POV Джош
«Я пишу тебе с одной простой целью: убедиться, что ты ненавидишь меня настолько, что, читая это письмо, у тебя выступают морщинки на лбу и твоя, когда-то моя любимая, улыбка искривляется некрасивой дугой. Ну, а раз ты читаешь это, то да, это так, поэтому: доброго времени суток, Джошуа Дан, мой милый-милый друг…»
Я давно убедился, что доверять своему шестому чувству очень сложно, но, часто, это просто необходимо, ведь логика не значит абсолютно ничего, если в дело вступают чувства. Повинуясь своим эмоциям, можно сотворить немало бед, однако, руководствуясь лишь здравым смыслом, легко завести себя в тупик.
Может показаться, что мои действия не связаны ни с тем, ни с другим, что я действую хаотично, так, как придется и так, как получится. Это отчасти так, но не всегда: в большинстве случаев, которые так или иначе повлияли на то, что я имею сейчас, я пытался рассуждать здраво, но, как и ожидалось от человека, который плох в математических расчётах, все это провалилось, да еще и с большим успехом.
Поздно жалеть о чем-то, что уже не исправить. Но попытаться можно? Можно, если на то есть сила духа и огромное рвение, однако ни того, ни другого у меня нет, поэтому сейчас, витая где-то в облаках, я вижу своё обездвиженное тело и застывший на моих приоткрытых глазах страх.
Да, я боюсь. И больше не считаю зазорным испытывать страх, ведь страх — это признак жизни. Я живу и хочу жить, и даже если не для себя, то для тех, кто, несмотря ни на что, остался со мной до последнего.
«Сейчас ты хочешь биться головой о стену? Или разбивать руки в кровь? А, может, присоединиться ко мне, только бы почувствовать хоть что-то».
Я чувствую лишь ноющую боль, которая пульсирует в висках.
«Я, безусловно, рад, что, наконец, у меня удалось вызвать от тебя хоть какую-то отдачу. И спасибо тебе за такой прощальный подарок. Правда, большое спасибо, Джош».
Последний раз, когда я дарил кому-то подарок, был… давно.
«В твоей голове сотни вопросов?.. Как? Почему? Зачем? Если это так, — а это, точно, так, — то вот мой ответ: я делал все это лишь для тебя. Лишь для того, чтобы заставить тебя думать обо мне, и если не всегда, то постоянно, потому что я понимал: ты начал забывать меня и то время, что мы провели вместе».
Несколько лет я провёл в скитаниях от собственных чувств. Хотя я сам и вся моя жизнь были абсолютно свободны, ощущение постоянного контроля и наблюдения кем-то со стороны ни на секунду не покидали меня. Я жил в ежесекундном страхе, пока паранойя не взяла надо мною верх и я полностью забылся от нее в крепком алкоголе. Мне казалось, что все, через что я прошел, начало повторяться, но позволить себе вновь подсесть на наркотики я не мог, поэтому стал проводить все своё время в автосалоне: брал на себя сверхурочную работу, лишь бы не показываться дома как можно более часто. И, как ни странно, когда я возвращался домой, то смотрел лишь вперёд и не позволял себе оглядываться назад…
Все это продолжалось до тех пор, пока Алекс не «навестил» Клода в тюрьме. Убедившись, что он гниет в одиночной камере сразу по нескольким статьям и выйдет на свободу не раньше, чем через двенадцать лет, я, наконец, вздохнул полной грудью и осознал, что бояться мне больше нечего.
«Каждый чертов день, который я провёл в тюрьме, я думал лишь о том, как вернуться к тебе, Джош. Я спал и видел, как касаюсь твоей кожи, как ты спишь на моём плече и твоя грудь беззвучно поднимается и опускается при дыхании. Знал бы ты, Джош, как я скучал по тебе. Мне постоянно не хватало твоего присутствия в моей жизни. Мне казалось, что вот-вот и придёт мой малыш Джош и все снова станет как прежде. Но в глубине души я понимал, что это невозможно, что я навсегда потерял смысл жизни, который заключался в тебе…»
Совсем скоро я перестал оглядывается по сторонам и взаправду почувствовал себя свободным от той тяжести событий и ролей, которые мне приходилось играть, когда влияние Клода все еще нависало надо мной. Однако жить в доме, с которым связаны не самые приятные события моей жизни, я не мог, поэтому Алекс разрешил мне какое-то время пожить у него. Так продолжалось несколько месяцев, пока у друга не появилась девушка. Собравшись с мыслями, я понял, что являюсь обузой, которая мешает Алексу сделать шаг навстречу своей судьбе и, наконец, сделать своей возлюбленной предложение, именно поэтому я вернулся в тот самый дом, который я так ненавидел и одновременно любил.
