Из Сибири и снова в Сибирь

Прошло около недели после того, как Мария Игоревна увидела Эмилиану в Смольном, а потом узнала, что девушка тоже арестована. «Этого и следовало ожидать», - подумала женщина, - «Эми при всем желании Зою бы освободить не смогла». Мария Игоревна все время надеялась на лучшее, на то, что, возможно, еще не все потеряно. Но когда она узнала, что суда не будет, а Зою этапируют в столицу и там все останется на усмотрение Костомарова, а, по сути, без суда и следствия будет приведен приговор в исполнение, женщина впала в полный шок. «Зоинька, ребенок семнадцати лет…» - думала Мария, - «Вот правда, зачем она связалась с покушением на Костомарова, да даже если бы все ограничилось только первым взрывом, как мне объяснили в участке, можно было бы на что-то надеяться. Суд, состязательность сторон, поездка на каторгу… А так все бесполезно, все зависит от Костомарова…» Вздохнув, Мария прислушалась к себе – не шевелится ли ребенок. «Нет, не шевелится, рано еще», - подумала женщина, - «Малютка, маленькая ты моя, родись уж, пожалуйста, еще одного выкидыша я не переживу». Посмотрев по сторонам, Мария снова подумала о сестре и сказала сама себе: - Если родится девочка – назову Зоей. Раз эту уберечь не смогла, то пусть хотя бы своего ребенка воспитаю… Поняв, что у нее остается не так много времени, чтобы попрощаться с сестрой, женщина с трудом успокоилась и пошла в полицейский участок. Взглянув в одну из витрин, Мария увидела, что глаза у нее красные, опухшие. Решив, что это – ерунда, Мария сразу отправилась к Петру Васильевичу просить свидания с сестрой. - Сколько дней еще есть, чтобы что-то изменить? – спросила Мария Петра Васильевича, - Может быть, я смогу убедить Зою и она прошение напишет какое-нибудь. - Точно неизвестно, - ответил он, - Это же еще дорога в Петербург, потом, наверное, – в Шлиссельбург, затягивать это дело никому не выгодно, Феликс Эдуардович намерен окончить дело как можно быстрее. Да и, скажу вам откровенно, изменить ничего нельзя. Это даже не решение суда, чтобы прошение о помиловании писать, особая тайная полиция никому не подчиняется, сама себе хозяйка. А тут на их шефа покушение было, вы только вдумайтесь. Все сделают максимально показательно, чтобы остальным неповадно было. Вам остается только радоваться, что поступило указание жандармам относительно вашей сестры, да и остальных тоже, не позволять никаких вольностей. То есть показания не выбивать. Единственное, что вас может порадовать. Увидев, что Мария снова начинает плакать, Петр Васильевич сказал: - Мадам, чисто по-человечески мне вас искренне жаль. Такое горе с сестрой. Однако если говорить с точки зрения общественного порядка, то все вполне закономерно, как бы грустно это ни звучало. Увидев, что Мария снова находится в предобморочном состоянии, Петр Васильевич распорядился накапать женщине успокоительных капель. - Пейте, - сказал он Марии, - Вот какое вам сейчас свидание, если вы вот-вот готовы в обморок упасть. - Ничего не поделать, свидание нужно обязательно, - сказала Мария, - Скорее всего, это наша последняя встреча. - Как знаете, - сказал Петр Васильевич и распорядился отвести Марию Игоревну к Зое. - Зоинька, - практически сразу бросилась женщина на шею сестре, - Проклятый режим у меня сестру забирает! Увидев, что Зоя хоть и находится в некотором шоке, но гораздо спокойнее Марии, женщина решила постараться хотя бы не накручивать сестру. «Мало ли, кто знает, что она чувствует сейчас», - подумала Мария, - «Надо как-то вести себя спокойнее» - Зоя, пиши прошение о помиловании, - сказала Мария. - Не имею права, - ответила Зоя. - Ты не имеешь права так над сестрой издеваться, а не прошения писать, - ответила женщина. - Маня, иди домой, или в институт, поспи и отдохни, - сказала