Попутчица

      Едва почувствовав твёрдость под ногами, Гермиона резко закашлялась — аппарация была слишком внезапной и быстрой, и напрочь сбила дыхание. Так, вцепившись в предплечье Малфоя, девушка кое-как успокоилась и открыла глаза. Всё ещё не обращая внимания на опасную близость к блондину, она удивленно осматривалась вокруг себя.       Квартира была не слишком большой, но довольно просторной — в основном помещении, где они и стояли, соединялись и кухня, и столовая, и гостиная. И абсолютно всё здесь было из темного дерева — мебель, стены, и пол с потолком. Галогеновые светильники, стоящие и висящие повсюду, давали достаточно света, чтобы заметить идеальную чистоту и красивую обстановку.       Гермиона наконец-то обратила внимание, что стоит непозволительно близко к Малфою, и буквально отпрыгнула на шаг назад, почти впечатываясь спиной в стену. Девушка глубоко выдохнула, чуть скривившись от боли в плече, а Драко только усмехнулся: — Полегче, никто тебя убивать не собирается. Садись.       Грейнджер опасливо покосилась на него, но села на высокий стул за барной стойкой. Малфой сразу выставил два пузатых бокала, бутылку коньяка и посмотрел на неё: — Больше ничего нет из алкоголя. Могу достать фрукты, если ты их нарежешь. Моя домработница уже ушла.       Гермиона только махнула рукой, подвигая к себе бутылку: — Плевать мне сейчас на гастрономические прелюдии, Малфой. Говори уже, что хотел, и я пойду. — Как хочешь, — блондин пожал плечами, бросил на столешницу плитку темного шоколада, и смотрел, как девушка наливает коньяк в бокалы.       Отпив глоток янтарной жидкости, Грейнджер зажмурилась на секунду, а, открыв глаза, выжидательно посмотрела на мужчину напротив. — Ладно, — Драко кивнул, и сложил руки на столешнице перед собой, — Если коротко, то я узнал об Оливере случайно. В то время я жил в Италии, со своей теткой по отцу. Ну, не прямо с ней, в её доме. Она постоянно в разъездах, вечно путешествует, а я вёл там бизнес и контролировал «Мэджик Роял Банк» на расстоянии. У меня была девушка, местная, которая очень хотела выучить английский, и постоянно выписывала лондонские магические журналы и газеты. Она читала их вслух по утрам, а я поправлял произношение... В общем, я даже толком не вникал в суть новостей, пока она не прочитала твою фамилию.       Малфой замолчал, ожидая какой-то реакции, но Гермиона просто смотрела на бутылку с коньяком. Раздраженный её молчанием, он налил ей ещё, и продолжил. — Статья была о твоём разводе с Уизли. Я даже не знал, что ты была замужем. Там упоминалось ещё и о ребёнке, который пошел в том году в Хогвартс. И я даже подумать не мог, что это мой...       Драко резко заткнулся, поймав горящий взгляд. Скорее интуитивно, чем как-то ещё, понял, что не стоит продолжать фразу. — Оливер — мой сын. Только мой. Ты не имеешь к нему никакого отношения, кроме биологического материала.       Сказала, словно пощечину влепила. Максимум желчи, на которую способна Грейнджер — в одной фразе, одном взгляде. Блондин почувствовал это, непроизвольно сглотнув. Он долго готовился к этому разговору, но понял в ту секунду — все его старания пойдут прахом. Она никогда не позволит ему быть частью жизни сына.       Осторожно подбирая слова, не сводя с неё глаз, он всё же продолжил говорить: — Ты права. Сейчас я не имею отношения к нему. Но я хочу, Грейнджер. Я могу попытаться, ещё не поздно всё изменить.       Совершенно неожиданная улыбка на лице девушки сбила его с толку. — Не поздно? — Гермиона улыбалась абсурдности сказанному, — Ему четырнадцать лет! Как, по-твоему, можно объяснить подростку, что его отец, которого он любит, на самом деле не его отец? А настоящий папаша — долбаный Пожиратель Смерти, один раз переспавший с его матерью, и сваливший из страны по окончании войны? Ты думаешь, что его реакция будет нормальной? И не нанесет никакой психологической травмы подростку? Серьёзно, Малфой? — Так вот, чего ты боишься, — до блондина дошло, и он усмехнулся, — Не того, что сын будет страдать, а того, что он в тебе разочаруется! Какого черта ты попала на Гриффиндор? Это же поведение настоящей слизеринки!       Гермиона снова опустошила свой стакан. Взгляд карих глаз потух — строить из себя невинность смысла больше не было. Малфой раскусил её страх на второй минуте разговора.       