Our Story

Впервые за долгое время он был неуверен в себе. Чонгуку плохо от этого чувства, но он ловко маскирует, не показывая, не спрашивая. Чимин тоже молчит, меньше улыбается и прячет взгляд. «Что я сделал не так?» — крутится в голове, но каждый шаг к Чимину отбрасывает его назад, и почему-то от этого слишком больно. И Чонгук молчит, вновь и вновь спрашивая самого себя. У Чона в груди странно щемит, и взгляд постоянно возвращается к обладателю розовых волос. Ему немного страшно, потому что он не может контролировать ни себя, ни слова, которые, очевидно, отдаляют Чимина от него. Чонгук не видит себя со стороны, но наверняка выглядит глупо, медленно следуя за Чимином всю дорогу, виновато опустив голову. Чимин коротко говорит о районе, где жил Хосок, о том, как они гуляли по вечерам, о собаке, которую те хотели взять к себе, но родители обоих были против. А Чонгук молча слушает и постоянно взглядом натыкается на кончики маленьких пальцев, которые торчат из-под длинных рукавов Чимина. «Можно я возьму тебя за руку, хён?» — Чонгук сглатывает горький ком в горле, но не произносит вопрос вслух. Он сжимает собственные пальцы, чувствуя бессилие и обречённость. Всё это длится целую вечность, пока они, наконец, не подходят к нужному дому. — Миссис Чон? — дверь открывает женщина, лет 50-55, которая явно младше, чем выглядит. Она с недоумением смотрит на них, после, узнав Чимина, сразу же прячет его в своих слезливых объятиях… — Сыночек, Чимини, боже мой, ты пришёл! Ты не забыл про меня! — женщина плачет, всё время сжимая розоволосого в объятиях, а тот в ответ с улыбкой прижимается, разговаривая с ней совсем по-другому. Мягко, спокойно, как с ребёнком. — Как я мог? Простите, что не приходил раньше, — Чонгук чувствует себя лишним, пока женщина, наплакавшись, всё ещё не замечает его, но вежливо приглашает вовнутрь. — Проходите, не стойте там, на улице прохладно, — Чонгук кланяется и следует за ними внутрь, сразу же утопая в атмосфере старого дома… В воздухе настолько застыл запах одиночества, что Чонгуку становится не по себе. Белые стены казались сероватыми, мрачными, а дом не жилым. Как будто тут никто не обитает, хотя всё было на своих местах и чисто. — Как ты, мой хороший? Я так скучала по тебе, ты даже не представляешь, — женщина с любовью усаживает Чимина перед собой, гладя его волосы. — Всё хорошо, я учусь в столице, но временно вернулся сюда повидаться с вами и навестить старый дом бабушки, — Чимин постоянно бросает взгляд на Чона, давая этим понять, что всё хорошо, что тот не забыл про его присутствие. Брюнет лишь поджимает губы, устраиваясь неподалёку и не сводит взгляда с них. А дальше обычные разговоры; хриплый и, одновременно, звонкий голос женщины, от которого у Чонгука мурашки; её сухие, длинные пальцы в морщинах постоянно тянулись к Чимину. Это было странное чувство, но оно явно не нравилось Чонгуку. Она казалась мрачной, лишённой света и радости жизни. А что, если ещё одно прикосновение к Чимину, и он перестанет так же сиять улыбкой? А что, если она высосет весь свет из его хёна? Чонгук тряхнул головой, отгоняя глупые мысли; женщина уже откуда-то притащила альбом со старыми фотографиями Хосока, и те вспоминали прошлое. — Ты всё ещё фотографируешь? Я хотела бы, чтобы ты отдал мне несколько фотографий Хосока, которые у тебя были. Из того, где он учится в старшей школе, у меня почти ничего нет, — от её слов, Чимин грустно ломит брови, опуская голову. — Извините, но у меня ничего не осталось. Я… я их потерял… — Ох… ничего страшного, мой хороший. Давайте лучше пойдём на кухню, я угощу вас чаем и печеньем, — Чонгук мгновенно оживает, когда она уходит, и, встав со своего места, идёт к Чимину. — Хён, всё хорошо? — заботливо спрашивает он, неосознанно кладя руку на его спину. — Да, Гуки, всё нормально, идём пить чай, — Чонгук не убирает руку до тех пор, пока они не заходят на кухню. — А кто этот красивый молодой человек? Мы так заговорились, что я совсем забыла спросить, — наливая тёплый напиток в белые фарфоровые чашки, спрашивает Миссис Чон. — Это Чонгук, он мой… друг, он тоже раньше жил в Пусане, а теперь мы учимся в одном заведении. Он согласился вернуться со мной, — женщина внимательно посмотрела на Чонгука, как-то странно улыбнувшись, а после, сменила тему. — И надолго ты здесь? — Не знаю, хочу навестить могилу бабушки и Хосока, а потом посмотрим, — обнимая маленькими пальцами горячую чашку, отвечает розоволосый. — Не забывай навещать меня, Чимин-а, хоть иногда. Ты не представляешь, как мне одиноко. Как хочется уехать отсюда в другое место