Бойтесь своих желаний

– Просыпайся! – Генджи вздрогнул и открыл глаза. Над ним склонился Серидзава и довольно сильно тряс за плечо. – Что? – со сна Генджи не сразу сообразил, что происходит и где он вообще. Потом все вспомнил. Потом осознал, что Серидзава. Трясет. Его. – Руки убрал! – рявкнул он и сел. Затекшее от неудобной позы тело отозвалось болью, Генджи поморщился и потер шею. – Какого хрена ты делаешь? – повернулся он к своему заклятому врагу. Серидзава стоял перед ним как ни в чем не бывало. – Что зимой, что летом, – усмехнулся Генджи и потянулся, Серидзава был в темных джинсах и вязаной водолазке, ярко-красной, с рисунком из оранжевых листьев. – Пошли, Такия, – не обратил внимания на подъеб Серидзава, – у нас мало времени. – У нас? – Генджи не донес сигарету до рта. – Спятил? Или решил все-таки признать мою победу? – У нас мало времени, – повторил Серидзава, – я должен показать тебе трех человек, жизнь которых изменило твое рождение, и тогда ты примешь решение, действительно ли не хочешь рождаться на свет. Уже прикуренная сигарета выпала изо рта и рассыпалась искрами. – Что? – Генджи инстинктивно сделал шаг назад. Серидзава явно спятил, Генджи и раньше не очень доверял его имиджу Будды. Сидит себе такой тихий, добрый – только пожрать дайте, хрен знает, что в его башке делается. Ну, скажите, нормальный человек будет играть в боулинг огромным мячом, а вместо кеглей использовать других людей? Или с земли все в рот тащить? Рано или поздно сожрешь такое – что голубых чертей увидишь. – Ты знаешь, Серидзава, – осторожно начал Генджи, – я, пожалуй, пойду, а ты тут посиди, воздухом подыши, – и сделал еще шаг назад. Нет, он не испугался, еще чего, но у Серидзавы явно было что-то с головой: одно дело – честная драка, а связываться с психом себе дороже. – И куда же ты? – ласково осведомился Серидзава. – Домой, – отозвался Генджи, держась за дверь. – Нет у тебя дома Такия, и тебя тоже нет, – донеслось ему вслед. – Наверное, надо предупредить Токио, – рассуждал сам с собой Генджи, пока шагал в сторону дома, – они, конечно, вроде не друзья теперь, но Серидзава явно того, а Токио после операции. Пусть будет поосторожней. К дому Генджи подошел не со стороны ворот, а со стороны сада: отцовские гости, наверное, уже пожаловали, так что попадаться на глаза не стоит. Поэтому он тихо посидит у себя. В конце концов, он не виноват, что ему и правда некуда деться. Не ночевать же в школе, да и там все равно Серидзава. Подойдя в калитке, Генджи сунул руку между прутьями, чтобы нащупать щеколду, но ладонь скользнула по гладкой поверхности замка. Это еще что? Он не помнил, чтобы кто-то менял замок. Позавчера он тоже заходил через сад, и калитка закрывалась на обычную щеколду. «Кажется, у старика началась паранойя», – вздохнув, Генджи подтянулся. Обычно темный, сегодня сад освещался развешанными то тут, то там разноцветными китайскими бумажными фонариками и на памяти Генджи уже давно не был таким прибранным и ухоженным – кажется, гости были очень важные. Он поднялся по ступенькам террасы и осторожно дернул одну из стеклянных створок, но она не поддалась – заперто. Выругавшись сквозь зубы – идти через главный вход не хотелось, все-таки он обещал отцу не приходить сегодня домой, а если Хидео просил его не появляться, то имел на это веские причины – Генджи пошел вокруг дома, проверяя окна. Повезло уже на втором, створка поддалась. Прислушавшись, он перемахнул через подоконник и постоял, привыкая к темноте. Потом осторожно подошел к двери и снова прислушался – голоса доносились из другой половины дома, отлично. Он проскользнул по коридору к своей комнате, толкнул дверь и перевел дух. Свет включать не стал, чтобы не привлекать внимания. Скинул куртку, сбросил ботинки и хотел было плюхнуться на кровать… Кровать – она стояла с другой стороны и не вдоль стены, а упиралась в нее изголовьем. И его стол, заваленный мангой, журналами, дисками… он исчез, вместо него у окна появилась какая-то хрень с зеркалом. Генджи сглотнул и зажмурился, потом открыл глаза. Ничего не изменилось. Тогда он решительно повернул выключатель. Комнату залил яркий свет. Он осветил кровать под розовым – розовым, блядь! – покрывалом. Обои с букетиками цветов, кронштейны с одеждой – ворох разноцветного тряпья, платья. Генджи снова зажмурился и снова открыл глаза. С люстры свешивался прозрачный шарф. Тоже розовый. Объяснений было два. По крайней мере, разумных. Первое – самое вероятное – он как-то перепутал дома. Ладно, это было глупо, Генджи отлично помнил, где он живет, дорогу домой он находил в любом состоянии. А сейчас, спасибо Усияме, он был трезв, как стеклышко, и не побит. Объяснение второе, менее правдоподобное. Сплавив сына, Хидео зачем-то превратил его комнату в мечту лоли. Возможно, к приходу Генджи домой все должно было вернуться на свои места. Но зачем это было нужно, даже думать не хотелось. – Есть еще третье. Генджи подпрыгнул на месте. Как не заорал от неожиданности, вообще непонятно. Перед ним стоял Серидзава в своем пестром свитере и повидавших не одну зиму ботинках на толстой подошве. – Твою мать! – прошипел Генджи, с великим трудом подавляя в себе желание придушить коротышку. А труп зарыть в саду. Остановило его только нежелание создавать лишний шум. – Я пришел за тобой, – как ни в чем не бывало отозвался Серидзава, даже не подозревая, что жизнь его была на волоске. – Выметайся из моего дома, пока можешь, – медленно проговорил Генджи. – Это не твой дом, Такия, – Серидзава уселся на кровать. – В каком смысле? – В прямом. Это не твой дом, потому что тебя не существует. И да, ты можешь не сдерживаться. Кричи, сколько влезет, тебя все равно никто не услышит. Это было уж слишком. Плевать на розовое покрывало, плевать на цветочки на обоях, и даже на исчезнувший постер Does с автографом Ватару Уджихары, он сейчас убьет Серидзаву, а потом разберется со всем остальным. Они катались по полу, фырча и пыхтя, как рассерженные кошки, ударялись об окружающие предметы. Выдохлись минут через десять. Генджи сидел на полу, прислонившись к комоду и тяжело дыша, наблюдал, как Серидзава спокойно стряхивает с себя остатки того, что еще несколько минут назад было замысловатой икебаной. – Так какого, собственно, хуя? – Это значит, что ты готов слушать? Почти с наслаждением Генджи сплюнул на ворсистый ковер. – Так вот, – сказал Серидзава и вновь уселся на кровать. – Сегодня Рождество, это особенный день. – Бла-бла, ты что, заделался в проповедники? Серидзава замолчал, давая понять, что не намерен продолжать. Генджи уперся затылком в полированную поверхность ящиков, махнул рукой. Мол, давай, ври дальше. Драка его вымотала, надо было перевести дух. – Так вот, это особенный день, когда многое возможно. В том числе исполнение самых разных желаний. – Признай, что я победил. – Не всех подряд, – мягко улыбнулся Серидзава. – Тем более, ты высказал совсем другое. – И какое же? – Генджи подтянул к себе колени. Наверное, со стороны они выглядели очень глупо. На полу среди этого розового ада он выслушивает бредни своего злейшего врага. – Ты пожелал никогда не рождаться. – Что? – Ты пожелал никогда не рождаться, – тщательно выговаривая каждое слово, повторил Серидзава. – Ты что, подслушивал? – В этом дурдоме Генджи даже позабыл, что действительно ляпнул что-то подобное, в конце концов, чего не скажешь от злости. – Зачем? Я все знаю и так. Ведь я же дух Рождества. От неожиданности Генджи дернул головой и чувствительно приложился о ручку ящика. – Блядь! Так, все! Хватит, – он поднялся. – Я сейчас выясню, что за херня тут происходит. – Было бы гораздо лучше, если бы ты выслушал до конца, – не шевельнувшись, все так же спокойно сказал Серидзава. – Что я должен выслушать? – Генджи обернулся. – Слушай, Серидзава, я не знаю, что здесь устраивает мой старик, и не знаю, каким боком тут ты, но ты себя послушай! Дух Рождества? Ты действительно думаешь, что в это можно поверить? Не знаю, где ты взял эту дурь, но поздравляю – вещь стоящая, так вставляет. – Оглянись вокруг, Такия, и подумай хоть немного. Ты не замечаешь ничего странного? – Генджи не ответил, ибо с тех пор как он спустился с крыши Судзурана, мир явно сошел с ума. – Этот дом, комната, мы с тобой здесь деремся и кричим, а никто не пришел даже взглянуть, что за шум? А следы нашей драки? Генджи сглотнул, в комнате был совершенный порядок, как будто они с Серидзавой только вошли. – Что за?.. – прошептал он и торопливо ущипнул себя за руку. – Это не сон, Такия. Твое желание исполнилось, ты – не родился! Несколько секунд Генджи не отрываясь смотрел, как на запястье расплывается красное пятно, а потом решительно рванул дверь. – Отец! Отец! – он бросился по коридору к комнатам, из которых лился свет и где слышались голоса. Нет, это было слишком, это все какой-то бред. Он найдет Хидео, и пусть тот ему все объяснит. – Отец, где ты! – что