И слишком большим было её удивление, когда он не стал даже пытаться давить на это. — Послушай меня, Грейнджер, — Драко аккуратно и медленно, показывая свои намерения, взял её за руку, — Не думаю, что Оливер станет тебя ненавидеть. Уверен, что он тебя очень любит, и поймет. Но реальность такова — чем дольше ты тянешь, тем хуже это всё будет потом. Он всё равно узнает, рано или поздно. И будет очень плохо, если узнает не от тебя. Думаешь, мало «добрых» людей, которые захотят поведать ему истину? Включи уже голову, Грейнджер. Оливер должен знать правду. Просто представь, какое облегчение он почувствует, узнав, что долбанутый Уизел — не его отец!       Девушка резко отдернула руку, снова заводясь: — Закрой рот, Малфой! Ты ничего не знаешь. Рон его любил, воспитывал, и был ему настоящим отцом. Ол любит его. И он не поймет, что бы я не сказала, как бы не попыталась оправдаться. — Даже сейчас, ты говоришь про любовь Уизли в прошедшем времени, а про Оливера — в настоящем. И как это объяснить? — Драко тихо говорил, не сводя с неё взгляда, — Когда они в последний раз общались? Уверен, что очень давно. Это тоже о чём-то говорит, не правда ли?       Гермиона не выдержала, и встала. Медленно подошла к большому окну, вглядываясь в темноту на улице. Слова Малфоя ранили тем, что были абсолютной правдой. И она знала, что сын страдал из-за поведения Рона. Мальчик был уверен, что, разлюбив маму, отец разлюбил и его. И это было ужасно, и, на самом деле, она не знала, как это исправить.       За своими грустными мыслями девушка не заметила, как Драко подошел, и встал за её спиной. Близко, но не касаясь даже одеждой. — Я вернулся не только из-за сына, — тихо произнес мужчина практически на ухо, — Я хотел увидеть тебя. Когда узнал, что вы разводитесь, сразу начал подготовку различных документов по банку, готовился к возвращению в Британию. А потом узнал, что вы снова сошлись. Решил, что вернувшись, влезу в семью, и не хотел этого. И только после я узнал, что Оливер — мой сын. И теперь меня ничто не остановит, даже ты. Он узнает правду, а после я разберусь. Если Уизел не сумел воспитать в нём хотя бы начало мужчины, способного понимать и любить свою мать вне зависимости от обстоятельств, то у меня ещё есть на это время. Он — Малфой, и у него в крови понимание чести к своей семье. Ты сама это всё допустила, и если не знаешь, как теперь выкрутиться, то хотя бы позволь мне попытаться.       Гермиона медленно обернулась, оказавшись буквально нос к носу с блондином. Слова, которые он произносил, больно резали по самому живому.       Да, только она сама виновата в случившемся. Будь у неё тогда больше смелости — ребенок Малфоя никогда бы не родился на свет. Пойди она тогда на этот шаг, возможно, вся жизнь сложилась бы по-другому. Нарожала бы кучу маленьких Уизли, Рон бы запретил ей работать, и жила бы себе, проблем не знала. Но она не смогла. Не смогла уничтожить в себе жизнь, зародившуюся от врага. Это и сделало её той, кто она сейчас. Сильной женщиной, не позволяющей никому диктовать условия собственной жизни. Женщиной, готовящейся принять правление самым сильным магическим сообществом в мире. Женщиной, чья первая и единственная любовь — мальчик с белыми, как лен, волосами, серыми глазами, и самой сильной магией, что она видела. И только ради него она всегда была готова на всё. — Он не готов к этому, я понимаю, — Драко не отводил взгляда от её глаз, пытаясь донести свои мысли и заставить её поверить, — Мы можем сделать это вместе. Можем объяснить ему, почему это случилось, и почему каждый поступил тогда именно так. — А ты знаешь, почему тогда это случилось? — без доли насмешки спросила девушка, подняв лицо, чтобы смотреть прямым взглядом в серые глаза, — Можешь мне объяснить? Потому что я не знаю. Так и не нашла ответа за столько лет.       Драко понял, что видит в её глазах страх. Неприкрытый ничем, страх и непонимание. Ответ на единственный, наверное, в её жизни вопрос, которого она не знала. И почувствовал, что хочет не просто объяснить — показать, почему это случилось тогда, пятнадцать лет назад. Он знал, что может. И знал, что хочет этого.       