В середине пути

— Кто бы мог подумать, что у Омуры-сенсея такая тяжелая судьба. Мы и не догадывались, — сказал Имаока. Они были на своем обычном месте, на склоне у реки. Уже стемнело, но земля отдавала накопленное за день тепло, было приятно лежать, закинул руку за голову, и смотреть, как на небе зажигаются звезды. — Если у него была тяжелая судьба, это не значит, что он должен быть конченным мудаком, — припечатал Вакана. — Вот именно, — поддержал друга Хияма. — Теперь мы должны простить ему все, что он делал? Только потому что у него травма, которую он получил по собственной глупости, кстати. — Легко говорить, когда речь не о твоей карьере, — коротко бросил Ания, который лежал с краю, закинув ногу на ногу. — Ты его защищаешь, что ли? — приподнялся на локте Хияма, но Ания ничего не ответил, даже головы не повернул. — А этот старик... — напомнил Секикава, — Да вы должны понять, какой он прекрасный, как заботится об игроках, — передразнил он. — А сам небось такой же! Рта не раскрывать, дышать по команде, сто кругов вокруг поля. — Это странно, но мне его немного жаль, — признался Юфуне и сел, обхватив руками согнутые колени. — Все-таки, мы ведь тоже ужасно себя вели, когда нам запретили играть. — Нашел, с чем сравнить! Совсем, что ли, — покрутил пальцем у виска Вакана. — Толку от нашей жалости, — Окада теребил шнурки своих пестрых кед, завязывал-развязывал, наматывал на палец. — Он не изменится. Будем жалеть и терпеть? — Говорю же, стокгольмский синдром, — пробормотал Шинджо так тихо, что его услышал, кажется, только лежащий рядом Ания, но ничего не сказал. — Знаете, — вдруг сказал Секикава, вертя в руках бутылку газировки. — Я раньше не очень понимал, зачем хожу в школу. Наверное, чтобы мама не расстраивалась. Она хочет, чтобы я закончил старшую школу. Ну, мне не трудно. А потом Кавато пришел, и оказалось, что это может быть весело. И еще бейсбол. Я ведь сначала не мечтал ни о Кошиене, ни о чем таком, просто играли вместе. И прошлым летом. Это было лучшее лето в моей жизни. А когда пришел Омура… ну, я не знаю, — он тряхнул головой, и пряди волос, лишенные привычного лака, упали ему на лоб. — Это стало, как обычные уроки, даже хуже. Урок можно прогулять, учителя — не слушать и заниматься своими делами. Я понимаю, — было похоже, что он оправдывается, — что Омура крутой и, может, нас так натренирует, что мы на раз-два на Кошиен попадем. Только раньше мне все нравилось, а теперь... — он замолчал. — Секикава... — вид у Микошибы был потрясенный и одновременно расстроенный. — Омура — отличный тренер, — медленно сказал Ания и тоже сел. — Но с ним… Я всегда думал, что ради Кошиена могу вытерпеть, что угодно. А теперь не могу себя заставить. Чем сильнее уговариваю перетерпеть, тем больше злюсь и хочу послать все к чертям. Когда пришел Кавато, он помог мне снова поверить в себя. Но с Омурой я сомневаюсь, так ли сильно туда хочу… Снова чувствую себя слабаком... Признание Ании явно потрясло остальных. Если уж он, самый упрямый из них, самый талантливый... Тот, кто стремился на Кошиен больше всех, готов сдаться, то что же говорить об остальных. — Интересно, что теперь будет, — протянул Секикава, уткнувшись подбородком в сложенные на коленях руки. — Неужели директор поверит Омуре? И нам действительно не дадут играть? — Окада наконец перестал мучить кеды и подтянул под себя ноги. — Думаете, он действительно попросит об этом? — Микошиба старался не терять надежды. — Но это так жестоко. Он ведь тоже потерял мечту. — Ни капли не сомневаюсь, — Хияма тоже сел. — Может быть, Омура такой злой от зависти? — Какой еще зависти? — поморщился Микошиба. — Обычной. У него же ничего не вышло из-за травмы, а у нас все впереди, вот он и бесится. — Хияма, что за чушь! — А ты действительно веришь в то, что он желает нам добра? — Может, и правда, желает, — негромко сказал Ания. — Только мне такое добро не нужно. — Не хочу! Надоело! — Вакана вскочил. — Пошел он к черту! — и с громким криком кинулся вниз по склону к блестевшей лунной дорожкой реке. Через несколько секунд к нему