Our Story

— Ты пойдёшь домой? — после длительной тишины, спрашивает Чон. — Да, — удивлённо отвечает тот. Он ожидал совсем другой реакции и вопросов после своего откровения. — Я пойду с тобой… — Зачем? Думаешь, присутствие рядом со мной как-то поможет тебе помириться с Миной? Ты видел нас в коридоре и наверняка понимаешь, насколько сильна её ненависть, — Чимин подходит ближе, на мгновение скользнув взглядом по лицу Чона, отчего брюнету становится не по себе. — Это не ради неё. Я всё равно пойду с тобой, — повторяет он. — Но зачем? — Просто… не хочется, чтобы ты прошёл через всё это один, — Чимин беззвучно смеётся от этих слов, и на секунду Чону кажется, что это совсем другой человек перед ним. — Почему ты так заботишься обо мне, Чонгук-ши? Ты спас меня от той драки, приютил, защитил от Мины. Теперь хочешь укрыть от гнева родителей. Знаешь, это даже немного льстит мне. Я знаю, какой ты на самом деле, кто скрывается за твоим внутренним стержнем. Мне немного неловко знать, что ты позволяешь видеть себя таким только мне, — а Чонгук предсказуемо молчит, почему-то тяжело выдохнув. — Я просто пытаюсь тебе помочь, это жест милосердия. Конечно, с твоей жизнью, ты, наверное, уже потерял веру в доброту людей, но не думай, что ты какой-то особенный для меня, — Чимин лишь усмехается на эти слова. — Чонгук-ши… Ты знаешь, на самом деле, ты очень хороший, — приблизившись, совсем тихо произносит старший. Чонгук пятится назад от близкого контакта, как ошпаренный. У него сильно стучит сердце, и ладони становятся влажными, несмотря на холодную погоду. Мальчишка всё так же смотрит с улыбкой, никак не скрывая то, что может читать его эмоции, как открытую книгу. После этого разговора, Чонгук как будто в трансе: он витает в своих мыслях, не замечая вопросительные взгляды Тэхёна. Он лишь нетерпеливо смотрит на часы, как будто чего-то ожидая, пока его одногруппник скачет с одной темы на другую, пытаясь заставить его говорить. После занятий, когда он видит знакомую фигуру около ворот, то улыбается, мчась к ней сквозь толпу студентов, не дожидаясь Тэхёна. — Эй, ты куда? Ненормальный… — ворчит шатен, качая головой, но видя, как Чонгук останавливается около входа рядом с Чимином, понятливо усмехается. — Может, ответы на мои вопросы проще, чем я думаю? — тихо говорит самому себе Тэ и решает не вмешиваться, направляясь в другую сторону. — Долго ждал? — Нет, я сам только что пришёл, — Чонгук хочет сказать, что, наверное, если бы и ждал, то ему не было бы скучно со своим воображением, но прикусывает себе язык… Кажется, Чимин не хочет говорить. Ни о себе, ни о своей болезни, ни о том, куда они идут. Отключившись от внешнего мира, в наушниках, он неторопливо бредёт по тротуару, пока за ним плетётся Чонгук… — Ты ведь меня слышишь, так ведь? У меня опять куча глупых вопросов к тебе, а ещё я — идиот. Потому что слежу за каждым словом, чтобы не обидеть тебя или съязвить. Странно, что я это делаю, потому что ты мне никто, и с Миной я, видимо, больше не встречаюсь, — болтает сам по себе Чонгук; Чимин не реагирует, и Чонгук, решив, что это хорошая возможность выговориться, продолжает, пока часть дороги, где они идут, безлюдная… — Утром я не хотел говорить об этом, но… Мне снилась мама. Я редко её вижу во снах. Но на этот раз мне снилось прошлое, и сейчас у меня в душе неприятный осадок. Я не люблю ни обсуждать, ни вспоминать детство. А с тех пор, как ты появился, я всё время думаю. Как будто ты — зеркало, отражающее меня, и, натыкаясь на твоё отражение, я вижу себя самого. Может, это и есть ответ на вопрос, почему я сейчас рядом с тобой, иду всё объяснять твоим родителям, зачем