Мужчина почти не контролировал себя в ту секунду, поддавшись эмоциям — он медленно наклонился, опуская лицо ближе к ней. Практически уткнулся носом ей в висок, глубоко вдыхая в себя запах лёгких духов; чистых, приятно пахнущих волос; и теплой, светлой кожи. У неё был запах, отличающийся от всего остального, что он чувствовал за всю жизнь. Тогда это был запах безнадёжного отчаяния, ужасной потери и боли. Запах крови, грязи и слёз, которые не пролились. Сейчас — это был запах свободы и силы, уверенности в себе и упрямства. И, в то же время, страха и непонимания. Запах, который манил к себе, вызывая желание подчинить собственной воле, позаботиться об отсутствии таких страхов, и забыться. Вместе.       Но он знал — нельзя. По крайней мере, не так быстро. Было слишком много проблем, чтобы создавать ещё одну. А то, что это обернется проблемой, было слишком очевидно.       Но этот запах... Драко медленно, практически не дыша, положил руки на её тело — где-то под грудью, на ребра. Он чувствовал, как сильно и быстро бьётся под правой рукой её сердце, и понимал, что был причиной её ускорившегося пульса. И продолжал так стоять, не шевелясь. И практически ни о чём не думая, только чувствуя тепло тела рядом.       Гермиона всю взрослую и сознательную жизнь была уверена, что у неё проблемы с близостью. Так оно и было — иногда, делясь сокровенным с Джинни, Грейнджер попросту не понимала подругу. Та рассказывала, как сложно им с Гарри воздерживаться друг от друга в период конца беременности или после родов. Рассказывала, какими дикими они становятся, будучи наедине, и что это похоже на ураган внутри. Гермиона слушала, и не понимала — она никогда в жизни не чувствовала подобного. Близость с Роном была приятной, но не больше; а иногда попросту превращалась в обязанность, и не самую лёгкую. Чаще всего ей было просто больно, и она молча терпела, отвлекаясь мыслями о работе. Никогда не было такого, чтобы прикосновение Рона вызывало в ней бурю и желание сойти с ума, непонятно, от чего — или чтобы он прекратил, или продолжал. Она не знала, не понимала, когда Джинни об этом говорила. И уверенность в том, что у неё проблемы, только крепла.       Сейчас, когда Малфой положил руки на её тело, а сам глубоко вдыхал её запах — Гермиону буквально вынесло. Колени начали подкашиваться, и она вцепилась пальцами в подоконник, чтобы не упасть. Девушке нужно было лишь единожды глубоко вдохнуть — и понять, о чем тогда говорила Джинни. Это был запах, практически давно забытый, но сейчас так ярко чувствующийся — запах Драко Малфоя. Абсолютно не изменившийся за пятнадцать лет, часто заставляющий её просыпаться посреди ночи — запах его волос. Такой яркий и насыщенный — и слов бы не хватило, чтобы описать его. Он настолько сильно отпечатался в ней, что, услышав его сейчас, снова, она попросту не могла дышать. — Я могу объяснить. Но не знаю, стоит ли. Ты не захочешь, чтобы это повторилось, я знаю. А я уже хочу этого. И это будет проблемой, мешающей нам, и нашему сыну. Нашему сыну, Грейнджер.       Гермиона судорожно выдохнула, чувствуя, как от недостатка кислорода начинает кружиться голова. Или не только от недостатка кислорода — она не знала. Но снова вдохнула — и снова почувствовала, как по спине пробежали мурашки, заставляя тело прогибаться, будто бы навстречу рукам Драко. И он воспринял это, как разрешение.       Он легко поцеловал её висок, ещё глубже зарываясь носом в волосы, ещё глубже вдыхая этот запах. Ладони непроизвольно сжались сильнее, подминая тонкую ткань блузки, желая прорвать ее, и почувствовать кожу. Новый поцелуй, чуть ниже, около уха — и это было похоже на электрический разряд в телах обоих. Драко коротко выдохнул с тихим стоном, опуская ладони на тонкую талию. Он не понимал, что делает, и что вообще с ним происходит, только хотел снова и снова целовать её, и чувствовать дрожь её тела.       Гермиона медленно повернула голову влево, желая отвернуться, но только подставила скулу под новый поцелуй. Она не хотела, уверенно не хотела этого, но не смогла больше шевелиться — так и застыла под короткими, лёгкими поцелуями, покрывающими левую часть её лица.       И казалось, что время остановилось. Они оба не понимали, что происходит, и явно хотели не этого, но это происходило, и они не могли остановиться. Винили эти запахи, исходящие друг от друга, не сговариваясь, и продолжали стоять рядом. Целовал, потому что так сильно хотелось, не обосновывая ничем — принимала поцелуи, не отворачиваясь, потому что так сильно хотелось.       