Этот дом — моя жизнь, он — все, что у меня было. И пусть я остался один, в стенах этого дома я все ещё чувствовал присутствие Клода, его пристальный взгляд на мне, его шёпот и даже еле слышные шаги в полвторого утра в коридоре. Я плохо спал и почти перестал нормально питаться, а поэтому снова похудел и стал волочить своё жалкое существование с кружкой кофе на завтрак, обед и ужин, пока оно мне не осточертело совсем. Я возненавидел все, что связано с этим домом, все те воспоминания, которые связывали меня с ним. Он держал меня в заложниках, а я не мог сбежать, потому что бежать было некуда и незачем.
Я сдался.
«Ты думал, что я не смогу тебя найти? Вот глупый малыш. Пора было привыкнуть, что я могу абсолютно все в этом городе. И найти тебя, и твоего дружка Муна, и даже его беременную подружку… Ну, а главное, мне не составило совершенно никаких усилий, чтобы узнать, что ты являешься подстилкой для нового шерифа.
Что это тебя так тянет к полицейским? Это из-за меня?.. Ты вновь хотел быть со мной, не мог забыть Нас, поэтому стал пресмыкаться перед каким-то посредственным левым мужиком, да?
Ты жалкий, Джош».
Я жил как придётся, а в итоге: погряз в долгах и мог спокойно купаться во всех тех квитанциях, которые ежедневно кидали в мой почтовый ящик. Работать я перестал точно так же, как и нормально питаться. Элли, девушка Алекса, поначалу еще предпринимала какие-то попытки заставить меня выбраться из этой пучины безнадёжности, но разве можно помочь человеку, который этого не хочет целенаправленно? Конечно, нет. Я катился в пропасть, и все, что окружало меня, катилось туда же. Но я был абсолютно счастлив, что вот-вот утону.
Вмиг забудутся все невзгоды и воспоминания, которые я отчаянно пытался забыть, но уже сами, по инерции. Тело станет невесомым даже без воздействия алкоголя или наркотиков, эффект от которых был лишь временным. Я ждал, когда перестану чувствовать, когда все земное, а значит, бессмысленное перестанет значить для меня что-то большее, чем просто обязательность для того, чтобы существовать.
Я надеялся, что больше никто не сможет докопаться до моего сердца, которое, казалось, было разорвано в клочья несколько раз и бестолково зашито вновь.
«Не буду скрывать, что постепенно я возненавидел все, что было связано с тобой. Я не мог переносить твоё имя на слух, казалось, мои уши разрывало, лишь от воспоминания о тебе. Будь уверен, я пытался забыть тебя, хотя все еще не мог представить жизни без тебя. Год пролетел так же мучительно, как и второй, а за ним третий…
Но я стал ненавидеть тебя еще сильнее».
Долгое время я не мог позволить себе впустить кого-то нового в свою жизнь. Боялся, что для него попросту не хватит места, и очередной человек разочаруется во мне, хотя… мне было все равно. Поначалу.
Однако это продолжалось до тех самых пор, пока Алекс не попросил меня забрать из аэропорта нового шерифа, которого перевели в Гарленд из другого штата. Я согласился, но без энтузиазма, ибо выходить из зоны комфорта не любит никто, а тем более человек, который не выходил на солнечный свет почти месяц, но, оставаясь в огромном долгу перед другом, я не мог отказать, — у меня не было другого выбора, как помочь.
«До меня слишком долго и трудно доходили мысли о том, что я зависим. Не от наркоты, как раньше, а от тебя. Постепенно, лишь одна мысль о том, что тебя касается кто-то другой могла вывести меня из себя до такой степени, что я мог часами бить кулаками стену от безнадёжности.
Пока меня не посадили в карцер.
По твоей чертовой милости».
Наверное, это того стоило, потому что я начал забывать, как пахнет свежий воздух и какой приятный аромат доносится от липы. А главное: я, кажется, понял, что не все со мной потеряно, что я все еще могу чувствовать… Потому что, лишь взглянув на парня с потерянным взглядом, я вспомнил, каково это — мечтать.
Но впускать его в свою жизнь я не собирался. Потому что все, что в какой-то степени касается меня, постепенно исчезает.
Мэт, и даже парень, с которым я переспал пару тройку раз без каких-либо обязательств, — все мертвы. По моей вине.