это за странная извращенная шутка? Что за больная идея пришла в голову его старику? И при чем тут Серидзава? – Папа! – он как вкопанный остановился на пороге ярко-освещенной комнаты, где за длинным заставленным едой столом сидели люди. Никто из них не пошевелился при его появлении, даже головы не повернул. Генджи обежал глазами собравшихся, выискивая отца, но его не было. Более того, он сам не знал никого из присутствующих. И комната – ничего здесь не напоминало о том, как она выглядела несколько часов назад. Вдоль стен стояли низкие, обтянутые светлой тканью диваны, по стенам были развешаны старинные гравюры, но не того весьма недвусмысленного содержания, что висели здесь раньше, а всякие пейзажи, портреты непонятных людей. Генджи вновь перевел взгляд на собравшихся. Один из них, худой седоватый мужчина, сидевший во главе стола, поднял бокал: – Я предлагаю выпить за новую эпоху, в которую вступает моя дочь. Двадцать лет – это новый рубеж, новая жизнь. Это новые возможности и новая ответственность. За тебя, Имаи, дорогая, будь счастлива. Тут же поднялся шум, гости придвинулись ближе к столу, бокалы потянулись к симпатичной девушке, что сидела на противоположном конце стола, смущенно улыбаясь. Она спрятала порозовевшее от смущения личико за бокалом. – Может быть, – беспомощно пробормотал Генджи, – отец отдал им дом для торжества? Поэтому сказал, чтобы я не приходил? – это было самое глупое предположение из всех возможных, но потрясенный мозг пытался найти хоть какую-то зацепку, хоть сколько-нибудь разумное объяснение происходящему. – Это их дом, не твой, – Серидзава вновь подошел бесшумно и остановился чуть за спиной. – А тебя не существует. Они тебя не видят. Если хочешь, проверь. Медленно переставляя ноги, Генджи обошел стол и подошел к имениннице. Никто и головы не повернул, как будто его и впрямь не было: нельзя же так притворяться. Платье у девчонки было белое, а вино в бокале – красным. Бокал стоял на самом краю, у нее под локтем. Генджи лишь слегка подтолкнул его. Бордовое пятно расплылось по белому шелку. Генджи поднял голову, чтобы оглядеть гостей, увидеть их реакцию, но те как ни в чем ни бывало продолжали болтать. Когда же он перевел взгляд на девушку, то увидел, что платье ее по-прежнему белоснежное, а бокал все также стоит на столе. – Что за… – Генджи потрясенно уставился на свои руки. Они дрожали, его всего била дрожь. – Что за… – Идем! Он не заметил, как они оказались на крыльце. Дул холодный ветер, луна пряталась под низко нависшими тучами. Генджи трясло – то ли от холода, то ли от страха. Ноги сами собой подогнулись, и он рухнул на ступеньки. Серидзава присел рядом, в зубах у него была зажата тлеющая сигарета, он прикурил от нее еще одну и почти силой сунул Генджи в ощутимо стучащие зубы. Тот с благодарностью затянулся. – Не знал, что духи Рождества курят, – наверное, это можно было принять за шутку. – Нам приходится соответствовать клиенту, так проще, – спокойно отозвался Серидзава. – Значит, я твой клиент? – со второй затяжки сигарета дошла почти до фильтра. – Ты мой подопечный. – Почему Серидзава? – Я не знаю, – пожал плечами дух Рождества, – это решаю не я. – А кто? – Старшие. – У духов есть начальство? – со стороны этот разговор выглядел, наверное, еще глупее, чем казался самому Генджи, но ему нужно было перевести дух, собраться с мыслями, а пока пусть его собеседник треплется про всю эту потустороннюю хрень. – Как и везде. Еще вопросы? Если нет, то я хотел бы объяснить тебе суть происходящего. У нас не так много времени. – Валяй, – Генджи привалился виском к балясине. – Итак, как я уже сказал, – спокойно, как будто пересказывал содержание фильма, заговорил Серидзава, – в Рождество возможно многое, в том числе исполнение самых необычных желаний. И ты, Генджи Такия, пожелал никогда не родиться на свет. – Генджи машинально кивнул. – Но исполнить твое желание не так-то просто. Ведь за семнадцать лет своей жизни ты встретил много людей, и твоя жизнь оказалась связана с жизнями многих. Нельзя просто так изъять тебя из мироздания и сделать вид, что так и было. Поэтому, – Серидзава, или дух Рождества, или кто он там был сделал многозначительную паузу, – высшие силы, прежде чем приняться за такую сложную работу, дают тебе шанс. Шанс передумать. Ты увидишь, каким станет мир без тебя, ты увидишь людей, чьи судьбы изменились только потому, что ты не родился. И тогда ты примешь окончательное