Связанные

Она стояла у окна и разглядывала свой сад, за которым не ухаживала девять лет. Канаме старался поддерживать в нём порядок своими собственными руками – никому не позволял притронуться к её цветам, однако заботиться о растениях у него получалось даже хуже, чем играть в карты. Это вызывало у неё тёплую улыбку. Канаме – хороший мальчик. Они все хорошие мальчики. К таким у неё определённая слабость – Саюри не может им отказать. – Вот всё и закончилось, – раздался мужской голос позади неё. Чистокровная уже знала, кто это, но всё же обернулась. Она умела чувствовать всех охотников, потому что была частью каждого из них. Той самой, которую они, возможно, ненавидели и презирали в себе, но без которой не могли бы являться охотниками. Его женщина ощущала даже лучше, чем Зеро, пробудившего Кровавую Розу. – Ты действительно думаешь, что это конец, Кайен? Без очков, с распущенными волосами и тяжёлым взглядом, он совсем не был похож на того дядюшку, к которому привыкла Саюри, будучи человеком. Однако, будучи Прародительницей, она могла сказать, что эта его часть личности такая же настоящая, как и личина директора Академии. Вампир без клыков. Охотник, которого толком не могли принять его же собратья. А потому, он начал смотреть на вампиров не только как на цель, которую нужно уничтожить. Именно Кросс понимал Зеро лучше, чем кто-либо, потому что к нему относились абсолютно так же в былые времена. Тогда, когда он ещё мог называть себя полноценным членом Гильдии. Ты, случайно, не пьёшь кровь, Кросс? Они смотрели на него, и чем больше шло времени, тем больше они боялись. Кайен не старел. В его волосах не появилось ни одного седого волоса. Тога, с которым они познакомились очень давно, когда он был ещё наивным пацаном, успел превратиться в старика, а он так и не изменился. Мужчина перестал считать свои годы, не желая знать, сколько он уже прожил и сколько ещё сможет прожить, глядя на то, как из жизни уходят те, кто стал ему дорог. Удивительно, но он пережил даже своих Чистокровных друзей. Это всё было похоже на несмешную шутку, которая давно приелась и от которой его тошнит. – Почему ты выбрала Джинму? – Ты хочешь узнать, почему именно он? Или почему не ты? Он промолчал, продолжая смотреть куда-то сквозь Саюри. Она подошла к нему, глубоко вздохнула и коснулась его тёплой щеки своей прохладной ладонью. – Потому что я люблю тебя, Кайен. Я прекрасно знаю, как ты всё это время мучился, пока был охотником. Моё решение заставило страдать не только его. Мне так жаль... Прошлое нельзя изменить, как бы ты этого не хотел. Но, раз уж я появилась здесь, то я исправлю то, что могу. – Ты пойдёшь против Чистокровных? Они встретились взглядами. Женщина, из-за которой он был рождён таким. Мужчина, который сражался по её воле всю жизнь. В глубине своей истинной природы, они все хотели встретить её – увидеть ту, что подарила им всю себя. Кайен не мог понять, что именно он чувствует по отношению к ней. – Я сделала это давным-давно. Но тогда нас было двое. Я должна была умереть и стать настоящей Смертью для вампиров. А он должен был жить и научить их жить вместе с людьми. Но теперь его больше нет. Никто не сможет научить их. Мир, в котором наши расы смогут жить в союзе и согласии, стал просто мечтой. Я была наивна, думая, что со временем они изменятся, поймут, чего мы хотели. Но с тех пор прошло десять тысяч лет, а мир вокруг так и не смог стать безопасным. Я думала, что рано или поздно перестану быть нужной. Как там говорилось в Верховной религии? “Перекуют мечи свои на орала”*? Тебе не кажется это невозможным? – … Она вздохнула ещё раз, убрала руку и отвернулась. Кросс видел, что решение давалось ей с трудом, но женщина не собиралась более колебаться. Ей, как Прародительнице, нужно было довести дело до конца. Саюри была уверена, что если бы на её месте был Канаме, он бы поступил точно так же. “Спи и отдыхай, мой Король. Твоя Саюри справится с тем, что мы начали”. – Что насчёт Канаме? – Он молод. Я не хочу его связывать теми же обещаниями. Не хочу снова повторять свои ошибки. Чистокровные страдают, их губит одиночество вечности, которое они не могут стерпеть. – И это твой ответ? Смерть должна их спасти от самих себя? – Разве ты не такой же, Кайен? Когда-то ты так же искал смерти. Не потому ли напал на чету Куран? – Это было в прошлом. Теперь всё изменилось. – Из-за детей? Можешь не отвечать. Ты нашёл то, ради чего тебе стоит жить дальше. Я не хочу снова превращать твою жизнь в борьбу. Уходи, Кайен. Его губы сжались в тонкую полоску. Мужчина положил руку на её тонкое плечо и развернул к себе. Его совсем не устраивало то, что она решала всё за него. За всех. Вот она, истинная сущность Чистокровных вампиров. И тем не менее, у него в груди всё ныло от того, что эта хрупкая женщина пытается взвалить на себя слишком тяжёлую ношу. “Ты сильная. Но даже ты не справишься одна”. – Предлагаешь мне запереться в моём маленьком мире и закрыть глаза на то, что происходит вокруг? Это ты называешь любовью? – Я знаю, зачем ты пришёл, – её улыбка была грустной. – Но Зеро не слушается меня. Он не оставит меня, даже если я сделаю ему больно тысячу раз. Кайен Кросс не любил вмешиваться в чужие дела, особенно личные. Но, как отец, который некогда пытался его вырастить, он не мог позволить ему быть рядом с женщиной, несущей одну смерть. Какое будущее ждало Кирию рядом с ней? От этих странных отношений не могло быть ничего хорошего. Проблема была в том, что Зеро никого не слушал. И всегда делал всё по-своему. Кайен знал это, но почему-то надеялся услышать другой ответ. – Эта твоя доброта – она слишком жестока. – Поверь мне, если бы моё сердце могло разорваться, оно бы разорвалось уже тысячи раз. Она сидела на его коленях, положив голову ему на плечо. Он прислонился щекой к её макушке, вдыхая запах её пшеничных волос. Это зависимость. Одержимость. А Зеро всегда казалось, что все эти любовные романы не про него – он был охотником, внутри которого не было ничего, кроме жажды крови и отмщения. Влюбиться так просто, да ещё и в Чистокровную? “Я сошёл с ума”, – подумал он, касаясь рукой её заплетённых прядей. – “Ну, и пусть”. Лучше сходить с ума с ней. Чем сходить с ума без неё. Саюри держала в руках Кровавую Розу, она осматривала внимательно каждую деталь, каждую царапину, боевую отметину, будто хотела найти в оружии ответы на свои вопросы. Женщина прикоснулась к названию пальцем и медленно обвела все буквы, беззвучно шевеля губами, пробуя его на вкус. Оружие и музыкальная шкатулка – это всё, что у неё осталось после него. Зеро находил это отвратительным. У него самого не смогли бы подняться руки выковать из её сердца даже какую-нибудь маленькую