Единожды ступив на этот путь...

— Сеньку Тузика доставили! — доложил Евграшин, не желая более испытывать терпение любимого начальника. — Вот как? — одна бровь Якова Платоновича иронически вздернулась вверх. — И за что на этот раз? — За драку. Играли они с дружками на Марьинской. Ну, играли и играли, Сенька выигрывал, пока у него туз из рукава не выпал, вот незадача. Тут ему тот, кто проигрывал, в рожу… Кхм, прошу прощения, Анна Викторовна. В физиономию засветил по-дружески. Сенька ответил. Приятели вступились, кто за кого. В общем, дым коромыслом, в избе стёкла выбиты, двери с петель слетают, мордобой идёт похлеще, чем у Крымова на кулачных боях. Соседи полицию вызвали. На Сеньку как на зачинщика указали. — Та-ак, давайте его сюда! Сейчас побеседуем, — приглашающе взмахнул рукой Штольман. — Анна Викторовна, может быть, вам отдохнуть? Прогуляйтесь в кондитерскую, пройдитесь по лавкам. Я думаю, вам на сегодня хватит одного злодея, которого мы допрашивали в вашем присутствии. Служба наша имеет свои неприглядные стороны, часто некрасивые и откровенно грязные. — Вот ещё, — вздёрнула нос дочь адвоката. — Вы думаете, что я после бесед в борделе или моих похождений на кладбище чего-нибудь испугаюсь? Или буду нос воротить? Так я и у Александра Францевича в его владениях не привередничала. — Я не спорю, но… — Никаких «но», Яков Платонович. К тому же, я кое-что приготовила, чтобы исправить ваше маленькое упущение. — Какое? — недоверчиво спросил следователь. — Увидите, — уклонилась от ответа несносная барышня. Сенька Тузик был очень, очень своеобразной личностью. С одной стороны, казалось, что нет человека смешнее, нелепее и незадачливее во всём Затонске, если не во всей губернии. С другой же стороны, редко можно было найти человека столь жизнелюбивого и свято верящего в свою счастливую звезду. Свою карьеру в Затонске Сенька начинал как обычный карманный воришка. Казалось, его щуплая, вёрткая фигура именно для этого и предназначена — подкрасться незаметным, ловко проделать некоторые манипуляции тонкими гибкими пальцами и тихонечко отвалить в туманную даль. Но — не задалось. То ли таланта было у невезучего парня маловато, то ли фортуна от него отреклась с рождения. Сеньку много раз ловили на горячем и били. Выбили несчастному несколько зубов и оставили на щуплом теле почти десяток шрамов. В конце концов он получил срок за кражу, а, отбыв наказание, вернулся на историческую родину далеко не сразу. Так и кочевал из города в город по всей губернии, оставаясь на одном месте, пока его рожа не примелькается на местных рынках. Заниматься исключительно карманными кражами Сенька теперь считал нецелесообразным. Он крутился как мог. То в дом худо закрытый залезет. То стянет с прилавка, что плохо лежит. То вовремя подсмотрит и подслушает, а потом кому надо расскажет. То в картишки с заезжим простачком перекинется. С настоящими картёжниками Сенька тоже играл, и не всегда честно, за что снова бывал неоднократно бит. Не по понятиям, конечно, это, своих обманывать, да только удержаться частенько было невозможно, руки сами тянулись сжулить. И всё равно каждое утро Тузик вставал с надеждой на везение. Вот-вот, казалось ему, фортуна повернётся к нему своим улыбчивым ликом. То он носился по всему городу с идеей, что скоро ему откроется тайна богатейшего клада, что сразу и навсегда изменит его судьбу. То мечтал охмурить какую-нибудь богатую вдову, которую не оттолкнёт его невзрачная внешность, и которая обязательно оценит его изумительные душевные качества и несчастную одинокую душу. То шёпотом, под большим секретом, рассказывал пьяным дружкам в трактире, что скоро, как он слышал, господа народники и прочие социалисты введут в нашей империи новые порядки: государь