Р ы в о к
- Ты расстроил меня, сын, - слышится за спиной, но Маша не спешит оборачиваться. Ей не хочется смотреть на это, ей хочется проснуться и избавиться, наконец, от видений. Потому что она знает: они никогда не приходят просто так. Она помнит: каждое видение именно об этом маге гарантирует сонливость и головную боль – как после худшего из кошмаров. Чувствует: слишком много страданий ей придётся пережить вместе с тем, за кем вынуждена наблюдать. - Расстроил? – от этого голоса ползут мурашки: именно его ей довелось слышать несколько раз за прошедшую зиму. – Не-е-т, я разочаровал тебя, подвёл, сокрушил… Хотя именно тебя, пожалуй, крушить и не хотелось. Отец. Последнее слово было сказано после тяжкого вздоха, и Маша не выдержала. Всё же обернулась. Чтобы закричать. Она стояла на пустоте. Вокруг куда хватало глаз простирались заснеженные горные вершины. Она же находилась на их уровне, словно застыв в воздухе, в скрытой складке пространства. Это было так странно – осознавать, что находишься как бы вне мира, но при этом видеть его совсем рядом, но без возможности коснуться. - Моё мятежное дитя, - отзывается голос столь глубокий, что от него буквально веет пережитыми тысячелетиями и древней мудростью. – Ты сделал именно то, что мог, хотел и должен был сделать. Твои братья не осознают этого, но именно ты своим поступком дал толчок к развитию человеческой цивилизации. Маша в изумлении глядит на старца, рядом с которым и Дед Мороз показался бы юношей. Но есть что-то в его светлых глазах, что делает его на вид не старше собственного… сына? Она глядит и не может понять. Древний старик кажется ей юношей, который кажется древним стариком. И чем упорнее она старается дать определение тому, что видит перед собой, тем упорнее описания ускользают из разума. Единственное, что ей ясно наверняка: мужчина перед ней старше всего человечества, но при этом внутри он молод, могуч и полон энергии. Молод в своей старости. Можно же так сказать? Да и старость ли это? Скорее, безвременье, полнейшее отсутствие возраста. - Поэтому ты отнял мою сферу и запер мой меч? – и беловолосый маг рядом с ним действительно кажется нашкодившим ребёнком, хотя выглядит уже таким, каким Маша его запомнила при встрече: годящимся ей в отцы уж точно. – Поэтому позволил запереть меня? - Ты был молод и несдержан. Кроме того, ты был на грани совершения непоправимого. Закончи ты своё дело, был бы уничтожен весь мир. Люди – прекрасны в этом плане, достойны подражания. Что не убивает, то делает их сильнее. Подчёркиваю, не убивает. - И что теперь? Я буду сидеть здесь до скончания веков? - Конечно, а я пришёл просто так, позлорадствовать, - усмешка на губах чародея настолько ехидная, что Маша мгновенно осознаёт: характер у беловолосого мага отцовский. – Я долго думал надо всем произошедшим, над твоими мотивами. Я проник взором в прошлое твоё и твоих братьев. И я решил. В голосе волшебника звучит такая сила, что девушка, пусть и невидимая, неосознанно подбирается так, будто от этого зависит её судьба. - Как только истекут десять тысяч лет твоего заключения, магия хранителей Ключей иссякнет. Как только истекут десять тысяч лет, твоя тюрьма падёт. До этого времени ты останешься здесь. Вам всем нужно побыть порознь и подумать. Не только о своём поведении, но и о том, как оно влияет на всё мироздание. - Но… почему так долго, отец? Неужели я настолько… - Конечно, нет, – он улыбается и проводит широкой ладонью по белым волосам. – Ты – моя гордость, Карачун. Я хочу, чтобы ты это знал. Маша ёжится. Пусть она поняла это уже давно, всё же часть её до последнего надеялась, что перед ней не