бесполезную подкову. Не говоря уже о смертельном оружии. Ещё никогда Кровавая Роза не была ему так противна. “Он не любил тебя. Просто не мог любить, иначе бы не сделал этого”. – Она прекрасна, – наконец, произнесла Саюри. Мужчина вздрогнул. – Что в ней может быть прекрасного? – Разве ты не понял? Мы с ней похожи. Канаме постарался воплотить в ней всю меня – думаю, у него это хорошо получилось: мои любимые розы, моя жажда крови и моё смертельное желание уничтожить всех бессмертных. В неё он вложил все свои воспоминания, всю свою любовь. – Сумасшедший, – прошептал Зеро. “Как и я”. Чистокровная вытянула руку с пистолетом перед собой, словно пыталась почувствовать, как рукоять лежит в руке. Кровавая Роза была продолжением её руки, её мыслей и желаний. В руках своей родительницы она выглядела так естественно, что Кирию подумал, что это оружие было создано для неё. Как и Артемида. Или Меч Охотников. “Всё правильно. Он создавал их с мыслью о ней. Это было вместо его прощальных подарков, вместо букетов цветов и обручального кольца. Ему приносило это удовольствие? Или он был в отчаянии?” – Я хочу на охоту, – сказала Саюри, прищуривая один глаз. – Зачем же далеко ходить? У нас прямо здесь есть отличная дичь, – ответил Зеро и обхватил пистолет поверх её узкой ладони. – Давай подстрелим Куран задницу? Я бы на это посмотрел. – Очень остроумно, Кирию. Канаме стоял возле стола, листая старые записи своего отца. Они попались ему на глаза практически случайно, и юноша не счёл постыдным посмотреть, что же Харука пытался выразить на бумаге. Больше было похоже на… личный дневник? Судя по бумаге, ему была не одна тысяча лет. Даже юные Чистокровные могут быть сентиментальными, как старшеклассницы. А мама знала об этом увлечении отца? Смеялась ли над ним, пытаясь заглянуть ему через плечо, пока он писал? “Я так мало о них знаю”, – с тоской подумал юноша. – Зеро, – в её голосе чувствовалась улыбка, смешанная со строгостью матери, наказывающей нахулиганившего сына. – Выбери цель, – над её головой раздался голос охотника, того, кто когда-то учил маленькую девочку самообороне. Тогда мужчина становился безжалостным к ней, как к классу Е. В двери тихо постучались. Когда они приоткрылись, и в зал зашла Сейрен, на неё даже никто не обратил внимания. Кирию с Саюри изучали основы стрельбы по старинным вазам прошлого тысячелетия, а господин Куран занимался старинными бумагами, в которых, кажется, не было ничего интересного. – Вот эта, вроде, выглядит подороже, – задумчиво произнёс охотник. – Вам письмо. Вампир протянула Чистокровному конверт с красной восковой печатью посередине. Канаме не спеша отложил мемуары отца в сторону, взял со стола нож для писем, с тихим шелестом надрезал бумагу, достал один сложенный пополам лист и принялся читать. Он не нахмурился, но Сейрен заметила, как потемнели его глаза. Что-то неприятное. Или кто-то. Впрочем, у её хозяина никогда не было друзей по переписке, так что ждать чего-то иного не приходилось. – Не закрывай второй глаз, иначе ты никогда не попадёшь. Канаме посмотрел сквозь письмо, точнее, очередное приглашение на званый ужин. После смерти Ичиу абсолютно каждый Старейшина из Совета пытался заполучить расположение юного господина. Как будто он был не Чистокровным рода Куран, а ценным призом или добычей, которую получит самый искусный подхалим. Ещё свежи были воспоминания, как Аристократы наперебой старались подложить ему своих дочерей. Ровно до тех пор, пока Ширабуки Сара не выразила интерес к его персоне. Даже от неё было больше пользы. О свадьбе, кончено, никто не смел заикаться, потому что дела Чистокровных касаются только Чистокровных, однако в высшем обществе вампиров то и дело заводили разговоры о том, какая бы из них получилась прекрасная пара. – Кирию. Бах! Утонченная ваза, в которой копилась пыль из года в год, разлетелась осколками в стороны. Куран едва не закатил глаза, думая о том, что пулей, отлитой из сердца Саюри, можно было пристрелить что-то более полезное, чем антиквариат его бабушки. Или прабабушки. – Завтра ночью ты поедешь со мной. – Я что, твоя суженая? – скривился Зеро. – С какой стати я должен тебя сопровождать? – Потому что теперь, – не без удовольствия произнёс Канаме. – Я твой хозяин. Его тошнило. Буквально от всего, что попадалось ему на глаза, и от всех, кто встречался им на пути. Вычурность и роскошь мозолили ему глаза. А подобострастное блеяние со всех сторон исказило его лицо так, что оно буквально превратилось в маску отвращения. Он хронически не переносил лицемерия. Вампиры, которые бросали на него заинтересованные взгляды, тут же спешно отворачивались, стоило охотнику посмотреть на них в ответ. Куран впереди него лишь фальшиво улыбался и благосклонно кивал, вежливо и односложно отвечая на формальные вопросы. Сейрен, стоящая за другим плечом своего господина сохраняла бесстрастное выражение лица, словно оно было высечено из камня. Их троица явно привлекала всё внимание присутствующих, отчего Зеро чувствовал себя не в своей тарелке. Мало того, что к ним на огонёк заглянул Чистокровный, так он с собой прихватил ручного охотника. Вот же, потеха! Перед Канаме нарисовался Аристократ, один из Старейшин, присоединившийся к Совету после гибели четы Куран. Он бы самым молодым в их составе, а потому его позиции укрепляло лишь то, что он держался рядом с Первым Старейшиной. Но по воле судьбы (или, скорее, самого Асато) Первый умер, и все они, будучи некогда практически единогласными во всех своих решениях, стали тянуть одеяло первенства на себя. И как же здесь не обойтись без драгоценного Канаме-сама? Одновременно пешка и их потенциальный кормилец. Они все старались пользоваться им, когда он был ещё мал, и продолжали это делать на протяжении всей его жизни, считая, что юноша восемнадцати лет всё равно что младенец. Чистокровные для Аристократов не больше, чем дорогие игрушки. Канаме хотелось их раздавить. Раньше он был лишь мальчишкой, который не мог противостоять силе и власти Совета Старейшин, способного запереть в клетке даже Принцессу внесезонного цветения сакуры. Сейчас, получив в своё распоряжение Меч Охотников и Кирию Зеро, он мог чувствовать себя намного увереннее. Этим местом правит только абсолютная сила и страх. – Господин Мидо, – губы Канаме коснулось подобие улыбки. – Благодарю за приглашение. Мужчина приложил руку к лживому сердцу и поклонился. У Зеро от этого свело всё лицо. Будь он на месте Куран, он бы не стал терпеть обязательный обмен любезностей ради приличия. К счастью, охотник не на его месте. “Что же ты за ублюдок такой, Куран. Мне то и дело указываешь моё место, а этих лицемерных мерзавцев то и дело благодаришь. Неужели тебе действительно