Связанные

Встретить их втроём было практически невозможно, потому что двое из них на дух друг друга не переносили. Те, кто знал ситуацию, к примеру, Ичиджоу Такума, любили воображать, как Прародительница, прекраснейшая из прекраснейших, лежит на подушках, по правую сторону от неё Чистокровный Принц, а по левую – сильнейший охотник, желательно, оба полуголые. Или как они вместе принимают какую-то невероятного размера ванну, сделанную на заказ под них троих, один из мужчин трёт ей спинку, а второй – омывает ноги. Но реальность была далека от фантазий Такумы. Сейрен видела её своими глазами и не распространялась о ней. Куран составил расписание, по которому каждый из них должен был проводить определённый день вместе с Саюри, ему хотелось проводить с ней всё своё время, но Ночной Свет и полуразваленный Совет требовали его активного внимания даже больше, чем новорождённый младенец. Зеро плевать хотел на его графики: будучи матёрым охотником, он пропадал на заданиях по несколько дней, и последнее, что он хотел, приходя к своей возлюбленной, вспоминать, какой сегодня день недели – чётный или нечётный? Саюри занималась садом и книгами, теперь ей хотелось узнать, что случилось за то время, пока она была оружием, и особенно, что случилось десять тысяч лет назад. Хотя, конечно, это уже было не важно. Ей просто хотелось занять себя чем-нибудь, чтобы мысли прекратили съедать её изнутри. – Всё ещё читаешь? Зеро зевнул, склонившись над креслом женщины. Он толи пытался понять, что за книга была в её руках, толи пытался поцеловать её в щёку. От него пахло домашней едой, как в доме Кросса. Здесь, в безлюдном особняке Куран этот запах казался чужим. – Я приготовил рамен. – Для Канаме? – Для тебя. Саюри улыбнулась. Периодически она дразнила их обоих, словно мальчишек – ей казалось это смешным. Их неприязнь? Их странные отношения? Их безответная любовь? Над чем именно она смеялась? Зеро пытался понять, но как только он думал, что достиг ответа, он срывался с крючка и терялся в омуте женской души. – Ты же знаешь, что я не чувствую вкуса. – Ты могла бы притвориться, что он есть. Представить на полчаса, что ты всё чувствуешь. Меня сделает счастливым даже твоя ложная похвала. Она подняла на него взгляд. Огарок свечи затрепыхался пойманной птицей и потух. Глаза Зеро светились с изнанки, блестели, как две одиноких звезды на тёмном небе. Охотник никогда не упрекал её и никогда не молил. Из своих слов он выкладывал неудачные пасьянсы, на некоторые Саюри обращала внимания, другие пропускала мимо. Не все слова были важными. Не все из них были нужными. – Прости, – почему-то улыбнулась. – Я предложила его Канаме.   Кирию замер на пороге кухни, глядя как Чистокровный Принц, привыкший питаться лучшими блюдами в роскошных трапезных, склонился над маленьким столом и молча ел его стряпню. Каждое его движение было неестественно громким, так охотнику казалось. Эта сцена была похожа на какой-то анекдот. «Расскажу Кайто – не поверит». Куран, почувствовав чужой взгляд, выпрямил спину и обернулся. Скользнул по мужчине глазами, пытаясь разгадать тайну Кирию Зеро, и отвернулся к тарелке. – Не пялься – это раздражает. Вообще-то Зеро впервые видел, как Чистокровный что-то ест помимо крови их общей женщины. Они намеренно не пересекались друг с другом в доме, не желая знать друг о друге ещё больше. Хватало и того, что от одного на Саюри было кольцо, а от другого – укусы (или засосы?) на шее. Мужчине не приходили в голову мысли о том, как Куран умывается по вечерам, завтракает, ходит в трусах по гардеробной, выбирая новый костюм на ночь, укладывает волосы или банально чихает. Он вообще ни разу не видел домашнего Канаме, который не ведёт себя, как… как… Ну как же? «Да как Куран». Юноша никогда не расслаблялся в его присутствии, не потому что чувствовал от Кирию угрозу, а потому что, прежде всего, так требовалось от него воспитание Чистокровного. Перед чужими он был идеальным Принцем. И Зеро задавался вопросом, а был ли в мире хоть один человек, который видел его настоящего? Саюри? Навряд ли, такие, как он, всегда стараются выглядеть перед женщинами лучше, чем они есть на самом деле. Сейрен? Возможно, но она из того разряда Слуг, который предпочитает оставлять хозяина наедине с самим собой. Куран был мальчиком, выросшим среди хищников и падальщиков, ошибки научили его вести себя осторожнее, сдержаннее, не показывая слабину. Зеро понимал, хоть и не капли не сочувствовал ему. Канаме не был виноват в том, что родился Чистокровным, но он стал настоящим Чистокровным, сросся с тем образом, который трафаретом