я прятал их сына, — Чонгук с опаской посмотрел на Чимина, ожидая реакции, но тот по-прежнему шёл впереди, смотря под ноги и слушая музыку. — Может, встреться ты мне при других обстоятельствах, мы бы смогли… смогли стать друзьями? Не знаю, зачем я это говорю, потому что нет, ты мне не нравишься. Я ненавижу слабых, не умею защищать, не способен к кому-то привязаться. Во мне букет отрицательных качеств, которые отталкивают нормальных. Но ты не слабый, ты сильнее, чем кажешься, и, если ты не реагируешь в ответ на причинённую боль, это не значит, что ты слабый, просто не хочешь причинять боль другим. Ты защищаешь даже тех, кто ненавидит тебя, и привязан к прошлому так сильно, что позволил этому испортить тебе жизнь. Мы такие разные, Пак Чимин, но и одновременно похожие. Я всё пытаюсь найти ответ на вопрос, почему сейчас иду с тобой, когда этому нет никакой причины, — Чонгук усмехается, ерошит волосы и совсем не против, что они, отказавшись от транспорта, прутся пешком длинную дорогу. Он даже не замечает, как Чимин сбавляет шаг, поравнявшись с ним, и без слов касается его пальцев, сжимая ладонь. Розоволосый смотрит с улыбкой, с блестящими искорками в глазах, смотрит как утром, когда они выходили из его квартиры, когда Чонгуку казалось, что они прощаются. — Чонгук-ши, много думать вредно, не грузи себя вопросами, к которым нет ответа. Поживём — увидим. Но я знаю только одно: что всё будет хорошо, — Чон тяжело сглатывает, переводя взгляд то на их ладони, то на самого Чимина. — И откуда ты это знаешь? — Мне Хосок говорит каждый день, что всё будет хорошо, потому что хуже уже стать не может, — Чимин в последний раз сжимает его ладонь и отпускает, ускоряя шаг и идя впереди… А Чонгук трёт пальцы друг об друга, чувствуя касание, тепло, которое хочется сохранить. Чимин неоднократно доказывал, что он странный, что его настроение невозможно уловить, как и выбрать слова, которые можно ему сказать. Он сейчас рассказал всё, что крутилось в голове, думая, что Чимин не слышит, но, видимо, его обхитрили. И, наверное, это хорошо, потому что сам бы Чонгук, зная, что его слышат, всего бы не рассказал. Эта маленькая хитрость Чимина была ради него… — Думаю, я должен ещё кое-что тебе сказать… — И что же? — Я не хочу с тобой прощаться. — А кто сказал, что мы прощаемся? Мы учимся в одном универе, и я — брат твоей бывшей девушки. Так что иногда мы всё равно будем сталкиваться, — Чимин оборачивается, а Чонгуку опять нехорошо, и в носу странно щиплет… — Ага, — бросает Чон и видит, как Чимин снимает наушники, в которых больше нет нужды. Ближе к дому его бывшей, брюнет чувствует странное волнение, как будто может произойти что-то плохое. Его предчувствие заставляет ускориться, поравнявшись с Чимином. — Не отходи от меня. Я сам им всё объясню, ладно? — Чимин не мало удивлён, но кивает. Их плечи, от близости, слегка соприкасаются во время ходьбы. Почему-то это чуть-чуть успокаивает, и Чонгук не спешит отстраняться… Около дома виден дым, брюнет щурит глаза и замечает Мину, укутанную в большую тёплую куртку; она стоит рядом с мусорными контейнерами. Глава семейства что-то собирает на лужайке, видимо, у них уборка во дворе, или что-то в этом роде. Но зачем сжигать мусор? Чимин тоже это замечает, и вздрогнув, останавливается; Чонгук с беспокойством смотрит на его потерянный вид, а когда розоволосый, сорвавшись с места, мчится вперёд, то не задерживаясь, бросается за ним. — Нет… Нет, Мина, пожалуйста! — кричит Чимин, пока бежит к ней. Их замечают, и девушка зло улыбается, указывая на пачку фотографий в руке, которые тоже отправляются в мусорку… — Я знала, что