Единожды ступив на этот путь...

Это жёсткое худое лицо было Штольману знакомо. Более того — с ним было связано что-то личное. С ним, с Анной… Глубокие морщины старого, побитого жизнью циника, который когда-то убил в себе человека. Бесцветные пустые глаза. Цепкий взгляд охотника, нацелившегося на свою жертву. — Штольман, играй! — требовательно произнес он, широким жестом указав на шахматную доску на столе, разделяющем их. Закаменев лицом и ничем не выдав своего удивления, Яков Платонович ответил в тон говорившему: — Белыми? Какое великодушие, однако! — Начинай, чего уж там, — пожал плечами старый шулер и презрительно, сквозь полусомкнутые зубы добавил: — Фараон… Что ж, мне, как фараону, предлагается сыграть на стороне условного добра, понял Штольман. Как скажете, любезный. Партию разыграли достаточно простую. Особо сложных и интересных ходов не получалось. Положение с обеих сторон через четверть часа игры было примерно равным. «А в чём подвох?» — невольно подумал Штольман. Подвох должен быть непременно. Слишком всё просто для Ферзя. Вот сейчас надо выбирать. Либо хорошенько подумать и начать очередным смелым и рискованным ходом эндшпиль, либо… К чёрту. Я играть не напрашивался. Белый слон d2 f4. Простой, но перспективный ход. — Помилуйте, Яков Платонович, как можно, — укоризненно покачал головой Ферзь. — Пешка так не ходит. — Пешка? Какая пешка? Это слон, уважаемый. — Взгляните, — хмыкнул Ферзь, указав пальцем на чёрную клетку со слоном. Нет, не со слоном. На f4 действительно стояла пешка. Как? Почему? Непонятно, немыслимо. — Только d4, Штольман. Будьте внимательней, — издевательски улыбнулся Ферзь. — Пусть так, любезный. — Голос Штольмана по-прежнему был твёрд, рука не дрожала. Партия не окончена. Мы ещё посмотрим, кто кого. Он переставил фигуру, внимательно оглядывая доску в поисках пропавшего слона. — Я всё равно вижу ваш следующий ход, — холодно сообщил надворный советник, так и не найдя фигуру. — Это может быть только конь e6 c5. — Нет, это не конь, — по-акульи улыбнулся Ферзь, беря в руку чёрную фигуру. — Это чёрный ферзь, и пойду я им не на c5, а на b3. Шулер на миг замер с занесённой рукой, будто собираясь получше прицелиться. Самым мистическим образом конь в его руке трансформировался во всемогущего ферзя. Штольман похолодел. Ведь на белой клетке b3 стояла… Такая одинокая и беззащитная, там стояла… … Белая королева. Жуткий механический хохот ударил в уши. Так смеяться может только монстр в ночном кошмаре. И тут Штольман понял, что спит. И мгновенно проснулся. Похоже, это становилось доброй традицией — вскакивать ни свет, ни заря и приходить на службу раньше новой смены городовых. В окно снова заглядывало яркое солнце. Штольман провел рукой по лбу и выругался. С некоторых пор он привык доверять своим снам. Он никогда и никому бы не признался в этом, но факт оставался фактом. Как и почему это случилось? Наверное, в тот самый момент, когда он увидел проступающее на прежде чистом листе бумаги повторяющееся слово «химия». Может быть, в смертельно опасной ситуации обострилась до предела интуиция опытного сыскаря. И даже сумела сломить сопротивление того барьера из здравого смысла и логики, что до тех пор был нерушим, как мироздание. И в виде снов и смутных образов являлась ему перед лицом опасности. Может быть, сам Штольман переродился той незабываемой ночью, став единым существом со своей половинкой, и именно она передала ему часть своей души, стремясь уберечь и защитить. Даже сейчас, сидя в постели и пытаясь собраться с мыслями, Яков Платонович мог бы с ходу вспомнить несколько случаев, когда словно неведомая сила вела его, подсказывая, помогая и оберегая во время драматических событий последних месяцев. О чём же сейчас предупреждал его давно умерший Ферзь? Может быть о том, что они с Анной вдвоём совершенно забыли выяснить вчера, морально готовясь к визиту в дом Мироновых? Странный листок со стихами. Они забыли показать его Коробейникову, а тот, возможно, мог что-то заметить. С этого и начнём наш день, решил Штольман. Как всегда, приведя мысли в порядок, он почувствовал, что беспокойство уходит. Остаётся решимость и обычная его собранность. В ранний утренний час, первым московским поездом прибыла в Затонск некая особа. Она сошла со ступенек вагона первого класса, оглянулась вокруг, зябко пряча руки в кружевных перчатках в широкие рукава своего дорожного плаща. Лицо ее было скрыто под густой тёмной вуалью. Дама подождала, пока суетящиеся проводники выгрузят багаж, пока носильщик поместит всё дорожное имущество на тележку, небрежно сунула обслуге немного