Единожды ступив на этот путь...

— Архип Калистратович? — Голос Штольмана был ровен, но правая рука непроизвольно сжалась в кулак. — Вы что-то хотели? Простите, но я сейчас очень, очень занят. Он видел, что Анна приоткрыла дверь и выглядывает из кабинета в коридор. Только поэтому сыщик удержался от громкого непечатного выражения на немецком языке. — Яков Платонович, милейший вы мой, — быстро, скороговоркой, зачастил господин Шпак, схватив Штольмана за рукав, чтобы тот не думал просто так скрыться. — Да знаете ли вы, какие вещи творятся у нас в городе? — Знаю, Архип Калистратович. Мы тут всё знаем. Спасибо вам за проявленную бдительность, но сейчас она совершенно неуместна. — Ой ли, Яков Платонович, дорогой? Вы только послушайте меня. Ей-Богу, вы мне ещё спасибо скажете… Во время этого вступительного слова Шпака Яков Платонович совершил тактический манёвр — развернулся лицом к двери и медленно начал продвижение к выходу. При этом он усиленно делал вид, что Шпака внимательно слушает и даже периодически кивал головой. Архип Калистратович продолжал держаться за его рукав, таким образом, в жёсткой связке, они продвигались вдвоём. Задуманный манёвр должен был завершиться у входных дверей стратегическим пинком, дабы у экс-почтмейстера более не возникало соблазна отвлекать полицию от неотложных дел. Шпак до поры до времени ничего не замечал и, довольный вниманием, вырванным в упорном бою с полицейской недальновидностью, вещал упоённо: — Это что же делается, Яков Платонович, дорогой вы мой! Давеча я по вашему мудрому совету направился в женскую гимназию, чтобы поставить на вид тамошнему начальству, что будущим жёнам и матерям не пристало читать книги, подобные сочинениям господина Дюма. И что вы думаете? Иду я по коридору, и в приоткрытых дверях одной из классных комнат вижу этих молодых оболтусов — господ Черняева и Велимирова! — А кто это? — Спросил Штольман, сделав ещё пару шагов к выходу. — Это учитель математики и учитель физики. Годами молоды, нравом беспечны, моральными устоями не обременены. Как только таких допускают обучать наукам молодых девиц! Представьте, ни от кого не таясь, режутся в карты! Прямо на парте. — Простите, а девицы в здании гимназии были? Уроки всё еще шли? — Нет, уроки кончились, и ученицы уже разошлись по домам, но сам факт! — Во-первых, игра — не преступление. Во-вторых, как вы сами сказали, учебное время уже миновало. А в-третьих, с этим тоже лучше разбираться начальнице гимназии. — Так я госпоже начальнице обо всём и доложил! Она призвала их к себе в кабинет, а они этак, насмехаючись, заявляют что-то об исследовании вероятностей и построении математических моделей! И она их таки послушала и отпустила с миром! Непорядок! Не ровён час они там и втроём свои модели раскладывают! — Ну допустим. А при чём тут полиция? Входная дверь тем временем ещё на несколько шагов приблизилась. — Видите ли, по пути из гимназии я так разволновался, что остановился на углу Ярмарочной и Прямоезжей, чтобы купить себе пирожок. Подошел к лотку мещанина Краснощёкова. И что вы думаете? — Что? — И тут мошенничество! Неполновесные пирожки продает, шельмец! Тесто у него справное, да, а вот на начинке экономит, вы сами попробуйте, тогда и увидите! Арестовать его надо немедленно, вот что я вам скажу! — Спасибо за ценные сведения. Это всё? — Да если бы! Будучи в сильном расстройстве от таких низких нравов моих сограждан, я прошел к городскому парку подышать свежим воздухом и вернуть себе душевное равновесие. Заодно мне захотелось проверить, не продолжают ли бессовестные девицы свои литературные, так сказать, сходки. И что я вижу? Около этой же самой садовой скамейки трётся какой-то тип. Поддёвка на нём серая, да фуражка