доставляет всё это удовольствие?” – Покорнейше приветствую Канаме-сама. Я бесконечно рад, что Вы почтили нас своим присутствием. Он выпрямился и посмотрел на Чистокровного, не скрывая откровенную надменность. Аристократ был явно уверен, что мальчишка Куран всё ещё у него под каблуком, и, кончено же, он надеялся, что все собравшиеся так же это заметят. Конечно, была кое-какая проблема, что стояла за левым плечом Чистокровного. Лучший охотник Гильдии. Что это? Попытка сепарации? Демонстрация силы? – Познакомите нас со своими спутниками? – подобострастно вопросил Мидо, не сводя глаз с Зеро. Охотник одарил его ледяным взглядом, от которого у вампира замерло сердце, а лоб покрылся холодным потом. Если он решит кого-то здесь убить, он это сделает. С превеликим удовольствием. – Разве в этом есть необходимость? – лениво спросил Канаме, а потом всё же кратко представил: – Мой телохранитель Сейрен и мой охотник Кирию Зеро. По залу прокатились шепотки, и охотник почувствовал, как на него уставились десятки пар глаз, беззастенчиво разглядывая его, словно зверя из зоопарка. Впрочем, Гильдия Охотников для них была чем-то вроде зверинца, полного бездомных собак на привязи – лают, но не кусают. Впервые кто-то из вампиров в открытую показывал своего личного породистого питомца, которого подобрал на улице. “Это твоя месть, Куран? Решил унизить меня за то, что Саюри не досталась тебе?” По правде, она не досталась никому из них. Но вряд ли собственническая натура Канаме могла согласиться с действительностью. Мидо мельком скользнул взглядом по нечитаемому выражению лица Сейрен, и что-то в нём показалось ему смутно знакомым. Девушка с пепельными волосами напоминала девочку из далёкого прошлого, которую он приподнёс маленькому Чистокровному в качестве десерта. Жертвы, специально взращённые для Вас, Канаме-сама. Кто бы мог подумать, что вместо того, чтобы ей перекусить, он сделает из неё свою Слугу. – Канаме-сама воистину нелицеприятен, – его улыбка была похожа на оскал змеи. – У него милосердное сердце, раз он решил оставить себе мой скромный подарок и взять на попечение Слугу, убившего свою Госпожу. В его тоне слышался вопрос: “А не боится ли Канаме-сама, что этот неблагодарный паршивец снова укусит руку, которая его кормит?” Им всем было известно, что один раз юноша уже пострадал от рук охотника. Так что рецидив очень даже вероятен. Держать за спиной своего несостоявшегося убийцу – ну, разве это не верх безумия? – Кирию никогда не считал её своей хозяйкой. “Не думай, что с тобой будет иначе”, – мысленно фыркнул Зеро и двинулся следом. Хозяин поместья раскрыл стеклянные двери, и осенний порыв ветра помог охотнику почувствовать себя лучше. Душный запах вампиров, их парфюма и крови в их бокалах дурманил его голову. Ему хотелось задать вопрос, а по какому праву кровососы отбросили кровяные таблетки, но мужчина понимал, что спрашивать глупо и бесполезно. Просто потому, что на знать законы никогда не распространялись. “И кто из нас ещё животное?” – Что там такое? Канаме обратил внимание на лай собак во дворе, взгляд у него мигом потяжелел, а из голоса исчезла благосклонность. Теперь он походил на господина, которого от дел отвлекал шум прислуги. Мидо, стоя между колышущихся на ветру штор, развернулся лицом к Куран, словно главным актёр в театре. – Скоро начнётся охота, – пояснил Аристократ, не переставая улыбаться. – И за кем вы можете охотиться? – мрачно бросил Зеро, уже зная ответ. Вампир его попросту проигнорировал, продолжая смотреть на Чистокровного. – Не желает Канаме-сама присоединиться? Может, воспользуетесь своим фамильяром? Охотник почувствовал тёмную ауру гнева, и его инстинкты чуть было не заставили его схватиться за Кровавую Розу. Он усилием воли принудил себя успокоиться и бросил взгляд на так называемого Принца, которого здешние Аристократы ни во что не ставили. Разве сравнится эта атмосфера с той, что царила в Ночном Классе, где буквально каждый вампир ползал на брюхе перед своим Президентом? – В этом нет нужды, – внезапно расслабился Канаме и улыбнулся такой коварной улыбкой, что она могла бы посоперничать с Ридо. – У меня уже есть один пёс. Это было здесь. Он мог поклясться Кровавой Розой, что след запаха обрывался здесь, прямо под этой высокой сосной. Но кроме деревьев, лесной трухи и мха тут ничего не было. И никого. Зеро ещё раз глубоко вдохнул, стараясь услышать ещё что-нибудь помимо мочи и оставшегося запаха страха и слёз, но даже он был каким-то блеклым, как выдохшаяся газировка. Ребёнок был здесь в последний раз, но от него ничего не осталось. “Неужели опоздал?” – бешеная мысль сразу начала стучать в его голове, пока мужчина не понял, что стучит его собственное сердце. Туктуктук. Быстро, хаотично, без остановки. Это страх или адреналин так взволновали его кровь? А может, это случилось от горького вкуса унижения, что ему пришлось испытать? Он, лучший охотник Гильдии, теперь не больше какой-то блохастой шавки, которую отправляют учавствовать в зверской игре, прозванной охотой. Где вместо добычи маленький беспомощный ребёнок, у которого текут слёзы, дрожат руки, подкашиваются от слабости ноги. Что видит этот малыш перед своей мучительной смертью? “Вонючие пасти, мокрые носы и голодные глаза. Эти твари сжирают детей заживо, а другие твари наблюдают за этим из своих удобных кресел. Они так забавляются”. Ему хотелось узнать, что бы эти задницы Высшего Света думали, если бы их собственные дети вот так же беспомощно убегали от пуль охотников. Их проклятые тела, в отличие от человеческих, рассыпались в отвратительный прах, но Зеро считал, что этого мало. Сколько истерзанных трупов бесследно исчезло в этом лесу? Сколько криков было услышано этими высокими безмолвными деревьями? Сколько крови впиталось в эту землю? Мало. Прах – это слишком мало для наказания за их чудовищную натуру. Он хотел, чтобы им было больнее в тысячу раз, чем всем детям, загрызенным до смерти голодными собаками. Охотник ещё раз осмотрел всё вокруг, но не услышал запаха крови и не увидел ничего, что могло бы остаться от ребёнка. Как если бы он исчез, пройдя через невидимую дверь. – Дьявольщина, – Зеро скрипнул зубами. Он слышал, как стремительно к нему стекаются со всех сторон псы кровососов. Среди ночной мглы было легко заметить их по красным, словно от жажды крови у вампира, глазам. Завидев Кирию, они сбавили темп и начали медленно сужать круг, все теснее подходя к нему, все плотнее смыкаясь друг с другом. Чужак. На их территории появился чужак. Добыча исчезла, её запах обрывается здесь. Но разве это так важно, когда на месте непозволительно маленького ребёнка, которого никогда не хватало для них всех, стоял большой мясистый мужчина? От