Связанные

С момента своего возрождения она проспала пять лет. Без своего сердца она не могла полностью восстановить свои силы, и ей требовалось намного больше времени, чтобы проснуться. Канаме, далёкий предок того Канаме, наблюдал за ней с самого рождения. Его наречённая сестра, которую он хотел назвать Юуки, в честь белого снега, который выпал на её день рождения, была принесена в жертву ради неё. Ни Джури, ни Харука не могли дать ей имя, и в их дома она звалась просто – Прародительница. Но мальчику не верилось, что в таком хрупком и маленьком теле может быть заточена сила древнего и могучего существа. Существа, которое принесло себя в жертву ради будущего человечества. Иногда ему казалось, что она мертва: девочка не двигалась, не дышала, и он даже не слышал стука её сердца. А всё потому, что сердца у неё не было. Сейчас оно продолжало гореть в адском горне Гильдии Охотников, которые куют святое оружие, способное убивать их – Чистокровных. И чем больше Канаме смотрел на неё, тем больше понимал, что привязался к ней. У неё были светлые волосы, но не такие яркие как у Такумы, курносый носик, на губе едва различимая родинка. И ему хотелось увидеть её глаза, услышать её голос, узнать её имя. Он понимал своего Прародителя – она могла зачаровывать других, даже когда спала. И вот, через пять лет она проснулась. Её глаза, похожие на мёд, открылись посреди бела дня, когда все спали. И по поместью Куран разнёсся дикий вопль, будто кого-то сжигали заживо раз за разом, и эта пытка не могла закончиться. Когда Канаме вбежал в её комнату, то увидел на полу маленькое существо, ползающее на четвереньках и сжимающее сорочку в районе груди – там, где должно было быть её сердце. Её глаза, полные слёз и боли, посмотрели на него. – За что? За что вы вернули меня к жизни? Он прочитал этот укор в её взгляде, и тогда Канаме впервые подумал, что её воскрешение – ошибка. Хотят ли мёртвые возвращаться к живым? Прародительница явно не хотела вновь оказаться здесь. Неужели она так ненавидела этот мир, их расу, свою жизнь? Мимо него пронёсся Харука, мальчик заметил, что волосы его взъерошены после сна, а ещё он не сменил ночную рубашку. Отец поднял слабую девочку на руки и аккуратно уложил на постель. Она сразу сжалась, притянув к себе колени. – Как Вы себя чувствуете? – Больно.. Больно.. Очень больно.. – она давилась слезами, – Пожалуйста, убейте меня. – Это невозможно, – с сочувствием ответил мужчина, – пока Ваше сердце горит в печи, Вы не умрёте. Из её груди послышался клокот, который был рыданием, кашлем и стоном одновременно. Харука отвернулся слишком резко, возможно, даже грубо, но на его лице Канаме увидел горькое сочувствие и нежелание смотреть на то, как она мучатся. Для каждого из них началось своё испытание. Он взял сына за плечо. – Идём. – Она.. – Мы не сможем ей помочь. Но есть то, что мы должны сделать. Никто не должен был видеть Прародительницу такой: слабой, беспомощной, рыдающей и сломанной. Прежде всего, это оскорбляло её и род Куран. А потому двери в её покои заперли, чтобы никто не смог увидеть того, чего не должен был. Мальчик считал, что это слишком жестоко и несправедливо, но это была единственная вещь, на которой Харука так сильно настаивал. В эти дни Джури видела в нём старшего брата – Ридо. И хотя она была не согласна с ним, но всё же доверяла мужу, потому что он знает, что делает. Около месяца Канаме вздрагивал каждый раз, когда слышал чей-то плач или шёпот, умоляющий о смерти. Перед сном он всё время видел её глаза, в голове всё ещё стоял вопрос: “За что?”. В конце концов, он не выдержал, своровал ключ из отцовского кабинета и открыл запертые двери, в которые ему запретили входить. Когда он открыл их, был ещё день, все спали. Прародительница лежала на широкой постели, цепляясь детскими пальчиками за покрывало, её маленькие ножки выглядывали из-под одеяла. Он подошёл не спеша, внимательно вглядываясь в её спину. – Ты не спишь? – Мне не нужен сон, – хрипло произнесла она. – Ты проголодалась? Выпей моей. Мальчик протянул ей руку. Это было жестоко со стороны Джури и Харуки – заточить её в четырёх стенах, лишив не только общения, но и крови. Если бы отец дал ей утолить жажду, как только она очнулась, то, возможно, она бы сейчас не выглядела такой истощённой. Ей не было бы так больно. – И этого тоже не нужно. Прародительница повернулась на спину и посмотрела на него пустым взглядом того, кто привык к боли. Мысль о том, что даже сейчас она чувствует, как горит её сердце, ужасала его. Ридо – чудовище. Он лишил Юуки жизни и заставил страдать её. Причём второе в глазах Канаме было непростительней. – Не важно, будет ли во мне течь кровь или нет, лучше мне всё равно не станет. – Тогда как мне помочь? Они встретились взглядами. И в её глазах промелькнуло какое-то узнавание, они