серая, мятая. И, паршивец такой, на корточки присел, да по лавочке бедной перочинным ножиком всё режет и режет! Ну если бы гимназист какой, я бы ещё понял. Но этот же, в летах тип. Ну вот вроде вас, наверное. Это же форменное безобразие! Я как закричу на него! А он как бежать бросился! Просто какая-то заколдованная лавка. Всё время на ней всякие непристойности происходят! Штольман уже готов был воплотить в жизнь свой коварный план, но тут его что-то остановило. — Лавочка, говорите? Та же самая? — Ну да, — с готовностью закивал Шпак. — Та самая, на которой давеча я девиц тех видел. — А подробнее? Как до неё дойти? — Да просто. Сначала идёте по центральной аллее, потом сворачиваете направо, по тропочке пройти под деревьями, потом опять направо… Да может быть, сходим, я покажу? — В глазах Шпака так и светилась готовность положить живот на алтарь общественного спокойствия. — Не стоит, не беспокойтесь. Пройдёмте лучше в мой кабинет, вы мне нарисуете или покажете на плане города. — С превеликим удовольствием! — Оба развернулись обратно и прошествовали в кабинет мимо удивлённых городовых, которые уже было приготовились выслушать вопль изгоняемого на улицу Шпака. В кабинете отставной чиновник, буквально раздувавшийся от чувства собственной значимости, вежливо поздоровался с Анной Викторовной и с вернувшимся на рабочее место Коробейниковым и подошёл к карте города, висящей на стене. — Вот тут, — показал он кончиком поданного Антоном Андреевичем карандаша. — Спасибо, — кивнул Штольман. — Вы нам очень помогли. — А, может быть, вам ещё надо… — Спасибо, — с нажимом повторил надворный советник. — Больше нам сейчас ничего не надо. До свидания, Архип Калистратович. Довольный Шпак откланялся и наконец-то ушёл. — Яков Платонович, — удивлённо приподнял брови Коробейников. — А что это сейчас было? Зачем нам это место в парке? — Мне трудно будет это объяснить, — признался Штольман, — но с этим местом что-то связано. Если хотите, интуиция. Предчувствие. Анна взглянула на него сначала с недоумением, потом, всмотревшись, с тенью догадки на лице, потом с уверенностью в своей правоте. — Яков Платонович, давайте я осмотрю это место. Не забудьте про ненайденный труп. И про все наши безрезультатные поиски той, что скрывается под именем Дия. — Антон Андреевич, как там наш рапорт о ходячем трупе? — перебил её Штольман. — Готов, Яков Платонович, — с гордым видом объявил Коробейников. — Не сочтите за труд, отнесите Николаю Васильевичу, он уже заждался. — Будет сделано, Яков Платонович, — Коробейников послушно подхватил бумагу и вышел. Оставшись наедине с Анной, Штольман несколько раз нервно прошёлся по кабинету, но всё же решился высказать то, что давно рвалось с языка. — Вы будете удивлены, Анна Викторовна, но это место в парке не даёт мне покоя. Недавно я видел его во сне. И это было связано с… Со всеми нами. С нашим делом. С непонятными людьми, которых мы ищем. И с вами тоже. Анна, напротив, совсем не казалась удивлённой. — Что вы, Яков Платонович, — улыбнулась она. — Наоборот, я рада, что вы стали больше доверять сами себе. Да сядьте, наконец, что вы всё ходите туда-сюда! Видя, как он взволнован, Анна усадила его напротив себя, взяла за руку, не спеша погладила несколько раз и повернула ладонью вверх. — Закройте глаза, Яков Платонович, — попросила она с лукавой улыбкой. Штольман послушно выполнил просьбу. Анна осторожно, едва касаясь, начертила пальцем что-то на ладони жениха. — Что я написала? — спросила она, не переставая улыбаться. — Я не разобрал. Повторите, пожалуйста, — ответил суровый следователь, который сейчас совсем не был похож на сурового следователя. Анна повторила. Ещё два раза. — Э-э… Буква «Ша»? — Угадали. А теперь? — Теперь «Я»? — Снова угадали! — «Татьяна пред окном стояла, на стёкла хладные дыша, задумавшись, моя душа, прелестным пальчиком писала…» — продекламировал Штольман, не открывая глаз, и поймал руку девушки, чтобы поцеловать не менее прелестный пальчик. — «…На отуманенном стекле заветный вензель О да Е»*, — подхватила Анна. — Теперь моя очередь. Закрывайте глаза, Анна Викторовна. Штольман написал у неё на ладони целую фразу, от которой щёки Анны весьма заметно порозовели. И тут вернулся в кабинет Коробейников. — Антон Андреевич, как там наш грозный повелитель? — обернулся к нему Штольман. — Отлично, — молодой человек так сиял, что сразу было ясно — начальство удовлетворено и на некоторое время оставило сыскной отдел в покое. Когда помощник следователя шёл к своему столу, у него за спиной Яков послал Анне взгляд, который мог означать только одно: «Скоро…» «Да, очень скоро…» — был её ответ. — Так я схожу в парк? — напомнила о насущном Анна. — Ни в коем случае, — отрезал Штольман. — Одна вы больше никуда не пойдёте. — Яков Платонович, не смешите меня! Белым днём, в довольно людное место… Мне что же, под конвоем теперь ходить? Ну давайте вместе сходим. Или вот Антон Андреевич пускай со мной идёт. Но вы должны помнить, что мне лучше работается в одиночестве. Вы можете спугнуть того, кого я хочу призвать. — Коробейников не может, — возразил Яков. — Ему дело в архив сдавать. Коробейников уныло кивнул, покоряясь судьбе. — А я… Мой Бог, я должен срочно зайти к Селиванову за нашими кольцами, Анна Викторовна! — Прямо сейчас? Успеется ещё, — попыталась отмахнуться Анна. — Нет, сейчас. Потому что они уже готовы, а при следующей нашей встрече Олимпиада Тимофеевна очень вежливо поинтересуется, выполнил ли я этот святой долг перед семьёй невесты. Причём не упустит перечислить все остальные священные долги, от которых ваше любезное семейство, Анна Викторовна, так великодушно меня освободило. А следующая встреча может состояться уже сегодня. Я, признаться, так и ожидаю, что сейчас нас с вами окликнет знакомый голос… — Бесспорно, Анна Викторовна, кольца — это забота жениха, тут ваша тётя права, — вставил Коробейников. — Боже, какие формальности! — чуть ли не закатила глаза Анна. Хотя её возмущение совсем не выглядело искренним. — Ну значит решено. Иду одна. — Идите, — разрешил Штольман. — Вы меня отпускаете? — удивилась Анна. — Отпускаю. — Не верю своим глазам! — Так вы идёте, наконец? — Иду, пока вы не передумали! Хоть и стоял на дворе белый день, в этом углу парка было совсем безлюдно. На скамейке никто не сидел, не прохаживался по ближней тропе, не читали неприличных книг молодые девицы. Анна огляделась вокруг, сосредоточилась и сказала, глядя на смыкающиеся над аллеей кроны деревьев: — Дух женщины, явившийся мне сегодня, приди ещё раз. Дух женщины, явившийся мне сегодня, приди ещё раз. Я знаю, что ты где-то здесь! Зашелестела потревоженная ветром листва. На яркое летнее небо тут же словно накинули полупрозрачную облачную шаль – вроде бы и темно не стало, но солнце из жёлтого и жаркого сделалось белым, как зимой. Призрачная фигура уже стояла рядом с садовой скамьёй. По-прежнему за гриф женщина придерживала гитару с алым бантом. — Вас убили? — Спросила Анна. — Кто это сделал и где вас искать? Это ведь вашего тела у нас сейчас нет? Лицо женщины исказила гримаса. Боль? Скорбь? Безнадёжность? Непонятно. Вдруг резким жестом призрак оттолкнул от себя гитару, вынул из уха серьгу и протянул перед собой на ладони. Анна совершенно чётко увидела: серьги были не из дорогих, гладкий овальный камешек, похоже, что агат, на серебряном крючочке. Женщина горестно вздохнула, отбросила серьгу в сторону и исчезла. Анна сделала несколько шагов к скамейке и