Зоя, - Ты чего так разволновалась? - Можно подумать, у меня каждый день сестру под петлю подводят, - сказала Мария, - Пиши уже, сколько можно тянуть. И не факт, что твое прошение еще удовлетворят. - Тем более, - ответила Зоя, - Не факт, что прошение удовлетворят. Так зачем только позориться? - Зоя, - снова начала убеждать сестру Мария, - Ты не Собольникова, ты не беременна, у тебя трех-четырех месяцев в запасе нет. Тянуть нельзя. Пожалеешь же потом, да только поздно будет. - Да, я не Собольникова, я Зоя, - ответила девица, - Это прекрасно понимаю. - Ну неужели так сдохнуть охота? – снова начала диалог Мария, - Пожить не хочется? Родителей своих пожалей, в конце концов. - Сдохнуть не хочется, но не мне решать, – ответила Зоя, - А кого ты пожалеть предлагаешь? Того самого жандарма и тетю Дусю? Так они уже давно на том свете. От этого приговора им обоим ни холодно, ни жарко. - Нет, я предложила тебе пожалеть твоих родителей, которые вырастили тебя, Анну и Игоря Деминых, - ответила Мария, - Каково им будет жить с мыслью, что проклятый царский режим отобрал у них дочь? - А каково им будет жить с мыслью, что проклятый царский режим отправил дочь в Шлиссельбург для пожизненного заключения? – парировала Зоя, - Ничуть не лучше. - Зоя, если уж говорить откровенно, ты понимаешь, самодержавие не вечно, где гарантия, что скоро все поменяется, и ты сможешь вернуться к родителям из Шлиссельбурга? А с того света вернуться нет возможности. - Ага, лет так через двадцать, не раньше, - сказала Зоя, - Что-то ты Собольниковской цитатой заговорила. - Если уж говорить точно, то Емельяновской, - ответила Мария, - Кстати, возвращаясь к Собольниковой. Если ты думаешь, что ей просто так приговор изменили, то ты глубоко заблуждаешься. За нее мадам Романова похлопотала. А за тебя она хлопотать не будет, так как как минимум тебя не знает совершенно. И вообще, это совершенно не ее сфера деятельности, она при всем желании на Костомарова повлиять не сможет. Особая тайная полиция никому не подчиняется, сама себе хозяйка. Пиши прошение. Зоя совершенно нехотя начала писать. - Зоя, ты что пишешь? – удивленно спросила Мария, - Это что за формулировки? «Моя сестра Мария уж очень сильно переживает по поводу моей возможной гибели, поэтому прошу пожалеть ее чувства?» - А что я могу написать? – удивленно спросила Зоя, - Что раскаиваюсь? Да никогда я такого писать не буду. «Хотя бы так написала, все равно Зою не переубедить», - подумала Мария и отнесла бумагу Петру Васильевичу. - Мань, пока свидания разрешают, это же явно последнее свидание, расскажи мне, что будет дальше, - вдруг сказала Зоя, когда сестра снова вернулась к ней. - В смысле? – удивилась Мария Игоревна. - В смысле, что дальше будет? В Шлиссельбург повезут? А потом что? Сразу на тот свет или еще в камере сколько-то дней подержат? – спросила Зоя. - Зоя, нельзя так думать, неправильные это размышления, - сказала Мария, - На каторгу поедешь. Все понятно? - Мань, ну ты же понимаешь, что это маловероятно, давай уже правде в глаза смотреть, - сказала Зоя и увидела, что сестра вытирает слезы, - Мань, чего плачешь? Я же не плачу. - Я тебе говорю, поедешь куда-нибудь в Сибирь, а подробнее ничего сказать не могу – не знаю, - ответила Мария. - Мань, ты чего совсем разговаривать не хочешь? – спросила Зоя сестру, - Мне же скучно тут сидеть, одной, ну не совсем одной, за мной в глазок постоянно наблюдают. Расскажи что-нибудь. Например, на чем в Шлиссельбург повезут? На катере? Или Нева уже замерзла? - В столицу повезут, вместе с Елагиной и прочими твоими соучастниками, - вдруг вмешался мимо проходивший жандарм, - А там видно будет. Мария Игоревна, услышав эту информацию, побледнела, а жандарм знаками позвал ее на выход. - Мадам, - сказал он Марии, - Сворачивайте