и попытаться хоть как-то продолжить жить. Но этот дом не отпускает, я не могу оставить всё, что связано с моей семьёй и уехать, — на этом моменте, Чонгук удивлённо смотрит на выражение её лица. Остатки перетерпимой боли, как невидимый шрам на всю оставшуюся жизнь. — Миссис Чон… Я буду приходить… — В жизни ничего не важно так, как семья. Наши счастливые воспоминания, которые мы бережно храним. Я хочу, чтобы у тебя было всё хорошо, мой мальчик. Чтобы у тебя был человек, который тебя полюбит, который будет твоей семьёй. Пожалуйста, ради меня, ради Хосока… — она заботливо погладила розовые волосы, и Чонгук понял: она всё знает. — У меня есть счастливые воспоминания, и они мне дороги… — Ты так юн, у тебя всё впереди, ты ещё можешь жить и создавать счастливые воспоминания. Создать новую историю, в которой ты будешь любить и будешь любим. Перекрась волосы и переступи уже через этот порог. Чимин-а, это я стара, это я — мать, которая не смогла уберечь своё наследие и теперь обречена страдать в одиночестве. Но я не могу смотреть, как ты рушишь свою жизнь, — Чимин скривился и, резко встав со своего места, рванул в гостиную. Из-за звуков, Чонгук понял, что тот обувается и собирается уходить. — Хён! — закричал Чон, собираясь побежать за ним, но его остановила женщина, схватив за локоть. — Пусть уходит. Ты его догонишь после. Присядь, нам нужно поговорить, — резко изменив тон, она откуда-то достала пачку сигарет, вынимая одну и усаживаясь на своё место. — Ему всегда тяжело, когда я прошу об этом, не впервой, — Чонгук бросает взгляд на окно, пытаясь разглядеть, в какую сторону ушёл Чимин. — О чём вы хотите поговорить? — О вас с Чимином, — делая первую затяжку, коротко говорит она. Сейчас она кажется ещё более постаревшей, сутулясь и придерживая пальцами сигарету. — О нас? — Как я поняла, ты всё знаешь: и про Чимина, и про моего Хосока. Ты ведь знаешь, что мой сын любил его, по-настоящему любил… — Знаю, — сердце почему-то глухо бьётся в груди, и Чонгуку неловко из-за этого разговора. — Я не слепая, и вижу, как ты смотришь на него, как касаешься. Если Чимин настолько дорог тебе, то не отпускай его. Борись с комплексами, неуверенностью, подавляй его глупые мысли своей волей, но не позволяй вот так сбегать. Ты и я… мы оба хотим ему счастья. И если твои намерения тверды, то ты должен быть сильным, чтобы заменить ему всё собой. Лишь тогда он перестанет страдать… Лишь тогда он отпустит прошлое, — взгляд, который прикован к окну, и слова, которые переворачивают весь мир. Чонгук не помнит, как прощается, бросившись изо всех сил вслед за Чимином… Впопыхах, он останавливается около пустой дороги. Чимин медленно шагает по тротуару, казалось бы, совсем ничего не замечая. Его взгляд был хмурым, а губы упрямо сжатыми в тонкую линию. — Чимин… — Ты тоже хочешь меня упрекнуть, соглашаясь с ней? — спрашивает Чимин, и Чонгук, не сдержавшись, хватает его за руку, остановив. — Не буду, не мне говорить, как тебе жить, — старший не смотрит, но и руку не вырывает. Как обиженный ребёнок, которого хочется утешить. — Мы ведь не ради этого вернулись в Пусан. Старший всю дорогу молчит, хоть и замечает взгляды Чонгука, которые постоянно возвращаются к нему. Розоволосый смотрит на немного изменившийся город, пейзажи из окна автобуса, пока в плечо утыкается брюнет, как будто давая понять… он не один. На кладбище, кажется, ещё холоднее; Чонгук кутается в толстовку и с беспокойством смотрит на старшего, который может простудиться в этой лёгкой ветровке. — Он что-то говорит тебе сейчас? — Осуждает за то, что пришёл… за то, что расстроился, — ухмыляется Чимин. — Разве Хосок не хотел бы, чтобы ты его навещал? — осторожно спрашивает Чон и неосознанно кладёт руку на его спину, пытаясь понять, дрожит ли тот от холода. — Это не то место, которое стоит посещать, — Чимин останавливается около одного из белых крестов, приобняв себя за плечи; ветер играет с его розовыми прядями. Чонгук кусает губы и не знает, что сказать в такой момент. — Хосок ненавидит, когда я грустный, молчаливый или хотя бы серьёзный. Делает глупые вещи, лишь бы меня рассмешить, — мягко улыбается Чимин, шмыгая носом. — Чимин-а. — Его здесь нет… Я не приходил на похороны, не навещал его мать долгое время. Да и зачем, эта могила, как формальность, как почтение его памяти. — О чём ты, хён? — Его тело не нашли. Оно не всплыло и… Я сначала думал, что это к лучшему, что это было бы слишком невыносимо, — Чонгук удивлёно приблизился к старшему, пытаясь уловить его взгляд. — Хён, прости… — За что? — Тебе ведь больно всё это мне