную норму. — Мужчина прикусил нижнюю губу, морщась еще сильнее. — И сахар лучше не клади, я не настолько инвалид. Краска прилила к лицу, бордовыми пятнами разливаясь по коже. Я же совсем не это имела в виду. — Ступай и не обращай внимания на разговоры. Когда мужчина давно в море, он становится хуже базарной бабы. Я покорно поклонилась, отступая к выходу, когда до ушей донеслось насмешливое: — Мазь от ожогов лежит на кухне.