такого можно откусить кусочек побольше. Его кости сломаются не так быстро, и их можно будет глодать ещё долго, очень долго. С их раскрытых клыкастых пастей потекла слюна. Послышалось рычание, похожие на голодное булькание желудка. – Сначала я разберусь с вами, – сказал Зеро, доставая Кровавую Розу. – А затем с вашими хозяевами. “С какой швалью ты якшаешься, Куран?” Ба-Бах! Никто из собак даже не заметил, что одна из них была подстрелена и упала замертво. Звук выстрела стал для них сигналом для броска, и они все разом сорвались со своих мест, смыкаясь вокруг Зеро, словно омут. Он отскочил назад, но и там их было полно. Слюнявые пасти впивались ему в ноги, цеплялись за пиджак охотничьей формы, кусали руки. Отбиваться от них было бесполезно – гончие хватались за жертву мёртвой хваткой и ждали, пока та не перестанет трепыхаться. Либо пока часть тела не отрывалась. Кирию продолжил стрелять, сквозь боль укусов и усиливающуюся жажду. Слышались рычание, скулёж, лай и нестерпимая вонь. Одна из собак прыгнула ему на спину, и он чуть не провалился на живой ковёр из промокшей шерсти. Она схватилась ему за ухо и чуть не отгрызла его. Мужчина зарычал, и одним ударом руки смахнул её с себя, сломав ей кости. Затем развернулся и добавил свинца в её брюхо, чтобы больше у неё не возникало желания жрать всё подряд. Ещё одного пса он пнул прямо по морде, на третьего наступил, перезарядил обойму и сразу же выпотрошил её, не промахнувшись ни разу. Оставшиеся шавки замерли на своих местах, трусливо поджав между задними лапами свои тонкие хвосты. Кирию, глядя на них, подумал о том, что никто из съеденных детей не получил хоть каплю снисхождения от безмозглых дворняг. Он взвёл курок, намереваясь пристрелить их быстро, хотя они этого не заслуживали. На его руку упал здоровенный паук размером с кулак. Мужчина не дрогнул, но что-то странное он почувствовал, когда заглянул в его шесть глаз. Они, казалось, наблюдали за охотником, оценивали его реакцию. Зеро не сразу заметил, что оставшихся трусливых собак постигла не самая завидная участь: точно такие же пауки, как на нём самом, попадали на них, словно яблоки с неба, а затем вонзили свои ядовитые клыки в их мясистые шеи. Выживает сильнейший. Паук на его руке приподнял одну лапку кверху, будто бы на что-то указывал. Мужчина посмотрел наверх и увидел, что там, между ветвями деревьев висело что-то огромное. Сначала он подумал, что это огромная паучиха, мамаша своих лохматых отпрысков-уродцев. Но, приглядевшись, охотник понял, что это кокон. «Вот, почему я не слышал запах. Ребёнок никуда не исчезал, всё это время он был здесь. В этой куколке». Совсем скоро ему предстояло стать ещё одной куколкой. Мидо смотрел на юношу с неподдельным удивлением. Впрочем, он не один пребывал в подобных чувствах. Канаме огласил своё предложение во всеуслышание, а потому в зале повисла тишина, накрывшая всех гостей тонким, но прочным покрывалом немоты. В дверях вдруг раздался женский смех, привлёкший всеобщее внимание. Ванильные кудри, кокетливо полуприкрытые глаза, пухлые губы в насмешливой улыбке и порхающий, словно бабочка в паутине, веер. Сомнений не возникало – перед ними стояла ещё одна Чистокровная. – Это Сара-сама. Зашелестели голоса, вампиры начали расступаться перед ней, образовывая живую колонну, будто бы живой вольер для опасного экзотического зверя. Её каблуки стучали по зеркальному полу, в котором отражалось всеобщее смятение и в то же время благоговейный трепет. Двое Чистокровных собрались в одном месте – явление настолько редкое, что можно отметить эту дату красным в календаре. Мидо задрожал от волнения, от восторга, от предвкушения скорой власти в своих руках. Если его поддержат сразу двое Чистокровных, то тогда… – Что-то странное Вы влагаете в уши наши, Канаме-сама. – Произнесла она, приседая в реверансе и продолжая улыбаться. – Монархию упразднил Ваш усопший дед, так зачем Вы хотите её вернуть? «Ты говоришь правильно», – его глаза потемнели, став практически чёрными, как зрелое тысячелетнее вино из Чистой Крови. – «Но мой дед ошибся». – Да благословят Небеса его бесконечные сны, – набожно произнёс Мидо, возвысив руки к потолку. Его жесту последовали остальные вампиры. Упоминать последнего Короля вампиров без должного почтения было верхом невоспитанности и абсолютной безкультурщиной в их обществе. Наверное, при его жизни к коронованному Куран не относились так же благоговейно, чем после его успения. Это вызывало у его внука ироничную усмешку: все эти благовоспитанные падальщики только делали вид, что чтут память Чистокровного, но на самом деле никому из них и дела не было до него самого, его потомков, и уж тем более, до его снов. Несмотря на то, что самодержавие Куран официально завершилось чуть менее тысячи лет назад, Харуку на протяжении всей жизни называли Королём, к нему относились, как к Королю, а власть Куран не была столь же призрачной, как теперь. Возможно, причина заключалась в ещё неразвитом и слабом Совете Старейшин – тогда он действительно представлял собой жалкое зрелище, которое целиком и полностью зависело от семьи Куран. Все приближенные его отца, все, кто был ему верен, все, кто боялся деспотичного Ридо, тогда стали во главе Ночного мира. Они были словно слепые котята, так что не было ничего удивительного в том, что Советом всю жизнь из тени управлял именно Харука. С течением времени эта маленькая группа вампиров росла, росли и её аппетиты. Желание выбраться из-под гнёта Чистокровных и установить собственную власть – оно стало вполне закономерным. В конечном счете, так было всегда, слабые хотят подчинить себе сильных. И вот тут Ридо Куран перестал казаться безумным, жестоким самодуром. Им пытались воспользоваться в личных интересах, ведь что может убить Чистокровного как не другой Чистокровный? Стравить братьев, а после их смерти возглавить мир вампиров. Умный план. Дерзкий план. План, который в итоге провалился. И теперь Канаме вынужден бороться за собственный трон, принадлежащий ему по праву рождения, с какими-то полукровками, возомнившими себя Высшим Светом. Он делал тоже самое, что и они – решил вовремя подсуетиться, пока лассо власти скользило под его ногами. Но от этого у юноши внутри все выворачивалось, как будто ему нужно было войти в загон к свиньям. Совсем немного он сожалел о смерти дяди. – Зачем? – его прохладный взгляд скользнул по Саре, а далее по остальным лицам, обращённым к нему со снисходительными улыбками. Им казалось, что юный мальчик Куран сказал какую-то глупость, смысл которой сам не до конца понял. – Это же очевидно: так правильно. Канаме вздохнул с таким видом, будто только что какой-то идиот спросил, что такое кровь. По лицу