Драко открыл глаза только, когда понял, что так же легко целует её губы. Словно опомнившись, он захотел увидеть мысли в её взгляде, но Гермиона только глубоко дышала, плотно зажмурившись. Мужчина медленно взял её за подбородок, но она снова не отстранилась. И тогда он поцеловал, крепче и сильнее, пытаясь раскрыть сжатые губы девушки языком. И снова коротко простонал, когда они поддались.       Он и не знал, что обычный поцелуй может быть таким — они словно занимались сексом одними губами. Внутренности распирало чувство нарастающего удовольствия, как будто он готов был кончить только от этого, а Гермиона совершенно не дышала сквозь поцелуй, словно забыв, что это нужно делать. Только послушно, в такт с ним, поворачивала голову, позволяя языку Драко вытворять в её собственном рту всё, что ему хотелось.       Малфой отстранился буквально на сантиметр, когда совсем не хватало воздуха, и уперся своим лбом в её. Внезапное осознание того, что ей нужно дать остыть, отрезвило. — Лучше останови меня сейчас, — прошептал мужчина, — Потом будет поздно.       Грейнджер будто очнулась ото сна — резко распахнула глаза, всё ещё затуманенные чувствами и ощущениями, и вздохнула. Они смотрели друг на друга, не отрываясь, впитывая взгляды. Всё ещё не понимали, что произошло. И не хотели понимать. — Мне... мне нужно.. — Гермиона отстранилась, качнув головой. — Конечно, дверь слева от входа, — Драко тут же отошел, давая ей уйти.       Как только дверь ванной негромко хлопнула, блондин закрыл лицо руками и начал дышать, глубоко и ровно. Ему нужно было дышать не ей, хотя бы какое-то время, чтобы не сойти с ума от желания, взрывающего внутренности. Он не понимал, зачем начал целовать её. Не понимал, нужно ли это всё ей. И так же понимал, что необходимо притормозить себя, иначе всё может закончиться совершенно не так, как он хотел. Грейнджер была бурей, способной совершенно неожиданно поступать в эмоциональных ситуациях, неожиданно даже для себя. И да, этого стоило опасаться.       Драко подошёл к стойке, и налил себе щедрую порцию алкоголя, разом опустошив бокал. И это совершенно не помогло утихомирить внутреннего зверя, к сожалению. Он прислушался, но из ванной раздавался только плеск воды в раковине.       Гермиона потерянно смотрела на свои губы. Истерзанные, зацелованные губы, и кем? Мерлин, это снова происходит       Глаза закрылись, ладони набрали ледяной воды и прижались ко рту. Не помогло — губы продолжали гореть огнем и вкусом Малфоя. Этот вкус, вместе с его запахом, проник глубоко под кожу, в самую кровь, в самое сердце, боже. Очередная порция страха за своё психическое здоровье. Очередная порция боли и непонимания. Неприятия своих мыслей, поступков и действий. За этим она сюда пришла? Неужели настолько слаба, что не может просто выстроить эту злосчастную стену между собой и ним? Неужели ты такая идиотка, Грейнджер? Одного раза было мало?       Ну уж нет. Ошибки есть ошибки, и на них нужно учиться. И то, что та ошибка вылилась в нечто прекрасное и бесконечно любимое, совершенно ничего не значит. Ни-че-го.       Гермиона резко открыла глаза и внимательно осмотрела себя в зеркале. Нужно признать правду — она никогда не чувствовала ничего подобного. Ни разу в жизни не было так, чтобы её колотило от одного поцелуя. Да её вообще никогда так не трясло от близости мужчины, чего уж тут говорить! Но это не значит ровным счётом ничего. Она не может себе позволить уйти в это с головой. Приоритеты в жизни расставлены слишком давно, чтобы из-за совершенно идиотского, плотского желания, их рушить. Просто — нельзя.       Грейнджер покинула ванную с ощущением, словно заново научилась дышать. Дыхание вернулось в норму, тело не предавало при движении, а из головы были выкинуты любые неправильные мысли.       Драко всё так же стоял у окна, засунув руки в карманы брюк. Грейнджер показалось, что света в помещении стало меньше, чем было, и длинная тень от тела мужчины ярко виднелась на стене справа. Услышав шаги за спиной, Малфой обернулся и внимательно посмотрел на неё. — С тобой всё в порядке?       Гермиона поймала напряженный взгляд, и кивнула: — Разумеется. Не думай, что это может что-то значить...       