Our Story

Чонгук отчётливо помнил тот день, когда мама впервые защитила его. Этот отрывок таился в самом глубоком и тёмном углу его воспоминаний. Самое психически сильное и неприятное, когда ты слишком слаб и тебя пытаются защитить. Чонгук ненавидел себя за этот день, когда удар приняла на себя его мать, а не он сам, несмотря на то, что он ещё был совсем ребёнком. Он не делился этим с врачами, но знал, что ключом его ненависти к слабым являлся этот момент. С тех пор, он пытался быть как можно сильнее: не только физически, но и морально, посещая тренажёрные залы и строя ледяные стены вокруг себя, сквозь которые не пробраться. Чон не позволял себе после этого ни перед кем выглядеть слабым, не позволял создавать моменты, где его нужно защищать. А сейчас в его мыслях столько противоречий, которые рушат его стереотипы… Чимин… Маленький паренёк, милый, тихий, создавший иллюзию о том, что с виду он слаб, сегодня защитил его, приняв удар отца на себя. Чонгук, из всего букета своих ощущений, чётко мог выделить только вину. Сейчас розоволосый с улыбкой говорил о чём-то, перемещаясь по его кухне и пытаясь рассортировать купленное, а Чонгук отвечал не по поводу, сидя за кухонным столом и не отрывая от него взгляд. Место удара на челюсти паренька к завтрашнему дню наверняка потемнеет, и Чонгук понимает, что виноват в этом лишь сам… — Там есть одно место, куда даже рыбаки не суются, только шум моря и чаек. Мы всегда бегали туда. Нам нравилось отделяться от других и проводить время только друг с другом, потому что другие нас не понимали, думали, что мы дураки, несерьёзно относящиеся ко всему, — Чимин посмотрел в сторону и мягко улыбнулся своему призраку, отчего у Чона что-то ёкнуло в груди. — Он что-то говорит сейчас? — Говорит, что я тогда больше уделял внимание своему фотоаппарату, чем ему, — Чонгук кривится в улыбке, чувствуя болезненные ощущения, и не в силах смотреть в лицо собеседника. — Чимин… ты хоть пытался? — сникшим голосом спрашивает он. — Нет, и не собираюсь. Хосок — часть моей жизни, причина, из-за которой я живу. Если ты об этом, то да, я знаю, что он умер, знаю, что ничего нового он мне не скажет, ведь это лишь игра моего воображнения. Но она помогает мне существовать… Понимаешь? — и Чонгук понимает, ничего не отвечая. За окном сумерки и весна, которую Чон в детстве совсем не любил. Сейчас он думает по-другому, и это хорошо, что завтра будет облачно. Их ждёт поездка, и солнце как-то не вписывается… — Вот, возьми мой фотоаппарат, он хорош, в Пусане я куплю новый, — неловко протягивает Чонгук руку, пока Чимин собирает им вещи в чемодан. — У меня такое чувство, как будто я не знаю, что с ним делать… — Начинать историю, сначала будет нелегко. Ведь она существовала так долго, — Чонгук пытается поддержать. — В последнее время, я перестал фотографировать — не было ничего интересного. Так что… Может, это и к лучшему, — приняв камеру в руки, тихо произнёс розоволосый. — Ты будешь скучать… — Это просто запечатлённые моменты воспоминаний. — Они были дороги тебе… — И теперь как пепел лежат в мусорном контейнере. И что? Всё здесь, у меня в голове, остальное неважно, — Чимин прячет мокрый взгляд под розовой чёлкой и продолжает сборы. Чонгуку кажется, что сейчас Чимин весь состоит из нервных комков, что не скажи, что не тронь — причинишь лишь боль. Поэтому бесполезно пытаться помочь. — Я буду рядом, — отчаянно тянет он, сам не зная, почему. — И на сколько тебя хватит, Чонгук? — остановившись, вдруг замирает Чимин. — После Хосока, в моей жизни никого не было. Я никого не подпускал близко, да и зачем кому-то было сближаться с больным фриком. Почему ты так настойчив? — Меня хватит надолго, по крайней мере, до того, как ты меня сам не оттолкнёшь. Перестань задавать вопросы, давай просто уедем и посмотрим, что из этого получится. Я хочу поехать, поехать именно с тобой, спустя столько лет увидеть места, с которыми связано столько воспоминаний. Я хочу, чтобы