наложили на него в детстве, и, наверное, потерял самого себя. Того мальчика, которым когда-то был. Несомненно, между Хио Шизукой и Куран Канаме была разница, но охотник умел видеть сквозь неё. Он смотрел внутрь. А внутри они были одинаковыми лицемерами с Чистой Кровью. Обманывали они, прежде всего, самих себя. «И Саюри тоже. Похожа на них, как бы я не пытался этого не замечать». – Тебе нравится рамен? В вопросе проскользнуло неподдельное удивление. Как опытный охотник, он встретил немало вампиров, предпочитающих завтракать как людьми так и животными, некоторые любили питаться и себе подобными. Каннибализм. Были и те, кто питался человеческой едой или, на худой конец, кровавыми таблетками, но никто бы не стал есть лапшу. К тому же, приготовленную охотником. У Принца вампиров были довольно странные вкусы. – Это имеет значение? – На похвалу я не напрашиваюсь, но мог бы и поблагодарить. – Когда ты убиваешь вампира, разве тебя кто-то благодарит потом? Нет, потому что ты делаешь то, что должен. Когда ты пьёшь кровь Саюри, разве она тебя благодарит за это? Нет, потому что это нравится тебе. Ты ещё жив, потому что я так решил, живёшь в моём доме, потому что я позволил, спишь с моей невестой, просто потому что. За что именно я должен тебя благодарить? – Просто заткнись. «Зря только рот открыл. Скажешь слову Куран, он тебе – десять. Подумать только, целую лекцию начал читать, будто я ребёнок, а потом ещё и меня сделал виноватым. От разговоров с ним у меня начинает болеть голова». Кирию устало потёр лоб, будто один вид Чистокровного высасывал из него все силы. Иногда Канаме хотелось набить морду, чтобы он начал меньше думать о себе, как о божестве. Зеро был ни разу ему не должен, как и все остальные, но понимал это только он один. Остальные – вампиры и люди вели себя так, словно Куран принимал участие в их родах. Многие считали его благодетелем, миротворцем, считающим людей чем-то большим, чем четыре с половиной литра крови. Но, если быть откровенными, всё, что он делал, он делал для себя. У юного Принца были свои понятия о «так будет лучше» и «меньшее зло», спрашивать мнения других он считал излишним – пустая трата времени. Золотое правило этого мира: Куран всегда прав, даже когда не прав. – Если тебя так волнует, в чьей постели Саюри, почему же ты сам не спишь с ней? Мужчина склонился над вампиром, чувствуя себя глупо из-за того, что не сдержался, не промолчал. Их отношения – это ведь не его дело. Охотнику плевать, ревнует ли Канаме и плачет ли он в подушку, когда его возлюбленная проводит время не с ним. Просто хотелось макнуть разок голову Канаме в унитаз, чтобы и он понюхал запах унижения. Он видел, как сжались чужие кулаки, как хрустнули палочки между его пальцев, как аура Его Чистокровшества потяжелела и придавила их обоих. Кирию подумал, что юноша едва сдержался, чтобы не послать его и не размазать его по полу своей Высшей силой. Канаме ответил спокойным тоном, будто объяснял ребёнку: – У вас есть время до нашей свадьбы. А после – у меня будет целая вечность. Он просмотрел на Зеро, думая, что победил. Сотня, возможно, пара сотен лет, и охотник умрёт, как муха, прилипшая к сладкому пятну. Соперничать с ним? Кому это нужно? Куран сможет подождать, ведь, очевидно, что Саюри – это его наречённая. Что бы она не делала, в итоге она останется именно с ним. «Отстань от него», – сказал Зеро сам себе. – «Не мешай ему утопать в собственном самообмане».   За год, что они прожили вместе, Сейрен только один раз вывозила их вместе из поместья. После того, как Совет Старейшин начал более-менее сносно держаться на ногах, у Канаме появилось свободное время. Зеро взял себе перерыв. Это было, несомненно, что-то очень важное для Саюри, раз она решила выбраться из добровольного затворничества. Кроме цветов её в последнее время вообще ничего не волновало. Она была рядом, но её мысли были так далеко, что разглядеть их, почувствовать направление не смог ни Канаме, ни Зеро. Кирию спал, прислонившись к её плечу. Вид у него был суровый даже во сне. От того, что он хмурился много лет, между бровей у него поселились резкие морщины. Саёри как-то сказала, что он не умеет улыбаться, на что Зеро возразил: – Для улыбки повод нужен. Маленькая Саюри видела её не один раз, но так редко, что улыбка мужчины стала для неё сокровищем. Взрослая Саюри, возродившаяся Прародительница, не видела её ни разу. Кирию любил её, но этой любви было мало, чтобы он смог снова найти повод улыбнуться. Чтобы почувствовать себя счастливым рядом с той, которую любил. Канаме мог улыбаться фальшиво. Искренне тоже, но