Блондин одним широким шагом подошёл слишком близко, буквально нависнув над ней. Девушка испуганно посмотрела на него, пытаясь отстраниться, но Драко схватил её за предплечья. — Даже не пытайся, — произнес мужчина негромко, прожигая взглядом, — Не нужно делать вид, что этого не было, и тебе всё равно. Мы оба знаем, что это не так. И я подумал, что перед тем, как рассказать правду Оливеру, нам стоит разобраться друг с другом.       Малфой пытливо смотрел на неё, снова потерявшуюся в мыслях. Грейнджер ничего не оставалось, как только кивнуть, снова утонувшую в его близости. — Отлично, — Драко резко выпустил её из своих рук, и вернулся к стойке, — Тебе налить? — Воды, — качнула головой Гермиона, резко почувствовав себя лучше, когда он отошел. — Хорошо, — блондин пожал плечами, и достал из нижнего ящика бутылку питьевой воды без газа, — Давай всё решать по мере поступления проблем, хорошо? Сейчас проблема такова — мы друг другу не верим, ни на йоту. Но, при этом, скажу честно — я еле сдерживаюсь, чтобы снова не поцеловать тебя.       Гермиона, в тот момент принимающая стакан с водой из его рук, шокированно подняла на него взгляд, чуть не разлив воду. Откровенность Малфоя любого бы вышибла из колеи.       Почувствовав резко пересохшее горло, она сразу отпила треть стакана. Теперь боясь даже поднять взгляд, девушка пялилась в столешницу. — Что, ничего даже не скажешь? Не возмутишься? — Драко усмехнулся и сел напротив, — Ладно, я сам. Ты спросила, почему. И я не знаю, что тогда случилось. У этого нет объяснений, да они теперь и не нужны. Сейчас только факт — есть человек. Мальчик, наш сын. Он заслуживает правды, даже если сейчас, в этом возрасте, он не поймет. И это так и будет, если мы даже сами не понимаем. Но! Как я уже сказал, всё будет только хуже, если ему об этом расскажешь не ты. Да, я его не знаю. Не знаю привычек, не знаю образа его мыслей. Но точно знаю, по собственному опыту, что тянуть ещё — делать хуже. Ему, в первую очередь. Возможно, сейчас он воспримет это острее, но легче. Будучи взрослее, осознание пройдет тяжелее. Ты и сама это понимаешь. И я уверен, что будет лучше, если до того, как Оливер узнает правду, между нами установятся нормальные отношения. Хотя бы, в некотором роде, партнёрские.       Мужчину прервал резкий стук. Как по команде, оба повернули головы к окну, от которого доносился звук. Приглядевшись, Грейнджер ахнула: — О боже, это сова Марка! — Что за Марк? — нахмурился блондин, бросая взгляд на настенные часы, и удивился — стрелки показывали начало десятого. Прошел всего час с небольшим с того момента, как он вошёл сегодня в ресторан. А казалось, что уже пол ночи пролетело.       Гермиона открыла окно, впуская птицу, а Драко налил в специально хранящуюся для этого плошку воды.       Девушка отвязала письмо от лапки совы и погладила голову между острыми ушами. Гринвел, совенок Марка, был шебутным, но очень умным, раз нашел адресата вне дома.       Пока птица напилась воды, и ждала, пока её выпустят, Гермиона прочитала письмо. Когда Малфой закрыл окно и обернулся — он испугался. На Грейнджер лица не было. — Что случилось? — резко спросил мужчина, подходя ближе, — Кто такой Марк? — Друг Оливера, — пустым голосом произнесла Грейнджер, — Письмо от него. Прочитай.       Блондин выхватил пергамент из её руки, и начал читать.

Привет, мам. Знаю, что очень не вовремя лезу к тебе с таким вопросом, и знаю, что ты будешь недовольна. Я случайно нашел в твоём столе эту колдографию. Я не рылся, просто искал перо, и наткнулся на неё. Видно, что парень в центре похож на меня и я просто хотел узнать, кто это. Наверное, он мне родственник? Марк тоже сказал, что мы похожи, значит, мне не кажется. Не злись, пожалуйста. И ответь, как будет время. Очень тебя люблю. Оливер Альфред Грейнджер.

      Драко поднял на Гермиону глаза поверх письма, и только и спросил: — Альфред? — Альбус и Фред. Это Рон придумал, — тихо ответила девушка, с опаской глядя на него.       Мужчина кивнул, и перевел взгляд на лежащую на столе старую колдографию. — Хранила, значит, мою колдографию. Серьёзно? — Исключительно в научных целях, — сухо произнесла Гермиона, и снова отпила воды, — Наблюдала, как сильно он похож на тебя. И ждала, когда это заметят другие.       Малфой молча кивнул, рассматривая старый снимок. Он и не помнил, когда была сделана карточка. По составу команды понял, что курс пятый, или шестой. У себя он точно такой не видел. — Где ты её взяла?       