оживлённо заблестели. Казалось, что она вернулась к жизни: как будто фарфоровая кукла внезапно стала человеком. – Как тебя зовут? – почему-то её голос звучал волнительно. – Канаме. – Канаме, – повторила она с такой нежностью, что у него по коже прошлись приятные мурашки. – Ты хороший мальчик. – Саюри, – произнесла она с лёгкой улыбкой, когда мальчик назвал её Прародительницей. – Это моё имя. Канаме пришёл на следующий день, в полдень, когда солнце висело высоко в небе. Хотелось спать, но желание поговорить с ней, побыть рядом на час дольше побеждало. Видя, что его глаза закрываются, Саюри похлопала по подушке рядом. – Ложись. Я разбужу тебя. Он лёг, и теперь они смотрели друг на друга. Саюри смотрела ласково и в то же время внимательно, будто видела в нём что-то.. или кого-то. Канаме просто наслаждался её красивыми глазами, ровным дыханием и лёгкой улыбкой. Трудно верилось, что она улыбается, чувствуя нестерпимый огонь внутри. Воистину это было восхитительно. Не было никого, кто с таким милым детским личиком способен принимать боль и терпеть, продолжая вот так вот улыбаться, когда хочется рыдать. Но мальчик видел, как она плакала. Возможно ли, что этот месяц она плакала столько, что теперь слёзы просто не льются? – Что за взгляд? Тебе меня жалко? Детский голосок. Но в нём слышится древняя мудрость, может быть, даже бессмертная. Это мудрость женщины, которая жила десять тысяч лет назад. – Почему именно твоё сердце? Почему должна страдать ты? – Может быть, он тоже так думал, когда я обратилась в прах. Я даже уверена, что он винил себя в моей смерти. Но я рада, что это именно я. – Тогда почему ты хотела умереть? Её улыбка померкла, как меркнет диск луны в свете солнца. На мгновение Канаме увидел безудержную тоску и одиночество в её глазах. – Потому что без него мне не нужен этот мир. “А я и забыла, что ты уже мёртв, Канаме. Иронично. Я рассталась со своей жизнью, чтобы ты смог увидеть лучшее будущее, а, в итоге, сама оказалась в этом будущем”. Она смогла постепенно восстановить свои силы. И к шести годам Саюри Куран спокойно сидела в кресле и слушала историю о своём воскрешении, о том, что произошло за много лет со дня её смерти, об иерархии вампиров, о шатком мире между расами. Саюри понимала, что теперь она – часть этого Нового времени, она занимает место погибшей Юуки, и теперь у неё появились новые обязанности. “Ты тоже делал то, что должен был, верно, Канаме?” – Они похожи, – обратилась она Джури, которая заплетала ей две тонкие косички, – Я имею в виду Канаме. – Рада слышать. Улыбка Джури была похожа на улыбку ангела. Сразу было видно, что и её предок – Канаме, только он мог быть таким же добрым и заботящимся обо всех сразу. Только вот он забывал всегда о себе, но этот пробел заполняла она, Саюри. А Юрико хорошо заботилась о нём? Наверняка он сильно страдал.. – Он станет прекрасным Королём. – Ты не разделишь с ним вечность, Саюри? Девочка грустно улыбнулась ей. – Всё, что может чувствовать моё сердце – жар пламени. Я была рождена снова, но не как живое существо, а как оружие. Лицо Джури опечалилось, и она обняла девочку, как свою собственную дочь, которой не суждено было наслаждаться жизнью. Как бы ей хотелось, чтобы у этого ребёнка была спокойная жизнь. Чтобы она радовалась хотя бы в этому времени. Саюри заслуживала счастья. Хотя бы потому, что ради её воскрешения была принесена в жертву невинная Юуки. И её смерть не должна была быть напрасной. – Я подарю тебе новое сердце, – прошептала она, целуя Саюри в висок, – а ты подари Канаме любовь. Харука был единственным из Куран, кто воспринимал её как Прародительницу. Он продолжал звать Саюри на Вы и обращаться с ней, как с госпожой, хотя на данный момент это он был Королём вампиров, пусть и лишённым своего статуса. Сама Саюри просто принимала всё, как оно было. Казалось, ей совершенно безразлично, кем её считают и как с ней обращаются. Когда твоё сердце плавится день за днём в раскалённом металле, как-то не особо обращаешь внимание на такие мелочи как отношение окружающих к тебе. – Больно? Мужчина с волнением взглянул на неё, когда она прижала руку к пустой груди. Кажется, в Гильдии принялись чеканить новое оружие. Не самые приятные ощущения, особенно если учесть, что оружие чеканят из тебя. – Мне всегда больно, – Саюри смогла улыбнуться, затем она выронила старые исписанные листы бумаги. Ещё больнее было видеть его почерк, сохранившийся за столько тысячелетий. Если бы не Харука, она бы точно заплакала. Увидеть его! Всего лишь на минуту. Коснуться его! Одного раза достаточно. Услышать голос! Ей хватит лишь слова. Почувствовать запах! Чтобы представить, что он жив, рядом с ней, а этой жгучей боли в груди нет. Этого достаточно.. Достаточно.. А достаточно ли? – Хотите увидеть его склеп? Куран осторожно