Ветка Уборщиков: Первые решения
3 января 2018 г. в 22:49
— Я слышал, он не раз нападал на людей, которых просто считал русскими. Бил их. Женщин, детей, — Дэнни придвигает фотографию толстяка ближе к Джонни, но тот даже не поворачивается, чтобы посмотреть.
Джонни снова весь у себя в голове. Дэнни спрашивает себя, стоит ли ему спросить, о чем тот думает — вдруг тот опять влюбился в какую-нибудь странную девчонку, у которой братишка толкает наркоту на улицах. А может нет. Может, он просто перебирает в памяти любимые места из дядиных книг, на которые всегда задрачивался, или вспоминает прошлую ночь, они неплохо повеселились, вырезали всех ублюдков в той мастерской, где держали угнанные машины, а потом сожгли ее — кто бы ей ни заправлял, он еще нескоро оправится от этой потери. А если всем повезет — то больше и не сунется в город.
— Он мог бы напасть на маму, — добавляет Дэнни, надеясь достучаться до Джонни.
— Не мог бы. Если он бьет детей, значит он трус. А трус не стал бы нападать на такую, как мама. По ней видно, что она может дать сдачи, — кажется, это самая длинная фраза, произнесенная Джонни за всю неделю. Он замыкается в себе все сильнее. Иногда Дэнни боится, что рано или поздно тот закроется там навсегда, запрется как в комнате. Он иногда запирался в детстве, когда был совсем маленьким — и тогда мама могла хоть часами колотить в дверь, Джонни не открывал. И если Дэнни стучался, то тоже, как правило, не открывал. Лучше всего получалось у дяди, его Джонни впускал почти каждый раз.
А отца ни разу не было дома, когда это случалось.
— Так что, пусть идет? — спрашивает Дэнни, заранее зная, каким будет ответ. Все-таки они по-прежнему могут понимать друг друга с полуслова. По крайней мере, пока.
— Нет, мы убьем его. Но не сами, — медленно проговаривает Джонни, все еще не взглянув на фотографию. — Пошлем его туда, где он умрет. А если вдруг вернется живым — тогда объявим его угрозой для всех. У нас есть власть. Мы должны ей пользоваться.