Бойтесь своих желаний

Генджи совсем не удивился, когда, шагнув за кладбищенские ворота, они вдруг очутились в какой-то подворотне. Оказалось, что уже стемнело, ветер стал дуть сильнее, небо заволокло тучами, под ногой хрустнул тонкий лед, и хлюпнула вода. Здесь не было ни фонарей, ни других источников света, так что толком понять, где они находятся, было невозможно. Впрочем, новый порыв ветра принес запах сырости, мазута и тухлой рыбы, и Генджи догадался, что, скорее всего, они где-то в порту. Причем не с той стороны, где почти к воде подступали не слишком благополучные, но зато веселые кварталы с клубами, магазинами, торгующими всякой всячиной от шоколадок до презервативов, массажными салонами и дешевыми лав-отелями. А, судя по тишине, со стороны старых пирсов, где днем вдали от пристального взгляда общества покуривала травку неблагополучная молодежь, а по ночам, говорят, сводили друг с другом счеты бандиты. От нехорошего предчувствия у Генджи засосало под ложечкой. И предчувствие это усилилось, когда Серидзава поманил его за собой, и через узкий проход между двумя одноэтажными строениями они вышли на открытое место. Здесь, было немного светлее – луна, время от времени пробивавшаяся в просвете между низкими тучами, освещала несколько пирсов, приземистое строение склада или доков, черная вода билась о сваи. Генджи тряхнул головой, отгоняя оцепенение. Это все походило на декорации к плохому фильму о жизни якудза. Сейчас непременно должна подъехать большая черная машина, из которой обязательно вылезет седой хмырь в дорогом пальто, а следом за ним парочка крепких ребят вытащит третьего, и здесь, на этих старых, скрипучих мостках, развернется сцена длиной минут в пятнадцать, где бедолагу будут долго и нудно пытаться убить за какое-нибудь ужасное преступление против клана. – Я не люблю фильмы про якудза, – сообщил Генджи Серидзаве и непроизвольно вздрогнул – его голос отозвался эхом в закоулках заброшенных складов. – Неудивительно, – отозвался дух Рождества. Генджи открыл было рот, чтобы поинтересоваться, что же в этом неудивительного и не намекает ли на что-нибудь Серидзава, как со стороны доков послышались шаги, и на фоне темного неба возникло два силуэта. Мутный свет выглянувшей из-за туч луны выхватил светлый плащ. – Это Кен? – Генджи попытался разглядеть второго, но тот показался ему незнакомым. Впрочем, луна почти вновь исчезла за тучами, так что как Генджи ни старался, опознать спутника Катагири не получалось. Он повернулся к Серидзаве, словно ожидая объяснения, но тот намека не понял, стоял, засунув руки в карманы брюк. Видимо, духи Рождества тоже мерзли. Тогда Генджи ничего не осталось, как повернуться к Кену и его спутнику, которые дошли до причала. Он уже догадывался, что вряд ли увидит сейчас что-то хорошее, только не мог сообразить, с какой стороны ждать подвоха. – Знаешь, Катагири, – заговорил между тем спутник Кена, – если бы ты был не ты, я бы решил, что меня заманили сюда, чтобы прикончить, – голос у него был низкий, хриплый и совершенно Генджи незнакомый. Кен рассмеялся в ответ, но, как показалось Генджи, слишком весело. – Ну что ты, что ты! – замахал он руками. – Мне просто хотелось потолковать с тобой без лишних ушей. – О чем это? – в голосе незнакомца зазвучало подозрение. – Да видишь ли, ничего особенного, так… – Кен явно нервничал, он старался говорить бодро и уверенно, но голос его то и дело срывался. Генджи не мог понять, чего его приятель так юлит, и это усиливало и без того растущее с каждой минутой беспокойство. – Просто смотрю я – в последнее время