Мидо, которое он пытался сохранить перед Аристократами и перед самим Канаме, пошла трещина. Не этого он ожидал, приглашая Куран на вечер. Ему хотелось использовать мальчишку, обеспечивая им своё положение в Совете так же, как люди обеспечивают свои бумажные деньги золотом. Вампиру и в голову не могло прийти, что им воспользуются в ответ. – После смерти моего дяди, я пришёл к интересному выводу. Может быть, я молод, но не глуп, чтобы заметить одну простую истину: в вампирах, в отличие от людей, заложено стремление подчиняться сильнейшему. Мой дед, – он начал загибать пальцы. – Мой отец, мой дядя. Каждый раз, когда кто-то из них умирал, Совет Старейшин перебегал под покровительство другого. Как паразиты, которые не могут существовать без своего хозяина – так сказал бы мой дядя. Это была пощёчина. Такая сильная, что по каждому Аристократу прошлась дрожь, а те, кто стоял к Канаме ближе всего, внезапно отшатнулись, будто их ударили физически. Глухи к словам Куран остались только две женщины, Сейрен, что стояла сзади него, и Сара, что стояла перед ним. Её чёрный пушистый веер дрожал в руке, леди еле сдерживалась, чтобы не захохотать на весь зал. – В последнее время мы несём много потерь. Мои покойные родители, Хио Шизука, Асато Ичиджоу, Ридо Куран – эта череда смертей всколыхнула не только мир вампиров, но вместе с тем и охотников. Я подумал, что пора что-то менять, пока не умер кто-то ещё. В прошлом я положился на силу Совета Старейшин, тогда мне казалось, что он способен решить всё. Но я ошибся, как в своё время ошибся мой усопший дед. Разница между нами лишь в том, что я всё исправлю. Он старался быть похожим не на избалованного эгоистичного юнца, который жаждет власти, словно Ридо Куран, а на Прародительницу, которая, обличив охотников в их несостоятельности, сама начала разгребать вонючую кучу чужих ошибок. Правда, Канаме не был уверен, что вампиры правильно оценят его поведение и намерения. Когда отнимаешь у собаки кусок мяса, она начинает воспринимать тебя, как соперника, а не как хозяина. – Канаме-сама, – господин Мидо словно очнулся от кошмара наяву. – Вы не можете вот так запросто расформировать Совет Старейшин и вернуть своему роду королевский титул. Монархия – это пережиток прошлого. Вы уже повзрослели, поэтому должны понимать, что время Чистокровных подходит к концу. Это был абсурд. Это они – бессмертные, это у них в жилах течёт Чистая Кровь, перед которой преклоняется всё живое в этом мире, это у них есть сила, противостоять которой не могут даже охотники. Это даже звучало оскорбительно. Как будущий Король, он не мог пропустить эти слова мимо ушей. – Не могу? – воздух вдруг стал холодным, стекла задрожали, задрожали вампиры, и Канаме впервые почувствовал, какого это, использовать свою силу Чистокровного на тех, кто слабее. Это чувство пьянило, и в то же время Куран от него тошнило. – Господин Мидо, не могли бы Вы повторить? Кажется, я кое-что не понял из Ваших слов. Его тон сделался обманчиво вежливым. С лица мужчины сошли все эмоции, краски и лживые выражения, больше похожие на маски, которые он подбирал для каждого своего собеседника. Его расширившиеся от ужаса или удивления глаза приклеились к Канаме, который только недавно был совсем крохотным мальчиком, таким невинным и таким обманчиво слабым. Когда же? Когда же он успел вырасти? «Он убил Ридо Куран», – вдруг вспомнил вампир, и от этой мысли его сердце вдруг забилось в два, в три раза быстрее. Он чувствовал, как внезапно прозрел. Мидо не требовалось смотреть на других, чтобы знать: все вокруг были шокированы не меньше, чем он. Чистокровные – это не породистые гончие, на которых можно одеть намордник и держать при себе. Это вампиры среди вампиров, чудовища даже по их собственным меркам. – Я Вас не слышу, – в его словах сквозила ирония. Где же тот Совет Старейшин, который распоряжался их судьбами, словно отбивной на рынке? Где те грозные важные Аристократы, решавшие вопрос о заточении Хио Шизуки? Куда же делась их железная власть, в которую они тыкали день ото дня? «Спрятались по углам, поджав хвосты. Вот ваша истинная натура». – Но Вы в чём-то правы, господин Мидо, – задумчиво продолжил Канаме. – В одиночку мне точно не справится. Идея Совета Старейшин не была в корне неверной, однако в ней был один грубый изъян – отсутствие Чистокровных. – Парламентская монархия, – прошептал потрясённый мужчина. – Канаме-сама, так Вы хотите, чтобы я… Канаме ничего не ответил, лишь усмехнулся, махая в воздухе, словно обглоданной костью, новыми перспективами. Он лишь указал Аристократу его место – у ног господина. Но даже непослушные псы могут рассчитывать на хозяйскую ласку и милость. Присоединись ко мне, будто бы говорили его слова, и ты получишь то, что заслужишь. Только служи хорошо, собака. – Я в восхищении, – тихо прошептала Сара, шагнув к нему совсем близко. – Канаме-сама – эталон добродетели. Раз за разом Вы не перестаёте меня удивлять, все вокруг получают от Вас подарки, даже тот, кто этого не достоин. И не будет достоин никогда. Сейрен хотела отстранить эту женщину от своего господина, но не могла пошевелить и пальцем. Все вокруг Чистокровных вдруг застыли, как на фотографии. Время для остальных вампиров перестало идти, из движения, мысли, даже само ощущение реальности внезапно запутались в прочной паутине Чистокровной Леди. Она могла кричать с другого конца зала, и её никто бы не услышал, кроме Канаме. Но Саре хотелось быть как можно ближе к нему. Ей хотелось подразнить его и в то же время почувствовать, какого это – быть рядом с Канаме Куран. – Что тебе нужно, Ширабуки? – спросил он холодно, не глядя на неё совсем. – А что нужно Канаме-сама? – улыбнулась она, любуясь его лицом. – Ваш охотник или несчастное дитя? Кого из них Канаме-сама одарит своей милостью? Ширабуки Сара лишилась своего верного Слуги, игрушки и даже, возможно, любовника. Конечно, в этом не был виноват Куран, не он проколол Такуму Мечом Охотников, словно подушечку для игл – по правде говоря, ему даже дела не было до Ичиджоу, что-то вынюхивающего под ногами. Он и не заметил, когда Аристократ затесался в ряды его сторонников. Тем более оскорбительно это было для Сары. Она проигрывала битву с тем, кто даже не соизволил обратить на неё внимание. Юная оскорбленная леди до дрожи в пальцах желала сломать его игрушку, показать ему, что она рядом и что с ней нужно считаться. «Посмотрите на меня, Канаме-сама, пока Вы ещё можете смотреть». Её сердце сжималось в сладкой истоме, стоило только подумать о том, что отпрыску Куран придётся самому принять решение, кого он лишится. Своего драгоценного охотника, которого приручил ценой своей продырявленной головы и который играл не малую роль