мелочи и приветливо улыбнулась встречающему её доверенному лицу. — Здравствуйте, любезный. — Доброе утро, сударыня. Экипаж ждет вас. — Ведите меня, Вергилий! — игриво улыбнулась дама. Пока изящная пролётка, грохоча на брусчатке мостовых, пересекала город, дама оглядывалась вокруг и еле заметно вздыхала. Да, опять провинция. Опять тоска. Этот убогий уездный городишко совершенно не нравился ей. Ах, если бы она могла отказаться от этой миссии! Но пришлось, пришлось на время оставить свою службу при особе императрицы и тащиться сюда, к этому обломку цивилизации. Окружающий пейзаж не радовал. Не бросались в глаза избалованной фрейлине ни яркое голубое небо, ни сочная зелень, ни яркие цветущие палисадники перед маленькими домишками, ни улыбающиеся лица редких утренних прохожих, вполне довольных жизнью. Нет, её предубеждённый взор видел лишь устланную соломой мостовую, облупившуюся штукатурку стен, потемневшие от времени и давно не чиненные дощатые заборы. А эти убогие лавки! Ни одна из витрин не привлекала её взора. Прошлогодние моды, дешёвые ткани, смешные нелепые вывески. Одно слово — провинция. Опять судьба занесла её в эту проклятую провинцию. Ну ничего, она ещё возьмёт своё, можете не сомневаться, дамы и господа! Полицейское Управление встретило Штольмана ароматом кофе. Это было ещё одно новшество, наряду с кормлением птиц, которое привнёс в привычный быт полицейских новенький — Полынкин. Тех денег, что отпускал губернский бюджет на хозяйственные нужды Управления едва хватало на чай, и не всегда с сахаром. Полынкин же едва ли не в первые дни службы притащил в маленькую комнатку дворника Тимофея увесистый мешок с кофейными зёрнами. — Вот, — рассказывал он товарищам по службе, улыбаясь наивной и немного смущённой улыбкой, — Последний год я ведь при штабе прослужил. Там у нас грамотные на вес золота были. Вот и пристрастился. Каждое утро господа офицеры кофий пили. Или как они так смешно говорили — «ко-офэ», — манерно протянул молодой полицейский, так что окружающие его дружно засмеялись. — Сам господин полковник часто говорил: «Организуй нам, братец Полынкин, кофе. А что останется, себе налей». Ну я раз налил, два налил. Понравилось. А сам-то, полковник наш, этот кофе не только утром пивал, а почитай целый день, вместо воды. И на ночь, вместо снотворного. Такой вот был удивительный человек. — Ну ты сказочник, Андрюха, — покачал головой трезвомыслящий Евграшин. — А где ж ты столько кофию раздобыл? Дорогой же товар! — Так это целая история. Я вот всегда за правду стоял. И когда служил после армии на складе купца Рахманова в Бежнецком уезде, тоже. Из-за этого и в полицию пошёл. А тогда узнал я, что купец своих покупателей в лавке часто обсчитывает и обвешивает. Так я ему прямо и заявил, что работать у него теперь не хочу. А он мне: «Дурак ты, Андрюха, не обманешь — не продашь». А я ему: «Не знаю, как у вас тут, а у нас в уезде, под честное купеческое слово и тысячу рублей могут в долг дать». А он меня вот тоже сказочником обозвал, как вы, Сергей Степанович. Ну я — ни в какую. Мол, давайте мне расчёт, хозяин, а то я не буду молчать. А он мне, хитрый такой чёрт, погоди мол, ещё недельку, денег сейчас нет. Ну я и выторговал у него часть долга мне товаром отдать. Только один я это и за год не выпью. В этот момент в Управление и вошёл Штольман. Часть разговора он услышал на подходе, а остальное дослушал уже стоя в приёмном. — Слышал я про этого купца Рахманова. Осудили его за мошенничество. В позапрошлом месяце, — заметил он, улыбнувшись. — Здравия желаем, Яков Платонович! — дружно приветствовали шефа городовые. — Вольно, орлы, — сказал Штольман. — Вы уж при случае и меня угостите. Дело пошло. Кто-то из городовых принёс из дома ручную мельницу, кто-то старый медный кофейник, кто-то скинулся на сахар и баранки, так и повелось, те городовые, что пришли пораньше на смену, и те, что только что сменились, употребляли по чашечке кофе, сваренного на печке в дворницкой. Николай Васильевич не возражал, потому что и о нём тоже не забывали, а службе это баловство не мешало. Вот и сегодня, потягивая кофе из казённого стакана, Штольман рассматривал листок, извлечённый из кармана сюртука и думал о своём сне. Угроза или нет? Если угроза, то кому? — Здравствуйте, Яков Платонович! — Вошедший в кабинет Коробейников был как всегда бодр и весел. — Взгляните-ка, Антон Андреич, — подозвал его к себе Штольман. — Знакомо ли вам вот это? Коробейников задумался. — Знакомо как будто. А откуда эта бумага? — Нашли с Анной Викторовной вчера на подоконнике. — А! Вспомнил! — хлопнул себя по лбу