Поэтому впускать в своё разбитое и собранное вновь сердце кого-то нового, невинного и не заслуживающего боли, было бы слишком эгоистично с моей стороны.
Но я не смог противостоять чувствам, которые с каждой новой «внезапной» встречей росли во мне, поэтому через какое-то время я вновь хотел убить себя из-за понимания того, что своими действиями я подвергаю жизнь Тайлера огромному риску лишь тем, что привязался к нему настолько, что во снах, помимо крови и тлена, я стал видеть ещё и его улыбку, которая освещала собой тёмную комнату моего сознания.
«Я винил тебя абсолютно во всем, что произошло со мной, однако отделаться от уже неприятных и ненужных мне чувств привязанности к тебе я не мог».
Я боялся, что все повториться вновь, и вслед за Мэтью уйдёт и Тай.
«Поэтому я, как видишь, волей-неволей оказался на свободе. Как это у меня удалось, тебя не касается, однако, хочу сказать, что этому поспособствовало мое огромное желание навредить тебе и всему тому, что стало частичкой тебя.
Это было совершенно не сложно. Шаг за шагом, я избавлялся от преград в виде ненужных людей и благополучно скрывался в родном городе, где меня знала каждая шавка. Я убедился, что стоит лишь покрасить волосы и немного изменить образ жизни, так никакая полиция и международный розыск не в силах тебя найти. Я успешно скрывался и жил так, как захочу, несмотря на свое прошлое, которое многим может показаться недостойным.
Но мне похуй: моя конечная цель — ты».
Единственным верным решением для меня было отдалиться от Тайлера. Но он, к моему удивлению и огромному сожалению, не давал мне этого сделать, — он тянулся ко мне, пытался быть рядом; хотя и не расспрашивал о моем прошлом, ему было достаточно того, что мы вместе, а мне хватало того, что он не сдался даже в тот момент, когда это сделал я.
«Нет, я не хотел тебя убить. По крайней мере, физически этого сделать я не мог, — я хотел убить тебя морально. Сделать так, чтобы ты забыл собственное имя и от безысходности сам убил себя самым болезненным способом из всех, что только существуют.
Сейчас ты видишь меня. В петле. И чувствуешь отвращение к самому себе. Я уверен в этом.
Ты жалкая собака, которая видит своего мёртвого хозяина и не знает, что делать, а поэтому воет в тишину и зализывает свои раны.
Ты навсегда уничтожен. И наше прошлое тоже.
Я надеюсь, что ты перестал быть собой с той же вероятностью, что и я попал в ад.
А вероятность в этом стопроцентная.
В любом случае: таблетки в верхнем ящике комода. Я жду тебя. Все в том же аду, потому что ты заслужил все то же, что и я, — по твоей воле мертвы несколько человек и спокойно жить с этим ты не сможешь.
Кстати говоря. Тайлер. Этот щенок. Ты не достоин его ни единым пальцем на ноге. Он держался до последнего, не издавал ни слова, хотя, честно, я пытался достать из него хоть что-то, похожее на извинение.
Пусть он и занял мое место, но я уверен, он сделал это лишь по твоей милости. Спасибо, Джош, что подбросил мне такую игрушку. Жаль, конечно, что она поломалась. Собрать её воедино вряд ли уже получится, поэтому не стоит даже стараться, хотя я уверен, ты и не станешь, а выберешь единственное правильное решение в своей жизни и присоединишься ко мне, потому что именно тебе место рядом со мной.
Навсегда.»
***
Я лежал на холодном кафельном полу и не мог открыть глаза: я боялся увидеть то, что видел ранее. Мне было страшно, поэтому болезненная дрожь не покидала мое тело до того времени, пока я не предпринял попытку встать на ноги.
Ноющая боль тут же дала о себе знать, как только я приподнял голову. Тогда я на автомате приложил ладонь к затылку и почувствовал вязкую теплую жидкость, — кровь. Пытаясь держать себя в руках и не открывая при этом глаз, я, пересилив боль, отполз к стене и, словно защищаясь, весь сжался в комок и спрятал лицо в собранных коленях.
«Это не может быть просто сном?..» — мимолетно пронеслось в моем сознании.
Наконец, открыв глаза, чтобы убедить себя в обратном, я поднял взгляд на Клода, бледно-голубые губы которого, словно искривились в ухмылке. Покачав головой, чтобы опровергнуть это, я вновь почувствовал, как из раны на затылке течет кровь и, прикусив губу, чтобы не закричать, я, держась за шероховатую деревянную стену, поднялся на ноги.