так печально, что лучше бы он не улыбался совсем. Их жизнь в особняке больше походила на траур вечных похорон. Кого хоронили – никто не мог сказать. Даже вечно весёлый Такума в поместье Куран становился необычно тихим и как будто скованным. Что-то незримое душило всех, кто там находился. – Мы можем жить в другом месте, – вдруг сказал Канаме, угадав её мысли. – Хочешь, вернёмся в Академию Кросс? Тебе там нравилось. Юноша погладил её ладонь, глядя, как блестит кольцо на её пальце. Саюри не сопротивлялась, когда он надел его, она и не согласилась. Просто позволяла им обоим делать с ней всё, что хочется. От этого у Канаме сжималось сердце. Прародительница жила с ним бок о бок, но назвать её живой язык не поворачивался. Точное слово, которое описывало бы её состояние, наверное, не существовало. Всё у неё было наполовину, а вторая половина была пустой, как и её взгляд, когда он сделал ей предложение. Конечно, она улыбнулась потом. Пообещала всегда быть рядом и ответила на его поцелуй, но… Но что из этого было настоящим? – Не нужно. Есть места, в которые лучше не возвращаться, чтобы не испортить воспоминания. – Куда мы едем? Она загадочно улыбнулась. – В Канаме.   От Канаме ничего не осталось. Раньше между двух высоких гор располагалось озеро с прозрачной водой. На возвышенности находилась деревня, когда-то в ней насчитывалось несколько десятков домов. Рядом было поле, каждый год его засеивали пшеном, колосья быстро вытягивались, как юные девушки, и плодоносили. Днём тут кипела жизнь: деревенские сплетни, шумные дети, крики животных, шаги и постоянная суета. Ночью её поглощало пламя костра, возле которого обычно собиралась вся молодёжь, чтобы спеть песни и станцевать, полюбить и стать любимым. Здесь когда-то тысячу лет прожил один вампир, скрываясь от людских взглядов и солнечного света. – Он забыл своё имя, – продолжила Саюри, помолчав. – И я назвала его Канаме, в честь места, где он жил. Тогда здесь было красиво. Она держала их за руки, как маленькая девочка, которой хотелось почувствовать чужое тепло. Они стояли посреди безжизненного места, голой земли, на которой ничего не росло. Тут не осталось домов, не осталось полей, а озеро давным-давно высохло. От Канаме ничего не осталось, как и от Прародителя Куран. – Ты уверена, что это здесь? Прошла не одна сотня лет. Зеро оглянулся, пытаясь представить прошлое по рассказам Саюри. Найти где-то здесь похороненный образ вампира, которого она полюбила. Носимые ветром призраки прошлого щекотали его воображение. На мгновение перед охотником мелькнул высокий мужчина в чёрном капюшоне и исчез, стоило ему моргнуть. Если бы он захотел увидеть больше, ему стоило лишь укусить Саюри, подсмотреть её мысли и воспоминания. Но Кирию был не из тех, кто лезет в личное. У него самого было прошлое, которым он не хотел делиться с кем-то ещё. – Это здесь, – уверенно произнесла Саюри. Она подставила лицо ветру, он откинул её светлые пряди назад, будто гладил её волосы. Затем наступила тишина, сквозь которую женщина пыталась вслушаться в свои чувства. Откликалось ли что-то в её душе, или она уже давно зачерствела? Канаме пытался понять, зачем она сюда пришла. Потому что соскучилась? Потому что решила попрощаться? Это была не его территория и даже не его партия. Ожидание длинном полотном растянулось перед ним. Минуты превратились в песок, сыплющийся через горловину из одного сосуда в другой. Медленно, незаметно для них, мир вокруг начал меняться. И сами они тоже изменились. Канаме приветствовала их.   В их деревню пришла женщина. На ней была мантия с глубоким капюшоном и то, что надевают исключительно мужчины – брюки. Они привлекали внимания даже больше, чем двое детей, идущих рядом с ней, как конвой. От всех троих пахло бессмертием. Мужчина давно научился различать этот запах – ведь так он пах уже очень много лет. Первый мальчик держался за её мантию, поглядывая вокруг толи с интересом толи с осторожностью. Второй ластился к руке женщины, прижимаясь щекой к её ладони. Они приближались к его дому на отшибе. Он пытался не обращать на них внимания, перебирая травы в руках, но взгляд то и дело поднимался к её брюкам и детям, так непохожим друг на друга. У него уже очень давно не было гостей. Трое остановились у его порога. Первый мальчишка заинтересованно выглянул из-за её спины, продолжая сжимать подол мантии и пожирая глазами чужака. Второй спрятался за её ногу, как будто стеснялся его. Он и сам почувствовал какую-то неловкость. – Здравствуй, – улыбнулась женщина. – Я знала, что найду тебя здесь. Они были знакомы, но её имя всё никак не