собрал рукописи Прародителя и взглянул на девочку, прикрывшую глаза рукой. Совсем по-взрослому. Не прошло и года после пробуждения, а она уже устала жить. Нет. Харука одёрнул себя. Это нельзя назвать жизнью. – Нет, – Саюри покачала головой. – Я не уверена, что смогу сдержаться, когда увижу его. И не уверена, что не убью кого-нибудь из вас, чтобы возродить Канаме. Мы же оба не хотим этого, верно? “Как раз-таки этого Вы и хотите, Саюри-сан”. Проблема была в том, что нужна жертва. И Прародительница бы стала ей, если бы её сердце сейчас не таяло в горне. Возможно, она бы даже не погнушалась жизнью маленького Канаме, чтобы воскресить своего возлюбленного. Но если это произойдёт, она будет жалеть. Ведь Саюри уже отняла одну жизнь, и не могла себе позволить отнять другую. Она больше любит страдать сама, чем приносить страдания другим. – Верно. – Будет лучше, если я никогда не узнаю, где спит Канаме. Девочка положила голову на мягкий подлокотник. Она не могла устать, но всё-таки чувствовала себя уставшей. Истощённой. Морально. “Это тебе за то, что оставила его одного, Саюри. Испытай его боль на себе”. – Будет лучше, если он никогда не проснётся, – произнёс мужской голос. Харука укрыл её мягким пледом. Саюри смотрела на то, как распускаются красные розы в саду. В ней пробуждались древние воспоминания. И она даже чувствовала себя чуть-чуть легче от этого. Ради этих воспоминаний, ради их мечты она была готова терпеть это вечное сожжение до тех пор, пока последний Чистокровный вампир не умрёт. – Нравятся? Канаме ходит тихо, почти не слышно. Голос у него спокойный, как у взрослого, и для своих лет он вполне ловко контролирует свои эмоции. Сразу видно, он – будущий Король. – Эти розы.. – ..цветут раз в десять лет. Девочка обернулась. Они думают одинаково, или он телепат? Она всё чаще ловит себя на той мысли, что они похожи с тем Канаме. Не хватает только вечной печали в глазах и печати горя на его душе. Этот мальчик родился в прекрасной, любящей семье, и он совсем не знает, что значит жестокая судьба и каково это – терять близких. Или знает? Ведь это он потерял свою возлюбленную, любовь к которой питал уже тогда, когда она ещё не родилась. И это Саюри сейчас стоит перед ним, а не Юуки. – Прости. – Тебе не за что извиняться. – Я забрала то, что мне не принадлежит. – Потому что отдала то, что не должна была. Канаме протянул ей руку. Она не сразу её взяла, но стоило ей дотронуться до мальчика, как она сразу же прижалась к его тёплому телу. Как ей не хватало этого тепла! Хотя бы просто почувствовать, чтобы убедиться, что она не одна. Каждый день для неё был похож на блуждание во тьме: слишком одиноко и слишком страшно.

Кто-нибудь, помогите!

Должа ли Прародительница быть такой? А Принцесса Куран? – Я рад, что мы встретились. Канаме погладил её по голове, пропуская светлые локоны сквозь пальцы. Саюри подняла на него взгляд, и её губы накрыли чужие. Когда-то давно она сама отдала своего возлюбленного Юрико. Может, теперь её очередь быть с тем, кто о ней позаботится? “Всё в порядке. Ведь это то, чего бы хотел Канаме”. Саюри ждала, пока Лука закончит с её причёской. Она бы и сама справилась, если бы у неё было своё отражение. Но в зеркале была одна Соэн, хотя прямо перед ней сидела Саюри. Последствия того, что у неё нет сердца: нет отражения, нет тени, нет жажды. Неполноценный вампир. И та и другая хранили молчание. По сути, им нечего было сказать друг другу. Может быть, будь это Юуки, какая-нибудь маленькая избалованная девочка, Лука бы высказала ей всё прямо в лицо, даже не глядя на то, что та была бы Чистокровной. Но это была Саюри – Прародительница, женщина, которая прожила долгую жизнью, та, к которой у неё не могло быть претензий, потому что свой век она отжила и пожертвовала своим сердцем ради будущего людей. Лука любила Канаме. И Саюри знала это, она видела это. И ей бы хотелось, чтобы эта девушка смогла стать кем-то особенным для Канаме. Только вот Канаме она не нужна. Ему нужна Саюри. А ещё Лука молчала, потому что сегодня эта женщина была Саюри Куран, младшей сестрой Канаме, её законной Королевой. И она признавала в ней свою госпожу так же, как Ханабуса признавал Канаме своим господином. Саюри против её воли вызывала в ней чувство трепета и восхищения. Когда она впервые узнала, что перед ней та самая Прародительница, то девушка почувствовала дрожь в коленях, такую, которую не испытывала даже с Канаме, когда он пил её кровь. Глядя на неё, Лука понимала, что ей не выиграть. Она лишь хотела, чтобы её возлюбленный сегодня не смог бы оторвать глаз от её госпожи. Ревность уже давно прошла, уступив место желанию свести этих двоих вместе. И теперь всё недовольство выливалось на охотника, который всегда пренебрежительно относился к Канаме и как-то по-собственнически обращался