в его дальнейших планах на престол? Или человеческого детёныша, которого он обязан спасти по долгу своей бескорыстной доброй натуры? Каков же настоящий Канаме Куран? – Ты забываешься. Разве Наследный Принц должен делать выбор? Его глаза стали красными, вспыхнув, словно горячие угли. Её губы растянулись в широкой улыбке, которую она не успела спрятать за веером. Она сделала шаг назад и начала медленно отдаляться от него, как будто плыла по воздуху. – Рано или поздно Вам понадобится Королева. – Ею будешь не ты. В ответ он услышал её удаляющийся смех. Какая забавная шутка, Канаме-сама. Разве для такого, как он, подойдёт кто-то лучше, чем такая, как она? Входные двери распахнулись, и, кружась, как первый снег, в дом вошла его юная невеста. Эта маленькая Чистокровная – единственная радость в его серой и бесполезной жизни. Какой толк от бессмертия, если собственное существование тяготит каждый раз, как только просыпаешься от сна? Мужчина не мог себе признаться, но он завидовал людям – простым смертным, которые не могут отрастить новую руку, которые зависят от бумажных денег даже больше, чем вампир от крови, которые умирают так быстро, что невозможно понять, а жили ли они вообще. От которых остаётся лишь один сажень земли и табличка с никому не нужным именем. Которые цепляются друг за друга от своей беспомощности и жалкости. Вот этим, ошибкам, по-другому не назовёшь, досталось от жизни куда больше, чем ему, Оури, последнему Чистокровному из его рода, по нелепой случайности ещё не почившему. Смерть, вернее вечное успение, манило своими покойными объятиями. У него уже давным-давно был готов склеп, в котором его дожидались отец и мать. Но каждый раз, когда он прикасался к холодной крышке своей опочивальни, его что-то останавливало. Какое-то странное чувство, которое, возможно, подцепил от людей, за которыми любил наблюдать. Оури был болен. Болен смыслом своей жизни. Зачем он появился? Что он сделал за эти долгие годы, которые прожил? И что он должен сделать в течение тех лет, которые ещё проживёт? Когда мужчина задумался об этом, спрашивать ответов было не у кого – Чистокровный вампир остался один. Единственное, что он умел делать, это наблюдать, как жизнь течёт мимо него. Как вокруг строятся башни интриг, предательств, убийств, как всё это рушится и собирается по кусочкам заново. Ему было интересно, как живут все вокруг него, потому что в его собственной жизни ничего не происходило. Оури застрял в кандалах времени, которое текло всё медленней и медленней, как пересыхающий ручей. – Ты выглядишь довольной. Случилось что-то хорошее? Мужчина скользнул взглядом по совсем ещё маленькой девочке, такой живой, раскрасневшейся и пахнущей так сладко-сладко. Вот, в ком бурлили эмоции, кто не сидел на месте, кто менял всё, к чему дотрагивался одним кончиком своего пальчика. Прекрасная Сара. Она остановилась перед мужчиной и внезапно уселась прямо на пол, на свои пышные юбки. Рядом с ним Сара могла вести себя свободно, не потому что он был её женихом, не потому что был соучастником, а потому, что Оури – это не вампир, это предмет обстановки, которому равнодушно абсолютно всё, что происходит вокруг. Ничто не могло задеть его окаменевшее сердце. Иногда ей казалось, что и сердца у него нет. Но эта безучастность даже нравилась ей. С ним Чистокровная могла поделиться всеми своими детскими мечтами, хитроумными планами и безумными идеями. Он был её лучшим собеседником: не говорил лишнего, как Такума, и смотрел только на неё, в отличие от Канаме. – Я вывела его из себя, – произнесла она, довольная собой. – Ещё бы чуть-чуть и он бы разорвал меня на кусочки. – Так начинается любовь? – Я не знаю, что это такое. Любовь для неё было понятием философским. Она словно кот Шрёдингера – и есть и нет одновременно. Но чтобы узнать наверняка, необходимо заглянуть в ящик, из которого может выползти огромный мохнатый паук. Высокие чувства, как благородность, жертвенность и забота – это всё как рюши на её платье. Вроде бы красиво, но смысла в этом мало. Они подходят лишь тем, кто соответствующе одевается. А у Сары другой вкус. Она расправила веер и начала его рассматривать, о чем-то думая. Такие моменты Оури нравились больше всего – его невеста становилась практически недосягаемой. – Я думал, тебя расстроило предательство Такумы. – Такума был славным, но не более того. Разве он может сравниться с Канаме-сама? Мужчина не был уверен, влюблена ли она в Куран или просто жаждет заполучить его в свои липкие паучьи лапки. Как-то препятствовать ей, вмешиваться в её дела или останавливать её Чистокровный не желал и не видел в этом смысла. Если Сара что-то хочет, она это получает. Вставать на её пути ради кого-то, вроде Канаме Куран? Он же не идиот. Кто вообще такой этот Канаме? Ровным счетом для Оури он был никем. Не так важно, станет ли он кормом для пауков или новым женихом Ширабуки. Мужчине просто хотелось увидеть, чем всё закончится. Перед ним разворачивался настоящий сериал, за просмотром которого он готов потратить всю свою вечность. – Что дальше? – Дальше? Я стану Королевой вампиров. Это звучит достаточно интересно? На лице мужчины появилась улыбка. Звучало очень интригующе. – Оури-сама, – внезапно в ней прорезался голос маленького ребёнка. Она протянула к нему свои тонкие руки, её взгляд стал усталым, расслабленным и как будто бы просящим, как у маленького котёнка. – Я проголодалась. Вампир протянул к ней руку и коснулся её нежной белоснежной кожи. Он не испытывал к ней любви или страсти, но каждый раз, когда она смотрела на него так, Оури чувствовал, что его гипнотизируют. Отказать было невозможно. Её розовые губы коснулись его пальцев. Она притянула к себе его запястье, укусила и начала равномерно высасывать кровь. Мужчине лишь оставалось гадать, кем он был для неё, невольным слушателем или индивидуальной закуской. – Расстроишься ли ты, если однажды меня не станет? Сара сделал ещё один глоток и взглянула на жениха, будто её удивил вопрос. Она отпустила его руку и оказалась на его коленях, беззащитно прижимаясь к его мужской груди. У Чистокровного возникла мысль, что сейчас она похожа не на паука, а на гадюку, согретую его слепой наивностью. – Оури-сама, Вы такой же, как и я. Нам обоим никто не нужен, и мы оба зависим друг от друга. Его ладонь коснулась её мягких ванильных локонов. Только трескание поленьев в камине и успокаивающий стук её сердца раздавались в абсолютно пустом доме. Когда придёт время, они оба тоже исчезнут отсюда, оставив только запах крови и ненужные воспоминания. Когда придёт время, Оури добровольно отдаст своё сердце, и этот жест будет настоящим доказательством его чувств, в отличие от вечных клятв и брачных