всплывало в памяти. Его память вообще представляла собой сплошной туман, который подкрадывался к нему со всех сторон. Вечная луна зависла над пустыми домами деревни, улыбаясь гостям. Она тоже была рада видеть старую подругу. – Давно меня не навещали. Он отложил травы в сторону. За каждым его движением следили бледно-фиолетовые глаза, изучая его и как будто оценивая. Мужчина встретился с ним взглядом, и мальчик храбро вздёрнул подбородок вверх, мол, видал, я тебя не боюсь. – Ты один, – вздохнула она так, будто случилось то, чего она опасалась больше всего. – Тебе здесь не одиноко? – Здесь есть всё, что мне нужно. Бесконечная спокойная ночь без жажды. То, чего он так долго ждал с тех времён, когда ещё не уснул. Ночь была прекрасной. Прохладная и тихая, только треск костра да стрекот кузнечиков в полевой траве. Изредка пробежит полевая мышь или раздастся крик филина из леса. Он наслаждался всем этим умиротворением. Заваренный чай насыщал его не хуже крови. – Ты не скучаешь? Мужчина ссутулился, поставив локти на колени. Он разглядывал второго мальчика, который кого-то напоминал. Мальчик смотрел вниз, его сердце быстро и волнительно стучало. Как же называлась эта эмоция? – Не думаю, – ответил он медленно и посмотрел наконец в лицо женщины. – Я не помню, по кому должен скучать. По тебе? Она не ответила. Возможно, вопрос её так поразил, что слова застряли у неё в горле. Он лишь заметил, как сжались её губы. Оставалось лишь гадать, насколько они были близки ранее. – Эй, – окликнул его маленький храбрец. – Это невежливо. Она пришла сюда ради тебя, а ты её даже не помнишь. – Это наши дети? Мальчик закашлялся, поперхнувшись воздухом. Лицо у него при этом было такое, будто он выпил что-то очень противное, к примеру, горькую полынь. Она улыбнулась и погладила его светлые волосы. – Этот – мой. А вот этот – твой. Второй ладонью она подтолкнула прятавшееся дитя к мужчине, чтобы он получше рассмотрел своего отпрыска. Теперь, в свете луны, он понял, кого мальчик ему напоминал – его самого. Он был таким юным и робким, что это вызывало улыбку. – Дедушка? – Дедушка? – повторил он, вскинув бровь. – Много же времени прошло с тех пор, как я оставил мир. – Десять тысяч лет. – Десять тысяч… Короткое слово казалось слишком длинным. Его ночь уже длилась не одно тысячелетие. От этого замирало сердце, но он почти ничего не чувствовал. Прикрыл глаза и глубоко вдохнул запах роз, который принесла с собой женщина. Ещё один запах из прошлого. – Чем ты занимался всё это время? – Чаи варил, наверное, – буркнул мальчик, косясь на связки трав. – Верно, – кивнул мужчина. – Я часто бываю в лесу. Мне он нравится: и мягкий мох под ногами, и рыба, плещущаяся в озере, и соловей, что поёт мне песни. Очень умиротворяет. – Ты стал настоящим отшельником. Ему не привыкать. Он посмотрел на небо сквозь ресницы. Слушать чужие голоса и отвечать им было непривычно, в то же время хотелось больше. Усадить их рядом, по-отечески погладить детей, коснуться её щеки, возможно, даже попробовать её губы, а потом показать им, как тут хорошо. Времени здесь не существовало, не существовало проблем и неотложных дел. Некуда спешить, не нужно ничего делать. Чего ещё можно желать? Они бы долго-долго говорили, но не о прошлом, потому что прошлого уже нет. Дети бы достали его шахматы, и он бы с радостью сыграл. Она бы прочла все им написанные книги. И лес, он бы обязательно показал его, каждую тропинку, каждый укромный уголок, и где живут белки и где прячется филин, и под каким кустом можно собрать ягоды. Лес бы принял их тоже, подарил бы новый облик, как подарил ему. Но он очнулся. Для них это невозможно. Они не усопшие. – Вам здесь не место, – вздохнул мужчина и поднялся. Мальчишки задрали головы, пооткрывая рты. Какой он высокий! А ведь сидел, согнувшись, как настоящий старик. Женщина тоже разглядывала его. Что она заметила? Он изменился? Или остался таким же, каким был до своего успения? – Твои волосы… Он посмотрел на них. Пряди были длинными, отросли по локоть. Не заметил даже, а ведь когда-то волосы только щекотали его шею. – Я провожу вас. Он протянул руку своему внуку, мальчик осторожно взял её. Женщина взяла его за вторую. Они вчетвером медленно двинулись к озеру. – Розы, – вдохнул. – Давно я их не слышал. Они напоминают мне… – О чем? – О тебе. Мужчина посмотрел на неё и заметил, как нежно покраснела её щека. – Я оставлю их тебе на прощанье. Розы, что цветут раз в десять лет. – Здесь нет времени. – Поэтому они будут цвести вечно.   