мы были вместе, проходя через всё это. Я хочу исцелить тебя… — Спасатель Чон Чонгук? — хмыкает Чимин, пытаясь незаметно шмыгнуть носом, стоя к нему спиной. — Я не против, если ты будешь меня так называть. Просто давай не будем начинать эти тяжёлые разговоры и вопросы на тему «зачем всё это». Давай просто идти вперёд по этой дороге. Я сомневаюсь, что она цветочная и ведёт к хорошему, но мне надоело стоять рядом с обрывом, смотря, как жизнь катится вниз. Я хочу что-то изменить. — Надеюсь, эта дорога не ведёт к тупику… — Я не позволю этому случиться, Чимини. После сегодняшнего, я пообещал себе кое-что. Обещал защитить тебя и помочь создать новую историю с новыми воспоминаниями. Я благодарен тебе за всё и не знаю почему, но с тех пор, как ты появился в моей жизни, я изменился. Мне не так трудно принимать себя таким, какой я есть, — Чонгук моргает несколько раз, пытаясь избавиться от навернувшихся слёз, не заметив, как близко Чимин подходит, беря его за руку. — Если то, что ты сказал — правда, то ты должен сказать «спасибо» и самому себе. Потому что ты спасаешь обоих. Меня и себя. Спасибо тебе, Чон Чонгук-ши, — от этих слов, брюнет поджимает губы и утыкается лбом в хрупкое плечо, не желая больше говорить. А Чимин стоит, осторожно обнимая его со спины и поддерживая. И Чонгуку плевать, что ему слишком нравится эта близость, как сильно он нуждается в прикосновениях Чимина, в его словах, поддержке. Наверное, он единственный, кому Чон позволит видеть себя таким, позволить укрыть, защитить. — Чонгук-а, тебе необязательно всегда быть сильным, — шепчет Чимин в его ухо, и, закрыв глаза, тоже прижимается к нему, делясь теплом. Широкие плечи брюнета слегка дрожат, а ткань футболки Чимина уже мокрая от его слёз. Чонгук всегда знал, что слова могут ранить, могут причинить боль, которую ты будешь носить с собой годами. Но он понятия не имел, что слова могут ещё и лечить. Рассвет наступает слишком быстро; они оба усталые и вялые, засиделись допоздна в комнате Чонгука, из которой он не отпустил Чимина. Они так и сидели на полу, говоря изредка, шёпотом, и не прекращая касаться друг друга. Брюнету, маленькие ладони с по-детски маленькими пальцами, казались самыми тёплыми, почти родными. Он сжимал их в своих огромных, постоянно тыкая мокрым носом в хрупкое плечо, как бездомный щенок, который нашёл своего человека. А Чимин не отталкивал, мягко улыбался, как может лишь он сам, иногда гладя его шелковистые волосы. Они надеялись отоспаться в поезде, и сколько бы Чимин не ворчал по поводу тяжёлого багажа, младший его совсем не слушал, самостоятельно всё перетаскав. Чонгук устало улыбался всё утро, иногда зевая, а Чимин разрывался между его присутствием и желанием остаться одному, чтобы пообщаться со своим призраком. — Хочешь сесть около окна? — спрашивает Чимин уже в поезде. — Не знаю, мне без разницы, — пожимает плечами Чонгук, рассортировав весь их багаж и уставившись на старшего. — А вот и врёшь, — Чимин улыбается, приземлившись на второе сиденье, а Чонгук довольный, как ребёнок, садится около окна. — Ты сильно перетрудился, отдохни, — Чонгук мягко сжимает его пальцы уже по привычке, даже не чувствуя какую-то неловкость. Через 10 минут, когда поезд тронулся, Чонгук мирно наслаждался музыкой в наушниках, смотря, как за окном мелькают пейзажи. На его плече мирно спал розоволосый хён; его детское личико и длинные, трепещущие реснички вызывали неконтролируемое умиление. Иногда рядом с их местами проходили люди, и Чонгук ловил на себе косые взгляды, особенно внимание привлекала маленькая ладонь Чимина, спрятанная в его собственной. Чон скривился, предполагая их мысли, после чего аккуратно укрыл их своей курткой, скрывая их сплетённые ладони. Пусть его хён мирно спит и не замечает эти взгляды окружающих. Пусан был близок и одновременно далёк, как и детство, проведённое в его пределах. Чонгук почему-то хорошо соориентировался там, хотя и думал, что давно забыл