Пепел, пламя и новая жизнь

Вязкая духота. Глаза болят от бесконечной ряби цветных пятен, а уши закладывает от громкой музыки. Но здесь можно забыться. Можно позволить кому-то незнакомому скользнуть руками по талии в танце. Можно закрыть глаза и представить на месте этого незнакомца того, кого бы хотела видеть. В конце концов, Мэгги чувствует себя на редкость паршиво, поэтому так много сегодня себе позволяет. Здесь все разные. Группа друзей — они стоят плотным кружком — танцуют так, будто больше сюда не придут никогда. Занятная парочка — девушка с синим ирокезом и налысо бритый парень с татуировкой лилии на затылке. Учительница истории в черном платье с глубоким декольте — так молодо выглядела, что в школе ее часто принимали за ученицу — напропалую флиртует с барменом. Здесь все танцуют как в последний раз. Ритм вводит в исступление, подобие транса, и Мэгги прикрывает глаза, запрокидывает голову и двигается совершенно свободно. Здесь безумно жарко. Лациви не верит в ад, но ей думается, что если бы все же он существовал, то выглядел бы так же, как этот клуб. Душный оплот грехов специально для тех, кто не может отказаться от своих пагубных слабостей. Мэгги знает, что сюда ходят наркоманы за очередной дозой, потому что в клуб полиция не наведывается. На втором этаже обитают девушки, которые предоставляют услуги вполне определенного характера, за весьма небольшую сумму. Мэгги все это знает, но продолжает танцевать. И когда чья-то рука хватает ее за предплечье, она не беспокоится. Когда темнота танцевального зала сменяется ослепительной белизной уборной, смутная тревога закрадывается в голову. И она открывает глаза. Свет слепит, и Лациви сощуривается. Этот кто-то заталкивает ее в кабинку. Перед ней тот самый урод в маске. Она не видит его лица, но знает, что он усмехается. Мэгги отворачивает голову в сторону, потому что от него невыносимо пахнет кровью. На языке отчего-то появляется металлический привкус. Она видит краем глаза, как он стягивает маску, и закрывает глаза, чтобы не видеть его лица. Потому что у монстров не бывает лица — только хищные оскалы. Он приближается, обдает ее лицо горячим дыханием, проводит языком по щеке и склоняется к уху. — О, не бойся, личико тебе мы портить не будем, — смеется дико, безумно, — да, не будем! Мэгги кричит. Вскакивает с больничной кровати, путается в скомканной простыне и падает на пол. Но тут же встает и щелкает выключателем, потому что кажется, что он еще тут, что вот-вот в ее живот снова вонзится нож. Палата пуста и Лациви опирается спиной на прохладную стену, стирает рукой холодную испарину со лба. Пальцы сами собой скользят к шраму на животе, нащупывают пока еще слишком заметный шрам. Она надавливает сильнее пальцами и удовлетворенно ловит отголоски боли в теле. Еще жива. И это уже не сон. Мэгги понимает заядлых курильщиков. У всех свои причины для этой вредной привычки, и, несомненно, она сейчас не отказалась бы от парочки-другой сигарет. Хотя можно и не сигареты, Арроу вон чаще трубку курит, чем сигареты, так что почему бы и нет. «Боже, до чего ты докатилась, Магнолия Лациви» — перекатывается смутным комком в голове фраза сестры, сказанная давным давно. В коридоре раздаются шаркающие шаги старшей медсестры. Очень долго. После того, как Мэгги кричала, прошло уже минут десять. Здесь всем как-то плевать на пациентов. И старшей медсестре с вечным раздражением в походке, взгляде, жестах, и доктору с равнодушной сонливостью в глазах, снисходительностью в голосе. Лациви первое время злилась, а теперь оставила попытки хоть как-то выразить свое раздражение, потому что на все ее выпады они реагировали одинаково — начинали умильно ворковать, в то же время готовя шприц с успокоительным. Шаги