решение. – Мне кажется, я в детстве видел такой мультик, – вяло ответил на эту речь Генджи. – Очень возможно, – согласился Серидзава. – Тем не менее, все по-настоящему, как ты и мог только что убедиться. Поэтому сейчас ты пойдешь со мной, чтобы увидеть результат своего желания и решить. – А если я не смогу решить или не захочу? – Генджи повернулся к Серидзаве. – Тебе придется, – строго ответил тот, сейчас он меньше всего был похож на его школьного врага, – если ты не решишь, чего хочешь, то навсегда будешь обречен скитаться здесь. Невидимый и неслышимый, одинаково чуждый и миру людей, и миру духов. Генджи вспомнил, как через него смотрели, как сквозь стекло, и торопливо вскочил. – Я знал, что ты примешь верное решение, – удовлетворенно кивнул Серидзава. – А теперь идем. У нас не так много времени. Ты должен принять решение, прежде чем наступит полночь. – Поздновато приходишь на работу, двенадцать совсем скоро. – Мы вернемся к тому времени, когда ты произнес вслух свое желание, – ответил Серидзава. – Круто! И как? У духов есть машина времени или хроноворот, как у Гарри Поттера? – Пойдем, – Серидзава уже спустился со ступенек, и Генджи последовал за своим провожатым. Первый шок прошел, и он старался рассуждать здраво. Конечно, все, что плел здесь Серидзава, - полный бред. Но что-то во всей этой истории не так, была в этом какая-то подстава. Надо во всем разобраться. Серидзава уже стоял у ворот. – Ты готов? – Да. – Тогда вперед! – и он распахнул створку. Они оказались на неширокой улице, застроенной небольшими одно- и двухэтажными домами, над головой было ясное зимнее небо, ярко-желтое солнце едва начинало клониться к горизонту. Генджи огляделся и хотел было уже задать вполне разумный вопрос о том, каким образом снова стало светло и как они очутились здесь, если всего несколько секунд назад стояли у ворот его дома, но тут взгляд его остановился на небольшом одноэтажном доме, и слова застряли в горле. – Какого хрена? – резко обернулся он к Серидзаве, стоило ему обрести дар речи. – Зачем ты меня сюда притащил? – Так надо, – ответил тот и почесал щеку. – Кому надо? – начиная закипать, процедил Генджи. – Как мы вообще здесь оказались, ведь мы только что были у меня дома. И снова день! – Я же сказал, мы вернулись к тому времени, когда ты озвучил свое желание. Что касается перемещений, то это происходит само собой. Я лишь сопровождаю тебя, маршрут мне неведом. Может быть, перед ним и правда был дух Рождества? Генджи не мог представить, чтобы Серидзава разговаривал такими словами, как герои книжек или скучных фильмов. Но признать это значило бы признать, что все происходящее – правда: он не родился, и существует дух Рождества с рожей Серидзавы, который покажет ему трех людей, жизнь которых изменилась благодаря Генджи. Это сколько выпить надо, чтобы в такое поверить? – И какая от тебя польза тогда? – Я думаю, тебе лучше войти в дом, – сухо ответил Серидзава. – Помни, ты должен принять решение до полуночи. Обиделся, что ли? Охереть, какие трепетные духи. Взгляд Генджи уперся в одноэтажный дом, перед которым они стояли: низкий забор, три ступеньки крыльца… сколько же лет он здесь не был? Шесть-семь? Генджи до сих пор иногда вспоминал маленькие комнаты, скрипучие половицы. Если пройти его насквозь, то окажешься в крошечном дворике: там стояли качели. Генджи любил раскачиваться так, что ветер свистел в ушах. Ему казалось, что если раскачаться сильно-сильно, то можно взлететь. Однажды он действительно разжал руки, и уже через сорок минут ему накладывали швы – и сегодня, если как следует приглядеться, то чуть выше правого виска можно увидеть две тонкие полосочки. Нянька уволилась в тот же вечер, Хидео сердился, а Генджи был рад: он считал, что уже взрослый для того, чтобы за ним присматривали, – через месяц в школу. Но все же он никогда не возвращался сюда, не интересовался, кто живет в его прежнем доме – прошлое не представляло для Генджи никакого интереса. Значение слова «ностальгия» он понимал очень смутно, да и не в его характере было жить прошлым. Во-первых, не такое уж оно у него было большое, это прошлое, а во-вторых, он не привык оглядываться назад, даже по сторонам смотреть не всегда получалось, только вперед. Верхняя ступенька скрипнула – неужели он помнит это? Генджи шагнул в темноту маленькой прихожей. Налево – будет кухня, прямо за раздвижными дверями – общая комната, направо – его собственная и спальня