***
Черная воронка засасывает сознание, манит нырнуть еще глубже в мягкую темноту. Она разговаривает голосами прошлого, скрипит битым стеклом на зубах, а на вкус она как старая ягодная конфета. Этой темноты можно касаться пальцами, стучать по ней ладонями, она похожа на стену, которая кончается неведомо где. Сначала она кажется спасением, мягко обволакивает дрожащее сознание, обещает покой без снов и видений, а потом приоткрывает маленькую дверь, через которую просачиваются призраки прошлого. Они никогда не остаются равнодушны, стремятся отомстить, поплакать, картинно закрывая лицо, лезут с чертовыми объятиями. Мэгги ненавидит эти слепки ее воспоминаний, перетасованных расстроенным сознанием. Иногда ей кажется, что мир сошел с ума. Или она сама. Потому что нет-нет, да и промелькнет знакомый образ за больничной шторой или на стуле возле самой кровати. Мэгги не смотрит в зеркало, потому что оттуда ее глазами смотрит прошлое и тот ненормальный, который едва не убил ее. Она помнит все до мельчайших деталей. Они снятся ей каждую ночь, изматывая, не давая после кошмаров сомкнуть глаз. Лациви думает, что если бы она могла кому-нибудь рассказать обо всем этом, ей стало бы легче. Но никто кроме лечащего врача и глухой на одно ухо медсестры к ней не приходит. Она лежит как приклеенная на этой отвратительно удобной кровати с такими же отвратительными и чистыми простынями. Старается не шевелиться, потому что иногда даже простой вдох приносит боль. У Мэгги нет даже книг. Почему? Казалось, будто все забыли об ее существовании. Она привыкла все время дремать. Состояние, граничащее со сном и реальностью, стало привычным. Лациви вспоминает своих школьных приятелей и приятельниц. Кого бы она могла назвать из них другом? Наверное, никого. Ни с кем она по-настоящему не сближалась. Только лишь шутки на переменах, ничего не значащие походы по магазинам и в кино. Если бы у нее был друг, то она не скучала в этой дурацкой больнице. Сестра тоже не приходила. Может, у нее снова много работы, Мэгги уже привыкла, что большую часть времени предоставлена сама себе, и не сказать, что это как-то очень расстраивало ее, потому что Лациви не любила, когда лезли в ее дела. Но везде бывают исключения, и сейчас она до безумия хочет увидеть свою сестру. Потому что еще совсем недавно была на грани. И теперь отчаянно хочется жить, бежать, гореть, но ее заперли здесь, в больничной палате, в которой так мало места для настоящей жизни. Мэгги привычно дремлет, когда в полураскрытое окошко вцепляется чья-то рука, а снаружи слышится раздраженный голос, шипящий что-то про наказание и время. Лациви открывает глаза, наблюдая за подоконником, на котором постепенно появляется вторая рука, лицо и, наконец, туловище… Авы. Вот кого она не ожидала здесь увидеть, так это свою бывшую подругу. Айре спрыгивает на пол, а следом за ней появляется Арроу. Мэгги закатывает глаза. Что они забыли здесь? Решили навестить ее? Она едва не ответила раздраженно, но потом вспомнила, сколько сидела здесь одна, и подумала, что это не самый худший вариант. — Привет, — неловко улыбается Ава, поправляя платье. Она стаскивает со спины рюкзак и аккуратно ставит его возле стены. Мэгги молча за ней наблюдает. — Привет, — голос хрипит после долгого молчания. — Что же не через дверь? — А никого не пускают, говорят, тебе нужен покой и прочее, — отвечает Айре. — А мы подумали, что ты умираешь со скуки здесь. «И были правы» — думает Мэгги, пытаясь поправить подушку так, чтобы не потревожить рану. У нее почти получается, но острая боль пронзает живот, и Мэгги прикрывает глаза, сжимая зубы. Чьи-то руки осторожно сдвигают подушку, и в спину теперь ничего не впивается. На стуле возле кровати теперь настоящий посетитель, а не причуда воображения Мэгги. С приходом Авы и Одина все тени разбежались, дремота отступила, и теперь девушке не было так скучно. Наоборот, ей очень нравилось, как Ава что-то пытается вытащить из своего рюкзака, и как Арроу сидит на подоконнике, подчеркнуто безразлично пялясь в окно. Это было живым и ненадуманным. Оно заставляло забыть о том вечере с беготней по