с Саюри. “Вечно он крутиться рядом. У Канаме-сама и Саюри-сама и так не лучшие отношения. Чего я не понимаю, так это того, что они позволяют ему быть рядом”. – Кирию тоже пойдёт? Соэн произнесла его фамилию так, будто это было ругательством. Саюри почему-то улыбнулась. – Нет. Есть места, где ему появляться нежелательно. Бал вампиров – одно из этих мест. Всё-таки он остаётся охотником, лучшим, между прочим, из всей Гильдии, даже несмотря на его принадлежность к вампирам и близкие отношения с Королём. Впрочем, сама Саюри тоже мало чем отличалась от Зеро, она была оружием охотников, самым главным и самым опасным. Разница была лишь в том, что она принадлежала к семье Куран и занимала слишком высокий пост в мире вампиров, чтобы её можно было просто взять и запереть в Гильдии. – Прекрасно, – она не скрывала своего удовольствия, – потому что я не хочу, чтобы сегодня кроме Канаме-сама Вас кто-то видел. Она аккуратно воткнула заколку в причёску Саюри и отошла на пару шагов назад, чтобы полюбоваться своим творением. Лука отметила, что улыбка на лице этой женщины – её главный атрибут. – Сегодня бал в честь весеннего Равноденствия. Меня увидят все, кроме Зеро. – Тем лучше. Саюри-сама, у меня просьба. Девушка серьёзно на неё посмотрела, когда она встала и поправила свои перчатки на руках. Чёрное в пол платье выглядело на ней немного траурно и мрачно, но очень уж шло Саюри. Чёрный не вязался с её внешностью, зато вязался с её судьбой и жизнью в целом. Он будто олицетворял её. Лука была твёрдо уверена в том, что ей не откажут. Саюри никогда никому не отказывала. Только по этой причине наглый Кирию пил её Чистую кровь. Ей хотелось верить, что это единственная причина. – Я слушаю. – Канаме-сама не должен танцевать сегодня с кем-то кроме Вас. “Только Вам я могу уступить”. Она понимающе кивнула, отчего Луке стало немного стыдно. На её фоне Соэн выглядела какой-то маленькой капризной девочкой. Она не замечала, что на фоне Саюри все выглядели как дети. – Тогда и ты не лишай себя удовольствия на этот вечер. Будь с Акатсуки, раз уж нам обеим не суждено быть с нашими Канаме. Она хотела что-то сказать, но тут дверь открылась, и на пороге появился он. Канаме даже не заметил Луку, его взгляд тут же привязался к Саюри, к той, кто достойна его взгляда. Заметив в глазах своего Короля немое восхищение, девушка возгордилась своей работой. Миссия “сделать Саюри-сама неотразимой” была выполнена в самом лучшем виде. Она медленно уплыла, оставив Чистокровных наедине. На губах у Соэн была печальная улыбка, но в голове стояли слова Айдо, её собрата по несчастью: “Они достойны друг друга”. И она не могла с этим поспорить. Что ж, Саюри-сама что-то говорила о Каине? – Если бы слова могли передать всю твою красоту сейчас. Канаме подошёл к ней и нежно взял её за руку. Саюри подняла на него взгляд, попав в плен тёмных глаз. Это всегда вызывало в ней старые воспоминания, которые мурашками отзывались во всём теле. И каждый раз она ругала себя за эту реакцию: Канаме не должен быть заменой. – Кто ещё из нас красивее. Я уже не чувствую ног. Саюри убрала прядь с его лба, стараясь как-то изменить его образ, чтобы опомниться от наваждения. Это нечестно по отношению к Канаме. – Я похож на него? Надежда. Но на что? На то, что он похож на её возлюбленного, что он может на какое-то время стать им? Или на то, что она видит в нём Канаме, а не его? Иногда, отчаиваясь, он был готов быть для неё кем угодно, лишь бы она осталась с ним, только с ним. В этом он всегда завидовал Зеро: Кирию она воспринимала как Кирию, и ему не нужно было думать, кем стать для неё, он мог быть собой. Саюри принимала Зеро таким, каким он был. А как она воспринимала Канаме? Как брата? Как Короля? Может быть, как потомка того Канаме? “Кого же ты во мне видишь, Саюри?” – А ты пытаешься быть похожим? – Я пытаюсь быть собой. Он наклонился к ней и поцеловал её. Страстно, но в то же время стараясь быть нежным, отчаянно и с упоением, разрываясь от сомнений. Канаме не знал, каким был он. Не знал, что ему делать, чтобы как можно меньше (или больше?) походить на него. Саюри нежно коснулась его волос, перебирая их. Ей пора прекращать сравнивать двух Канаме. Одному из них она делает больно. Впрочем, другому она тоже сделала больно, оставив его в одиночестве на троне.. Больше этого не повториться. Ей очень хотелось, чтобы больше никто не страдал из-за неё. Канаме почувствовал, как она ответила, успокаивающе и будто бы прося прощения за что-то. Только перед кем? Чистокровный Король и Чистокровная Королева. Казалось, само время остановилось, стоило им появиться на балу в честь весеннего Равноденствия. Слишком идеальные, будто неживые, они выделялись даже среди вампиров. Остановившиеся пары танцующих начали расступаться перед ними, и Канаме с Саюри пошли