обетов. Бритва стирала с его лица пену для бритья ровными полосками. Щёки, подбородок, верхняя губа – с них исчезла двухдневная щетина, делающая его похожим на безработного неудачника, которому уже давно за тридцать. Мужчина вытер лицо полотенцем и посмотрел на себя в зеркало. Нет, дело всё же было не в щетине. Красные усталые глаза, залёгшие синяки, отросшая чёлка и сломанный нос, как вишенка на торте. “Спасибо тебе, Зеро, дружище. Не это я ожидал получить в благодарность за помощь”. В дверь постучались. Кайто ещё раз взглянул на себя, бросил полотенце в раковину и пошёл открывать. Комнаты в общежитии охотников маленькие тесные и пустые, стенки в них тонкие, можно было слышать, как чихает сосед, а окна узкие и решетчатые, словно в тюрьме. Жить здесь было тошно, зато удобно и безопасно: в коридоре всегда висели новые заказы от Гильдии, рядом были твои боевые товарищи, у которых не возникало лишних вопросов, чем ты был занят прошлой ночью и откуда у тебя новый шрам на лице, и, самое главное, ни один вампир не рискнул бы сунуться сюда добровольно. Если только этот вампир не охотник. Кайто открыл дверь и увидел перед собой Зеро, которому ни капли не удивился. На пороге своей жалкой комнаты он не раз встречал Кирию. Они могли не видеться месяцами, а потом он приходил ни с того ни с сего, словно проголодавшийся кот, и огорошивал Кайто какой-нибудь новостью, вроде: “Поздравь меня, я теперь отец” или “Я влюбился в Чистокровного вампира”. На этот раз Такамия порадовал вид охотника – весь в крови, грязи, каких-то укусах и обвешанный паутиной, словно облазил все чердаки в Академии Кросс. Он даже присвистнул. – Выглядишь так, будто у тебя была бурная брачная ночь. Я даже передумал возвращать тебе этот удар. По крайней мере, сейчас. Кайто показал на свой нос, залепленный толстым слоем корректирующих повязок. Зеро не знал, но мог догадаться, как сильно друг проклинал его после того, как очнулся в лазарете. Он был готов пристрелить его сам, даже если Синедрион каким-то чудом оправдал бы засранца. А то, что Кирию переехал, словно жена декабриста, в поместье Куран следом за своей возлюбленной, так вообще вызвало в мужчине бурю негодования. Пока он ходит с разбитым лицом, Зеро развлекается со своей подружкой! Вопиющая несправедливость этого мира. – Я чуть не стал ужином гигантского паука-людоеда. – А ухо тебе Прародительница откусила? Кирию прошёл мимо него, сбросил с себя порванный грязный пиджак и ботинки, а затем упал на незаправленную постель. Он чувствовал, как к нему подступает волнами лихорадка, яд от укуса паука в его теле начал медленно распространяться. Ему хотелось спать и чтобы Саюри была рядом, гладила его по волосам. Почему-то он не сомневался, что скоро она найдёт его. Ведь он всегда носил с собой её часть. – Дворняги вампиров, – коротко бросил мужчина, как будто бы эта пара слов могла всё объяснить. – И не называй её Прародительницей. У неё есть имя. – А ещё ей десять тысяч лет и из её сердца мы куём оружие. С каких пор тебе нравятся женщины постарше? Зеро укрылся одеялом, не слушая его. Словами Такамия старался поддеть его, ещё раз показать неприятную реальность, в которую он каждый раз вляпывался по уши. Советов в любви он никогда не просил, а Кайто не стремился их раздавать, отлично зная, что Зеро всегда всё решает по-своему. Близнецы Кирию были теми мальчиками, о которых все волновались, заботились и которым стремились помочь, даже если этой помощи никто не просил. Сам Кайто же был обделён столь обильным вниманием. Застреленный брат, неблагополучная семья, строгий учитель, единственный друг, который постоянно думал только о своём младшем брате. Не то что бы он завидовал, но это слегка раздражало. Эта постоянная возня, суета, заботы вокруг чего-то, что для самого Кайто являлось чем-то обыкновенным. Всего в жизни он добивался сам, за ним никто не бегал, и он никогда никому не жаловался. Его проблемы – это только его проблемы, в них нет ничего такого, с чем бы он не справился в одиночку. Зеро был похожим на него, но в то же время другим. Он был мягче. Ему не хватило смелости похоронить Ичиру с семьей, в то время как Тайто был убит недрогнувшей рукой старшего брата. Одиночество разъедало его, как ржавчина, подкашивало, как болезнь, убивало в нём желание жить. Такамия шёл дальше, потому что нужно было идти. Остановиться означало сдаться, проиграть своей судьбе, признать себя слабым. С этим он не мог смириться. Мужчина поставил грязные мокрые ботинки у двери, поднял с пола пиджак, забросив его в кучу с грязным бельём возле стиральной машины, и достал из своей аптечки кровяные таблетки – единственные лекарства, которые могли помочь вампиру. Он заботливо развёл их в горячей кипячёной воде и отдал свою чашку в руку, высунувшуюся из-под одеяла. Зеро выпил всё залпом и облизал губы, покрасневшие от жажды глаза скользнули по Кайто, но, видимо, решили, что закуска из него получится так себе, и сонно закрылись. – Кайто, – его язык еле ворочался во рту. – Есть одна просьба. – Говори. Такамия открыл шкаф, достал оттуда рубашку от формы охотника, надел её и начал застёгивать пуговицы, на каждой из которых был вырезан герб Гильдии. Какая глупая трата ресурсов, лучше бы провели капитальный ремонт здания общежития, да и главному зданию тоже не помешал бы свежий интерьер и современная система отопления. Они же не в Средних веках, в конце концов! – Помоги мне найти Ичиру. Его пальцы замерли на последней пуговице. Мужчина перевёл взгляд на пепельную явно больную голову друга и вздохнул, за это он точно врежет ему. Почему эти двое просто не могут забыть о существовании друг друга? – В прятках он настоящий мастер. Ни я, ни ты его не найдём, пока он сам этого не захочет. – Он захочет. Ичиру не будет прятаться вечно. В Ичиру он был уверен больше, чем в завтрашнем дне, больше, чем в женщине, ради которой он согласился стать личным питомцем Куран. – Я сделаю, что смогу. Но на это понадобится время. “Возможно, гораздо больше времени, чем отведено человеку”. Лёгкое прикосновение к волосам. Пальцы ласково перебирают пепельные пряди, касаются его лица, обводят каждый собачий укус, и в этих движениях чувствуется привкус раскаяния. Мне жаль, мне так жаль, что это случается с тобой. Она готова исцелить каждую царапину на его теле, но самую большую рану – кровоточащее безответной любовью сердце – вылечить не в силах. У неё не хватает на это смелости. За это её можно ненавидеть, должны ненавидеть, но вместо этого зачем-то ухаживают, заботятся, оберегают. Как будто она – едва распустившаяся нежная роза с обрезанными шипами, которую стоит хранить в футляре от чужих глаз, чужих рук, чужих клыков. Раньше Прародительница не была такой