он. Не тот, из-за кого она росла без отца, не тот, из-за кого её постоянно мучили видения, не тот, из-за кого Никита стал тёмным. Но стоит лишь взглянуть на него, как все претензии вдруг рассеиваются: настолько он выглядит… счастливым. Так ли должен выглядеть тот, кто только что узнал, что быть ему в заточении десять тысяч лет? Впрочем, Маша может его понять: услышать такие слова от отца – дорогого стоит. Стоп. Маша может его понять? - Также я хочу, чтобы ты знал, что привело меня к этому решению. Люди – невероятные создания. Мы подарили им ледяной ген, но и без него они способны практически на всё. Верить, надеяться, любить… создавать прекрасные вещи буквально из ничего. Их воображение безгранично, и они сами могут стать творцами. - Но, раз уж они способны на всё, то они могут и предавать, разрушать, уничтожать… и далее по списку. Им не чужды зависть и алчность. И они вполне могут загрязнить и уничтожить всё созидаемое. - Ты всегда понимал, к чему я веду, - усмехается волшебник. – Десять тысяч лет твои братья проведут среди этих удивительных существ. Десять тысяч лет будут учиться у людей… хорошему или плохому. И, за столь долгое время в этом мире они проникнутся тем, что победит в людях. Добро – и они поймут, что двигало тобой, простят тебя, отпустят, и вы будете одной семьёй. Зло – и они станут трусами, эгоистами, предателями. И тогда…, - он тяжело вздохнул, и печать скорби легла на его лицо. – Тогда этот мир недостоин того, чтобы его спасать. У Маши отвисает челюсть. Стоящий перед ней мужчина только что обрёк одного сына на многотысячелетнее заключение, остальных – на возможное превращение в моральных уродов, а всему её миру пообещал вариант уничтожения. Великий добрый волшебник! Отец года! - Это урок, который я должен выучить? – интересуется Карачун спокойно, будто для него это в порядке вещей. - Это урок, который должны выучить все вы. И мне придётся лично проверить, насколько вам это удастся. Он уже собирается уходить, когда Карачун выпаливает внезапно. - Какой же тогда урок не выучила моя мачеха? – и вид у него при этом такой, словно осознаёт, что всё то доброе и тёплое, что было между ними, сейчас исчезнет, оставляя острейшие осколки боли. - В первом наследнике – вся суть мага, ярчайшая, ибо не отшлифованная временем, - на удивление бесстрастно отвечает чародей. – Убоявшись тебя, она испугалась меня. Не приняв тебя – по сути, не приняла меня Подняв на тебя руку… ну, ты понял. - Выходит, что, по сути, убил её ты? – в предельно вежливом вопросе всё же слышна ехидца, и девушка невольно задаётся вопросом, как бы общался Карачун с равным себе: шутил бы и подкалывал, не переставая? - Выходит, что я, - и от этого тона у Маши – в который раз! – мурашки. Она понимает, что он ничуть не жалеет о произошедшем. - Последний вопрос, - чёрные глаза блестят лихорадочно. – Моя мать… - А урок твоей матери не выучил уже я, - тяжело вздыхает мужчина. – Оттого и потерял. Навеки. В глазах Маши стоят слёзы. Она не может понять, почему именно эта фраза показалась такой… неотвратимой, полной безысходности. Может, потому что прямо рядом с ней два мага вдруг… осиротели? У потери близких нет срока давности. Она знала, что они чувствуют утрату сейчас так же, как и… сколько тысячелетий назад? А важно ли? - Жду тебя в гости, - нарушил молчание волшебник. – Довольного и счастливого. - Прилечу, - усмехается Карачун, а девушка вдруг вспоминает его настоящего, обледенелого, стоящего в одном из залов Корпорации. «Не прилетит он, Елеазар, - думается ей. – Я ведь правильно твоё имя запомнила? Он никогда не прилетит». И в груди почему-то неприятно ёкает от этой мысли.Р ы в о к