рассказывать. Я понимаю, тебе нелегко, не надо, если ты… — Всё нормально. Ты мне близок, Чонгук-ши, и я чувствую, что могу тебе доверять. Наступает тишина, Чонгук чувствует, как она давит на виски, как недосказанность и тревожность внутри возрастает. Его маленький, но такой сильный хён рядом кажется таким уязвимым, открытым и, одновременно, далёким, недоступным. — Хён, я помню те фотографии, которые были в твоей комнате. Они были очень красивыми, наполненными юношеским счастьем и тёплыми воспоминаниями. Хосок на них всегда получался улыбающимся, таким, каким он хотел бы, чтобы ты его запомнил. Я уверен, он не хотел всего этого. Желал уберечь, скрыть от боли, которая окружала его… — Это было эгоистично… — Что же именно? Его идея провести последние дни вместе? Создать список глупых желаний? Или признание в любви, а после — самоубийство? — Чимин слегка вздрагивает от этих резких слов, но Чонгук придерживает его за спину, не давая двинуться с места. — Ты говорил, что всё осознаёшь, Чимини-хён. Что всё понимаешь… — Чонгуки, прошу… Не надо, — дрожащим голосом просит Чимин, смотря глазами, наполненными слезами. — Ты говоришь, что здесь пусто. Что эта могила — лишь формальность для его матери. А может, это надежда для тебя? Может, это мешает тебе принять правду? Чимини-хён, цепляясь за прошлое, ты упускаешь своё настоящее. Отдаляешься от людей, которые действительно тебя ценят, любят и желают лишь добра… — О чём ты, Чонгук-ши? Какие ещё люди? Моя семья пару дней назад решила, что меня не существует, просто вычеркнули из своей жизни. Я один, сам по себе. И то, что сказала мама Хосока, и то, что говоришь ты — это одно и тоже для меня. Да, я знаю, что я болен, что погружен в своей лжи, игнорируя реальность. Но не пытайся меня менять. Его постоянное присутствие рядом со мной — для меня всё. Я никогда не смогу расстаться с ним, — Чонгук прижал дрожащего Чимина к себе, пытаясь успокоить, а тот тяжело дышал и боролся со слезами. — У тебя есть я, теперь я — твоя семья, твой дом. Я предлагаю тебе настоящее, Чимин. Предлагаю начать всё сначала, создать новые воспоминания и даже общую комнату, где ты будешь коллекционировать для себя фотографии. Вернёшься к танцам, которые тебя так вдохновляли, занимаясь тем, что ты любишь, а не учиться на скучного адвоката, потому что так надо. Я предлагаю тебе попытаться сделать шаг ко мне. Потому что обещаю, Пак Чимин, я не подведу и никогда не сделаю больно. Доверься мне… Чимин всхлипнул и, тихо заскулив, спрятал лицо в объятиях брюнета. Тот обнял его, целуя розовую макушку и что-то шепча, успокаивая. Они ещё немного постояли. Чимин, успокоившись, лишь иногда потирал опухшие от слёз глаза. А Чонгук, который внутри разрывался от нежности к своему хёну, не переставая сжимал его в объятиях, позволяя себе касаться горячими губами к его виску… А после, навестив могилу его бабушки, они отправились домой. — Чонгук-ши, можно тебя кое о чём спросить? — вечером, когда они готовились ко сну, брюнет совсем не ожидал, что молчащий всю дорогу Чимин, вдруг заговорит… — Конечно, всё, что угодно… — Ответь честно… Я тебе нравлюсь? В смысле, не как хён, а по-настоящему, — смутившись от собственных слов, розоволосый опустил голову. Чонгука этот вопрос загнал в тупик. Он даже сам себе ещё не признался, не решился. Не было времени для раздумий, но его сердце подсказывало слишком очевидный ответ. — Мой ответ что-то изменит? — немного подумав, сказал тот. — Ты говорил, что не гей, помнишь? — Чимин поджал губы, кинув на него взгляд. — Помню, и то, что ты меня раздражал в первое время. Это так странно… — Странно то, что тебе впервые нравится представитель своего пола? Или то, что я ненормальный псих? — отважавшись, Чимин немного приблизился к дивану, где сидел Чонгук. Брюнет заметил это и неосознанно поднялся с места, тоже приблизившись вплотную. Розовые волосы хёна ещё были влажными после тёплого душа. От него пахло шампунем самого Чонгука, а одежда висела, делая Чимина ещё милее и нежнее. Рука сама потянулась к его лицу, погладив мягкую чистую кожу… — Я ещё и сам этого не понял. Я хочу чтобы ты просто позволил мне быть рядом, позволил заботиться, защищать. Держать тебя за руку, обнимать, — от горячего шёпота брюнета, Чимин вздрогнул, быстро-быстро моргая. Он нервно облизал свои губы, не заметив, как этот жест не остался незамеченным. — Гуки… я-я, — заикнулся старший, пока Чонгук, пристально гладящий его личико, уничтожал расстояние между их губами. — Ты мне определённо нравишься, хён, — прошептал тот, после чего смял мягкие губы в чувственном поцелуе.