присела, стараясь отдышаться. Всё это было очень странно. Ну почему здесь? В чём загадка этой самой обычной садовой лавочки? Девушка встала и осмотрела выкрашенное дешёвой краской деревянное сиденье. Без всякого сомнения, это была живая летопись Затонска, такая обычная и естественная, всегда появляющаяся там, где есть относительно гладкая поверхность и орудие письма или рисования. Наблюдались на поверхности хрестоматийные «Здесь был Вася», «Аглаюшка ангел мой», «Муся плюс Кока равняется любовь», и, конечно же, «Фимка дурак». Были также сердце, пронзённое стрелой, солнышко и смешная рожица. А вот на задней поверхности спинки Анна заметила нечто не совсем обычное и наклонилась, разглядывая увиденное. Почти вся нижняя доска в длину была изрезана короткими вертикальными штрихами. Причём, создавалось впечатление, что наносились они не сразу. Те, что с левого края, были старые, успевшие потемнеть и загрязниться. Те, что справа, были довольно свежие. Особенно самый крайний. Анна выпрямилась и в задумчивости начала теребить выбившийся из причёски локон. Шагов подкрадывающегося сзади человека она не слышала. Только спустя миг почувствовала чьи-то холодные руки, схватившие её за горло. Потом последовал резкий выкрик: «Стой!» и хватка ослабла. После этого неизвестному, видимо, пришлось отвлечься на другого, более серьёзного противника. Анна в ужасе развернулась лицом к нападавшему, но успела увидеть лишь финал. В результате короткой борьбы какой-то высокий человек в серой поддёвке быстрыми шагами уносился в гущу деревьев, а другой, в полицейской форме, с трудом поднимался с земли, держась рукой за голову. — Вы в порядке, Анна Викторовна? — Спросил он. — Фу ты, здоровый какой чёрт. Он вам ничего не сделал? — Я… Со мной ничего, да, — пролепетала Анна трясущимися губами. — Полынкин? Вы здесь откуда? Вы-то сами как? — Да что мне будет. Давайте я вас до Управления провожу. — А здесь вы как оказались? — Яков Платоныч приказали. Не обижайтесь, Анна Викторовна. Нельзя вам одной, никак нельзя. — Ясно, — кивнула девушка. Возражать сейчас было бы совсем неуместно. — Идёмте. Может быть вам всё же нужен доктор? — Никак нет, — отмахнулся городовой. — Идёмте, Яков Платоныч наверняка уже вернулись в Управление. Коробейников сходил в архив и сдал готовое дело. Потом выпил чаю за одним из свободных столов в приёмном. Потом поговорил с Евграшиным о рыбалке и со старым Гордеичем о видах на урожай яблок в этом году. За дверью кабинета Анна Викторовна и Яков Платонович выясняли отношения. Они старались никому не мешать и говорить тихо, но то и дело срывались на повышенные тона. По мнению коллежского асессора, выяснять тут было нечего. Надо было срочно вести Анну Викторовну к алтарю, чтобы затем всей властью законного мужа призвать её к благоразумию. Впрочем, Коробейников не стал бы заключать пари, делая ставку на успех сего мероприятия. В очередной раз измерив шагами всё Управление, Антон Андреевич всё же деликатно постучался в дверь и спросил, не может ли он чем-то помочь. — Входите, — сказал Штольман довольно резко. Коробейников вошёл. — Антон Андреевич, ступайте в город и разыщите мне Шпака. Срочно. — Где ж я его найду? — удивился помощник следователя. — Это нетрудно, — заметила Анна Викторовна. — Чуть где услышите какой скандал — он точно там. — А с какой целью? — Расспросите у него, — продолжил Штольман, — как выглядел тот человек в сером, которого он видел сегодня в парке. Пусть вспомнит как можно подробнее. — Слушаюсь, — ответил Коробейников и отбыл, понимая, что сейчас ему лучше держаться подальше и от шефа, и от очаровательной, но порой такой несносной Анны Викторовны. Через полтора часа доклад был готов. Шпак описал пакостника из парка