присоединились остальные. Несмотря на теплые дни, вода уже была не то, что летом, но они, кажется, не замечали этого. Наоборот, холод бодрил. Они плескались, прыгали друг на друга, стараясь макнуть с головой, и хохотали, когда это удавалось. В какой-то момент, уворачиваясь от Секикавы, Ания оглянулся на берег. Там наверху кто-то стоял. На мгновение высокая фигура показалась ему знакомой. Но приглядеться он не успел. Прыгнувший сзади Хияма повалил в воду, так что пришлось изрядно повозиться, чтобы вынырнуть на поверхность. Тут уж было не до размышлений, кто там шел мимо и остановился посмотреть на их возню. И Омуре уж точно нечего было здесь делать. Мысли утекали точно так же, как сбегала по волосам вода, оставляя приятную пустоту. Завтра будет завтра, и пусть будет, что будет. *** Следующим утром они подошли к школьным воротам одновременно, хотя и не договаривались о встрече. Не сказав ни слова, пересекли двор и направились к клубным помещениям. В глазах, которые они старательно прятали друг от друга, застыли немые вопросы: потребовал ли Омура у директора запретить участие в играх, как и грозился? Послушал ли тот его? Что они будут делать, если действительно не смогут играть? Они поднялись по ступенькам, слышалось только шарканье ног. Микошиба вставил ключ в замок и дважды повернул его, отпирая дверь. Девять пар глаз завороженно наблюдали за этими вроде бы обычными действиями. Но это могло быть в последний раз. Поворот ключа, их комната, знакомая, кажется, до мельчайших деталей. Диван, где кто-то вчера бросил свое полотенце, стол, на котором валялся раскрытый спортивный журнал, белая доска, шкафчики с их именами, плакат на стене. Неужели они могут лишиться всего этого? Наверное, они до конца никогда не верили в угрозы Омуры. Те переходили границу здравого смысла, и они перестали воспринимать их всерьез, пусть и не рисковали проверить на деле. Тем более, что Омура не спешил воплощать их, иначе бы рассказал все директору еще в первый раз. Да и ждать такого можно было скорее от бейсбольной лиги, чем от собственного тренера. Какой бы сволочью он ни был, поступать так с командой, которую сам же и тренируешь, было слишком жестоко. Но они не учли одного. Постоянно сравнивая Омуру с Кавато, они упирали на следствие, не замечая причины. Кавато старался помочь им самим, вытащить из той ямы, в которой они оказались, и бейсбол был всего лишь способом. Если бы они увлекались футболом, он бы гонял с ними мяч, икебаной — изучал бы искусство составления букетов. Ему были важны они сами. Омуре же было на них наплевать. Для него значение имел лишь бейсбол, а команда была лишь приложением к игре. Просто номера на поле. И потому он без колебаний убрал бы их с этого поля, если бы посчитал нужным. И теперь, ранним солнечным утром, в этих стенах, которые помнили и радость их побед и горечь поражений, слышали их смех и видели слезы, они осознали, что, возможно, больше никогда сюда не придут. Не ввалятся после тренировки, падая от усталости, не сядут вокруг стола, до хрипоты обсуждая стратегию, и не напишут на доске расстановку игроков на ближайший матч. Все закончится вот так, тихо и бесславно, не в тяжелой упорной борьбе с противником и самими собой, а по воле человека, для которого бейсбол, оказался важнее тех, кто в него играет. Возможно, он был по-своему прав, но они оказались не готовы стать просто винтиками идеально работающей машины и теперь должны были заплатить за это. Из мрачных мыслей их выдернула Яги. — Что это у вас дверь нараспашку? — спросила она, заходя. — Уже все пришли? Я встретила завуча, он попросил меня сказать, чтобы все собрались. Хочет кое-что сказать. — Не знаешь что? — без всякой надежды спросил Микошиба. Яги покачала головой, лицо у нее было обеспокоенным. — Почему это все случается с нами? — тоскливо проговорил Вакана. — Что нам надо сделать, чтобы от нас отвязались, чтобы просто дали играть? — Может быть, все обойдется, — скорее по привычке попытался подбодрить их Микошиба, чье лицо не выражало ничего, кроме вселенской тоски и