вдоль этого живого коридора, кивая на каждое: – Доброй ночи, Саюри-сама. – Мы Вас ждали, Канаме-сама. – Вы прекрасны, Канаме-сама. Сегодня Вы особенно прекрасны. – Наконец-то Саюри-сама порадовала нас своим присутствием. – Приветствуем нашего Короля и нашу Королеву! Центром внимания оказалась Саюри, и Канаме не отпускал её руки ни на секунду. Ему совсем не хотелось, чтобы она осталась одна в окружении этих жадных пожирающих глаз. Это был первый выход Саюри в свет как Королевы Куран. Очень многие Аристократы желали увидеть её, чтобы оценить, понять, можно ли её использовать в своих целях. И это вызывало у Канаме холодное раздражение: “Да как они смеют соваться в жизнь Чистокровных?!” Он не мог позволить им хоть как-то навредить Саюри, он должен защищать её от всей политики между вампирами: её сердце всё ещё находится в горне, и пока она в одиночку несёт эту ношу на себе, он будет нести бремя Короля вампиров сам. Только правда была в том, что скрывать Саюри от Совета Старейшин вечно было невозможно, и поэтому она сейчас стоит рядом с ним. С этой ночи Аристократы не отстанут от неё. Никто не выказывал этого вслух, но он чувствовал это – все вампиры остерегались Саюри. Это не было страхом, но чувство было сродни ему. Если они увидят в ней угрозу… Канаме совсем не хотелось думать об этом. – Саюри-сама, Вы хорошо сохранились. Саюри обернулась. Перед ней стоял мужчина с добрыми, но усталыми глазами. Она узнала этот взгляд – это взгляд того, кто жил слишком долго. Такой взгляд был когда-то у него. Длинные серебристые (а может, седые?) волосы были заплетены в косу за спиной, на пальцах у него были перстни, в руках он держал трость, но она, скорее, была больше аксессуаром, потому что двигался вампир без единого стеснения. Пардон, Чистокровный вампир. – Вы.. В её глазах блеснуло какое-то узнавание. Кого-то он ей напомнил. Кого-то из её прошлой жизни. Мужчина улыбнулся уголками губ и элегантно поклонился, выставив перед собой одну ногу. – Лорд Ханадаги к вашим услугам. Мой дед любил говорить о Вас по вечерам. Тогда он ещё был мальчишкой, и Вы, возможно, не вспомните его. Он восхищался Вами. Примите и моё восхищение, моя Королева. На её лице появилась улыбка. Она вспомнила. Иссей, сын её приёмного отца, который когда-то правил только-только создавшимся обществом вампиров. Как давно это было! Целых десять тысяч лет назад! Но она до сих пор помнила талантливого мальчишку, смущённого всеобщим вниманием. Теперь перед ней стоял его потомок, чудом доживший до этих дней. Наверное, если бы не она, он бы сейчас считался самым старым вампиром среди всех. Знала ли она, что ради неё ему пришлось прервать свой бесконечный сон? Знала ли, что он хочет попросить её об услуге? Наверняка, она догадывалась о чём-то подобном. – Я знала основателя Вашего рода, Ханадаги-сан. Он был мне как отец. – В честь старой дружбы могу я пригласить Вас на танец? Мужчина обращался к Саюри, но смотрел на Канаме, который всё ещё держал её под руку. Куран пытался понять, что нужно этому Чистокровному, так внезапно появившемуся здесь. Что ему нужно от Саюри? Что бы это ни было, если это причинит ей боль, Канаме не простит ему. Видят боги, он страшен в гневе. И нашёлся только один безумец, который не испугался его. Они с Саюри кивнули одновременно. Ханадаги отдал свою трость слуге и протянул руку женщине. Наверное, она была единственной, кого он так мог звать, потому что все остальные для него – девочки, которые только-только переступили порог ста лет. – Мир снова сдвинулся с места, и всё, что мне было когда-то знакомо, поменялось. Но, как и прежде, сейчас я вижу молодых вампиров, празднующих ещё одно Равноденствие, знаменующее новый год для всех ночных тварей. Приятно видеть, как нечто старое всё ещё цениться в новом поколении. Знакомо, не правда ли? Движения лорда были старомодными, даже слишком. Впрочем, и движения Саюри не блистали новизной. Они выглядели как два старика, решивших показать молодёжи, как нужно танцевать. Но никто из вампиров не смеялся над ними. В этом отличие людей от бессмертных существ: чем старше это чудовище, тем больше восхищения и благоговейного трепета, граничащего со страхом, испытывают перед ним остальные. – Все эти годы я упорно работала. К несчастью, у меня не было времени посмотреть на новых вампиров. Мне приходилось их убивать. “И я продолжаю это делать”. Ханадаги прочитал её мысли и грустно улыбнулся. – Прошу прощения за бестактность. Я забыл, что мой дед был сущим бездельником. Саюри хохотнула и закружилась в танце, полностью отдаваясь во власть сильных и древних рук Чистокровного. Её телу не больше трёх десятков лет, тогда как сердце Ханадаги стучит более двух тысяч. Если бы на её месте была Юуки, то это выглядело бы так же, как картина Пукирева “Неравный брак”. – Ревнуешь? Канаме