отца, потом ванная. Оказавшись в полутьме знакомых комнат, Генджи вдруг испытал какое-то очень странное чувство, как будто ноет уже подживший синяк. В реальность, если этот бред можно было назвать реальностью, его вернули громкие звуки: слева, в кухне, что-то упало и покатилось по полу. Пол там, Генджи почему-то очень хорошо помнил, был выложен плиткой, у чашек и стаканов, падавших когда-то из его маленьких рук, не было шанса на выживание. Вот и сейчас что-то упало и разлетелось вдребезги. Звон разбитого стекла сопровождало чье-то неразборчивое бурчание, несколько раз хлопнули какие-то двери, потом послышались шаги. Тяжелые, медленные. По коридору навстречу Генджи шел мужчина, и тот не сразу сообразил, почему его лицо кажется таким знакомым. Это был Хидео. Но это был Хидео, в котором что-то было не так. Генджи сообразил это, прежде чем открыл рот, чтобы сказать «какого хера ты тут делаешь и что вообще происходит?». И дело было не в том, что старик явно был пьян, он и раньше, бывало, выпивал. В нем все было как-то слишком. Да, слишком – это было правильное слово. Слишком расстегнутая на груди рубашка, слишком много морщин на лбу, слишком большие мешки под глазами, слишком медленная походка и слишком сильный запах алкоголя. Он шел прямо на Генджи, держа в руке почти пустую бутылку с чем-то светло-коричневым и смотрел сквозь, как будто он, Генджи, был прозрачным. Генджи и раньше часто казалось, что старик смотрит на него, как на пустое место, но сейчас он действительно смотрел на него так, как будто перед ним была только вешалка для одежды и стойка для зонтов – и все, никакого Генджи. Ничего. Вернее, даже не смотрел, а так, скользнул каким-то бессмысленным взглядом, каким скользят по давно знакомым вещам, и отвернулся. Дернул створку двери и шагнул в комнату. – Что за! – Генджи даже позабыл про топтавшегося сзади Серидзаву. Это было уж слишком. Он вспомнил и свою комнату, превращенную в домик для барби, и это сборище в их столовой, и его просто затрясло от злости. Значит, устроил весь этот балаган, а сам свалил, пьет тут себе в тишине и бровью не ведет. Еще и делает вид, что ничего вокруг не замечает. Он ринулся в комнату, где Хидео уже плюхнулся на стоящий у стены черный кожаный диван, на котором валялось полотенце, еще одна рубашка, галстук и почему-то один носок. – Что ты устроил дома? Почему ты здесь? Но старик и бровью не повел. Он сделал большой глоток, чем практически опустошил бутылку, ладонью вытер мокрый рот – Генджи аж скривился – и закрыл глаза. – Он тебя не слышит, говорю же, – рука Серидзавы легла на плечо Такии, прежде чем тот успел наброситься на отца, чтобы в лучшем случае хорошенько встряхнуть. – И не видит, – добавил этот недоделанный Санта-Клаус с какой-то подозрительной лаской в голосе. – Пойми, наконец, тебя – не существует. – Серидзава! – наверное, его крик было слышно на другом конце квартала, но ни Хидео, ни тот, к кому обращались, и бровью не повели: один шарил по полу в поисках бутылки, у второго на губах застыла мягкая и понимающая улыбка, от которой хотелось или залезть на стену, или эту стену проломить. Конец метаниям Генджи положил дверной звонок. Старший Такия, чьи поиски между тем увенчались успехом, и ухом не повел, влил в себя все до капли, даже потряс бутылкой над высунутым языком. Генджи передернуло. Почему он никогда не замечал, что пьющие люди выглядят так мерзко? Неужели он выглядит такой же свиньей? Гость между тем оказался весьма настойчивым. На смену металлической трели звонка пришел стук, потом из-за двери раздалось: – Такия-сан, Такия-сан откройте! Генджи замер. Этот голос, никаких сомнений… – Хидео-сан, я знаю, вы дома. Это я, Катагири, откройте, пожалуйста! Генджи готов был сам броситься и распахнуть дверь. Кен! Кен жив, с ним все в порядке! Значит, его не убили из-за него, Генджи. – Я звонил вам, но вы не брали трубку. Но тут Хидео завозился на своем диване, приподнялся и спустил на пол ноги. Каждое движение явно давалось ему с большим трудом. Генджи отлично знал это состояние, когда ты пьян настолько, что делать что-либо нет ни сил, ни желания, но еще не настолько, чтобы отрубиться. Кое-как поднявшись, Хидео сделал несколько шагов, пошатнулся. Генджи инстинктивно дернулся вперед, чтобы поддержать отца, и тут же отскочил в сторону, как ошпаренный. Стыд-то какой! И, главное, непонятно, что хуже, то ли то, что все это какая-то идиотская игра, и он над ним так