безысходности. Ему никто не ответил. Из раскрытой двери до них долетали чужие голоса, переговариваясь и смеясь, шли в свои клубы остальные школьники, чтобы переодеться и отправиться на тренировку. Они же были как будто отделены от них, счастливых, имеющих возможность заниматься тем, что им нравится, не знающих этого страшного, разъедающего душу чувства бессилия, этой глухой, словно выжигающей изнутри, тоски. Чужие шаги, голоса, пылинки, медленно кружащиеся в луче света. Они стояли, не шевелясь, словно могли остановить время,отсрочить ту минуту, когда прозвучит их приговор. — Уже здесь? — это был Икебе, и одиннадцать голов синхронно повернулись к нему, одиннадцать пар глаз буквально впились в его лицо. — Я должен с вами поговорить. — Икебе-сан, — сделал последнюю и, скорей всего, безуспешную попытку Микошиба, — прошу вас. Мы все просим. Ведь вы же знаете, как важен для нас Кошиен. Если бы вы еще раз объяснили директору… — Да, Микошиба, — кивнул Икебе, — вам предстоит как следует постараться. Я занят школьными делами и не смогу уделять много времени. Вам придется много тренироваться самостоятельно. Это потребует большей ответственности и самодисциплины, чем раньше. Помните, следующее лето — ваш последний шанс. — Что? — тупо переспросил Микошиба, остальные молчали, пытаясь переварить услышанное. — Подождите, — первым отмер Ания, — что значит “самостоятельно”? То есть Омура… — он замолчал, боясь высказать вслух затаенную надежду, боясь обрадоваться напрасно. — Омура-сан сегодня утром уволился, — сообщил Икебе. — Что? — Не может быть! — Да вы серьезно? Тут же поднялся гвалт. Ребята столпились вокруг завуча и разве что не трясли его, и тому с большим трудом удалось заставить их если не умолкнуть, но хотя бы говорить потише. — Омура-сан сегодня утром принес заявление. Мы только что закончили разговор. — Но почему? — Микошиба выглядел сбитым с толку. — Да какая разница! — воскликнул Вакана. — Он убрался, вот что главное! Икебе покачал головой. — Омура-сан сказал, что у него возникли личные проблемы, и он не может больше тренировать вас. — И это все? — Ания явно не мог поверить, что все так просто, и нет никакого подвоха. — Не жаловался на нас директору? Не говорил, что мы его не уважаем, не слушаемся? Что не должны играть в бейсбол, участвовать в отборочных? Икебе ответил не сразу, он внимательно посмотрел на Анию. — Что ж, раз вы спросили… Директор, действительно хотел знать, в чем дело, но Омура-сан сказал, что вы ни при чем. Ребята переглянулись. — Интересно, с чего такая доброта, — недоверчиво прищурился Окада. — Ребята, — вздохнул Икебе, — я знаю, что отношения с Омурой-саном у вас не заладились, и, может быть, не только по вашей вине, - на этих словах Вакана скептически приподнял бровь. — Но он действительно очень хороший тренер, и мне жаль, что все так закончилось. — Зато нам — не очень, — буркнул Вакана. Икебе вздохнул. — Ну, в любом случае, теперь это не имеет значения. Я помогу всем, чем смогу. Что ж, ваша тренировка уже началась, не будем тратить время. — Икебе-сан? — позвал Микошиба, когда завуч уже стоял на пороге. — Да? — Мы правда старались, очень. Мы понимаем, Омура-сан мог многому научить нас, но… это было слишком. Завуч кивнул, на его лице отразилось сомнение. — Омура-сан просил кое-что вам передать, — все же решился Икебе. — Сам он по понятным причинам не мог этого сказать. — Могу себе представить, — не удержался Секикава. — Он сказал, что забыл, как школьный бейсбол отличается от профессионального. Как много там страсти и мало расчета. Омура-сан просил передать, что, возможно, он ошибался, и путь на Кошиен — не один. Ваша сплоченность, искренняя преданность и верность друг другу, которые не заканчиваются, когда вы уходите с тренировки, ваша безрассудность и наивная вера в мечту могут стать тем оружием, против которого окажутся бессильны самые серьёзные соперники. — Он действительно так сказал? — неверяще переспросил Окада. Завуч молча кивнул. — Нам тоже жаль, — сказал Шинджо, — что он не может забыть о своей ошибке и простить себя.