все ближе, а она не может найти силы в себе, чтобы подняться. Медсестра уже у самой двери. Остановилась, и, кажется, шепчется с кем-то. Мэгги эта ситуация настораживает, и она потихоньку отползает под раковину. Нечаянно задевает головой раковину и с нее падает стаканчик с зубной щеткой и пастой. «Похоже, я сошла с ума» — слабо усмехается она себе, сжимая в руке зубную щетку. Дверь палаты открывается, и Мэгги сжимается под раковиной, стараясь слиться со стеной. Если бы было темно, то, может быть, и получилось бы. Она запоздало сожалеет о том, что не выключила свет. Хотя, пожалуй, так даже лучше. Потому что вошедшая медсестра вовсе и не медсестра даже. На ней эта чертова маска. Мэгги задерживает дыхание и замирает. Нежданный гость крадется по палате, и в ходе своих перемещений встает спиной к раковине. В голове Лациви что-то щелкает, и она бросается на врага. Запрыгивает на спину, вцепляется руками и ногами, вслепую тычет заостренным концом щетки в лицо ему или ей, неважно. Он сдавливает руками ее колени и со всей силы врезается в стену спиной. Мэгги всхлипывает, когда голова бьется о стену и в глазах начинает слегка рябить. Враг отходит от стены, выкручивает ей запястья, скидывает со спины. Она ударяется копчиком, в ладонях вспыхивает боль, а живот словно снова пропороли. Сейчас она не выиграет. Это конец. Или еще нет. Мэгги выкрикивает что-то неясное, кидает в лицо врагу тапочек, попавшийся под руку, и быстро отползает к двери. Там ей удается встать на ноги и Лациви вырывается из палаты. И едва не попадается снова. Здесь еще один в маске, видимо, на стреме. Он обхватывает ее руками, но она кусает его за палец до крови. Слышно даже, как что-то хрустит. Мэгги вырывается и бежит, что есть силы. Выбегает из отделения и слетает по лестнице едва ли не кувырком. Встает и продолжает бег, слыша сзади не топот, но легкое шуршание подошв преследователей. Открытая дверь в подсобное помещение и она решает испытать судьбу. В дальнем конце помещения окно открытое на фрамугу. Мэгги распахивает его и спрыгивает.

***

Врасия никогда спокойной не была. Но сейчас, когда хочется все крушить, она просто стоит на кухне и режет мясо на гарнир. Помогает матери. И та рада, как никогда, что дочь не заперлась снова в своей комнате и не сбежала на улицу, как обычно. Мама щебечет про какой-то рецепт необычного торта, про то, что весной можно посадить под окнами пионы — белые и алые, что дома пора сделать перестановку и обновить интерьер. Беллармина-старшая улыбается и довольно заглядывает в лицо дочери. Настоящая улыбка у Врасии получается с трудом. Робкая, дрожащая, но настоящая. Не та самодовольная, часто скользящая на ее губах; не та ядовитая, предназначенная для стерв и мудаков; не та дежурная, которой она улыбается тем, кто не враг и не друг. Мать улыбается еще шире и мычит под нос какую-то мелодию. И все было бы прекрасно, если бы не разговор с Педри. Не случай с Нэви в туалете. Черт бы их всех побрал. Врасия устала всем что-то доказывать. Бесят. Ужин удивительно вкусный, и она отвлекается от своих мрачных мыслей. Мама рассказывает какой-то старый анекдот, и Врасия смеется — так легко, непринужденно и весело получается, что она и сама удивляется. Может не все так плохо? Бывают такие моменты, которые надолго врезаются в память. И много лет спустя ты узнаешь любимое лицо, такой родной аромат духов, звук голоса. Из прихожей слышится звук поворачивающегося в замочной скважине ключа. Знакомый стук ботинок. Врасия сидит спиной к выходу из кухни, а мать лицом. Беллармине даже поворачиваться не нужно, чтобы понять, кто пришел. Вот он так знакомо бросает рюкзак на пол. Жужжит молния на куртке, слегка поскрипывающей своей кожей. Хорошая куртка, еще