издевается, то ли то, что это правда. У Хидео было много недостатков, но он не был потасканным алкоголиком. – Я ухожу, – резко развернувшись, заявил он. Хватит! Он не знает, зачем старик это затеял да еще каким-то образом притянул сюда Серидзаву, но с него, Генджи, хватит. Потешаться за его счет он никому не позволит. Глаза Серидзавы были полуприкрыты. Кажется, происходящее его ничуть не смущало. Он стоял с таким видом, как будто не при делах. – Думаю, ты остаешься, – отозвался он. – Плевать мне, что ты думаешь. С меня хватит! – Уймись, Такия, – на лице Серидзавы не шевельнулся ни один мускул. – И делай, что тебе говорят. – Чтобы я слушал тебя? – Генджи едва сдержался, чтобы не вмазать со всей силы по этой благостной роже. – Ну, я же терплю твои припадки, – отозвался дух Рождества. Драку предотвратило появление нового действующего лица. Хлопнула входная дверь, ворвался порыв ветра, а вместе с ним и Катагири в неизменном белом плаще. Генджи был готов броситься ему на шею. Сначала от радости, что тот живой и здоровый, потом – потому что Кен бы уж точно не стал участвовать в таких глупых розыгрышах, по крайней мере, если их целью был он, Генджи. Но старый приятель даже не обратил на него внимания, как будто его тут и не было. – Я звонил вам с самого утра, Хидео-сан, – сказал Катагири, зябко поджимая пальцы в ярко-желтых носках. – Может быть, – согласился старик и буквально рухнул на диван, который печально скрипнул под ним. – Кен! – Генджи шагнул вперед. Не просто шагнул, а схватил Катагири за руку, но та даже не шелохнулась, а Кен не повернул головы. – Я… я не понимаю, – потрясенно прошептал Генджи, глядя на собственные пальцы, которые сжимали белую ткань. – Еще раз тебе говорю, тебя нет, не существует, – Серидзава дернул его за локоть. Потрясенный Генджи послушно разжал руку и сделал шаг назад. «Меня нет, не существует» - как такое возможно, как такое вообще может быть, ведь вот же он стоит, и Серидзава его видит, и он, Генджи, слышит биение собственного сердца и собственное тяжелое дыхание. – Не понимаю, – снова повторил он. Серидзава вздохнул. – Я буду говорить медленно. Сосредоточься, Такия, я знаю, ты можешь. Ты сказал «всем было бы лучше, если бы я не родился», так? Генджи кивнул, возможно, он и правда ляпнул что-то подобное. – Твое желание исполнилось. Ты не родился. Генджи снова тупо кивнул. – Но боги, высшие силы, Санта-Клаус – как тебе больше нравится – дают тебе шанс увидеть, какой окажется жизнь без тебя. Это твой шанс решить, действительно ли ты хочешь никогда не появляться на свет. – Бред! – Если тебе так проще. Но все же я должен показать тебе трех людей, чью жизнь ты изменил. – Почему трех? – Не знаю, так положено. – Кем положено? – Такия! – кажется, неисчерпаемое терпение Серидзавы было не так неисчерпаемо. – Я – дух Рождества, а не Гугл. Заткнись, смотри и слушай. Генджи вдруг понял, что пока они препирались, кто-то как будто нажал на паузу, а теперь включил кнопку «плей». Катагири пересек комнату и поднял пустую бутылку. – Вы снова пьете, Хидео-сан? – Ты за этим, что ли, пришел, мой верный друг? – в отцовском голосе прозвучали очень знакомые насмешливые интонации. Они особенно резанули Генджи, потому что принадлежали настоящему Хидео, а не этой иллюстрации необходимости существования общества анонимных алкоголиков. – Вам пытались дозвониться. Я пришел сказать, что сегодня вечером будет собрание, – Кен поставил пустую бутылку на низкий столик и снова повернулся к старику – выражение лица у него было жалостливое, так смотрят на котенка со сломанной лапкой. Генджи бы предпочел умереть, чем поймать на себе подобный взгляд, или придушить того, кто посмел так на него смотреть. Но старик лежал на своем диване, прикрыв локтем лицо. – Хидео-сан, – позвал Катагири. – Я слышу тебя, Катагири, я понял, – голос из-под ладони звучал хоть и приглушенно, но с вполне понятной интонацией – «вали отсюда, не надоедай». Кен потоптался на месте, все с той же жалостью глядя на Хидео, и поплелся к выходу. – Какого черта! – для Генджи это было уже слишком. Сначала отец, представший в образе опустившегося саларимена из какой-нибудь вечерней дорамы, теперь Кен… Кен, принадлежащий другому клану и явившийся сюда, чтобы сообщить о какой-то встрече, Кен, которого старик называет своим младшим другом. На мгновение Генджи даже позабыл о том, что все это невзаправду, так его потрясло происходящее – неужели Кен и его старик