Our Story

POV Чонгук

Ужин ничем не отличался от первых совместных посиделок; я еле выдавливал из себя улыбку, пытался уклониться от скользких тем по поводу серьёзных отношений с их дочерью, про свою семью и будущую карьеру. Мина делала вид, что ей неловко, я и сам знал, что она хочет, но я никогда не давал пустых обещаний. К вечеру голова сильно разболелась, желудок был полон жареным мясом, клонило в сон и в тихую атмосферу, чтобы меня никто не трогал с приставучими вопросами. Стоя рядом с раковиной и перекидываясь словами с Миной, пока она мыла посуду, я слышал, как родители кому-то звонят и произносят имя Чимина. — Они ищут твоего брата? Им не стоит так волноваться, он большой мальчик, — я погладил её плечи и поцеловал в щёку. Она дёрнулась и вымыла пенные руки, повернувшись ко мне. — Нам надо как можно скорее найти его, он сбегал из дома и раньше, и ничем хорошим это не заканчивалось. Он пытался покончить с собой, топиться в соседнем бассейне и спрыгнуть с крыши. Но каждый раз мы его находили. После того, как бабушка начала присматривать за ним, он успокоился и не делал глупостей. Но сейчас, когда её нет… Не знаю, Чонгукки, отец и так натерпелся от него, если ещё и поползут слухи, что вдруг его сын покончил с собой… Все будут винить отца, не хочу даже думать об этом, — я удивлённо застыл в той же позе, что и был, смотря на её глаза. Мне послышалось, или ей совсем плевать на своего брата? — Если он даже и сделает глупость, вы можете сказать, что он уехал за границу, и скрыть правду. Ты сама полностью оправдала ожидания родителей, тебе стоит гордиться собой и не беспокоиться ни о чём, — она улыбнулась, и я знал, что говорю именно те слова, которые удовлетворят её самолюбие. Вечером, когда я вышел из душного дома, было холодно и как-то тянуло на песни с тихим звучанием пианино. Накинув капюшон и надев наушники, я плёлся пешком, настолько запутавшись в мыслях, что не сразу понял, куда иду. Вспомнилась фотография в кармане, и я вытащил её, вновь смотря на синее море, яркое солнце и не менее яркие улыбки двух юношей. — Твоя улыбка сейчас совсем другая, — интересно, что с ним тогда случилось? Почему он так изменился? Зачем ему пытаться покончить с собой? За то, что не смог пойти за своей мечтой и стать танцором? Этот парень на фотографиях, он смотрит так нежно, с таким обожанием, как будто не замечая объектив камеры, сфокусировав взгляд лишь на Чимине. Желать смерти и тянуться к ней — для меня ещё один признак слабости, даже если есть причины, прежде всего, у тебя есть ответственность перед семьёй, друзьями, знакомыми. Ты не можешь просто так исчезнуть, забрав с собой все воспоминания, связанные с ними. Это эгоистично, даже если неземная боль вынуждает тебя на такой поступок. Жить трудно, умереть легко, — этого не понимала моя мама, потому что была глупа. Но я хотел, чтобы это понял Чимин… Спрятав фотографию в карман, я выключил музыку, удивлённо уставившись на многоэтажку перед собой. Квартира Тэхёна… И зачем я сюда припёрся, когда совсем недавно избавился от этого мальчишки? Если появились бы проблемы, Тэхён бы обязательно позвонил. Но меня не покидало чувство тревоги, в голове крутилось много вопросов и кусочки пазлов, которые я не мог собрать в единое целое. Интересно, Чимин приготовил что-нибудь для него? Живот был полон, но я не отказался бы поесть ещё вместе с ребятами. Стоя около нужной двери и нажав на звонок, я снял капюшон, ожидая, когда же мне откроют. — Ну и чего припёрся? — Тэхён скрестил руки, упираясь плечом в дверной проём и пригораживая путь. А я встал на носочки, чтобы посмотреть вглубь квартиры, пытаясь уловить постороннее движение. — Всё хорошо? — Что, совесть заиграла? Проходи, раз пришёл, — шатен освободил дорогу, и я юркнул внутрь, захлопнув дверь, торопливо снимая одежду. — Чонгук-щи, — я обернулся на звонкий голос; Чимин улыбался, стоя в девчачьем фартуке, что смотрелось хоть и глупо, но довольно мило. Его синяк на лице был скрыт пластырем, и я выдавил из себя ответную улыбку, почему-то чувствуя то, что не должен чувствовать. — Милый фартук, — с усмешкой прокомментировал