отцовская. Шаги до боли знакомые, он слегка припадает на левую ногу. Врасия теперь тоже хромает на левую. Браслет на его руке так знакомо звякает, что Врасия зажмуривается и надеется, что она не сошла окончательно с ума. Что это не призрак видений прошлого. Что это не она поехала крышей. Она открывает глаза и смотрит на мать. Та вся бледная как мел. Врасия слышит его дыхание, но почти шевелит волосы на макушке. Внутри бушует ураган из злости, обиды и какой-то затаенной радости. Но первого все же больше. Ей хочется встать и сломать ему нос. Врезать по уху, по колену, так, чтобы хрустнуло. Мать смотрит ей в глаза и, видимо, все понимает, потому что тут же встает из-за стола, опрокидывая стул. Грохот отдается в ушах болезненным эхом. Скрип кожи за спиной, наверное, он обнял мать. И тишина. Снова чертова тишина. Только настенные часы разбавляют ее. Тик-так. Тик-так. Перед глазами всплывает бесстрастное лицо Педри. Врасия вскакивает. Отбрасывает стул в противоположную сторону. Подходит к стене, сдирает дурацкие часы едва ни с гвоздем. Они так беспомощно тикают в ее руках, поэтому Врасия получает какое-то извращенное удовольствие от того, что швыряет их на пол. Но упрямые, они продолжают отбивать свой ритм. Беллармина кривится и топчет их ногой, пока часы не замолкают. — Врасия, — строгий голос матери. — Что ты творишь? Она стоит спиной к брату и матери. Злость буквально сжигает ее душу дотла. И она срывается, хотя не хотела. — Что я творю?! Ты не хочешь спросить, что он натворил, когда сбежал? Не хочешь рассказать, как пропадала сутками на работе, приходила домой и падала от усталости? Про дружков отца? Спроси его, что ОН делал все это время?! Спроси же, ну! Она смотрит Рэю прямо в глаза. Чертов засранец. Мать растеряна. У нее на глаза наворачиваются слезы. Врасия чувствует себя виноватой где-то в глубине души, но сейчас она слишком зла, чтобы извиняться. Сейчас лучше всего просто замолчать, чтобы не наговорить лишнего. — Скажи мне, а что ты делала, пока меня не было? Хорошо, тогда ты была маленькой, а потом? Когда стукнуло четырнадцать. Что ТЫ делала? Прибавляла проблем матери? Я читал все ее письма, но не отвечал, потому что были проблемы. Сколько раз ее вызывали в школу? Сколько раз ты лежала в больнице из-за того, что ты ввязывалась в драки? — Рэй хмурится, слегка подергивает пальцами. Так всегда было, когда он злился. Во Врасии будто что-то ломается. — Ты сейчас серьезно? Знаешь, обычно за маленьких девочек вступаются старшие братья, а ты сбежал! Я все терпела сначала, а потом просто начала бить в ответ. Ты просто… самый отвратительный старший брат из всех, какие существуют. Она отворачивается. Она плачет едва ли в третий раз в своей жизни. Он молчит. И черт с ним, пусть молчит. Она крепко жмурит глаза, чтобы прогнать слезы. Чертовски хочется курить. Хочется уйти куда-нибудь. Вообще из дома. Она проходит мимо матери и брата. Он хватает ее на предплечье, но Врасия дергает рукой и уходит в свою комнату. Наспех скидывает вещи в рюкзак, натягивает куртку, ботинки и выходит на улицу. Холодно. Под вечер всегда холодает, но Врасии плевать. Она закуривает сигарету, затягивается глубоко и жадно, выдыхает. Теперь даже пойти некуда. К Педри она не пойдет. А к Нэви она не может придти, потому что смотреть в глаза ее родителям выше ее сил. К черту их всех. Знакомая лавочка в парке. Рядом накиданы окурки и кожурки от семечек. Врасия садится на холодные доски, ежится. Достает из рюкзака свитер и натягивает его прямо так, поверх кожаной куртки, потому что снимать ее слишком холодно. Кто бы видел ее такую, в свитере поверх куртки, растрепанную, с размазанной тушью и красными глазами. Она закуривает еще одну сигарету. В кармане вибрирует телефон, и