у тебя деньжата завелись. – Какие деньжата, Катагири, спятил ты, что ли, – слишком весело рассмеялся незнакомец – Ну, как же, в понедельник часами новыми хвастался, я в витрине потом такие видел – чертову уйму деньжищ стоят. И с девчонками тебя из хост-клуба видели, как ты их французской кислятиной поил, мне таких цыпочек даже на один заход не потянуть, а ты к ним захаживать стал. Наши ребята тебя несколько раз там видели. – Нет, послушай, Катагири, ты неправильно все понял. Девчонки эти… сестра у меня там, двоюродная. Можно сказать, по-родственному забегал, откуда у меня на таких цыпочек бабло? А часы вообще китайские, им грош цена, похожи просто… – спутник Кена нервничал уже конкретно. Это было понятно не только по прерывающемуся голосу, но и по тому, как он переминался с ноги на ногу, оглядывался. Генджи, повидавший столько драк, сколько нет блох у иной уличной собаки, почти физически ощущал, как тот места себе не находит. – Это все недоразумение. – Да ты не подумай ничего, я даже наоборот, – Кен сделал шаг вперед и сунул руки в карманы плаща, – я все понимаю и секреты хранить умею. – Какие секреты, – спутник отступил в сторону, – о чем ты? – Ну же, Рекай, мы ведь с тобой товарищи, в одном клане, мы, можно сказать, братья, – Кен сделал вперед еще шаг, а упомянутый Рекай – еще шаг назад. – Знал бы ты, как надоело считать гроши. Почему одним все, а другим ничего? Разве я мало делаю для клана? Но где благодарность, – интонации Кена вдруг напомнили Генджи те вдохновляющие речи про покорение Судзурана, которые он сам не раз слышал от своего старшего товарища. – Если бы ты поделился, по-товарищески. Я обещаю, я буду нем, как рыба. Это будет секрет. Только мой и твой. – По-послушай, Катагири, – все менее и менее уверенно говорил Рекай, отступая назад при каждом слове, – говорю же тебе, у меня нет денег – и секретов у меня нет. – Ну как же, – все это топтание на месте ужасно раздражало Генджи, сцена явно была слишком затянута, как в плохом фильме, и даже попкорна нет, чтобы отвлечься. Все просто – как заварить лапшу. Рекай этот, небось, или в полицию стучит, или конкурентам информацию сливает – и ко всему прочему, последний идиот, раз стал светить лишнее бабло. Но Кен-то тут при чем? Неужели тоже хочет нагреть руки? Нет, это было так не похоже на Кена, того Кена, которого он, Генджи, знал, хоть эта встреча и была обставлена в его духе. Катагири любил из всего устроить шоу. Но Кен никогда не казался Генджи жадным, да еще настолько, чтобы пытаться обворовать свой клан, или подлым, чтобы обманывать тех, кто ему верит, или глупым, чтобы влезть в такое гиблое дело. Конечно, эти его странные шмотки, его шутки, то, как он часто себя вел, не как взрослый, а как его, Генджи, ровесник… но все же… все же Генджи не узнавал своего друга и отчаянно пытался понять, что происходит. – Ты, Катагири, просто спятил, – Рекай, видимо, решил, что лучшая защита – это нападение, перестал пятиться назад и даже попытался перейти в наступление. – Я ухожу! – Нет, погоди, Рекай, ты не можешь уйти, – Кен беспокойно оглянулся, на секунду Генджи показалось, что он смотрит прямо на него, но в темноте было не понять. Да и что бы там Кен увидел, ведь его, Генджи, не существовало. – Что значит не могу, – возмущенно отозвался тот, – эй, Катагири, ты что делаешь? Кен схватил Рекая за локоть. – Но я ведь знаю, ты… у тебя деньги, – кажется, Кен очень нервничал, он как будто чего-то или кого-то ждал и изо всех сил пытался тянуть время. Понял это и Рекай, он резко выдернул руку. – Я ухожу, – буркнул он. – Боюсь, что