Гермиона потупила взгляд, и почему-то покраснела. — Тебе обязательно знать? — Нет, в общем-то, — блондин пожал плечами, и положил снимок на стол, — И что ты расскажешь ему? И как?       Грейнджер даже не услышала вопроса, полностью погрузившись в воспоминания.       Она открыла глаза, с удивлением обнаружив себя там же, на полу, у камина гостиной Слизерина. Боль внизу живота мешала думать о том, что всё это просто ей приснилось, и никакого Малфоя здесь не было. Тяжело вздохнув, девушка провела рукой по внутренней стороне бедра, и застонала — кровь уже подсохла, но ладонь всё равно измаралась. В голову внезапно пришла мысль, что сейчас сюда может любой зайти, и она быстро собрала с пола свою одежду. Покрутив головой по сторонам, она направилась к ближайшей широкой двери — ей необходим был душ, или хотя бы просто раковина, смыть с себя кровь, и его запах. Святой Мерлин, как она это допустила?       За дверью оказалась небольшая лестница, всего в несколько ступеней вниз. И много дверей, на расстоянии нескольких метров друг от друга. Интуитивно, желая остаться незамеченной, Гермиона пошла к самой последней, чуть дальше от остальных.       Это оказалась спальня, с одной кроватью, и личной ванной комнатой. Благодарно выдохнув, девушка осознала, что это, очевидно, спальня старосты факультета. И кто же был старостой Слизерина в этот ужасный для Хогвартса год? Ну разумеется.       Стараясь не думать об этом, она оставила одежду на круглом кресле, и пошла в ванную. Кое-как, вялыми и неслушающимися пальцами, она оттерла кровь с ног и между них, глухо стоная от боли, которую причиняло каждое прикосновение к дрожащей плоти. Не понимала, как ей вообще могло быть так приятно буквально несколько минут назад? Одни вопросы, без намека на ответы. Да сейчас и не важно. Важно то, что она вспомнила — у неё ещё есть чувства. Есть эмоции, хоть какие-то. Нельзя сдаваться, только не сейчас. Слишком многое отдано за победу, и их обязанность теперь — просто жить.       Уже одетая, она посмотрела на большой письменный стол в углу. Ещё одна, практически забытая эмоция — любопытство. Что могла значить последняя фраза Малфоя? Что он хотел этим сказать? Может, стоит?..       Не стоило, но Гермиона подошла к столу. Ничего не значащие листы пергамента, в основном касающиеся учебы. Перья, чернила, мятные леденцы и пара упаковок от шоколада. Тёмного. И больше ничего.       В единственном выдвижном ящике — снова какие-то мелочи, и пара колдографий. На одной из них — команда Слизерина с метлами в руках, в спортивной форме. На ней Малфой улыбается так, словно он счастлив, и готов к бою — предстоящей игре. Своими глазами она никогда не видела у него такой улыбки. Но так сильно захотелось, после произошедшего... Рука сама опустила снимок в карман джинсов. — Эй, ты слышишь?       Гермиона хлопнула ресницами, и уставилась на Драко. — Я... задумалась. Что ты говорил? — Спросил, что ты ему напишешь, — мужчина смотрел на неё, слегка улыбаясь, — Ты что, уснула с открытыми глазами? Позднее время? — Нет, — скорчила лицо девушка, поднимаясь, — То, что я ему отвечу, моё дело. Не твоё. Спасибо за коньяк.       Драко пару секунд просто смотрел ей вслед, а потом подорвался за ней. Схватил за руку у самой двери, и резко развернул к себе. — Обалдела что ли? Ты не уйдешь вот так! — Мне не нужно твоё разрешение, Малфой! — Грейнджер глубоко дышала, а глаза искрились яростью, — Ты врываешься в мою жизнь, и создаешь проблемы так, будто имеешь на это право! Ни черта подобного. Я не собираюсь советоваться с тобой о том, как воспитывать моего сына; не собираюсь создавать условия для твоего общения с ним; и уж точно не собираюсь делать ничего, что потешит твоё самолюбие, ясно? Я не хочу тебя, Малфой, и никогда не хотела; не хочу иметь с тобой ничего общего. И если я единожды совершила ошибку, то это ни черта не значит, что я совершу её вновь!       Она собиралась гордо уйти, хлопнув дверью так сильно, как это вообще возможно. Собиралась оставить его, долго обдумывающего её слова, и жалеющего, что вернулся в Англию. Гермиона даже не думала, что в её поступках и мыслях может быть столько бессмысленного пафоса, но слишком сильна была сейчас обида. Откуда? На кого — него или себя? Не хотелось ни вопросов, ни ответов. Хотелось только уйти.       