в одном клане? Но как это возможно? – Простите мне мою грубость, Хидео-сан, но я все-таки спрошу, – Кен вернулся в комнату и остановился напротив дивана. – Неужели вам самому нравится такая жизнь? Неужели вам самому нравится вот так разбрасываться вашими талантами? Ответа не последовало, вполне вероятно, старик просто заснул. Но Кена это не остановило. Безрассудство продолжало оставаться главной чертой его характера. – Знаете, Хидео-сан, я всегда так восхищался вами, хотел быть похожим на вас. Я был так горд и так счастлив, когда вы замолвили за меня словечко перед боссом, чтобы меня приняли в клан. Генджи чувствовал себя героем мультика, чья челюсть падает на пол, а глаза вылезают из орбит на пол-экрана. Отец замолвил за Кена словечко перед боссом? Выходит, Кен – член Рюсейкая? Но… но тогда получается… Получается, что сам Хидео… – Но зачем вы сами себя губите. Ведь с таким талантом, хваткой, вашим умом, можно было стать чем-то большим, чем вака-гасира. Я слышал, Хидео-сан, что одно время прежний босс подумывал о том, чтобы отдать клан вам. И даже сейчас к вашему мнению все прислушиваются. Но неужели вам самому нравится такая жизнь? Нет, что в Кене оставалось неизменным, так это страсть к перевоспитанию всех, кто попадал в его поле зрения. – Зачем вы пьете, господин Хидео? – Тебе, Катагири, не шестеркой у якудза быть, а в проповедники податься, – оказалось, старик и не думал спать. Покряхтев, он снова сел, потом встал. Генджи заметил, что Кен как будто съежился, но Хидео обошел его и скрылся в коридоре. Снова стали открываться-закрываться полки на кухне, потом что-то звякнуло, и Хидео вновь появился в комнате, в руках у него была новая бутылка. – Хочешь? – Кен мотнул головой, Хидео сорвал обертку и открутил крышку. В нос Генджи ударил резкий запах виски, старик оглянулся в поисках стакана и сделал большой глоток прямо из горла. – Вы правы, Хидео-сан, я всего лишь шестерка, – вновь пошел на приступ Кен, – но вы-то? – А что я? – внезапно Генджи показалось, что отец не так пьян, как ему казалось. Смотрел он на Кена вполне осмысленно. – Мой ум, таланты, хватка, – он как будто передразнил Кена, – что с них толку. Вечная грызня за власть, вечная война с конкурентами, бабы, которые хотят от тебя только денег, – Хидео плюхнулся на диван, поставил бутылку на пол и уперся локтями в широко расставленные ноги. Взгляд у него был тяжелый. – Ты прав, когда-то у меня было много честолюбия. Мне хотелось выбраться из дерьма, хотелось красивой жизни, власти. Только я в одном ошибся, Катагири. Дерьмо – оно не здесь, – Хидео обвел рукой комнату, – а здесь, – и он постучал себя пальцем по лбу. – Я думал, что если напялю дорогие тряпки, если кошелек будет не закрываться от денег, то вот она, настоящая жизнь, – улыбка Хидео стала похожа на звериный оскал. В нем было что-то чужое и от того пугающее. – Херня все это. Я действительно мечтал стать главным в клане, еще только когда пришел, уже мечтал. Ты не знаешь, никто не знает, старый босс приходил ко мне. Он сказал, что хотел бы однажды отдать мне власть. Хотел бы, но не может. Потому что я живу слишком легко, потому что не могу понять, что значит отвечать за кого-то. По-настоящему отвечать. Потому что меня ничто не держит в этом мире. «Привязанности, – сказал он мне, – это наша слабость, но и наша сила». Но мне привязанности были не нужны, я так ему и сказал. Если мой ум, хватка и чутье ничего не значат без каких-то там привязанностей, то пусть найдет кого-нибудь другого. – Неужели вы никогда не жалели? – потрясенно спросил Кен. Генджи тоже слушал, затаив дыхание. Значит, отец не глава клана. Тогда понятно, почему он до сих пор торчит в их старом доме. – О чем? – Хидео откинулся на спинку дивана и вытянул ноги. – О том, что не стал главой? Или о том, что у меня нет привязанностей? Снявши голову, Катагири, по волосам не плачут. Повисла тишина. – Простите, Хидео-сан, – наконец, прочистив горло, собрался с мыслями Кен, – вы имеете в виду… – Имею, – отозвался старик. – Забавно, я иногда думаю, что было бы, если бы она тогда не ушла… – Генджи сглотнул, а Кен вытаращил глаза. – Чего удивляешься, – усмехнулся между тем старик. – Она знаешь, какая была? Высший сорт. Не чета всем этим девкам из клубов, – Хидео вдруг помрачнел. – Но и характер у нее был. На шмотки и побрякушки не велась. Катагири открыл было рот, но тут же закрыл, а Генджи стало вдруг как-то очень не по себе, как будто