подворотням и темным улицам. Наконец, Ава перестает копаться в своих вещах. На тумбочке Мэгги стопкой возникают книги. Одноклассница осторожно поправляет их, складывая корешок к корешку. Потом из рюкзака в ящик перекочевывают яркие упаковки с конфетами и вафлями, за ними апельсины — неизменный атрибут больничных посещений. Мэгги пробивает на смех, потому что на цитрусовые у нее аллергия. В палате будто становится светлей, пусть Лациви до сих пор с трудом может позволить себе тихий смешок, но она не может удержаться. А когда веселье проходит, снова морщится от боли в животе. Ава сидит бледная, кажется, готова в любой момент сорваться в коридор — предостережения врачей не были лишними. И пусть бы ей было скучно, но так она бы смогла быстрее поправиться. Что если швы разойдутся? Айре хватает Мэгги за смуглое запястье и просит: — Пожалуйста, осторожнее. Побереги себя. Мэгги только закатывает глаза. — Айре, я всю неделю только это и делала. Я лежала, старалась не шевелиться, ела эти гадкие больничные завтраки, обеды и ужины, — Мэгги говорит раздраженно не из-за того, что сказала ей Ава, а от того, что все это ее порядком достало. — Эй, т-тише, — прерывает монолог Лациви Один. — К-кто-то ид-дет. Ава скатывается со стула и прячется за тумбочкой другой кровати, благодаря своему росту она очень удачно помещается там. Арроу же соскакивает с подоконника и встает за шкафом, стоящим возле самой двери вплотную к стене. В коридоре действительно слышится какое-то оживление, разговор на повышенных тонах, едва различимые шаги. Один обеспокоенно поглядывает на окно, Ава сидит тихо, а Мэгги вдруг понимает, что, пожалуй, такие и бывают друзья. Такие, что в огонь и воду за тобой, на любой риск, пусть даже и в больницу, в реанимационное отделение. Они не оставляют тебя, даже если ты их предал. И Лациви становится мучительно стыдно за то, что она сделала, когда разошелся слух о будто бы куда более серьезных, чем дружба отношениях Авы и Мэгги. Эта ее ошибка, и она так виновата перед Авой. Мэгги могла поддержать, остаться рядом, когда все это началось. Она представила, каково было Айре. За такое не прощают, а эта маленькая девчушка с доверчивыми до ужаса глазами здесь и сейчас, когда к Лациви никого не пускают. Что она здесь забыла? Она должна была забыть Мэгги, вырвать с корнем из души все привязанности, а она принесла книги и сладости. Зачем, Ава Айре? За дверью все стихает, и Ава с Одином собираются уходить. Слишком велик риск, что их обнаружат и переведут Мэгги в другую палату. Все гостинцы предусмотрительно прячутся в тумбочку так, чтобы Лациви могла дотянуться до них без лишних неудобств. Арроу уже вылез в окно, а Ава вдруг вернулась к койке Мэгги, будто бы вспомнив что-то важное. — Что было в той записке? Мэгги слабо дергает уголком губ. Может, это было глупо, ведь теперь Ава обязательно узнает об этом. — Простая просьба. — Какая? — Иди, я напишу тебе более подробную записку и отдам в следующий раз, — шепотом говорит Мэгги, потому как за дверью снова какой-то шум. Ава быстро скользнула к окну и юркнула вниз. Будто бы их здесь и не бывало. Но Мэгги точно знала, что они приходили. Потому что в тумбочке лежат книги и конфеты, доказывающие, что это не было фантазиями Лациви. *** В рабочем кабинете Дамиана всегда царит порядок. Но сейчас казалось, что здесь прошел небольшой ураган, перемешавший все вещи, побросав их в самых неожиданных местах. Всевозможные бумаги и документы лежат везде: на столе, на полу, на подоконнике. Сам следователь сидел в своем кресле, потягивая кофе и читая какую-то бумагу. Эван метался по кабинету, что-то чиркая в своем блокноте, подбирая бумаги, которые уже не нужны, и складывая в толстую внушительную папку. Дамиан казался островком спокойствия в этом хаосе, творящемся вокруг. Дело глухое, он так с самого начала думал. Как только приехали на осмотр первого места преступления, он сразу понял, что не так легко получится выследить преступников. В том, что это была организованная банда, Дамиан не сомневался. Первой жертвой был парень, спортсмен. Он почти ушел от преступников, пробежав почти