Не знаю, что тогда мною овладело, но горячие слезы, словно водопад, покатились из глаз, из-за чего видимость ситуации, — во всех смыслах, — во много раз осложнилась. Пытаясь волочить свои ноги за собой, я вылетел из кухни, оставив свое прошлое, в буквальном смысле, за порогом.
Вытерев слезы о рукав свитера, я набрал полные легкие кислорода и закрыл злополучную дверь, которой не пользовались уже, кажется, давно, ибо она еле-еле поддалась мне. Пытаясь не обращать внимание на собственную кровь, которая отпечаталась на дверной ручке, я вновь вдохнул воздух и закрыл глаза, чтобы собраться с мыслями.
«Ведь не может все так закончиться?..» — вновь пробежалось в моем сознании. —
«Это еще не конец».
— Не конец, — прошептал я в ответ самому себе и не заметил, когда слезы перестали набегать на глаза.
Развернувшись на пятках, я, словно движимый чем-то нереальным, необъяснимым, подошел к комоду, что стоял у двери, открыл первую полку и, помимо разного рода бумаг и всякого мусора, увидел пластинку таблеток без каких-либо пометок и надписей, — я ничуть не удивился, если бы это оказался мышьяк или что-то подобное, поэтому, не раздумывая, я закрыл ящик и отошёл от комода подальше.
Пошевелив извилинами, я решил, что отступать нет смысла, поэтому, пытаясь стоять на ногах и не забывать при этом дышать, я направился на второй этаж в надежде найти там Тайлера. Живым.
Скрипучий пол ещё никогда настолько сильно не раздражал меня, поэтому, хватаясь за перила, я перескакивал через ступеньки и рвался наверх как сумасшедший, ведь своей больной головой я осознавал, что минута промедления может стоить жизни дорогого мне человека.
Злость и сильнейшая ненависть захватили меня полностью, когда дверь не поддалась ни с первого, ни со второго раза. Тогда я, поглощенный желанием мести, ни чуть не раздумывая, с разбега налетел на дверь с плеча: верхний болт, плохо прикрученный, с ударом ударился о пол в спальне, а по моему плечу словно прошёл электрический разряд. Не болезненный, как ожидалось, а прибавляющий сил по средствам огромного количества адреналина в крови.
Я совершил вторую попытку, которая, к удивлению, оказалось удачной: второй болт свалился на пол, и я пулей влетел в комнату.
Тусклый лунный свет попадал сквозь приоткрытое окно, а запах парафина от погасшей свечи, еще едва тёплой, жалобно просил меня не останавливаться.
Пустая кровать с измятыми простынями в цветочек, скорее всего, пустовала уже давно, но свеча, которая словно шептала, что я должен продолжить то, зачем пришёл, заставила меня войти внутрь комнаты. Оглянувшись по сторонам, я не заметил ничего, что изменилось с тех пор, как я был здесь несколько лет назад, поэтому, буквально слившись с обстановкой, я попытался воссоздать в сознании действия Клода. Это помогло мне предположил, что огромный шкаф у стены является прекрасным местом для игры в прятки.
Прикусив нижнюю губу от предвкушения, я на ватных ногах подошёл к шкафу и робко схватился за ручку. Почему-то моя уверенность быстро сошла на нет…
«А если Тайлера там нет?.. Что тогда ты будешь делать?», — пробожелось в моем сознании, от чего я покачал головой, пытаясь отбросить эти, с одной стороны, логичные, а, с другой, нежеланные мысли.
Я закрыл глаза и не заметил никаких изменений: все так же темно, как с открытыми глазами, — только лишь отрывки воспоминаний, в которых Тайлер, улыбаясь, рассказывает мне о своём дне и невзначай обнимает, прибавляли света в моих глазах и тем самым смотивировали.
Неприятный скрип старой мебели, и я открыл две дверцы сразу.
Теплые куртки и шляпа, которая сразу же свалилась с верхней полки прямо мне под ноги. Я потянулся за ней и, если можно этому верить, перед глазами тут же все поплыло, — слёзы. Но я не дал им волю и вновь сильно прикусил губу.
Соломенная шляпа отливала золотом и выигрышно выделялась на фоне остальной серой массы в шкафу.
Но еще более сильно выделялась на этом фоне бледная кожа Тайлера, который связанный и тем самым обездвиженный, в позе эмбриона лежал на какой-то материи на дне шкафа, где обычно хранились чемоданы.
