Мой маленький Кёнсу

Рожденный в неблагоприятное время, Бэкхен был одинок. За ним присматривали первое время, учили ходить и говорить, а потом, когда мальчику исполнилось семь лет, отец начинал постоянно злиться и ругаться с матерью. Маленький мальчик давно понимал, что является причиной постоянных ссор родителей, а потому старался во всем им угодить. Его оставляли с нянькой в доме, а когда та благополучно засыпала, Бэк сбегал из дома и пытался подружиться с соседскими мальчишками. Однако ничего не выходило, и он возвращался домой с синяками и разбитой коленкой, одинокий и никому не нужный. Внешность у него была смазливая, женская: хрупкие плечи, длинные пышные ресницы, фигура стройная и совсем не мужская. И голос был писклявый, мягкий. Его часто путали с девочкой, в школе обзывали. Мать Бэкхена была разносторонней, умела смущаться, давать отпор, а иногда предпочитала уступать. Отец, суровый и острый на язык, умел поставить человека на место, не стеснялся в выражениях, много курил и вообще погружался в свою работу. Бэкхен однажды наблюдал, как он искусно делает из стекла различные фигуры и даже рискнул одну из них взять в руки и по неосторожности разбить. Тогда влетело ему сильно, пришлось в больницу отвозить. Мать как-то пыталась защитить его от разгневанного отца, говорила, что нельзя так поступать с сыном, а потом внезапно затихла, и Бэк снова остался один, беззащитный, боявшийся выйти из своей комнаты. Он рос в достаточно сложных для него условиях, терпел побои, обзывательства, но, несмотря на это, его характер и поведение стремительно менялись. Он научился давать отпор, умел атаковать словами, но был все тем же одиноким Бён Бэкхеном. Отношения с отцом ушли в ещё больший минус. Они без конца орали друг на друга, чуть ли не устраивали мордобой. Бэкхен защищал мать, а та защищала мужа, и снова некому было помочь Бэкхену. Одинокий с рождения, забытый всеми, а теперь живущий только для себя Бэкхен. Надоело, что помогаешь, а самому нихрена. Бэкхен ненавидел, презирал, проклинал всех. Мать совсем перестала обращать на него внимание, отец из своего кабинета практически не выходит, а Бён в тайне от них учился курить и делать себе больно. Резать вены оказалось куда приятнее, чем давиться некотином. Кровь стекает по стенкам белоснежной ванны, и Бэк часто размазывает её пальцем, рисуя понятные только ему узоры. И, возможно, он бы загнулся от одиночества, если бы не встретил человека с похожей судьбой. До Кёнсу. Мальчишка с кучей отметин на теле просто стоял и окидывал его изучающим взглядом. А Бэк заметил в его взгляде что-то родное, близкое по духу. Широко раскрытые глаза не отлипали от него, словно чего-то ожидали, и Бён подходит ближе, почти вплотную, поражаясь, насколько тот ниже его, протягивает руку. А потом её пожимает маленькая, но сильная ладонь, и, кажется, её обладатель почувствовал прошедшуюся от Бэкхена до него искру понимания, ощущения радости и спокойствия. Они поняли все без слов, подружились, зависали друг у друга дома, а потом оказалось, что учатся в одной и той же школе и живут не так уж и далеко друг от друга. Узы дружбы укрепились со временем, Бэк и Кен стали не разлучны.