я. — Я нашёл его среди вещей Тэ-Тэ, — я удивлённо взглянул на одногруппника. Тэ-Тэ? Серьёзно? — Это моей бывшей, — отмахнулся раздражённый парень. — Опять готовишь? — пройдя на кухню, я бесцеремонно сел за стол и уставился на розоволосого, который что-то кипятил и жарил. Кухня была заполнена различными запахами специй, и хоть это и чужая квартира, мне почему-то было гораздо уютнее здесь, чем в гостях у Мины. — Вы с Тэ-Тэ на пару только и делаете, что питаетесь всяким вредным? Даже яичницу пожарить не можете, — Чимин улыбался, а Тэхён стоял у дверного проёма и наблюдал за ним, давясь слюнями от всяких запахов. — Ну что, «Тэ-Тэ»? Кто ещё кому должен? — смотря на одногруппника, хмыкнул я; тот, протянув руку, дал мне несильный подзатыльник, шипя, что я невежественный и что он старше меня (на каких-то пару месяцев). — Чего сидишь? Пошли в гостиную, еда ещё не скоро будет готова, — Тэ пошлёпал босыми ногами по паркету, и я, бросив последний взгляд на увлечённого готовкой Чимина, пошёл за ним. В зале была включена приставка, и я сел на пол, сразу же прихватив второй джойстик. — Всё хорошо, — поздновато ответил Тэ, даже, не смотря на меня, и я кивнул, переключив внимание на экран. Ужин прошёл довольно… неплохо. Не учитывая то, как Тэхён не переставая ел, а Чимин смеялся над ним, лишь спрашивая, не нужна ли добавка. Я тоже попробовал, несмотря на сытость, было вкусно, но взгляд приковал четвёртый стул и четвёртая тарелка. Я всё время следил за Тэ, пытаясь уловить его взгляд, показать жестами на это и увидеть его реакцию. Но он вёл себя так, как будто это совершенно нормально, смеялся и шутил вместе с Чимином. А я удивлялся и всё больше чувствовал себя чужим в этой атмосфере… — Ты ведь вроде ненавидишь фриков? А с Чимином сдружился, я смотрю, — как только старший удалился на кухню мыть посуду, я посмотрел на Тэ, который, объевшись, лежал на диване и не мог двигаться. — А что? Ревнуешь? Можешь забрать его, если хочешь, но есть я буду приходить к вам, — довольно похлопав себя по животу, тот расплылся в улыбке, вызвав у меня смех. — И тебя не смущала та лишняя тарелка? У меня дома он тоже так делал. — Не пробовал спросить у него самого? — Пробовал, он не хочет говорить. — Тэхён выглядел странно, и общались они между собой странно, слишком открыто что ли. Как будто знают друг друга намного дольше. — Он сказал мне, что я похож на щеночка, с которым никто не хочет поиграть. Сказал, что с ним я мог быть тем, кем хочу, и что он будет вести себя со мной, как равный. Мы поговорили о многом, пока тебя не было, я ещё не встречал таких, как он. — Чимин странный, — сконцентрировал я факт. — Скорее, уникальный? Мне легко с ним, а вот это странно, потому что мне нелегко даже наедине с собой, — философски потянул Тэ. — Он говорил, что увлекается психологией и часто посещает специалистов. Так что не ведись на это слишком. — Ты так говоришь, как будто у него какая-то цель, — Тэхён хмыкнул, одарив меня презрительным взглядом. — Я иду спать, если останешься, то гостевая комната вместе с Чимином в твоём распоряжении. — Погоди, ты не ответил на мой вопрос по поводу лишней тарелки и еды… — Я же сказал, спроси у него самого. Знаешь, Чонгук, иногда, когда хочешь, чтобы тебе доверили секрет необходимо доверить что-то взамен, не думаешь? — Тэхён ушёл со спокойной душой, не позволив мне даже слово вставить, и что за странные намёки? Посмотрев на время, я дёрнулся, уже поздно, скоро метро закроется, вызывать такси и уехать было определённо лень. Освежившись в ванне, я потопал в гостевую комнату и легонько постучал. Чимин, забравшись в кровать, читал книгу при тусклом свете. — Останешься? — Да, в шкафу должен быть футон… — О… не беспокойся, иди сюда, кровать широкая, мы поместимся, — я посмотрел на его беззаботную улыбку и крохотную ладонь, которая похлопала рядом, и как-то поёжился. — Ничего страшного, если я посплю на футоне, у меня кровать тоже твёрдая, — затараторил я. Чимин нахмурился, но ничего не сказал, вернув взгляд к чтиву. Замявшись, я всё же подошёл к шкафу, постелил футон рядом с кроватью и снял верхнюю