нет, – раздался холодный голос, и Рекай дернулся, как от удара током. Вздрогнул и Генджи. Несколько человек появились из темноты совершенно бесшумно. Несмотря на то, что луна все еще скрывалась за тучами и было темно, вновь прибывших Рекай узнал мгновенно. Генджи почти физически вдруг ощутил, как его накрывают волны чужого страха, даже не страха, а какого-то животного ужаса. – Умэ… Умэа-сан, – просипел незадачливый предприниматель, – это… это какая-то ошибка. Я гово… говорил Катагири, что… деньги… деньги они… это наследство…. Моя двоюродная тетя… она… я ее единственный… Умэа-сан, – голос дрожал и срывался, у Генджи мурашки по телу бежали от ужаса и отвращения. От того, как жалок был сейчас этот Рекай, и от ужаса от предчувствия развязки. Никаких сомнений не было в том, что сейчас произойдет, причем ни у кого из присутствующих. – Забери нас отсюда, – это было малодушно, но Генджи не хотел смотреть на то, что здесь сейчас произойдет, даже если все это было не совсем по-настоящему. – Нельзя, – коротко ответил Серидзава. Наверное, нужно было зажмуриться, но Генджи не успел, в какой-то миг в небе возник просвет, и лунный свет озарил и Рекая с выпученными от ужаса глазами и лицом настолько бледным, что отдавало в синеву, и Кена, который стоял, как столб, вцепившись в собственные карманы, и этого Умэа, чье лицо не выражало ничего, кроме скуки. Потом раздался звук, похожий на тот, с которым лопается пузырь от жвачки, потом еще. Рекай как будто закашлялся, стал хватать ртом воздух, снова лопнул надувной пузырь, неудачливый стукач мешком рухнул на асфальт. Генджи, как завороженный, смотрел на широко распахнутые глаза, в которых, казалось, все еще плескался ужас. На дырку прямо посреди лба, настоящую, из которой лилась настоящая кровь. И кислый запах крови и пороха заполнял легкие, не давая вздохнуть. Где-то там, на краю сознания, билась мысль, что все это не по-настоящему, что это всего лишь сон, бред больного воображения, назови как хочешь. Нет ни этой пристани, ни этого трупа, ни Кена, ничего нет и не было. Но остатки здравого смысла оказывались бессильны перед лавиной страха и отвращения, которые накрыли Генджи. Это больше не походило на декорации к дешевому боевику, это было слишком по-настоящему, это была настоящая кровь, настоящая смерть. – Молодец, Катагири, – вспыхнули два ярких луча, это бессловесные помощники Умаэ-сана включили фонари. Один собирал стреляные гильзы, второй ногой подтолкнул тело к краю пирса и сбросил в в воду. С глухим плеском вода приняла свою жертву. – Не думал, что у тебя получится. – Умаэ-сан, – голос у Кена был какой-то безжизненный, в ярко-желтом свете фонаря его лицо казалось похожим на маску из музея. – Ничего, из тебя еще будет толк, – ободрил его Умаэ. – Ты отлично справился. Я доложу боссу. Хватит тебе ходить в шестерках. – Умаэ-сан, – Кен поклонился, механически, как будто спина у него была деревянная. – Ну, все закончили? – повернулся к своим помощникам Умаэ. – Тогда пошли. А то холодно, опять суставы разболятся. И ты, Катагири, не задерживайся, – они исчезли так же беззвучно, как появились, а Кен все стоял на пирсе, глядя на черную воду. Он стоял спиной к Генджи, ссутулившись, не вынимая из карманов рук, и его белый плащ выделялся серым пятном на фоне черного неба. Генджи почувствовал, что его начинает тошнить, он несколько раз сглотнул, пытаясь прогнать подступающую к горлу желчь. Увиденное потрясло его до глубины души. Прежде всего – тем, как просто и быстро все произошло. Как будто это было не убийство, а поход в кино или в магазин за пакетом