Он сорвал розу и глубоко вдохнул, вслушиваясь в её аромат. Подул ветер, и лес позвал его своим шелестом. Летучая мышь взмыла в воздух, крепко сжимая лапками сорванный цветок.   Зеро очнулся на поляне роз, почувствовав себя не вампиром, а лесным эльфом. Справа лежала Саюри, к которой цветы тянули свои красные бутоны. Рядом с ней лежал Куран, разглядывающий ночное звездное небо. Без огней города можно было увидеть не только полные созвездия, но и туманность, пересекающую небо полупрозрачной дымкой. – Что это было? – спросил охотник шёпотом, будто боялся спугнуть красоту ночи. – Изнанка реальности, – тихо ответила Саюри. – Место, о котором не говорят. – Откуда ты знала, что он будет здесь? Ни в особняке или в Ночном городе вампиров. В Канаме он ведь был никем. – Ты ошибаешься, Канаме. Здесь он был собой. – До чего вы, Куран, чудные. Чтобы найти кого-то приходится ехать на край света. Саюри, я всегда рядом, если захочешь увидеть меня, просто посмотри сюда. Кирию аккуратно повернул её лицо к себе. Она подарила ему свою улыбку, сжав его ладонь. Его присутствие успокаивало, даже отвлекало от грустных мыслей, которых было больше, чем песка в пустыне. Зеро вылавливал её арканом, привязывая к себе. Так он спасал её. Саюри засмотрелась в его глаза. Голос Канаме рядом отвлёк её: – Я не таким его представлял. – Я тоже, – вдруг подхватил охотник. Женщина вздохнула, отвернувшись к молчаливым звёздам. Две мужских ладони грели её руки. Их голоса звучали рядом, она вслушивалась в них, думая, наконец, не о том, что когда-то было, а о сейчас. Их мнения смешили её, но она не стала что-либо объяснять. Каждый видел Прародителя Куран таким, каким хотел видеть. С призраками прошлого обычно так и бывало. Для неё Канаме всегда останется хорошим мальчиком. – Я всё гадал, какие же у тебя вкусы. Кто бы мог подумать, что для того, чтобы понравится тебе, нужно всего лишь состариться на тысячу лет. – Десять тысяч, – поправил его Куран. – Он же был Королём, первым монархом всех вампиров, с абсолютной властью и возможностями. Но… чай? Лес? – Ему не хватало только сканвордов в старой газете. – Он же мой… Мы точно родственники? – Скажи честно, он что, был единственным мужчиной в твоём окружении? Саюри прикрыла глаза. «Вы ещё такие мальчишки».   – У тебя носок дырявый, – вдруг сказал Канаме. Он смотрел на охотника, точнее на его ноги, слизывая с губы сливки от кофе. Выглядело это так, будто он возбуждался от вида дырявых носков на Зеро. У охотника пробежали мурашки по коже от этой мысли. – Что, прости? – Носок. Поменяй его. Это раздражает. Кирию посмотрел вниз, пошевелил пальцами, глядя на дыру, в которой торчал его ноготь. Она была маленькой, что сам бы он даже не заметил, если бы Чистокровный перфекционист не обратил на это его внимание. Хорошо, что он не видел, в каком состоянии мог приходить охотник после заданий – дырявые носки по сравнению с его видом выглядели очень даже прилично. Канаме сидел в кресле, завёрнутый в чёрный махровый халат, на ногах у него были мягкие тапочки, и похож он был на розу, опасающуюся сквозняков. Ещё влажные волосы прилипли к его лбу и шее. Зеро бы дал ему лет шестнадцать сейчас. Слишком уж по-десятки выглядело его красивое лицо в этот момент. – Зачем ты разглядываешь мои ноги? Тебе это доставляет удовольствие? – Ты стоишь в одном нижнем белье. Единственное, на что я могу сейчас смотреть – это твои ноги. Кирию цыкнул и раздражённо стянул носки, проклиная дотошность Канаме. Он был уверен, что каждый раз Куран проверяет, насколько ровно оторвана бумага в туалете, и оставляет ли охотник после себя волосы в душе. Юноша, конечно, не выговаривал ему всё это, но, наверняка, в душе он злорадствовал малейшим недочётам, подмеченным за Зеро. «Хотя всё это полный бред. Куран не такой уж мелочный. Не настолько». – Довольны ли Вы, Ваше Высочество? Канаме невозмутимо кивнул и отвернулся вовсе. Неужели вид голых ступней охотника, с потрескавшейся кожей и отросшими ногтями его напугал? Если это действительно так, Кирию был готов ходить босиком по поместью круглосуточно. Мужчина упал на заправленную постель, где лежало три подушки. Они никогда не спали втроём, до этого дня. И, формально, сегодня они тоже не планировали спать. Саюри предложила провести самый длинный день, рассказывая друг другу сказки. Зеро, которому пришлось несколько лет назад обновить свои знания в этой области для одной юной леди, не испытывал мук фантазии. Канаме тоже был спокоен, хотя уже давно забыл все истории, рассказанные его родителями. В тишине, наедине друг с другом, Кирию и Куран чувствовали себя неловко. Чистокровный продолжал пить, хотя кофе уже не осталось. Охотник разглядывал