полгорода, но в темном переулке его перехватили двое, третий подтянулся позже. Схема была простая. Сначала внимание жертвы привлекали, потом выматывали погоней, а после уже убивали. Единственное, что объединяло всех убитых — неудавшаяся попытка суицида в прошлом. Причем, время было разное — полгода, два, пять лет. Но как они выбирали? Значит, у них был доступ к архивам. По прошлым делам у них не нашлось ничего подобного. Дамиан уже третьи сутки таскает бумаги из архива в свой кабинет, но так ничего и не нашел. Эван оказался весьма неплох, читал быстро, понимал с полуслова — следователь ожидал худшего от напарника, поэтому был весьма удивлен. Заявлений о новых преступлениях не поступало, работа шла своим чередом, поэтому Дамиан весьма удивился, когда зазвонил телефон, а на проводе оказалась старая знакомая по работе. — Только что видела, как за девчонкой гонится какой-то придурок в маске, — без приветствий и предисловий начала Тесса. — Рулю туда, адрес запоминай и будь на проводе. Дамиан тогда сорвался с места, рявкнул на напарника, чтобы собирался быстрее, и помчался к машине. Спокойствия будто и не бывало, следователь был похож на матерого пса, взявшего след. Эван запрыгнул в машину едва ли не раньше Дамиана, тот едва подавил удивление, давя на педаль газа в упор. Служебный автомобиль мчал быстро, но они и так едва успели. И если бы не Тесса, то утром бы на улице нашли еще один расчлененный труп. Фары высветили девушку у стены и преступника в маске с ножом у ее горла. Откуда-то сбоку вынырнула Тесса, перехватывая второго злоумышленника. Первый уже исчез в темноте переулка, ранив девушку, а второй вонзил нож под ключицу женщины, и скрылся в ближайшем подъезде. Дамиан рванулся туда, на ходу приказывая напарнику вызывать скорую. Погоня ничего не дала. Следователь поднял на уши весь дом. Когда подтянулись остальные, опросили всех — и снова никто ничего не видел и не слышал. Девчонку едва откачали. Но она жива и теперь у них есть свидетель. Еще Тесса сказала, что оцарапала преступника и теперь у них есть небольшая зацепка. Дамиан пообещал сам себе, что раскроет это дело. А если он что-то говорил, значит, обязательно выполнял. *** Темное подвальное помещение, затхлый воздух спирает легкие. Здесь везде горят свечи, а по стенам тянутся лозунги. Смерть нечистым.Позвавший смерть однажды, не сбежит от нее никуда.
Жизнь — удел избранных.
Даже непробиваемого Олая пробирает до костей от этого места, а уж что говорить о Кроу, почти незримо скользящей рядом. Но уже нельзя сворачивать назад, предателей эти чудовища убивают без лишних слов. На старшем Арроу черная спецодежда, что-то вроде той, которую надевают уборщики и поломойки. На лице маска, вгоняющая в ужас любого, кто посмотрит на нее ночью. Кто бы знал, каких трудов ему стоило заполучить ее. Фанатика, который ее носил, пришлось гнать почти за самую черту города, к Гаражам, а после бороться за нее. Здесь никто не показывал своего лица — так уж было заведено, чтобы в случае провала никто не смог сдать сообщников — и это было весьма на руку Арроу. Он здесь всего пару дней, с тех самых пор, как убили официантку из кафе, но благодаря Кроу уже разузнал немало. Что делать с этой информацией, пока было непонятно. Но то, что эти ребята опасны, сомнений не вызывало. Зачем ему это? Тот первый парень-спортсмен — он был другом. И цель у Олая до зубовного скрежета банальна — он желал отомстить. Вот только не думал, что их так много. Кроу легко скользнула к неприметной нише. Оттуда было очень удобно забираться на чердак, а уже оттуда слушать разговоры в любой комнате. Путь Олая лежал на собрание фанатиков, которое они устраивали каждый вечер. Голоса в конце коридора заставили его притормозить и скользнуть в неприметный коридорчик. Он бы не смог объяснить, почему так поступил — интуиция, не иначе. — Девчонка нас видела и осталась жива. — Он будет недоволен. — Она должна умереть. Олай нахмурился. Неужели новая жертва? И осталась в живых? Как бы то ни было, надо будет разузнать об этом, как только он выберется из этого подвала. И присмотреть за этой любимицей судьбы.