даже не обратил внимания на Такуму, бесшумно появившегося рядом. Король не спускал глаз со своей женщины, почему-то сейчас думая, что будь на месте этого старого вампира Кирию, он бы так не волновался. Почему? Потому что они с Саюри были похожи? Или потому, что этого мужчину она не могла назвать мальчиком? – Наблюдаю. – Тогда тебе стоит посмотреть вон туда. Ичиджоу качнул бокалом куда-то в дальний угол залы, где в тени колонны притаилась чья-то фигура. Канаме сузил глаза, разглядывая её. – Что она тут делает? – То же, что и остальные. Смотрит на Саюри-сама. Аристократ пригубил вино, отмечая про себя, что напиток хорошо выдержан, и терпкий вкус призывает вновь и вновь пробовать его. Хм, Чистая кровь вызывает такое же желание? – Помнится, ты когда-то был у неё в питомцах. Такума вскинул брови вверх. – Вы меня в чём-то подозреваете, Ваше Величество? – Констатирую факт. Если её случайно не станет, ты же не расстроишься? – Даже не знаю, что сказать. Если в этом будете замешаны Вы, то, наверное, расстроюсь. Я даже поплачу, когда на Вас озлобится Совет Старейшин или, того хуже, Гильдия. – Вот Кирию потешаться будет. Канаме скрипнул зубами, уже представив, как они лежат в постели по разные стороны от Саюри, и охотник ехидным голосом протягивает: “Угадайте, какого Короля сегодня признали невменяемым”. Но больше всего его злило даже не это, а то, что Саюри расстроится. Да, Саюри расстроится. И это, наверное, единственная причина, почему та женщина ещё жива. – Она убила Оури. – Вообще-то это дело закрыто из-за недостатка улик. – А теперь она выискивает новую жертву. Вопрос в том, кто именно стал её жертвой. Ханадаги или Саюри? Хотя если она и нацелилась на Саюри, то здесь ей ловить нечего. Её сердце всё ещё горит в печи, и чтобы его забрать, ей потребуются всевозможные и невозможные силы. – Такума, поприветствуешь бывшую госпожу? – Почему у меня такое чувство, будто это приказ? Вальс внезапно сменился полонезом, но ни Саюри, ни Ханадаги не сменили партнёра. Кто бы мог подумать, что лишь неделю назад с его тела сдували пыль, скопившуюся за долгие столетия сна, а теперь он выделывает незамысловатые па вместе с женщиной без сердца? – Мой дед любил просыпаться раз в сто лет. И каждый раз он становился всё угрюмее и безрадостнее. Сон будто лишал его чувств. Теперь я понимаю, что чувств его лишала его бесконечно долгая жизнь. – А как же его жена? Они сменили партнёров несколько раз, прежде чем снова встретиться и продолжить разговор. Саюри заметила, что все мужчины отводили от неё взгляд, другие задерживали дыхание, у одного даже участилось сердцебиение. На это было две причины: либо она так красива, либо её сила настолько ужасна. – Её убили. Они недолго помолчали, понимая, что убила её никто иной как Саюри. Она хотела извиниться, но промолчала. Ведь это именно то, ради чего она жертвовала собой, ради чего отказалась от Канаме, ради чего её сердце горело десять тысяч лет. Она не имела права сожалеть об этом. – В одно из пробуждений он не выдержал. Отец рассказывал, что дед сошёл с ума и, выкрикнув: “Будь проклято моё бессмертие!” – умер от рук охотников. Пожалуй, спать столетиями в фамильном склепе – эта привычка у меня досталась от него. Когда я проснулся первый раз, то узнал, что отец и мать мертвы. К удивлению, меня это нисколько не тронуло. Жизнь казалась мне безрадостной. Жить без цели можно сто, двести лет. Но когда тебе уже больше тысячи, твои родные и близкие оставили тебя, а ты продолжаешь существовать, словно тень, не имея шанса на упокоение... Вам знакомо это чувство, Саюри-сама? В её глазах Ханадаги увидел сочувствие. Она знала это чувство, видела его в одном вампире, который целую тысячу лет пытался убить себя и не мог. И тогда она подарила ему новую жизнь, полную любви и счастья, наполненную смыслом, верой, надеждой и.. Это длилось чуть больше года. Год, чтобы восполнить тысячелетнее одиночество в прошлом и тысячелетнее в будущем! За это она никогда себя не простит. Но так было нужно. А что она могла сейчас? Теперь она даже не вампир – лишь подобие на него. Она может лишь нести смерть, даже если ей хотелось подарить любовь. У неё не было её большого и великодушного сердца, в котором каждому найдётся место. Вместо него внутри пустота, которая доказывала, что она всего лишь сосуд, оболочка. – Что Вы хотите сказать, Ханадаги-сан? – Для меня было бы честью, если бы Вы упокоили мою томящуюся душу. Саюри оступилась и непременно упала бы, если бы мужчина не прижал её к себе. Она почувствовала, что силы покинули её. Ей вдруг стало дурно от его запаха – запаха склепа. Закрыв глаза, она услышала равномерный и спокойный стук в его груди. Тук. Тук. Тук.. Ханадаги аккуратно взял её за плечи и наклонился к её уху. – Заберите его себе, Саюри-сама. Живите той жизнью, которой