Врасия морщится. На дисплее высвечивается номер Педри, но она не собирается брать трубку. Беллармина не знает, сколько она так сидит. Час, два, а может все три. Руки немеют от холода, и она натягивает рукава свитера на пальцы и прячет руки между коленей. Педри звонил ей раз десять. Но сегодня она больше ни с кем не будет разговаривать. К черту их всех. На улице еще светло, но скоро стемнеет и будет еще холоднее. Врасия настолько глубоко ушла в себя, что даже не заметила человека подошедшего к ней. — Врасия? Ава Айре. Отлично. Только ей не хватало смотреть на такую Беллармину. Одноклассница присаживается на лавочку. Смотрит украдкой. «Хорошо хоть хватает мозгов не спрашивать, что произошло» — думает Врасия. Ава достает из рюкзака зеркальце и салфетки и молча протягивает Врасии. — Да не нужны мне твои салфетки, — огрызается в ответ. — Брось. Хватит того, что пока что только я увидела тебя в таком виде. Здесь многие наши гуляют. Врасия стирает разводы от туши и возвращает зеркальце обратно. Ава снова копошится в рюкзаке и достает на этот раз термос. Врасия даже удивляется — Ава никогда не казалось такой предусмотрительной. Айре отворачивает крышку, наливает в нее что-то умопомрачительно горячее и пахнущее специями и протягивает Беллармине. — Ты меня решила отравить? Ава смеется. — Конечно, только сплю и вижу, как бы сжить тебя со света. Пей. Это глинтвейн. — Ого, — сегодня вечер открытий. — Не думала, что ты умеешь. Айре только как-то странно усмехается. — У меня тетя на работе постоянно пропадает, поэтому в плане готовки я много чего умею. Паршивый день? Врасия смеряет ее оценивающим взглядом. Ава смотрит на кусты, деревья, потом откидывается на спинку и разглядывает небо. — Не то слово, — тяжелый вздох сам срывается с губ. — Только без подробностей. Не уверена, что хочу об этом вообще говорить. — Как скажешь, но… — Ава замирает, кидает быстрый взгляд на Беллармину. — Если тебе некуда пойти, то я могла бы тебе помочь. — Ты приглашаешь меня к себе домой? — Врасию почему-то пробирает смех. Но не от предложения Авы, а от того, что она еще совсем недавно унижала ее, издевалась, а теперь Айре помогает ей. — Почему нет? Не думай, что я все забыла, но, мне кажется, ты не заслуживаешь того, чтобы провести ночь на скамейке в парке. Тетя не будет против, скорее обрадуется, подумает, что я наконец-то завела себе друзей. — Щедрое предложение, но я, пожалуй, откажусь. — Врасия неловко поправляет волосы. — Как хочешь, дважды повторять не буду. Вот держи, — Ава протягивает термос с глинтвейном. — Если ты собираешься провести ночь в парке, то тебе это нужнее. Врасия благодарно кивает. Удивительно. Нельзя быть такой доброй, Ава, черт тебя побери. Беллармина вдруг шмыгает носом. Никогда не замечала за собой приступов сентиментальности, а тут вдруг такое. Ава застегивает рюкзак. — Может, все-таки пойдешь со мной? На улице небезопасно в последнее время. — Ава ежится от внезапного порыва ветра. — Нет. Ава вздыхает. — Эй, Ава. — Одноклассница оборачивается. — Извини… ты знаешь, за это дерьмо. Ава улыбается. — Не обещаю вот так сразу, но я попробую. Врасия сидит еще немного, а потом решает пройтись немного, чтобы согреться еще больше. Внезапно чьи-то руки хватают ее за талию, и у Врасии сердце уходит в пятки. Но, похоже, что убивать ее никто не собирается. — Прости меня. — Педри зарывается в ее волосы носом. — Надо было что-то сказать. Врасия разрывается. С одной стороны хочется вырваться, послать его далеко и надолго, а с другой — постоять вот так еще немного, так тепло и хорошо в этих объятьях. — Только не уходи, ладно? Не делай так больше. Врасия сдается, разворачивается, прижимается губами к колючей щеке. Педри довольно улыбается. — Пойдем.