Зато Малфою этого явно не хотелось. Едва она взялась за ручку входной двери, как мужчина резко припечатал её спиной к стене, буквально выбивая из худого тела весь дух. Он крепко держал руку на тонкой шее, стараясь не сдавливать горло слишком сильно, хоть и хотелось сдавить до хруста, сильно хотелось... — Значит, не хочешь по-хорошему, — прошипел блондин, находясь слишком близко, своим телом прижимаясь к её, практически касаясь кончиком носа щеки девушки, — Хорошо, сделаем по-другому. Я поеду прямо в Хогвартс, найду Оливера, и сам поговорю с ним. Без твоего участия. А если ты вдруг попробуешь вмешаться — то следующая наша встреча случится уже в Визенгамоте. Объяснишь всем, почему ты скрывала от меня сына даже сейчас, когда я вернулся. Почему так сильно не хотела, чтобы он знал обо мне. Заодно подогреем интерес к этой теме в СМИ. Поверь, у меня хватит денег, чтобы скупить все издания в Лондоне. Как тебе такая поддержка прессы накануне выборов?       Он видел, как зрачки Грейнджер расширяются от ужаса нарисованной им перспективы. Заметил, что она практически не дышит. Понимал, что нужно отпустить её шею, пока там не осталось синяков — поводов для вмешательства силы, пусть и женской. Допустить, чтобы Грейнджер тебя побила? Это может быть даже увлекательно, если не так глупо.       Но, казалось, что у неё и мыслей таких не было. Сейчас перед Гермионой стоял тот самый Малфой, которого она прекрасно знала. Тот, способный, в принципе, на всё. И на шантаж, и на боль, и на что похуже. Видела в его глазах не просто ярость — настоящую больную идею, причину одержимости. И сама боялась, до дрожи пальцев. Но даже не думала о том, чтобы вырваться, или ответить тем же. Она только шумно вдохнула воздух, когда рука с её горла опустилась на грудь. — Или есть тот вариант, который я предложил в начале.       Малфой изменился в лице, и Гермионе в какую-то секунду показалось, что именно этот человек настоящий, а не тот, который ей угрожал. Этот хотел решить все проблемы, не прибегая к крайним мерам, и даже странно, почему она решила, что это больше похоже на того, настоящего блондина. Она ведь знала его с самого детства, что изменилось? — Говоришь, не хочешь, и никогда не хотела? — Драко не сдвинулся, продолжая проговаривать слова практически ей в рот, — Ты десять минут назад вполне себе хотела меня целовать, и прекрасно это делала. А пятнадцать лет назад очень даже была не против кое-чего серьезнее. Не противоречь себе, Грейнджер. Это глупо. Так же глупо, как и то, что ты сейчас противишься вполне нормальным предложениям. А ты никогда не была глупой, правда? Нечего начинать.       Молчание затягивалось. Гермиона не отвечала, а Драко просто не знал, что ещё сказать, чтобы убедить её. Они продолжали стоять слишком близко, глядя друг другу в глаза. Молчали, и пропитывались запахами друг друга, будто это было нормально. Рука мужчины продолжала лежать на груди девушки, под которой сумасшедше колотилось сердце, снова. Адреналин с примесью страха, и чего-то ещё, что Грейнджер не могла объяснить, заставляли её дышать глубоко, и напрочь выбивали любые зарождающиеся мысли из головы.       Малфой с трудом взял себя в руки, переставая считать удары её сердца: — Прекрати сопротивляться. Ты знаешь, что я прав. И знаешь, что сделаешь своим упорством только хуже.       Гермиона даже не понимала, о чём именно он говорит — о ситуации с Оливером, или о том, что заставляет их обоих сейчас стоять слишком близко. И, тем не менее, она медленно кивнула. — Хорошо, — блондин медленно отнял руку от её груди, продолжая держать её на весу, — Давай вернёмся в кухню. Нам нужно набросать хоть какой-то план.       Девушка снова кивнула, и первая разорвала зрительный контакт, возвращаясь обратно к барной стойке. — Ты не можешь угрожать мне каждый раз, когда я не хочу делать по-твоему.       Она нарушила снова затянувшееся молчание, а рука Малфоя, наливающая чай, дрогнула. Мужчина обернулся, выразительно посмотрев на неё, и усмехнулся: — Ещё как могу, Грейнджер. Ты не понимаешь, что ошибаешься, когда противишься здравому смыслу. Сильно ошибаешься. А я просто не допущу, чтобы вся эта ситуация превратилась в огромное дерьмо.       Гермиона скривилась от ругательства: — Ты аристократ или кто? Прекрати выражаться.       