Мое сердце, казалось, готово было выпрыгнуть из груди в тот момент, когда кисть руки Тайлера немного шевельнусь, — это не могло мне показаться. Я, не зная что делать, опустился на корточки и, сдерживая слезы то ли горечи, то ли радости, упал на колени прямо перед парнем, робко коснулся его запястья и, как учила меня мама еще в детстве, попытался нащупать его пульс.
Слабый, но он был.
Я облегченно вздохнул, стянул с себя свитер, и хотя чуть было не задел рану, не придал этому абсолютно никакого значения, ведь главной целью для меня сейчас было помочь Тайлеру.
Аккуратно подняв его заметно потерявшее в весе тело на руки, я пытался не показывать свою растерянность ни себе, ни ему, хотя я и понимал, что Тайлер находится без сознания и в любом случае не знает, что я и лужа в данный момент — одинаковые понятия.
Мои руки предательски дрожали, когда, уложив Тайлера на кровать, я стал одевать на него свой свитер. Прикасаясь к его болезненно-прозрачной коже, я мечтал о том, чтобы он восстановился как можно быстрее и слова Клода, которые эхом отдавались в моем сознании, —
«починить его будет очень сложно», — оказались лишь провокацией.
Порывшись в шкафу, я отыскал плед и, завернув в него Тайлера, который, казалось, с каждой секундой отдалялся от меня, бережно взял его на руки, стараясь не причинять боль его слабому телу, и направился к входной двери.
Пролетев по коридору, я последний раз глазком взглянул в сторону кухни, но это вызвало во мне лишь жалость и непонятное волнение, поэтому я еще крепче прижал к себе Тайлера и одной рукой выключил свет.
Погас свет, и я решил, что теперь, точно, распрощался со своим прошлым.
***
Мой старенький пикап гнал по шоссе и выжимал из себя последнюю скорость. Дорожные фонари постепенно играли перед глазами и собирались в одну сплошную картинку световой стены, в то время как Тайлер все также без чувств лежал на задних сидениях, а я, иногда поглядывая на него, пытался держать себя в руках. Однако, мое сердце сжималось каждый раз, когда бормотание слетало с губ Тайлера, — видимо, ему снился сон. Мне оставалось надеяться, что это был не кошмар.
По приближению в Гарленд запах гари становился все более отчетливым, а оранжевое облако огня красиво переливалось в первых лучах солнца. Постепенно наступал новый день, который, безусловно, станет новым этапом в моей жизни и изменит все окончательно. Во всяком случае, Тайлер жив и он рядом, поэтому беспокоиться сейчас мне надо лишь о его здоровье, но никак не о том, что Гарленд охвачен пожаром.
Несмотря на раннее время, парковка перед городской больницей была полностью забита, поэтому я, не теряя времени даром, поставил машину поперек входа в здание, не обращая внимание на недовольного охранника, который, даже не став ворчать, когда я вытащил из машины Тая, приволок коляску.
Мы втроем буквально залетели внутрь, от чего старшая медсестра, которая, кажется, узнала Тайлера сразу, как только его бледное лицо показалось в дверях, выбежала из-за стойки и обеспокоенно спросила:
— Что с ним?
Мой язык заплетался, речь была несобранной и непонятной, но мне удалось пробубнить что-то вроде «помогите ему» прежде, чем Тайлера увезли куда-то.
Я остался в холле вместе с охранником, который дружелюбно похлопал меня по плечу и снова скрылся снаружи. Время тянулось не то, что долго, а бесконечно долго, поэтому я битый час, а может и два, ходил туда-сюда в коридорчике у кабинета врача, пока та самая медсестра, немного сонная и уставшая, не вышла из кабинета и жалобно простонала:
— Он будет в порядке, — она попыталась выдавить из себя улыбку. — На это потребуется время, но он поправится.
Я все еще не помню, но каким-то образом я повис на бедной девушке и какое-то непродолжительное время плакал в ее плечо, пока она, извинившись, не ушла в приемную. Ну, а мне, измотанному и окончательно потерянному, не оставалось ничего иного, как последовать за ней.
Мне предложили успокоительное и меня тут же потянуло на сон, но я держался, ведь услышал, как Маргарет, медсестра, в слух начала читать списки пациентов: -Александер Мун.
— Мун? — я соскочил с кресла и подлетел к стойке.
— Вы знакомы? — немного опешив, спросила она.
— Он мой д-друг, — ответил я, пытаясь не повышать голос, хотя непонимание обстановки уже начало раздирать меня изнутри. — Что с ним?
— Ожоги третьей степени, — жалобно простонала она. — Я сожалею.