лишили себя, столько, сколько пожелаете. У Вас есть те, кто любят Вас, у Вас есть мечта, которую Вы хотите осуществить, и есть долг Королевы перед всеми нами. Вам оно нужно больше, чем мне. Время давно перестало быть моим другом. – Прекратите.. – её шёпот был похож на мольбу. Саюри сморщилась от боли: она не привыкла забирать чужие жизни, но вот, ей предлагают уже третье сердце, чтобы она счастливо жива. Почему же они все не могут понять, что ей не суждено быть той, кем её хотят видеть? Или она пыталась себя в этом убедить? Любить кого-то кроме него – позволительно ли ей это после того, как она заставила его страдать? – Что случилось? Саюри постаралась взять себя в руки, когда услышала голос Канаме. Ну вот, она снова дала этому мальчику повод волноваться за неё. – Кажется, у Саюри-сама закружилась голова. Я и сам порядком устал. Пожалуй, танцы – это по части молодых. – Саюри? Она улыбнулась, когда знакомые руки нежно коснулись её. Женщина заглянула ему в глаза. – Я кажусь тебе старой? Канаме взял её руку и поцеловал. Он знал, что нельзя было отпускать её в руки этого старого лиса. Теперь ему ещё сильнее хотелось уехать, подальше от Ширабуки, подальше от Ханадаги, подальше от Совета, где она сможет спокойно дышать. Увезти её так далеко, где никто её не найдёт, и не показывать её никому. Но даже если Королева могла пропасть, Король не может покинуть доску до тех пор, пока партия не окончена. Правила. Дурацкие правила! Они связывают даже его, Чистокровного вампира! – Вовсе нет. Хочешь подышать свежим воздухом? Она слабо кивнула, и они отправились на балкон, сопровождаемые многочисленными взглядами вампиров и.. – Человек? Айдо обернулся в сторону мужчины, который прошёл мимо. Лица он не разглядел, так как на нём была маска. Странно, запах как будто был ему знаком. Но он тут же пропал, смешавшись с остальными. Он обнимал её, глядя на её бледные щёки. Саюри не сопротивлялась, схватившись руками за его жилет сзади. Тройка как нельзя шла ему, но Канаме не любил пиджаки, предпочитая просто рубашки с галстуком и иногда добавляя к ним жилет. Впрочем, на Короле всегда всё смотрелось идеально. Саюри помнила, как ему один раз пришлось надеть джинсы Зеро и чёрную безрукавку, прилипающую к телу, будто вторая кожа. И как бы он ни отрицал очевидного, в одежде Зеро он выглядел даже лучше, чем сам Зеро. Только вот стиль охотника совсем не подходил Чистокровному. Саюри улыбнулась, вспоминая лицо Кирию, когда он увидел Куран в своих любимых джинсах. Какой тогда был скандал по этому поводу! Чтобы его успокоить, ей пришлось отдать немало крови, поцелуев и нервов. Охотник всегда быстро загорался и потухал, только вот он всегда был жадным. И Саюри позволяла ему быть таким, потому что она сама избаловала его. Возможно, будь на её месте кто-нибудь слабее и беспомощнее, и Зеро бы не был таким упёртым в своём решении: “Не отпущу тебя. Ни за что не отдам Куран”. Но так же возможно, что он бы был лишён и того, что имел сейчас – половины женщины, которая не могла ответить ему взаимностью. Что могло быть хуже? Разве что потерять женщину, которая не может ответить тебе взаимностью. – Что он тебе сказал? – Я виновата во стольких смертях, Канаме, – она криво улыбнулась и тяжело вздохнула. – Ты знала, на что шла. Так ты предотвратила ещё больше смертей. Но если ты устала, забери своё сердце, и я сделаю для тебя всё, что захочешь. Я буду рядом, что бы ты ни решила, Саюри. Он поцеловал её в макушку. Канаме знал, что она ответит, но всё равно почувствовал разочарование, наполнившее его сердце. – Нет. Оно будет гореть, пока последний Чистокровный вампир не умрёт. Так я поклялась. И ни я, ни кто-либо другой не посмеет нарушить эту клятву. Вот так всегда. Сколько уверенности в её голосе, когда она говорит о своей жертве во имя всего человечества. И куда же она пропадает, когда он спрашивает, что будет потом? Почему она так теряется, когда дело заходит о любви между ними? Саюри будто бы боится позволить себе что-то ещё. – Пока ты со мной, мне этого достаточно. Я люблю тебя, Саюри. Он надеялся лишь на то, что ей не будет больно от этих слов. Он не Зеро, который уверен в своей правоте и который отвергает возможность других вариантов, Канаме считается с её чувствами. Может быть, именно поэтому ему иногда так невыносимо? Кто-то сказал, что он слишком много думает. Как ни странно, это был Зеро. “Пока будешь думать об этом, решение примут за тебя”, – он говорил так, будто уже что-то подобное с ним уже было. Хотя… Канаме не отрицал этой возможности, ведь, несмотря на это капризное поведение, Кирию уже было под пятьдесят, если не больше. Ещё тогда, встретив семилетнюю Саюри, он был достаточно суровым дядькой, повидавшим виды и получившим суровый жизненный урок. Получается, что из них троих Канаме был самым