Малфой, продолжая усмехаться, перенес чашки с чаем на барную стойку и уселся напротив девушки: — Ты путаешь аристократов с интеллигентами. Это вторые не позволят себе мата и радикального решения проблем, ссылаясь на воспитание и прочую чушь. А мне аристократизм моих предков не помешает и ругнуться, и в морду дать, если того требует ситуация. Этим и отличается, знаешь, правильное воспитание.       Гермиона хмыкнула, услышав о «правильном воспитании»: — Это ты о воспитанной в тебе ненависти к разнице крови говоришь? Или о непозволительной грубости по отношении к женщинам? Кстати, ты вообще задумывался, что твой сын — полукровка? — Не пытайся даже, — спокойно ответил блондин, — Этим уже давно меня не зацепить. И ты не знаешь, как я отношусь к женщинам, так что нечего говорить здесь о непозволительных грубостях. — Мерлин, да ты только что меня чуть не задушил! О чём тут ещё нужно знать? — Потому что ты строптивая, упрямая, и не желающая признать своих истиных намерений. И я тебя не душил, просто держал. Я бы не сделал тебе больно. Никогда.       Грейнджер посмотрела на него, высоко выгнув бровь: — Да? Значит, все твои угрозы — пустые? — Нет. Не все. И ты вынудишь меня сделать это, если продолжишь вести себя, как идиотка.       Девушка покачала головой, глядя в стол: — Даже говорить об этом не буду. Ты слишком самонадеян, Малфой. Я работаю в политике уже десять лет, и ты не знаешь, какие силы стоят за Министерством. Никакими деньгами не купить тех, кто обеспечивает нашу безопасность. Это просто нереально. — Да брось, — блондин закатил глаза, — Любого можно купить. Просто кто-то будет работать за пятнадцать галлеонов, а стоимость другого измеряется в сотнях тысяч евро. Вопрос только в цене, всегда. — Серьёзно? И сколько, по-твоему, возьму я за какую-нибудь работу?       Малфой недоуменно нахмурился. — Ну, ты говоришь, что любого можно купить, так? Все знают, что на стол Кингсли попадают только документы, которые я посчитаю нужным туда положить. Сколько ты мне заплатишь, чтобы подсунуть министру то, что тебе нужно? — Знаешь, — негромко заговорил Драко, внимательно смотря на девушку, — Есть такое понятие, как стратегия. Ты относишься к тем принципиальным людям, которых очень сложно купить сразу. Так что, я бы применил следующую стратегию — втерся бы в доверие, влюбил бы тебя в себя, начал бы с тобой спать. Причём спать так, как ты никогда и представить бы себе не смогла. А там ты уже и сама становишься министром, и я кручу тобой, как мне нужно. Потому что ты стала зависимой от меня, и делаешь всё, лишь бы я продолжал быть с тобой.       Гермиона молча смотрела на него, затаив дыхание, и закусив нижнюю губу. Пока Малфой говорил, его глаза просто пылали, не скрываясь, а голос был таким напряженным, будто он открывал ей свою самую большую тайну. — Так вот, в чём твой план, — Грейнджер улыбнулась, неверяще качая головой, — Тебе нужно что-то ещё, и поэтому ты так себя ведешь? Пытаешься... ну... — Мерлин, — Малфой прикрыл глаза, — Я с самого начала сказал тебе, что мне нужно. Я хочу видеть сына, общаться с ним, участвовать в его жизни. И если для этого мне придется тебя заставить, я использую всё, что в моих силах, понятно? А то, о чём ты говоришь... Это ничего не значит.       Драко подавлял желание поаплодировать самому себе — так отчаянно врал он впервые в жизни. И это была слишком очевидная ложь, черт возьми — Грейнджер сразу догадается. Только если скажет то же самое, значит, они оба врут. Врут, бессовестно, самим себе. — Конечно, — мысли в голове девушки, наконец-то, заработали в полную силу, — Я так и подумала. Потому что это действительно ничего не значит, Малфой. Как я уже сказала, я не хочу тебя, и никогда не хотела. — Да-да, — Драко сделал серьезное лицо, мысленно поставив в голове галочку, и кивнул, — Именно поэтому у нас есть общий сын. Это же очень логично. Прям вот в твоём стиле.       Гермиона покачала головой, усмехаясь: — Не будем об этом, да? Ты тоже, «мистер-ничего-не-значит», участвовал в том процессе, если помнишь.       Не дав ему возразить, она снова заговорила: — Я расскажу Оливеру правду. Не сразу всё, как снег на голову; постепенно. На этих выходных поеду в Хогсмид, у них как раз поход. Там и поговорю с ним. — И как ты себе это представляешь? — мужчина нахмурился, и схватился за остывший чай, — Как можно это объяснить, не рассказывая сразу всё? — Что-нибудь придумаю. Думать, Малфой, моя работа.