ты придёшь за своим мусором. Ничего ты не получишь, твои вещи мы тоже выкинули, можешь валить на все четыре стороны и забыть о нас, — Мина с неким сожалением переводит взгляд на Чонгука и отворачивается. Глава семейства не спеша идёт к ним, остановившись рядом с дочерью. — Иди внутрь, Мина, уже холодеет… Я со всем разберусь. — Зачем ты сожгла мои фотографии? Почему ты их не выкинула, как и вещи? Почему? — Чимин, в панике, лез в горящий бак, чтобы хоть что-то спасти, но Чонгук остановил его, схватив за локоть. — Ты не хранил оригиналы? — Она наверняка сперва уничтожила флэшку, а потом перешла к фотографиям, — Чонгук с потрясением смотрел на Чимина. Он ещё никогда не видел его настолько подавленным, даже после драки около университета или ссоры с сестрой… Он слёзно смотрел на огонь, который сжёг его дорогие воспоминания и шмыгал носом, дыша через раз… — Зачем ты это сделала, Мина? — отпустив руку Чимина, Чонгук рванул к ней, чувствуя ярость с такой силой, что готов был ударить её. — А тебе какое дело, Чонгук? — за неё заступился отец, перегородив путь. — Она рассказала, что ты сегодня сделал, как ты смеешь так обращаться с моей дочерью? Да ещё и прятать, защищать этого ненормального… — А вы, мистер Пак? Вы думаете, ваши поступки нормальные? Вы жестоки по отношению к собственному сыну. — Лучше бы он был приёмным, тогда наша семья пострадала бы меньше от его выходок. Эти фотографии ему важнее, чем живые люди. С этого дня всё изменится, я больше не позволю ему позорить нас. У меня больше нет сына, — приобняв довольную дочь, которая злорадствовала одним лишь взглядом, он презрительно посмотрел на Чимина. Чимин медленными шажочками приблизился к контейнеру, который уже почти погас; он, дрожащими пальцами, прикоснулся к краю, роняя несколько капель слёз на пепел, оставшийся от фотографий. У Чонгука сердце кровью обливается от такого зрелища; хотелось врезать этому ублюдку, который смеет называть себя родителем, и обнять Чимина, чтобы утешить. — Чонгук, идём внутрь, нам нужно поговорить, — позвала его Мина. — И о чём же? О твоём жестоком обращении с родным братом? — Да что ты понимаешь, ты даже не имеешь представления. — Да блять, что тут понимать? Ты всю жизнь завидовала ему за то, что он — парень, будущий наследник и гордость родителей. А теперь, поздравляю, ты смогла заставить своих родителей отвернуться от него, выгнав из дома, — Чонгуку было плевать на всё, он с презрением смотрел то на неё, то на её отца. Ненавидя, по сути, чужих для себя людей, и эти чувства переполняли его, вырываясь наружу… — Не смей так говорить о моей девочке, — старший Пак резко замахнулся, чтобы ударить охамевшего, по его мнению, юношу, но Чимин не позволил этому случиться. Всё произошло за считанные секунды, и как Чимин успел выйти вперёд, приняв удар на себя, никто толком и не понял. Удар получился сильным; парнишка покачнулся и чуть не упал, но его поймал Чонгук, с шоком смотря, как лицо Чимина, в районе челюсти, краснеет… — Он ни в чём не виноват, если ненавидите, то ненавидьте меня. Я уйду, как вы и сказали, меня всё равно здесь ничего теперь не держит. Прощайте, — вырвавшись из рук Чонгука, Чимин схватил свой упавший рюкзак, отряхивая его. Бросив, в последний раз, взгляд на еле дымящийся контейнер, который остывал, он медленно отправился в сторону остановки. Чонгуку хотелось многого, например, засунуть лицо улыбающейся Мины в этот самый контейнер, или ударить в ответ главу семейства. Но он сейчас хотел слишком сильно кое-что другое, поэтому остепенился. — Мне жаль, что я когда-то встречался с такой, как ты, Мина. И даже ел с твоей отвратительной семейкой