Коробейников. Он порылся в карманах и довольно быстро извлёк оттуда мятый листочек такой же бумаги. — Вальтер Скотт, двадцать четыре тома… Это позавчера написала Ольга Сергеевна. Вот, смотрите, бумага точно такая же, и сложены листки были одинаково, такое впечатление, что вместо одного листка она случайно вырвала из блокнота два. А я, когда из кармана доставал, у окна стоял, помните? Вот, один достал, второй уронил. — А почерк? — спросил Штольман. — Почерк другой. Придётся вам, Антон Андреевич, сходить и спросить госпожу Танееву… — Да я мигом! — перебил Коробейников. — Я прямо сейчас! — Идите. И не вдавайтесь в подробности. Больше слушайте, чем говорите. — Да что ж я, Яков Платонович, не знаю, что ли… Помощник осёкся под насмешливым взглядом шефа, кивнул, сделал серьёзное лицо и вышел из кабинета. Анна снова шла к полицейскому Управлению. В последнее время она бывала здесь почти каждый день. Задание, полученное Штольманом, распространялось и на неё. Когда полковник Варфоломеев делал ей то самое предложение, из разряда тех, от которых не отказываются, Анна думала только об одном — о судьбе Штольмана. Всё благополучие высокопоставленных семей Российской империи, да и сама эта империя для неё отошли на второй план. Теперь же, когда любимый снова был с ней, можно было подумать и о службе Отечеству. Варфоломеев не называл Анну напрямую сотрудником сыскного отдела Затонска, но в тот момент, когда он озвучивал Штольману основные пункты задания, столь явственно в его речи слово «вы» имело множественное число, что сомневаться Яков Платонович и не думал. К тому же Анне были известны такие подробности всей шпионской эпопеи, что скрывать от неё что-либо было по меньшей мере глупо. С Коробейниковым было сложнее. Вскоре по возвращении Штольмана на свой пост, Затонск снова посетил капитан Шилов. Только после того, как Антон Андреевич подписал несколько бумаг, его посвятили в детали операции. Время для поиска агентской сети не было ограничено какими-либо жесткими рамками, но и затягивать было нельзя. «Группа Штольмана», как сам для себя определил Яков Платонович своих соратников, приступила к работе немедленно. Трегубов был предупреждён, и в работу группы не вмешивался, тем более, что от прямых обязанностей следователя никто Штольмана не освобождал, и требовал с него и с Коробейникова полицмейстер с прежним своим темпераментом и стремлением к порядку. С этого времени и Якову, и Анне пришлось активно включиться в жизнь города и больше быть на виду. Это не приносило им большого удовольствия, но для дела было полезно — быть в курсе всех происходящих вокруг событий. Ведь малейшая мелочь могла навести их на правильный след. Сейчас, неспешно направляясь по привычному пути, Анна опять думала о деле. И удивлялась тому, что одна мысль, такая простая и естественная, не пришла ей в голову раньше. Надо было кое-что проверить, и мягкая дипломатичность Анны была бы здесь полезнее, чем полицейские расспросы Штольмана. На мгновение Анну отвлекли от размышлений ароматы, донесшиеся из ближайшей кондитерской — ваниль, мёд, свежая выпечка, шоколад. Восхитительно! Сейчас она войдёт в Управление, и стеснительный Полынкин снова предложит ей выпить кофе. Анна улыбнулась. Яков Платонович был иногда так ревнив, по-мальчишески, даже по-детски. Его глаза становились тогда тёмными, а взгляд колючим и обиженным. И тонкие губы сжимались почти в ниточку. Смешной… Она помнила, как впервые увидела его таким — когда они вместе шли из гимназии после разговора с Павлом. Как это было давно! Анна остановилась под толстым вязом на противоположной стороне улицы, невольно улыбаясь своим воспоминаниям и разглядывая стеклянную витрину, украшенную выставленными на продажу коробочками со сластями, кружевными салфеточками и прочей милой ерундой. Прозвенел звонок открывающейся двери, из кондитерской вышла дама, держа в руках круглую коробку, перевязанную бечёвкой. Анна мгновенно отступила за толстый ствол дерева, не выпуская из виду незнакомку. Явно эта была приезжая. Гордо поднятая голова, великолепная осанка. Тонкий, затянутый в тёмную неброскую ткань, силуэт. Изящная шляпка с вуалью, явно самая модная в этом сезоне. Весь костюм был из тех, что не отличаются яркостью и обилием украшений, но выглядят дорого и многое говорят о статусе своего владельца. Походка и манера держать себя сразу же напомнили Анне кое-кого. Она или нет? Если не она, то кто и зачем? Такие птицы редко залетают в Затонск и всегда на виду. Всё это неспроста. Явно и несомненно! Подождав, пока незнакомка скроется из виду, Анна быстрым шагом продолжила свой путь.