как человека среднего роста и возраста и совершенно невзрачной, незапоминающейся наружности. На нём был серый кафтан, какой носят мастеровые, и фуражка, тоже серая и довольно грязная. За эти бесценные сведения Коробейников заплатил выслушиванием получасовой лекции о том, как во времена молодости господина Шпака полиция боролась с нарушителями общественного порядка. «Старая школа!» — заключил свою речь Шпак, потрясая указательным пальцем. «Да-да, старая школа», — кивнул Коробейников, улыбнувшись своим воспоминаниям. — Нет, это не он, — тут же сказала Анна. — Тот был высокий и здоровый как грузчик. Вон, Полынкина как по голове приложил! Жаль, что я лица его не видела! — Мимо цели, — развёл руками Штольман. — Но всё же это неспроста. И у меня уже есть кое-какие соображения. Совещание «группы Штольмана» продлилось ещё около часа, после чего все были отпущены домой. Снова день пролетел в делах и заботах и так незаметно кончился. — Приглашаю вас в нашу любимую кондитерскую, — Штольман галантно подал руку Анне, и они не спеша направились к выходу. — Мы, как жених и невеста, безобразно пренебрегаем своими обязанностями и не даём никакой пищи для пересудов. Пусть хоть иногда горожане видят нас в общественных местах вдвоём. — Вы как всегда правы, Яков Платонович, — склонила голову Анна Викторовна. Коробейников стоял у дверей кабинета и любовался ими, уходящими навстречу тёплому летнему вечеру наедине друг с другом. Да, они были красивой парой. Яков Платонович так вёл Анну Викторовну под руку, словно она и не ступала по земле, а покоилась у него на руках, и даже тёплый летний ветерок не смел её потревожить в его обществе. Коробейников отвёл взгляд, вздохнул и направился в другую сторону — у него тоже теперь было куда идти вечером. На улицах вечернего Затонска было не то чтобы совсем тихо — многие горожане выбрались на вечерний променад, дождавшись, когда вечерняя прохлада сменит дневную жару. По дороге в библиотеку Коробейникову попались несколько знакомых, с которыми он мимоходом раскланялся, двое хороших друзей, с ними он даже обнялся и перекинулся парой слов, а также десятка два малознакомых и вовсе незнакомых людей. Когда за полквартала до цели мимо него прошёл довольно высокий человек в серой поддёвке, глаз совершенно за него не зацепился. Обычный невзрачный прохожий, что на него смотреть! А вот библиотека встретила его странно. Оленька поздоровалась с ним каким-то непривычным сдавленным голосом, а присмотревшись внимательно, Антон Андреевич заметил, что её глаза слегка покраснели. — Вы что, плакали, Ольга Сергеевна? — гневно вопросил Коробейников, подразумевая, что сейчас изловит и уничтожит негодяя, огорчившего прелестную Сильфиду. — Нет-нет, просто… Просто у меня сегодня весь день голова болит, — ответила Оленька, пряча глаза. — А кто здесь сейчас был? — Никого. — Неправда, — в Коробейникове тут же заговорил сыщик. — Я вижу, что полы тут грязные, и следы свежие. Вы никогда не допускаете грязи в помещении и по два раза в день зовёте Петровну из соседней лавки, если понадобится навести чистоту. — Да ничего такого, Антон Андреевич, — попыталась улыбнуться Оленька, но не очень удачно. — Просто плотник приходил. — Что? Опять вымогал у вас полтинничек? Да я его… — Это не тот, это другой. Я попросила заменить тут несколько паркетин, и вот он приходил за оплатой. — Как зовут мерзавца? — Ну почему мерзавца, Антон Андреевич, оставьте человека в покое, он честно заработал свои деньги. А зовут его, я не помню, как. Корнеем, что ли? Коробейников кивнул несколько раз и промолчал. Он совершенно точно знал, что плотник по имени Корней в данный момент сладко спит на жёсткой деревянной лавке в арестантской полицейского Управления.