за одним столом. Чимин был не прав, когда сказал, что у него монстры в голове. Монстры — это вы, с которыми он жил и страдал многие годы. Теперь, когда он свободен, я позабочусь о том, чтобы вы никогда не причинили ему зла, — плюнув в асфальт под ногами, Чонгук побежал в сторону Чимина, не слыша то, что кричат за ним эти чужие люди. Сейчас важно было другое. Чимин оказался на автобусной остановке под деревом. Он громко что-то обсуждал сам с собой и махал руками, смотря в одну точку. Чонгук прикусил губу, останавливаясь. Что делать? Дать высказаться призраку или дать почувствовать живую поддержку? — Хён? — тихо позвал он, и Чимин замолчал. — Зачем пошёл за мной? — Тебе теперь негде жить, да и работу найти будет трудно, — Чимин тяжело вздохнул, повернувшись к нему. Чимин молчал, прожигая его взглядом, а Чонгук всё смотрел на след от удара на его лице, чувствуя, как постепенно гнев утихает… — Я, наверное, уеду отсюда, и вернусь в Пусан. Сеул мне никогда не нравился, — Чонгук медленно подошёл к нему, слушая тихое бормотание. — Бабушка оставила свой дом мне, буду жить там… Чонгук сам не знал, что делает, но пальцы сами потянулись к его лицу, осторожно касаясь нежной кожи, в районе челюсти, которая пострадала. — Ты заступился за меня, приняв удар на себя… — Потому что тебя там вообще не должно было быть, — опустив взгляд, грустно произнёс Чимин. Чонгука убивало его состояние, ведь Чимин улыбался. Даже, когда его избивали или оскорбляли, он никогда не подавал… А сейчас… — Прости, — и брюнет сделал то, что больше всего хотел в тот момент: он обнял хрупкого парнишку, прижав к себе настолько сильно, что хрустнули кости. — Прости за всё это… — Ты меня сейчас задушишь… — Знаю, потерпи, — Чонгук прижался носом в розовые пряди, которые торчали из-под шапки, чувствуя запах своего шампуня. — Я поеду с тобой в Пусан… — Ч-что? — заглушённо спросил Чимин; его лицо было прижато в широкую грудь Чонгука, а короткие пальцы цеплялись за джинсовую куртку… — Там могила моей мамы, хочу навестить её. Да и тебе, наверное, нужно навестить Хосока. Я куплю тебе всё, что нужно и фотоаппарат. Начнёшь создавать новые воспоминания, которые больше никто не посмеет уничтожить, — Чонгук отстранился, обняв ладонями маленькое лицо. Чимин, наконец, улыбнулся через силу, что заставило брюнета облегчённо выдохнуть… — Я даже на похоронах не был… — Мы всё исправим, купим цветы и пойдём туда. Можем даже наведаться к морю и в те места, где вы были, чтобы вновь всё заснять. Я буду рядом, обещаю, — у Чимина задрожали губы, а в глазах застыли слёзы… — Обещаешь? — Да… — Знаешь, ты в первый раз назвал меня хёном, — оба тихо засмеялись. — Это как-то непривычно, лучше давай по имени… — Хорошо, Чимини… — Эй… я старше тебя! Я родился в Пусане первым! Как ты можешь меня так называть? — запротестовал Чимин, вырываясь из тёплых рук Чонгука… — Ты милый, даже, когда чем-то недоволен, — Чонгук так нежно улыбнулся, что Чимин весь покраснел… — Кхм-кхм… Уже автобус подъезжает, — переводя тему, Чимин неловко потоптался на месте… — Ну что… едем ко мне? — почти весело произнёс Чонгук. — Но сначала в магазин, а то я с голоду помираю… — Иногда мне кажется, что ты за мной из-за моих кулинарных способностей таскаешься, — пробурчал Чимин, осторожно касаясь больной челюсти… — Из-за этого тоже, — ответил Чонгук, но его слова заглушил мотор остановившегося автобуса. Едучи домой, брюнет думал о том, что нужно купить для удобства Чимина, и что нужно заскочить в аптеку, чтобы купить мазь быстрого заживления. Чем быстрее пройдёт этот след на его лице, тем лучше… Теперь он никому не позволит обижать Чимини.