А перед Машей теперь играют дети. Кидаются снежками и кричат – столь резкий контраст предыдущей безысходности, что жутко делается. Но всё же что-то в этом неправильно, и это заставляет девушку подойти ближе. Не может же быть, чтобы все дети закидывали снежками одного? Их крики бьют по ушам, но вслушавшись, она в ужасе отшатывается. - Пошла вон, уродка! Ты нам не сестра! У тебя мама другая! Убирайся вон! Это наш папа! Наша семья и наш дом! Ты тут чужая! Ты никому не нужна! Маленькая девочка лежит в сугробе, и уже не сопротивляется. Лишь закрывает руками лицо. - И не смей возвращаться домой, безродная, - выплёвывает самый старший мальчик, и дети уходят в дом, захлопнув дверь. Ребёнок в снегу заходится в рыданиях, отнимая руки от лица. Это довольно миловидная девочка лет двенадцати на вид. У неё рыже-каштановые волосы, растрёпанные, как после сна, и светло-карие глаза. И – вздрагивать для Маши уже стало обыденностью – на ней одна только ночная сорочка. Выходит, её выволокли из постели прямо на мороз! - Господи, пожалуйста, пусть я умру, - шепчет она сквозь слёзы. – Всем тогда будет хорошо. Лучше бы я и не рождалась. Господи, зачем ты позволил мне родиться? Я ведь только проблемы приношу. Пожалуйста, Господи, забери меня к себе на Небеса. Маше кажется, что каждый волосок на её теле встал дыбом от шёпота девочки. Не в силах смотреть на это, она отворачивается, стирая слёзы со щёк. Нельзя, чтобы дети говорили так, чтобы верили в такое! Нельзя! С трудом успокоившись, она оборачивается – и в который раз вздрагивает от неожиданности. Может быть, ей считать и на каждом юбилейном вздрагивании ещё и подпрыгивать? - …Мне не нравится, когда родные люди ненавидят за то, что невозможно изменить, - заканчивает начатую фразу сидящий рядом с ребёнком беловолосый маг. Он помогает девочке подняться и усаживает её на появившуюся словно из ниоткуда химеру. - Я, наверное, уже умерла, и мы полетим на страшный суд, - выдавливает она тихо. - Ты жива, - вспрыгивая на спину рыбины прямо за ней, так же тихо говорит Карачун. – И я обещаю, тебе не придётся пожалеть, что ты не умерла сегодня. Я научу тебя быть сильной. Через секунду рыбина становится лишь точкой где-то у горизонта, а Маша всё не может найти слов и даже мыслей, чтобы объяснить, почему сердце щемит от жалости не только к ребёнку, но и – неожиданно! – к темнейшему из всех когда-либо встреченных ею магов.Р ы в о к
- Мне очень больно, - шепчет девочка почти неслышно. К горлу Маши подкатывает ком, когда она видит, во что превратился ребёнок: тонкая, белая, практически прозрачная кожа, на которой вены выделяются до оторопи чётко, искусанные до мяса бескровные губы, болезненный вид. А в глазах радужка будто изморозью покрыта. Нет, так и есть! Видно, что ей безумно хочется моргнуть или просто перевести взгляд, но она не может. - Больно. - Потерпи, - Карачун оказывается рядом, держа в руках плошку, от которой идёт густой пар. – Это скоро пройдёт. Тебе нужно поесть и отогреться. - Не могу. Больно, - она едва шевелит губами, и действительно видно, что движение каждой мышцы, даже самой маленькой, приносит ей боль. - Знаю, - отзывается маг. – Но для того, чтобы сделать тебя сильной волшебницей, нужно пробудить и развить ледяной ген. А это непросто, когда он так слабо выражен. С этими словами он набирает часть содержимого плошки в неизвестно откуда взявшуюся ложку и подносит её ко рту девочки. - Тебе нужна энергия, - мягко, но непреклонно сообщает он. Маше же остаётся в полном изумлении наблюдать как тёмный маг, едва не погубивший мир, кормит с ложечки двенадцатилетнего ребёнка.