беспомощной. Неужели всему виной вырванное сердце, в котором остались её храбрость, отвага и решимость? Станет ли она когда-нибудь прежней? “Почему я стала такой безотказной? Это из-за эгоизма или из-за слабохарактерности?” Саюри устало выдохнула, накручивая на палец чужой локон. Она не сильна в психологическом пасьянсе, сложные вопросы запутывают её только сильнее, и в конечном итоге она снова начинает чувствовать себя виноватой. Просто за то, какая она есть. За то, что в неё кто-то влюбился. За то, что она не может сказать “нет” или “да”. За то, что не может позволить себе крошечку счастья. Простите, что убиваю. Простите, что отдала своё сердце. Простите, что все мои решения заставляют кого-то страдать. Это боль ради всеобщего блага. У этой боли вкус, как у самообмана. – Саюри. Она опустила взгляд и встретилась с ним глазами, слабо улыбнулась, приветствуя его, пальцем провела по взмокшему лбу, откидывая челку назад. – Отдыхай, Зеро. Ты хорошо постарался. – За это ты мне дашь косточку? На его лице проступила кривая улыбка, которая укоряла Саюри даже больше, чем его нежный взгляд. Один обращается, как со своим псом, другая относится, как к комнатной зверюшке. Чистая Кровь Куран явно как-то связана с их поведением, возможно, все её носители воспринимают окружающих, словно животных, которым нужен либо загон, либо защита. И каждый из них пользуется остальными, как своей собственностью. Это невыносимо. “Как же угораздило меня влюбиться в Куран?” Сам читал малышке Саюри лекции о том, как опасны Чистокровные и насколько далеко нужно от них держаться. И сам же попал в эту ловушку. Зеро бы посмеялся, если бы это была шутка. Но ему было не до смеха. – Что ты от меня хочешь? – Я хочу тебя. Хочу, чтобы ты была моей, чтобы исчез Куран, чтобы ты вернула своё сердце. Хочу, чтобы было, как раньше. – Не будь ребёнком, Зеро. Хотя бы ты. Её голос стал похож на голос девочки, которые вот-вот расплачется от своего бессилия. Как же она устала от этих глупых мужчин, которые борются друг с другом в перетягивание каната, только вместо каната – она сама. Каждый из них тянул её за руку, не спрашивая её разрешения. Ещё никогда одиночество не казалось ей таким далёким и таким желанным. Она склонила голову и коснулась лбом его плеча. Кирию поднял руку и провёл ладонью по её волосам – слабый жест утешения, который выражает неискреннее сожаление о своих словах и поступках. Сейчас он остановится, но завтра или послезавтра продолжит опять, пока рано или поздно она не сдастся и не согласится быть в его объятиях всегда. Это охота. – Я видела, как ты спас того ребёнка, – произнесла Саюри ему в плечо. – У меня талант спасать маленьких девочек. Её губы тронула улыбка. Это напомнило им об их общем воспоминании, когда они впервые встретились в зимнюю ночь, когда началась история Саюри Кросс и её любви. Теперь то время вызывало в ней лишь улыбку и слабое чувство тепла в районе груди, там, где раньше билось сердце Джури. В нём было место лишь для Зеро, теперь в её настоящем сердце нет места ни для кого. – И попадаться под руку Чистокровным. – Издержки профессии, – отрезал охотник. – Ты не голоден? – она перевела тему, не желая извиняться ещё и за то, что это по её вине он был рождён, чтобы служить её воле. Как и тысячи других охотников. Будучи оружием в чьих-то руках, не испытываешь какого-либо угрызения совести. Но снова обретя тело, способность мыслить и переживать, женщина вдруг на себе самой ощутила последствия своего выбора десятысячелетней давности. Он обугливал её мечты о мире без пролития крови и насилия, оставляя лишь голый скелет реальности. Люди и вампиры будут сражаться, пока одна раса не истребит другую. Проблема не в Чистокровных. По крайней мере, не только в них. – Останься со мной. Этого мне достаточно. Саюри закрыла глаза, прижимаясь к нему, словно пытаясь согреть его своим телом или согреться самой. В объятиях Зеро она вдруг поняла, что одиночество на самом деле не привлекало её, оно пугало, как опасность, спрятавшаяся в дуле Кровавой Розы. Больше всего на свете она не хотела оставаться одной, а потому цеплялась за тех, кому причиняла только боль. Сейчас она не сможет подавить в себе это позорное чувство страха. Когда-нибудь. Когда она наберет в себе достаточно сил, чтобы снова без колебаний обречь себя на что-то гораздо хуже, чем вечность в кипящем справе серебра. Сейчас им обоим достаточно лишь объятий, чтобы спастись. Пока достаточно. Канаме сидел на пороге собственного особняка, ожидая возвращения своей возлюбленной. Ему хотелось, чтобы всё было наоборот, чтобы любимая женщина дожидалась его дома, но реальность была такова, что Чистокровному Принцу приходилось сидеть в полном одиночестве посреди бела дня. В руках он вертел темно-красную, похожую на кровь, коробочку, в которой подходящего момента ждало кольцо. Обычно вампиры в день своего бракосочетания приносили обеты под луной и делали татуировки, заменяющие недолговечную бижутерию. Куран решил, что до официальной церемонии кольцо на пальце Саюри будет напоминать Кирию, кому она предназначена. Он смотрел на сад, в котором женщина проводила большую часть времени, как только вернулась в поместье. На него сахарной пудрой падал снег, укутывая в мягкое одеяло для предстоящей зимы. Над его головой расцвёл чёрный зонт. – Я бы хотел запереть её здесь, – пожаловался он Сейрен. – Это невозможно. Теперь Саюри-сама не удержат ни одни замки. – А если бы я попросил? Она поколебалась, пытаясь представить, как бы поступила Саюри Куран, но в отношениях Сейрен разбиралась даже хуже, чем её господин. Прародительница вызывала в ней такое чувство, когда достаточно одного взгляда на человека (или вампира), чтобы сразу после этого опустить глаза в пол. И никогда больше не поднимать. Сшитая из противоречий, она была недоступна понимаю как Сейрен, так и остальным. Возможно единственным, кто мог её понять, был Прародитель Куран, что, впрочем, тоже спорно. Такие женщины были наиболее опасны, в первую очередь потому, что сами толком не могли разобраться, чего же они хотели на самом деле. – Кирию будет против. Канаме глубоко вздохнул, принимая эту неприятную правду. Теперь ему придётся считаться ещё и с Зеро, а Зеро придётся считаться с ним, если они хотят быть с ней. – До сих пор не верю, как он согласился на это. – А как согласились Вы? Юноша пожал плечами, будто сам не понимал, как это произошло. Его, кажется, даже не спрашивали, просто поставив перед фактом, а ему ничего не оставалось, как принять его. Потому что… – Так пожелала Саюри. Как думаешь, когда-нибудь она сможет полюбить меня? – Вечность, – это слово подхватил ветер и разнёс по округе, – У Вас есть вечность, чтобы узнать.