***

Ава удивлена. Это еще мягко сказано. А еще она отчего-то переживает за Врасию. С чего бы вдруг — непонятно. Но эти убийства… Такого Ава точно Беллармине не желала. Она останавливается на полпути к выходу из парка и возвращается, чтобы все-таки увести упрямую одноклассницу к себе, если она все еще там. Темнота постепенно сгущается, еще немного и станет совсем темно, но Ава не может уйти вот так. Но, похоже, она зря волновалась — Врасия теперь точно в надежных руках. Ава спешит домой. Неясная тревога свернулась холодным клубком в солнечном сплетении. Один не объявлялся целый день. Ава все понимает и даже не обижается на него, но она так переживает. Зачем он только ввязался в это. И ничего не рассказывает — Айре понимает, что это для ее безопасности, но все же. В подъезде привычно нет света на первом этаже, Ава чертыхается. Тревога усиливается, и она нерешительно замирает в проеме подъездной двери. Упрямо машет головой и все же проходит дальше. Из-под лестницы выныривает чей-то силуэт, и Ава вскрикивает. — Боже, Ава, не кричи так, это я, Мэгги. — Айре наконец-то достает телефон из кармана, и темнота расползается по углам. — Но что ты… — Ава замолкает, потому что Лациви прикладывает палец к губам. — Долгая история, — тихо шепчет. — Я могу переночевать у тебя некоторое время? Ава кивает. Жестом зовет за собой и поднимается на свой этаж, открывает дверь. — Тетя, я дома. Со мной подруга. В квартире тишина. Видимо, она еще не вернулась с работы. Ава оглядывает Мэгги с ног до головы и только сейчас замечает, что та босиком. Касается руки — совсем ледяная. Она спешит в ванную, чтобы набрать воды. Мэгги следует за ней тенью, совсем притихшая, и от этого становится не по себе. — Залезай в ванну, отогревайся, мойся, принесу сейчас какие-нибудь вещи. — Ава деловито запихивает Лациви в ванну. На плите греется вчерашний ужин. Мэгги сидит на стуле, поджав под себя ноги. Греет руки о горячую чашку чая. Ава достает малиновое варенье и мед из холодильника. Так непривычно снова вот так вот запросто общаться с Мэгги. Ужасно непривычно. — Только грей во рту. Или сразу чаем запивай. — Ты совсем как моя старшая сестра, — криво ухмыляется Мэгги. — Если ты заболеешь, то будет совсем плохо. Почему ты сбежала из больницы? — Ава раскладывает еду по тарелкам. — Те в масках вернулись. Они хотели меня убить, я уверена. Ава округляет глаза. Это было ожидаемо, но почему никто из врачей или медсестер не среагировал? В отделении обычно кто-то должен дежурить. Мэгги поднимает глаза. — Я не знаю, но никого не было, только они, — отвечает она на невысказанный вопрос Авы. — Надо завтра же сообщить в полицию. — Нет, только не им. Надо тому детективу, который приходил ко мне, когда вы с Одином влезли в окно моей палаты. — Хорошо, скажем ему. Тревога никуда не делась. По спине прошла дрожь. Теперь даже в собственной квартире казалось опасно. Ава передернула плечами и попыталась улыбнуться. — Все будет хорошо.