***

Я быстро кладу телефон в карман и собираюсь развернуться, чтобы скорее вернуться к Бэкхену, как вдруг утыкаюсь носом в чью-то куртку и несмело поднимаю взгляд. — Скучал по мне, малыш? — раздаётся над головой голос. Твою мать… Быстро разворачиваюсь на пятках. Надо бежать. Однако меня хватают за локоть прежде, чем я успеваю сделать хоть шаг, и зажимают рот рукой. Вырываюсь, кусаю за ладонь, а потом вдруг чувствую резкую боль в ребрах. — Не вырывайся, — шепчет Кай над ухом, поддерживая за талию, пока я судорожно вдыхаю ртом воздух и размахиваю руками. — Дыши, Кенсу-я. Ты никому не должен говорить обо мне, понимаешь? — прижимает к себе с улыбкой на губах. — Ты же не хочешь, чтобы твои близкие пострадали? — Чертов шантажист, — вырываюсь снова, плюнув в его лицо. Кай злится и толкает меня к стене. Шиплю, достаточно сильно приложившись затылком. В глазах рябит, затылок ссаднит от боли, голова кружится. Не успеваю ничего придумать, как меня просто берут и…целуют. Требовательно. Напористо. Не давая оттолкнуть от себя, с силой сжимая мои запястья. Протестующе мычу, поджимаю губы, пытаюсь укусить, а потом с ужасом понимаю, что хочется бросить все свои попытки и поддаться навстречу. Почему? — Умница, — довольно выдыхает в мои губы Кай и слегка сжимает немного побелевшее запястье. — Пусти, я никому не скажу, — с дрожью в голосе прошу я, все еще не отойдя от боли и шока. Кай все еще прижимает меня к стене своим телом, недоверчиво смотрит. — Тебе не нужно бояться меня, — хрипло шепчет он, и я слабо пытаюсь вырвать руку из его хватки. Острое лезвие ножа проходится по коже. Всхлипываю, но не смею и дернуться. Что-то внутри меня заставляет повиноваться этому человеку, которого стоит остерегаться, ненавидеть, бояться. И да, мне страшно, но я все равно ничего не соображаю из-за боли, лишь могу наблюдать, как на запястье горит красным «К». — Ты принадлежишь только мне, слышишь? — плечо несильно, но ощутимо сжимают пальцами. — Никто, кроме меня, не смеет к тебе притрагиваться. Ты мой. Только мой. Понятно? — плечо сковывает лёгким покалыванием, но взгляд напротив серьёзный и в каком-то плане не предвещающий ничего хорошего. — Понятно? — Д-да, — всхлипываю, смотря на Кая расфокусированным взглядом. — Послушный мальчик, — улыбается тот, мазнув губами по виску. Мужчина скрывается во тьме, оставляя меня посреди улицы одного. — Сука, — отчаянно пинаю лежащий на земле камень и поджимаю губы. Сколько раз этот ублюдок будет приходить и ломать меня? Запястье жжёт, рана немного кровоточит, но это ничто по сравнению с моей головой, сердцем. Ублюдок. Как же я ненавижу его. Ненавижу.

***

— Где ты был? — сонно интересуется Бэкхен, уже успев задремать на диване. — Гулял вокруг дома, — вру, мысленно извиняясь перед другом. — Знаешь, если будешь так часто гулять по ночам, всех маньяков за собой соберешь. — «Ну, одного я точно взял», — хочется ответить, но я сдержался, стиснув зубы. — Так, где я буду спать? — устало спрашиваю я. — На диван я тебя не пущу, потому что неудобно, к матери тоже — убьёт нахрен. Значит спать будешь со мной. — А может… — В отличие от тебя, я умею делиться своей кроватью, а вот ты меня на диван гнал, — хмыкает Бэк. — Ладно-ладно. Лежим в темноте, но никто не спит. У каждого свои мысли в башке. Чувствую, как Бэк трет пальцами переносицу и без конца ворочается. — Кенсу-я, ты тоже не спишь? — Нет. У меня дома полиция обыскивает труп, а родители даже не в курсе. Что я им скажу? — Правду, что же ещё? Тебя преследует псих-маньяк, подкидывает в дом жмуриков, пишет тебе всякую неадекватную поебень. — Если бы это было так просто, давно бы сказал, — фыркаю. — А что мешает? — зевает Бён. — Должны же быть причины. — Причины всегда есть… Кстати, ты сам о чем думаешь, раз заснуть не можешь? — Бэк неловко почесал затылок и, о боги, мне это кажется, смутился. На губах расплылась хитрая улыбка. Толкаю его в бок. — А, ну, колись, кто в твоё неспокойное сердце запал? — и смеюсь оттого, что друг свернул губы трубочкой и отвесил подзатыльник, который до сих пор ноет. — Никто. — Ну да, так я тебе и поверил. Давай, сам же говорил, что с друзьями нужно делиться мыслями. — Тебя не обдуришь, — вздыхает Бэк и кладет руки за голову, задумчиво глядя в потолок. — У меня из головы все не выходит один человек. С того момента, как я прибежал к тебе. — Хм, дай-ка угадаю, — улыбаюсь невинно. — Это случайно не детектив, по имени Пак Чанель? Друг подскакивает на кровати, резко принимая сидячую позу и удивленно восклицает: — Откуда ты знаешь?! — и смотрит так, будто я не человек, а инопланетное существо. — Ну, ты мне однажды рассказывал, что тебе нравятся высокие, хорошо сложенные парни, — усмехаюсь. — А детектив Пак очень даже симпатичный, ухоженный, как раз в твоём вкусе. Бэкхен, кажется, смущен сильно, потому что ладони приложил к лицу и подозрительно затих. — Не удивляйся. Ты мне в баре всю душу излил, что супер одинок и хочешь себе парня, который будет тебя защищать, — пожимаю плечами. — Здесь все свои, так что не стесняйся говорить о своей ориентации. Я вот, кажется, тоже по мальчикам. Бэкхен толкает меня в бок и начинает заливисто смеяться. Я тоже смеюсь и параллельно чувствую в душе спокойствие и лёгкость. Но запястье вдруг начинает чесаться и в голове снова туман. Что-то мне подсказывает, что это не к добру.