молодым. Оставалось надеяться, что это не играет большой роли в их отношениях. Куда большую роль играло то, что он – предок Канаме. В какой-то степени в нём текла кровь Прародителя, которого любила Саюри. Но за столько лет она ни разу не испила крови. Ничьей. Он не хотел этого говорить, но вопрос сам вырвался, будто кто-то спросил за него: – Что в нём есть такого, чего нет во мне? – Канаме? Она подняла на него взгляд, немного удивлённый, но большей частью усталый. Потом отстранилась от него и покачала головой, будто он её разочаровал. Это было глупо: соревноваться с тем, кто уже десять тысяч лет как мёртв. Саюри поймала себя на мысли, что так же глупо продолжать любить его, отталкивая от себя тех, с кем она, может быть, могла бы стать счастливой. – Ты так хочешь это знать? – Хочу. Женщина отвернулась, вглядываясь в тёмный горизонт. Что в Канаме было такого особенного, раз она продолжает его любить даже сейчас? Она не могла сказать. Не могла, потому что для этого потребовалось бы слишком много слов. Ей нравилась в нём не какая-то особенная черта, а весь он. С самой первой встречи, с первого взгляда она восхищалась им. По сравнению с ним Саюри была всего лишь девчонкой, которая эгоистично решает всё за всех и сбрасывает самую тяжёлую работу на других. Чем же он отличался от остальных? Саюри улыбнулась, вспомнив что-то. Прошло уже десять тысяч лет, а она всё продолжает помнить. Странно, он всего лишь за тысячу забыл своё имя и свою жизнь человека, а она продолжает помнить всё с самого начала. Может, потому что хотела помнить. – Ну, для начала, он много лет сдерживал свою жажду, хотя жил среди людей. Имея огромную силу, он направлял её не на разрушение, как другие кровопийцы, – она вспомнила это слово из старого лексикона, – а на созидание. Он помогал им, хотя они ненавидели и боялись его из-за этой силы. Он казался холодным, но сердце его было великодушно. Канаме, он.. Ей не хватало слов, чтобы описать его всего. – Мне кажется, он знал, – они встретились с Куран взглядом, – он знал, что я уже всё решила. И он отпустил меня, потому что уважал мой выбор. Один из нас должен был умереть тогда, чтобы другой построил на его прахе новый мир. Я была слишком слаба для этого. Я знала, что он будет хорошо стараться, даже если меня не будет рядом. Я.. – Ты не виновата. – Ответил ей Канаме, стирая её слезы. Саюри спрятала лицо на его груди, пока никто из вампиров не увидел. На душе ей стало легче. Канаме сказал то, что она всегда хотела услышать. Стук каблуков и трости чеканили ритм какого-то неправильного вальса: раз, два-три. Таким же был ритм его бессмертного сердца, которое, как он надеялся когда-то очень давно, в один из дней остановится навсегда. Навсегда. Это слово приятно таяло на губах, как тает первый снег, оставляя после себя лишь призрачную надежду на то, что за ним что-то последует. Из-за дерева, будто она его поджидала, выплыла фигура. Золотистые волосы были аккуратно собраны в причёску, напоминающую букет роз, и только две длинные передние пряди падали ей на оголённые плечи. Её глаза скрывались под чёрной маской, зато её губы, растянутые в лёгкой, как парфе, полуулыбке, он мог хорошо видеть. – Вы покидаете нас, лорд Ханадаги? Чистокровный остановился, но не поклонился ей и не поцеловал её руки. Лишь улыбнулся снисходительной прохладной улыбкой, как улыбаются взрослые любопытным детям, что суют свой нос не в свои дела. – Леди не должны подслушивать. Это неприлично. В глазах мужчины мелькнул укор, но он был больше похож на шутку. – А я и не леди, – девушка засмеялась, поднеся пальцы к губам, – сегодня я инкогнито. К тому же, куда более неприлично уходить, не попрощавшись. Это слишком.. по-английски. По-человечески. Она хотела сказать “по-человечески”, но сдержалась в последний момент. – На старость лет я бы хотел совершить ещё одну прогулку. Он посмотрел на Луну. Сегодня она была особенно прекрасна, словно юная целомудренная дева или распустившаяся роза. Ханадаги особенно остро захотелось посмотреть на неё – так обычно бывает, когда прощаешься с земным миром и отходишь в мир иной: всё вдруг обретает новые, приятные краски, во всём видишь очарование, когда смотришь на это в последний раз. “Призрачная красота”, – сказал как-то его дед. Это то, что волнует сердце, заставляя испытывать новые букеты эмоций, такие как горечь, тоска, одиночество и меланхолия. – Составить Вам компанию? – Красивая женщина рядом – это то, что нужно каждому мужчине. Но у меня уже есть спутница, юная миледи. Она присела в реверансе, когда мужчина прошёл мимо. Глядя ему вслед, девушка не могла скрыть свою усмешку. Долгая прогулка, самая последняя и для иных самая приятная, спутницей в которой становилась сама Смерть. И Она уже была намного ближе, чем думал Ханадаги. Она и была его Смертью.