уже как-нибудь эти разговоры. А то сделает еще она с собой что-нибудь, а нам отвечай потом. Увидев, что Мария Игоревна снова находится в предобморочном состоянии жандарм, будто прочитав все ее опасения, сказал: - Да смотрят за ней в глазок, смотрят, не волнуйтесь. Но все равно, тему разговора меняйте. О птичках лучше говорите, о погоде. «Да, если моя бедная малютка родится, то это будет точно вопреки всему», - подумала Мария и, пообещав сменить тему разговора, вернулась к Зое. Пока в комнате для свиданий Мария пыталась разговорами отвлечь Зою от разнообразных мыслей, Петр Васильевич, прочитав бумагу, сказал подчиненным, намекая на Марию: - Вот молодец она, все-таки. За полтора часа сестру хотя бы на такое прошение раскрутила. А вам, друзья, можно поучиться такой производительности. Хоть бери мадам к себе на работу, да оно ей не надо. - Дело сестры касалось, вот мадам Гуляева и приняла все возможные меры, - ответил один из жандармов, - Вот только совершенно зря все это сделано, Костомарову плевать будет на эти бумаги. - Ну хотя бы мадам Гуляевой немного легче будет, что она сделала все возможное для сестры, - сказал Петр Васильевич. - Как вы думаете, надежда есть? – через некоторое время спросила Мария Игоревна Петра Васильевича, - Или с такими формулировками особенно надеяться не на что? - Посмотрим, - уклончиво ответил он, - Жизнь покажет. Но лучше не надейтесь, скажу вам откровенно. - Передайте мадам, чтобы прощалась с сестрой и все, сегодня этап, - сказал другой жандарм, заглянувший в кабинет Петра Васильевича, - И надеяться уже на что-то бесполезно, так что зря она прошение писала, можете его выбросить. «Все, конец, теперь уже точно не на что надеяться», - подумала Мария и пошла уже в последний раз к Зое. - Зоинька, Зоинька, все, давай прощаться, - сказала Мария сестре, не переставая плакать, - Больше уже не увидимся, если что-то хочешь сказать – говори сейчас. - Манечка, спасибо тебе, что столько времени на меня потратила, что не бросила в такой трудный момент, - сказала Зоя, - Да и вообще, за полтора года в Москве ты сделала все возможное, чтобы мне родителей заменить, чтобы я по ним так не скучала. Второй матерью мне была. - Зоинька, да как я могла поступить иначе, - сказала Мария, - Иначе я поступить не могла. Посмотрев на сестру, женщина сказала сквозь слезы: - К мамочке своей родной Зоя поехала, к тете Дусе. «Сказать что ли напоследок, что я беременна или не стоит?» - подумала Мария, - «Нет, надо сказать, пусть Зоя знает, не могу я это от нее утаить». - Зоинька, я тебе что сказать хочу, я в положении, - сказала Мария, - Жаль, что ты уже не узнаешь, кто у меня родится и родится ли… - Ничего не поделать, - сказала Зоя, - Может, хоть в этот раз тебе повезет. Оставшись одна, Зоя вдруг осмыслила все происходящее и тихо сказала: - Да ну его на три буквы, я на такое не подписывалась. С этими словами девица достала из потаенного уголка корсажа лезвие и, вздохнув, закрыла глаза. «Правильно я спрятала лезвие по совету товарищей, сколько было обысков – не нашли», - подумала девица и развернула бумагу. Девица уже успела поднести лезвие к кисти руки, как вдруг открылась дверь камеры, в нее вбежал жандарм, выбил из руки Зои лезвие и повалил девицу на пол. - Зови двух женщин, из тех же медсестер, и пусть они обыскивают еще раз, по всем правилам, с прощупыванием одежды, - сказал жандарм, - Дура, ты все равно до столицы доедешь и будет с тобой то, что положено. После еще одного обыска, от которого Зоя была в полном шоке, в камеру к девице определили жандарма, который должен был смотреть за ней неотлучно. - Проблемная ты, людям служить спокойно не даешь, - выругался он и сел на табурет в угол. Зоя отвернулась в сторону и, пока не настало время этапа, так и просидела неподвижно.