одежду, оставшись в нижнем белье. Чимин даже не поднял на меня взгляд, и я быстро нырнул под одеяло. — Тебе свет не мешает? — Нет, не беспокойся, я чувствителен ко звукам, так что, надеюсь, ты не храпишь? — Чимин звонко рассмеялся. — Не храплю. — Вот и хорошо, спокойной ночи, — я быстро зажмурил глаза, отвернувшись. Чимин не издавал ни малейшего звука, даже дышал спокойно. Но сон ко мне всё равно не шёл… Видимо, я опять был слегка грубым, когда сказал, что буду спать на полу, может из-за этого он не хочет отвечать на мои вопросы? Одежда покоилась на спинке стула, а в кармане та фотография, о которой хотелось спросить. — Чимин-а… не спишь? — Нет, а что? — Просто хотелось спросить: ты скучаешь по своей бабушке? — он помедлил с ответом, и мне хотелось повернуться, чтобы увидеть его эмоции. — Скучаю, разве ты не скучаешь? — По твоей бабушке что ли? — в недоумении спросил я. — По тому человеку, которого потерял, — я дёрнулся, не зная, что ответить, но всё же встал, сев по-турецки и повернувшись к нему лицом. Чимин скользнул по моему торсу беглым взглядом и быстро отвёл его к стене рядом — Большинство людей в детстве или в юном возрасте теряли близких. Бабушек, дедушек, родителей… Некоторых это обходит стороной, а те, кому пришлось пережить это сквозь себя — меняются. — Говоришь так, как будто знаешь меня прежнего… — Люди не рождаются с ледяными стенами вокруг себя, с недоверием к обществу, с цинизмом и с ненавистью к слабым. Тебе пришлось многое пережить — Хочешь об этом поговорить? — он был так спокоен, говорил тихо, мягко, без запинок, но избегал моего взгляда. — Буду, если ты ответишь на мои вопросы, — я почувствовал его судорожный выдох, и самому стало не по себе. Зачем я лезу к нему в душу, зачем мне эти ответы? — Расскажи… — я отполз назад и сел на холодный пол, откинувшись спиной на стену и прикрываясь одеялом. Почему-то хотелось закрыть глаза и ни о чём не думать… — Мои родители женились по любви, но их семьи были против этого. Им пришлось отдалиться от всех, чтобы построить свою жизнь с нуля. Когда родился я, отец уже мог твёрдо стоять на ногах, но на него всё равно давили. Со временем, он набирал успех в своём деле, неплохо зарабатывал. И мы были вполне счастливы. Это, видимо, не устраивало родителей отца, они начали уничтожать его бизнес, то, что создавалось годами. Он начал пить, не ночевать дома, а потом приходить домой и устраивать скандалы. Мама сначала терпела, пыталась помочь, но всё становилось хуже, он начал её избивать… Я тогда был ребёнком, но всё равно всё понимал, плакал от беспомощности, когда меня закрывали в комнате и не позволяли выйти, когда он приходил. Мама терпела, а я ненавидел её терпение, она говорила, что любит, а я просил её уйти, забрать меня и уехать далеко. Потому что всё становилось лишь хуже. А после… она сбежала… одна. Но отец нашёл её и вновь избил. На следующий день, вернувшись из школы, я застал её хладный труп, висевший в нашей гостиной, — это стандартный мини-текст, который я рассказывал своим психологам на протяжении нескольких лет. Так что ничего вроде боли или переживаний тех моментов не испытывал. Мой голос был твёрд, хоть и немного хрипловат. Но это от усталости, день был долгим… Я посмотрел на него и удивился, заметив прослезившиеся глаза; он спрятал пол лица под розовой чёлкой и судорожно выдохнул. На настольной тумбочке горели цифры электронного будильника… 00.04. — Чонгук-щи, многим ты рассказывал это? — Многим, я часто посещал разных психологов, как и ты. — И что тебя беспокоит конкретно? Эти сеансы… ты ведь отлично справляешься с болью. — У меня затруднения с общением с другими людьми и… сильная неприязнь ко всем. Я пытался бороться с этим, потому что пришлось. Я понимал, что, учась и в будущем планируя карьеру, волей неволей придётся заводить разные отношения. Найти друзей, приятелей… партнёров. — Теперь понятно, откуда эти барьеры, дистанция, грубость и резкость по отношению к другим, — Чимин хмыкнул, думая о чём-то своём, а я, нахмурившись, смотрел на него. — И ты не скажешь, что тебе жаль меня? Бедный мальчик застал труп своей матери, придя