полог кровати, закинув руки за голову. Каждый прислушивался к звукам в ванной, пытаясь определить, когда Саюри выйдет. Дверь открылась внезапно. Как по команде, они обернулись на звук, синхронно наблюдая, как женщина находу вытирает волосы. Её косичек не было, они превратились в обычные влажные пряди. На ней была длинная ночная сорочка, из-под которой мелькали её маленькие ступни. Как отметил Канаме, ноги у Саюри были гораздо красивее, чем у Зеро. Смотреть было в разы приятнее. – Я почти закончила, – улыбнулась она и села за туалетный столик. Никто из них не повёлся на это «почти». Если бы Прародительница могла отражаться в зеркале, то проводила бы перед ним гораздо дольше времени. Она отложила полотенце, взяла в руки баночку крема, сняла крышку и медленно начала наносить его на кожу лица и шеи. Даже Чистокровным вампирам требовался ночной уход. – Ночь сказок. Вернее сказать, День Сказок. Его обязательно проводить всем вместе? Ты даже Сейрен позвала. «Хорошо, что она отказалась. Более странной компании во всём Ночном мире было бы не найти. Чистокровный, Прародительница, охотник-вампир и Слуга». – Конечно, Канаме. Это важно. Мы втроём ведь как… семья. Куран замялась, прежде чем произнести это слово. Семья. Вряд ли их отношения можно было так описать, но «любовники» звучало слишком вульгарно, а «возлюбленные» слишком притянуто за уши. Кирию нервно хохотнул, но промолчал. Если с Саюри для него всё было более-менее очевидно, то кем мог приходиться ему Канаме? Противным младшим братом? Спасибо, один уже имелся, проблем от него было столько, что он расхлёбывал их больше двадцати лет. Второй ему без надобности. Особенно в лице Куран. Зеро для Канаме был ещё одним дядей, который уводит его любимую у своего же племянника? Даже думать об этом не хотелось.   Зеро мельком взглянул через плечо юноши, что-то черкавшего карандашом в блокноте. На листе была женщина в капюшоне в окружении только-только распустившихся роз. Выглядела она как настоящая. Мужчина замер. – Это Саюри? Канаме тоже замер. Он почувствовал чужой взгляд, бродивший по его эскизу. Он не любил, когда на его незаконченные работы кто-то смотрел. Это было личное, как нижнее белье. Наброски могли быть корявыми и бесформенными. Многие отмечали талант молодого Куран в живописи, но сам Канаме считал, что если кто-то видел его рисунки до того, как они станут идеальными, то они портились. Так же, как грибы, которые не вырастают, если увидеть их совсем маленькими. – Не смотри. Зеро хмыкнул. На мгновение ему захотелось похвалить руки Чистокровного, но он быстро передумал. Вряд ли такой, как Куран, оценил бы его мимолётное восхищение. Все эти вампиры из Высшего Света относились к похвале как к данности, для них это просто ещё одни лицемерные слова в качестве вежливости. Он пошёл дальше, мимо розовых кустов, которые уже успела обрезать Саюри. Каждый вечер она ходила по узким дорожкам в саду, поливая их, она заботилась о цветах, как о своих детях. Кирию и сам начал больше внимания обращать на них, до этого цветов вообще не существовало в его мире. Канаме посмотрел на рисунок, разочарованно вздохнул, вырвал листок, смял его и выкинул. Вместо женщины он принялся рисовать охотника, черкая отрывистые линии. Вышел он довольно прилично, хотя Канаме это не понравилось. К его удивлению, он помнил каждую черту в Кирию не хуже, чем в Саюри. Наверное, по привычке вглядывался в него при любой мимолётной встрече. Небрежно завязанный галстук, не застёгнутые пуговицы у шеи, взъерошенное волосы, царапины на лице, даже трещины на губах. Он замечал это против своей воли. Все эти кусочки, из которых состоял Кирию Зеро. Ему казалось, что он знает охотника куда больше, чем все остальные. Канаме видел больше. Наверное, даже больше, чем Саюри, на которую направлен нежный взгляд мужчины. Этот взгляд сразу делает его уязвимым, слабым, таким же беспомощным, каким он был сам перед ней. Куран был уверен, что в этом они похожи сильнее, чем думали. Живопись была продолжением его мыслей и чувств. В картинах он выражал то, о чем не мог сказать, чего он не мог показать никому, даже Саюри. Он наносил мазок за мазком, такие яркие, как его пламенные чувства, мутные и серые, как слезы, которые он не проливал, или ядовито-красные, когда по-настоящему хотел кого-нибудь убить. В порыве ярости или тоски он мог схватить кисть и закрасить всю картину черным цветом – от этого он получал слабое сумасшедшее удовольствие. В детстве, когда на его глазах были убиты его родители, он случайно разорвал их семейный портрет одним взглядом. Канаме сразу же пожалел об этом – ведь картина была единственной, где сохранилась вся его семья, на ней они улыбались. По памяти он пытался восстановить её, рисуя прямо на стенах, но, увы, тот портрет был особенным, незаменимым. Они все были там живыми. Воспоминание смерти его родителей закрасило их живые образы, что он пытался сохранить. И опустевший в одну ночь особняк Куран стал для него ничем не лучше фамильного склепа. – Прочь, – прошептал юноша своим мыслям. – Пошли прочь. Он перевернул страницу в блокноте и нарисовал дорогу, надеясь, что они также просто найдут выход из его головы. Присмотревшись позже к наброску, юноша понял, что местность очень похоже на Канаме. «Кажется, мне не избежать этого». Вампир оставил живопись до следующего раза. Встал с насиженного места, сделал шаг, другой и, обратившись в волка, сбежал в лес. Там он смог почувствовать мимолётную свободу от обязанностей Чистокровного, от своих мыслей и от прошлого его семьи. Пропало его имя, его беспристрастное лицо, его хладнокровие, даже его безответные чувства. Он перестал быть кем-то. И это было хорошо.   Над поместьем Куран раздался волчий вой. Луна пропала с небосклона, солнце ещё не взошло, был самый тёмный час ночи перед рассветом. Саюри поставила газовый фонарь на ступенях и присела, укутываясь в плед. Ей не нужен был свет, чтобы увидеть его. Ему тоже не нужен был свет, ведь в облике зверя он видел в темноте даже лучше, чем в облике вампира. Он лишь был символом, что кто-то ждёт дома. Послышались быстрые лёгкие шаги. Женщина подождала прежде, чем поднять взгляд. Канаме стряхнул с себя чёрную шкуру, снова превратившись в Чистокровного Принца. Хотя у принцев не грязные ноги, и у них точно имеется хоть какая-то обувь, одежда у них не рваная, губы не измазаны в чьей-то крови, и пахнет от них не как от болота. Саюри ничего не сказала. Просто растянула руки, готовая его обнять и укрыть тёплым пледом. – Иди ко мне. Канаме нырнул к ней на колени. Ему не хотелось показываться ей на глаза в таком виде, но за последние дни он сбегал в лес чаще, чем нежился в её объятиях. Его невеста не могла не волноваться, пусть и не испытывала к нему чувств. Таких, какие юный Куран хотел от неё получить. Иногда он думал, что ждать от Прародительницы чего-то большего было слишком эгоистично. Но Канаме всякий раз вспоминал взгляд, которым она смотрела на другого, и вспоминал, что она умеет любить. Просто её любовь принадлежала лишь одному вампиру. Одному Канаме. – Ты ел мышей? – поинтересовалась она, накручивая его волнистый локон на палец. – Летучих. – Глупый мальчик. Если ты голоден… – Я не голоден. Просто хотел разорвать их. Юноша повернул голову, взглянув одним глазом на лицо Саюри. Обиделась ли она? Расстроилась ли из за его детского поступка? Или ей было смешно от его маленькой ревности? Женщина снисходительно улыбалась. – Глупый мальчик, – повторила она с теплотой в голосе. – Вы с так Зеро похожи. – Он тоже ест мышей? – без интереса предположил Канаме, зажмуривая глаза. – Он их отстреливает. «Тренирую меткость, чтобы быть в форме. Да и бесят они меня», – объяснял охотник, но Саюри не поверила ни одному слову. Их мотивы были слишком очевидны. Будь здесь хороший мальчик Канаме, она не сомневалась, что он бы мочил летучих мышей вместе с другими двумя. Прародитель Куран как никто другой ненавидел их. – Замерз? Саюри погладила его плечо, наблюдая, как юноша поджимает ноги, словно ребёнок на морозе. – Посиди со мной ещё. Здесь хорошо. Возле фонаря в танце закружилась мошкара, глупый мотылёк бился о стекло – этот звук был самым громким в безмолвной ночи. Время растянулось бесконечной лентой, они сидели на крыльце пустого особняка и молчали. Было в этом молчании что-то уютное, домашнее. Никто не хотел его прерывать первым. Канаме нехотя выпрямился, когда тело затекло и заломило так сильно, что терпеть больше было невозможно. Он облизал губы, чувствуя на них застывшую кровь, взял женщину за руку и поцеловал её ладонь. – Ты – моё всё, Саюри, – прошептал Принц Куран едва слышно. – Ты тоже, Канаме. Всё, что у меня осталось. «Не вырастай», – тоскливо подумалось ей. «Не становись ещё больше похожим на него».   