местность. — Не думал, что вернусь сюда в компании с кем-то. Раньше мы мечтали сбежать из этого городишки… — Ещё успеешь сбежать. Давай сегодня отдохнём, а завтра пройдёмся по городу, — Чимин кивнул, принимая заботу младшего. Чонгук сейчас казался ему слишком другим, и это немного смущало, сбивая с толкy. Да, Чонгук совершенно перестал грубить, волновался о его состоянии, постоянно спрашивая как он, самолично мазал синяк на челюсти и смотрел странно. Да так, что у Чимина сердце останавливалось в груди. С Чонгуком сначала всё казалось трудным; Чимин думал, что, не понимая, с какой стороны подойти, можно огрести по-полной. А сейчас он предпочитал молчать, видя, как младший сам тянется к нему, начинает разговор первым, не стесняясь прикосновений. Сбежать вместе с ним не казалось странным, это было даже правильно. Несмотря на короткое время, они действительно пережили достаточно и видели друг в друге скрытое, то, что оба не намерены были показывать остальным. Всё это их сблизило. Чимин боялся называть это дружбой, но их связь друг с другом крепчала с каждой секундой. Ему казалось, что он появился в жизни Чонгука вовремя — он именно тот, в ком младший нуждался… — И сколько у нас времени? Приблизительно? — Mы можем вернуться, когда сами почувствуем, что готовы, — Чимин кивает и попутно объясняет таксисту куда ехать. Пыльная и старая квартира бабушки. Она была уютной, но явно нуждалась в уборке и ремонте. Усталым ребятам пришлось попотеть до вечера, чтобы успеть привести всё в относительный порядок. А вечером, когда Чимин хотел взяться за ужин, Чон не позволил, решив заказать пиццу. Здесь было тихо: старенький телевизор работал с помехами, но смотрелся гармонично со всей квартирой, даже отсутствие вай-фая не казалось трагедией. Чонгук и Чимин остаток вечера сидели на потрёпанном диванчике, который постелил старший, и ели пиццу, смотря какую-то передачу. И на этот раз, Чонгук сам принёс лишнюю тарелку, поставив на край стола, вместе с двумя кусками пиццы. — Спасибо, — поражённо говорит Чимин. — Тебе нравится? — кивая на пиццу и не желая застрять на этой теме, спрашивает Чон. — Да, вкусно, — Чимин смущённо улыбается, улавливая его настроение. После сытного ужина, оба зевали, но Чонгуку было лень вставать и доползти до кровати… — Я в ванную, тебе тоже бы не помешало почистить зубы, — Чон на эти слова недовольно жмурится и падает головой на его колени, не давая встать. — Не хочу, я слишком устал… — Ребёнок, — смеётся Чимин, гладя его шелковистые волосы. Чонгук расслабленно выдыхает, закрывая глаза и тут же засыпая… Утром он просыпается совсем дезориентированным, с затёкшей шеей и хорошо выспавшимся. Чимина рядом нет, а вокруг всё начисто убрано. — Доброе утро, завтрак готов, — слышится из кухни; и откуда он узнал, что Чонгук проснулся? — Иду, — хрипло отвечает Чонгук и почему-то довольно улыбается самому себе, вставая и шлёпая в сторону ванны… — Что-то случилось? — увидев освежившегося и улыбающегося Чонгука в проёме кухни, спрашивает Чимин. — Не знаю, просто хорошее настроение, — тянет тот и садится за стол. — Мне здесь нравится гораздо больше, чем в столице. — Только не говори, что ты хочешь переехать, у тебя ведь учёба, — хмурится Чимин, накладывая еду в тарелки. — А как насчёт после учёбы? Закончим университет и переедем сюда, — начиная с аппетитом есть, предлагает Чон. — Переедем? Мы? Не думаю, что это хорошая идея… — Почему это? — Чонгук-ши, ты так уверен, что мы будем так и жить вместе через несколько лет? Я намерен в скором времени найти работу и отплатить тебе за всё, что ты сделал для меня. А после и съехать, — задумчиво тянет Чимин, совсем не замечая перемену настроения Чона. — Ты мне ничего не должен и можешь жить со мной столько, сколько хочешь, — Чимин тяжело сглатывает из-за этих слов и решает не развивать тему… — Знаешь, у меня тут появилась идея одна… — И какая же? — спрашивает Чон, явно потеряв аппетит. — Я хочу съездить к матери Хосока.