риса. Перед его глазами все еще стояло полное ужаса лицо Рекая. Он был живой, настоящий, такой же, как Генджи, и в один миг стал трупом, который сейчас объедают рыбы. Генджи вынужден был прикрыть рот рукой, чтобы как-то сдержать рвотные спазмы. Зачем Серидзава притащил его сюда? Что он хотел ему показать? Ведь не ради же этого Рекая, которого Генджи никогда раньше не видел? – А ты не догадываешься? – теперь Серидзава стоял рядом с ним. Генджи скосил глаза: Серидзава смотрел на Катагири. И Генджи тоже взглянул на своего приятеля. Кен все так же неподвижно стоял у края пирса и смотрел на воду. «Молодец, Катагири, не думал, что у тебя получится, – сказала этот Умаэ, – из тебя еще будет толк. Хватит тебе ходить в шестерках». Неужели это была проверка? Неужели Кен должен был заманить этого Рекая в безлюдное место, чтобы того прикончили без свидетелей? Неужели Кен сделал это для того, чтобы выслужиться перед своими боссами? Продвинуться в клане? Или, может быть, это была проверка на верность клану? Расправиться с предателем, повязать кровью. Но даже если этот Рекай и правда был предателем, стучал или в полицию, или конкурентам, и клан действительно должен был избавиться от него, то Кен! Кен Катагири, которого знал Генджи, тот Кен, что учил его, как вести себя с одноклассниками, чтобы те стали его уважать, тот Кен, с которым он ходил на гоукон, тот Кен, который… – Катагири, он предал свой клан ради тебя, – сказал отец. – Ты открыл мне глаза, – сказал сам Кен. Кен, которого Генджи знал, был смешным неудачником, но он не был подлецом и он не был трусом. Он не смог предать того, кто ему поверил, не только ради клана, но и ради спасения собственной жизни. И пусть Рекай был каким угодно предателем, Генджи был уверен: тот Кен, которого он знал, никогда бы не привел его на верную смерть. Генджи вдруг почувствовал, как по щеке ползет что-то горячее. Наверное, снег растаял, мелькнуло в голове, ведь все-таки Рождество. Но снега не было, тогда он понял, что это слезы. Последний раз он плакал после того неудавшегося гоукона, от обиды и злости, что такой прекрасный план по привлечению в их ряды Макисе провалился. Но сейчас он не мог понять, чего вдруг разревелся. Все случившееся за день, каким бы ненастоящим оно ни было, слишком потрясло его. Спивающийся отец, мертвый Токио и, наконец, Кен… Наверное, Кен был последней каплей. И опустившийся Хидео, и не сумевший справиться с болезнью Токио, скорее, льстили самолюбию – приятно было осознавать, что он так много, оказывается, значил в их жизни, но Кен. По законам клана Кен не совершил ничего плохого, даже наоборот – предатель заслуживает смерти… но Генджи было так мерзко, так противно от того, что его друг поступил так, как положено. Это было так подло, так неправильно, так не по-человечески. Кто угодно, но только не Кен, нет! – Зачем, Кен? Ты не мог… Ты так не мог, – Генджи захлебывался слезами, хватал ртом воздух, сырой, холодный. Сейчас он даже не думал о том, что, возможно, именно их встреча, их завязавшаяся дружба позволила Кену по-другому взглянуть на свою жизнь, набраться смелости бросить вызов судьбе, попытаться что-то изменить, измениться самому. Его душила горечь и обида за то, что Кен оказался таким же, как все, и еще он чувствовал почти обжигающий стыд, как будто в случившемся была и его вина. Стыд и ужас, словно эта кровь была и на его руках. Это было слишком. – Нет! Я не хочу! Пожалуйста, нет! Не надо! – он плакал так сильно, что начали болеть ребра, ему не хватало воздуха, перед глазами плясали красные круги, мир словно завертелся.