Вампир без клыков. Так звали его «дядюшку», который изображал из себя старушенцию. Будучи совсем ещё маленьким, он случайно назвал его тётей, и Кайен Кросс сильно удивился. За свою долгую жизнь как его только не обзывали, но «тётя» было совсем из другого разряда. Кто бы мог подумать, что теперь он, Кирию Ичиру «Нет, просто Ичиру. Без Кирию». Ичиру без фамилии будет таким же, как и Кросс. Не хватало, разве что, круглых очков, а шаль ему заменяло широкое пончо. Он так же был кем-то вроде охотника, влюблен в убитую Чистокровную, пил некогда Чистую Кровь, а теперь нянчился с ребёнком. – Ичи-нии-сан. Юуки прыгала по классикам, толи считая, толи дразня мужчину. Он не поддавался на провокации, хотя поначалу не был в восторге от новой клички. Позже привык пропускать её слова мимо ушей. – Нии-сан! – девочка, отвратительно напоминавшая Ридо своими разнотонными глазами, посмотрела на него. – Что такое любовь? – Не знаю, – соврал сын охотника, жуя во рту травинку. – Наверное, что-то вроде температуры. От неё всё болит. Маленькая птичка подпрыгнула к нему. Ичиру, развалившись, лежал на своём пончо и смотрел на плывущие по небу облака. Белые и пушистые ягнята паслись на небосклоне, по одному движению воображения они превращались в дельфинов, затем в парусные корабли, а в конце складывалось в лицо женщины с длинными серебряными волосами. Он искал её в небе каждый раз. – А я думаю, – сказала Юуки, наклоняясь к не настоящему старшему брату, – Думаю, что это как цветы. Они красивые, вкусно пахнут, а ещё никогда не растут одни. Как хорошо быть цветочком! – Это тебе твои мотыли рассказали? – Не мотыли, а бабочки. Нии-сан, ты дурак? – Просто притворяюсь, – хмыкнул Ичиру. Она уже смогла пробудить фамильяров. Когда мужчина увидел её, облепленную насекомыми, то еле подавил в себе желание размазать их о подошву своих ботинок. Юуки восхищалась ими, не понимая, как стоит ими пользоваться. Ичиру от них тошнило. Было бы лучше, будь это летучие мыши. Они путешествовали. Из города в город, нигде не задерживаюсь, иногда ночуя под открытым небом, питаясь, чем придётся. Ему было плевать на всё. Её всё устраивало, видимо, жизнь в виде чужого фамильяра была гораздо хуже нынешней жизни. Юуки была свободна. Остальное было неважно или не так важно. Ночью они грелись друг о друга, точнее, девочка грелась об Ичиру. Днём они шли, куда глаза глядят: если светило солнце, она куталась в его пончо, зевая; если был дождь, то прыгала босиком по лужам, хохоча во весь голос. Если ей было интересно, она хватала мужчину за руку и тянула за собой. Если грустно, то плелась следом с поникшей головой расстроенного щенка. Юуки не сразу стала такой, похожей на других детей. Первые недели она вела себя по-крысиному, не доверяя чужому Слуге, пугливо остерегаясь его катаны и пытаясь его укусить, как в прямом, так и переносном смысле. НеКирию решил, что либо отрежет ей голову, либо накормит её. Рамен впечатлил её так, что она заплакала, едва попробовав. Слёзы покатились из её больших глаз, а она даже не поняла, что происходит, потому что до этого не умела плакать. Ичиру не было жаль, просто интересно, что из этого выйдет. Она больше раздражала, пользы никакой, а проблем – навозная куча. Мужчина, наверное, сошёл с ума, раз продолжал таскаться с ней по миру. Чего ради? Он посмотрел на малявку, усевшуюся рядом и с нездоровым интересом поглядывающую на рукоять меча, который мог её убить. Волосы у Юуки были длинными, растрёпанными и ни разу не чёсаными, она была худенькой, и её единственное жёлтое платье было ей велико, туфли она сразу выбросила, ходить в них, по её словам, было слишком неудобно. Они оба подолгу не мылись, дорожной пыли и грязи на них было не меньше, чем на дворовых собаках. В общем, у Ичиру рос Маугли. – Я бы на твоём месте его не трогал. От него сходят с ума. – А ты? – Юуки обернулась. – Ты же всегда носишь его при себе. – А я с самого начала был ненормальным. Он растянул губы в подобии улыбки, оскалив зубы. Девочка вытаращила глаза, разглядывая их, как будто не знала, что у людей они тоже есть. Языком она ощупала свои зубы, и Ичиру уже понял, каким будет её следующий вопрос. – Почему у тебя нет клыков? – Потому что я вампир без клыков. – Ты пахнешь, как человек, – Юуки не была в этом уверенна. – А ты пахнешь, как вонючка. Она недовольно скуксилась, выпятив нижнюю губу. Ичиру, которому было давно за тридцать, почувствовал лёгкий приступ злорадства. Не зря Шизука-сама говорила, что он до сих пор остался ребёнком. После её смерти он смог хоть немного повзрослеть? Мужчина думал, что смог. Ведь без своей Госпожи он прожил уже год. Когда Хио обратилась в пепел благодаря его ненавистному братцу, бывший Кирию думал, что не сможет продержаться ни дня. Хотелось наброситься на кого-нибудь, чтобы умереть. Юуки попалась на его пути совершенно случайно, так же случайно она прибилась к нему, и они вместе поплыли по течению жизни. Он медленно начал кое-что понимать. К примеру, помимо ненависти существовали и другие чувства. – Нии-сан – дурак!