он уже догадывался, что услышит дальше. – Если честно, я и правда иногда думаю, что было бы, не уйди она тогда, не сделай аборт. Рот закрой, Катагири, что ты как будто первый день на свете живешь. Она не хотела рожать, ей было двадцать, а мне двадцать пять, – Хидео замолчал, а Генджи вдруг показалось, что его снова окутывает душная летняя ночь: «Она не хотела рожать, но я ее уговорил. Смешно. Обычно женщины рожают, чтобы привязать к себе мужчину, я же думал, что если она родит, то останется со мной навсегда», – сказал тогда Хидео. Наверное, даже узнав правду, Генджи не до конца осознавал, каким стечением обстоятельств было все-таки его рождение. – Вы жалеете? – осторожно спросил Кен, и Генджи против воли затаил дыхание. – О чем? О том, что она ушла? О том, что сделала аборт? – Хидео усмехнулся. – Только если очень напьюсь. О чем тут жалеть? Я был влюблен до чертиков, но что у нас была бы за жизнь? Этот мир не для нее. А ребенок? Отец-якудза, даже не смешно, – Хидео схватил бутылку за горлышко и сделал несколько глотков, темно-коричневая струйка потекла по шее под рубашку. Он скривился. – Ему было бы сейчас восемнадцать. Или ей. Представляю, что бы из него здесь выросло. – Но вы могли бы стараться ради него, – робко заметил Кен. – Или нее. – Не будь идиотом, Катагири, – Хидео завалился на диван и вновь прикрыл согнутой рукой лицо. – Во сколько встреча? – Что? – переспросил Кен. – Встреча у босса во сколько? – В девять. – Отлично, успею выспаться. Иди, Катагири, иди, – Генджи даже не взглянул на Кена, который неловко и почему-то спиной пятился из комнаты. Кажется, он даже не слышал, как хлопнула входная дверь, впустив очередной порыв ветра. Он смотрел, как поднимается и опускается грудь Хидео. Смотрел и не мог понять, как можно спокойно вот так вот спать, вывалить все это – и заснуть, как будто разговор шел о результатах бейсбольного матча. А потом он понял, что Серидзава тоже все слышал, и плевать, что он какой-то там дух Рождества и что, может быть, это вообще просто сон. Даже во сне это было слишком большим унижением. – Радуйся, урод! – бросил он сквозь зубы. – Чему? – меланхолично отозвался за его спиной Серидзава. – Еще и издеваешься, – Генджи резко обернулся. – Уймись, мне ваши семейные дрязги без надобности, – и по лицу Серидзавы Генджи вдруг понял, что, и правда, без надобности. Он снова перевел взгляд на Хидео, тот легонько похрапывал. – Моя мать сбежала, когда мне еще и года не было, – каким-то бесцветным голосом заговорил Генджи. – Старик мне всегда говорил, что она умерла. А этим летом она вернулась. Ей нужен был развод. Про аборт – это правда, я подслушал. Она не хотела, а старик ее уговорил родить. Он думал, что если будет ребенок, то она никуда не денется, а она все равно сбежала. – Понятно, – отозвался Серидзава. И по его тону было как раз ничего не понятно. – Я все равно не понимаю, – Генджи очень хотелось закурить, – почему он такой… такой, – нужное слово подбиралось с трудом. – Такой жалкий. Ведь ему-то без меня точно было бы лучше. – С чего ты взял? – Серидзава протянул сигарету и зажигалку. Может быть, он и правда дух, если читает мысли. – Потому что я ему только мешаю, – Генджи глубоко, до рези в легких, затянулся. – Это же и дураку понятно. Со мной возиться надо было, а без меня – занимайся кланом сколько влезет. И бабы. – Не знаю, что там понятно дуракам, – отозвался Серидзава, – но без тебя дела твоего папаши явно идут не лучшим образом. – То есть, это ради меня он стал главой клана, ради меня не спивался? – Генджи попытался рассмеяться, но только закашлялся, подавившись дымом. – Не знаю, ради кого, – Серидзава услужливо постучал по спине. – Но, возможно, ты не был таким уж камнем на его шее, как тебе нравится думать. Возможно, ты стал якорем, который не дал ему пойти на дно. Генджи во все глаза уставился на заклятого соперника. Ну и выражения. – Я же дух Рождества, – невозмутимо отозвался тот. – Ты докурил? Тогда пошли. Твой старик всего лишь первый в нашем списке. Мы и так потратили на него слишком много времени, а оно, как известно, деньги и никого не ждет, даже в мире духов, – и потянул за собой. Последнее, что увидел Генджи, покидая дом, это как раздвинулись ведущие в сад двери, и порог комнаты переступила молоденькая, ярко-накрашенная девушка в короткой джинсовой юбке и высоких сапогах-ботфортах. «Ну, хоть что-то осталось по-прежнему», - почти с облегчением подумал Генджи.