из школы, его избивали в детстве, он рос без семьи и замкнулся в себе. Какая банальщина, не так ли? — я улыбнулся, ожидая улыбку в ответ, но Чимин как-то странно посмотрел на меня, в упор, не моргая, и не улыбнулся. Это было жутко, мне было трудно предположить, что твориться в его больном мозге. — Ты ненавидишь слабых, потому что твоя мать погубила себя, проявив слабость. При этом не осознавая ответственность не только за себя, но и за своего сына. Я понимаю твою ненависть к ней, ты всё ещё не можешь простить её. Мне незачем тебя жалеть, Чонгук-щи, жалеют только слабых, а ты сильный… очень сильный…. Я почувствовал покалывание в конечностях и невольно разжал кулаки под одеялом, чувствуя, как они вспотели. Дыхание было глубоким и ровным, но сердце стучало не спокойно. Горький ком застрял в горле, из-за чего хотелось окунуться головой в ледяную воду; сна не было ни в одном глазу. И эта тишина, иногда нарушаемая нашими голосами… Она была особенно завораживающей… Даже многочисленные походы к психологам никогда не приносили облегчения. Я спорил с ними, чаще молчал, слушая то, что они пытаются мне встроить. Они — врачи, но, как и все люди, пытаются искать проблему в тебе, винить, осуждать, пытаться навязать своё мнение, как будто не существует других причин. И этот метод, который назывался: «ты напридумывал проблемы у себя в голове и сам должен это решить силой воли» — был полным провалом уже сколько лет… А Чимин? Почему этот мальчишка, который на деле мне хён, такой странный? Он не осуждает, не даёт бессмысленные советы, взятые из личного опыта. Он лишь пытается понять меня, и это впервые за долгое время, когда после рассказа своего прошлого он не раздражает. Он говорил ещё… И я прислушивался к себе в этот момент, замечая что-то непривычное. Болевые точки… скрытые от глаз других, даже врачей. Он касался их тонкой иглой, дразнил, но не давил, а боль всё равно чувствовалась и щемила в районе груди. Обняв колени, я сжимался всё сильнее, то ли от холода, то ли от неприятного чего-то нового… — Это пройдёт? — Что? — То, что сейчас я чувствую… — Нет, оно лишь станет сильнее. — Тогда почему ты это делаешь? Я не хочу меняться, не думаю, что я смогу простить мать, пропустить эту боль через себя и стать таким же, как другие. — Всё будет хорошо, Гукки, — ты опять улыбаешься и мне мерзко… Не от улыбки, а от себя, потому что глаза слезятся, а я никогда не плачу… Никогда. — Ты ответишь на мои вопросы? — пытаясь отвлечься, тянусь к одежде, вытаскивая из кармана джинс фотографию. — У тебя их много? Мне уже хочется спать. — Много, — слегка грубо, но спать я ему не позволю после этого. — Секрет взамен за секрет? — сказал мне Чимин, и я вспомнил слова Тэхёна вечером. Немного успокоившись, я потянул к краю кровати фотографию и положил на одеяло. Чимин удивлённо взял её, взглянув на меня, но промолчал, наверняка поняв, откуда она у меня. — Даже не знаю, что спросить, у меня слишком много вопросов… — Например? — Например, что у тебя за психическая болезнь? Зачем ты пытался дважды покончить с собой? Кто этот парень на фотографии? Зачем ты ставишь лишнюю тарелку еды каждый раз, когда готовишь, прячешь взгляд и смотришь куда-то в пустоту, и почему ты не хочешь сменить цвет волос, зная, что тебе так в разы легче будет найти подработку? — Чимин с улыбкой смотрел на фото, и мне казалось, что он не слышал то, что я сказал. Я замолчал…. Мы остались так долго; я устало смотрел на тусклый свет ночника, иногда задерживая взгляд на его умиротворённом лице. Клонило в сон, минуты тягуче тянулись, а глаза плыли, слипаясь… — Если я отвечу, то нам придётся не спать до утра, — я оживился, выпрямив спину. — Высплюсь на лекции… — Ты раскрылся мне, за это я тебе благодарен. Поэтому я расскажу тебе «Нашу историю», которую я не рассказывал даже своим врачам. Ты будешь первым, — не выдержав, я оторвался от стены, и, поднявшись, закутал себя в одеяло, сев на край его кровати. Шея затекла от постоянных поворотов вправо, а теперь я мог смотреть прямо в его лицо и читать все эмоции, когда, тем временем, Чимин смотрел чуть левее, слегка улыбаясь…