император будет избираться большинством голосов в Государственном совете. И тогда настанет всеобщее благоденствие и высшая справедливость — можно будет не работать, а при этом получать все мыслимые блага. И уж тогда он, Сенька, раскроет все свои таланты, кои пока дремлют, погребённые под спудом жизненных невзгод… Вот такой замечательный человек входил сейчас в кабинет начальника сыскного отдела. Вернее, его туда втаскивал городовой, а сам Сенька упирался всеми конечностями и то и дело вскрикивал, смешно при этом подсвистывая и пришепётывая: — Пусти, сатрап! Всю душу вытряс, безжалостный ты человек! Не видишь, с похмелья я, имей понимание! Да ещё и пострадал! У-у, держиморда! А ну пусти, я тебе говорю! Городовой, а был это на сей раз Ульяшин, не поведя и бровью, неделикатно усадил Тузика на стул и скромно пристроился у него за спиной. Мелкий жулик тут же вальяжно развалился на жёстком сиденье, закинул ногу на ногу и дал всем вдоволь налюбоваться своим остроносым личиком, щедро украшенным синяками и ссадинами. Анна постаралась сдержать тихий смешок, так и рвущийся наружу. Она ни за что бы не дала этому смешному человечку прозвище Тузик. Скорее уж Суслик. — Ну здрасссьте, господа фараоны. Чего ради притащили честного человека в свой казённый дом? Чего вам без меня не жилось, а? — с присвистом, напоминавшим о потерянных зубах, осведомился Сенька. — Загулялся ты на воле, Сенька, — в том же тоне ответил Коробейников. — Пора тебе в казённом доме надолго обосноваться. Твои злодеяния переполнили меру терпения людей на земле и Бога на небе, — торжественно добавил Антон Андреевич из любимого романа. Но Сенька не оценил. — Чё? Чё это вы сейчас сказали, господин начальник? Ничего я не переполнял, понятно? Это в чём я таком провинился, что меня бедного схватили и уволокли, а дрался я не один, вон Копчёный Ручнику нос на сторону свернул, а Горбатый, тот вообще… — Ты, друг любезный, не заговаривайся, — оборвал его излияния Штольман. — Повязали вас всех, и отвечать будете все. А к тебе у нас действительно разговор особый. Сенька набычился и с выражением оскорблённой невинности уставился в сторону. Мол, бейте, пытайте, палачи, ничего не знаю, ничего не скажу. — Тут, видишь ли, затевается возобновление расследования по факту гибели поручика Найдёнова, тело которого нашли на постоялом дворе в позапрошлом году. Родственники добились направления дела на доследование, так как ранее убийца так и не был найден. И фигурирует в этом деле некое шило, ударом которого в ухо и был убит вышеназванный поручик, находившийся в состоянии сильнейшего алкогольного опьянения. И пребывает это шило до сих пор на складе вещественных доказательств. — И что? — пожал плечами Тузик. — Я не душегуб, это вы, господин начальник, отлично знаете. Я тут не при делах. — А вот имеется в том сильное сомнение, — вставил Коробейников. — И мы намерены доказать твою причастность новейшим методом дактилоскопии. И после этого помощник следователя почти четверть часа читал Сеньке лекцию о дактилоскопии, применяя при этом слова как можно более заковыристые и непонятные. Анна любила смотреть, как Яков Платонович работает. Погружаясь в дело, он становился собранным, цельным и чётким, он весь буквально звенел, будто стальной клинок или наконечник стрелы, неумолимо несущийся к цели. Некоторое время девушка откровенно любовалась своим мужчиной. Потом спохватилась, что такое глуповато-влюблённое выражение, которое, несомненно, сейчас появилось на её лице, совершенно не вяжется с серьёзностью момента. Всё-таки здесь идёт полицейский допрос! Пришлось срочно брать себя в руки. Предмет её восхищения, между тем, дождался окончания лекции и вставил своё веское слово: — А шило, надо сказать, довольно приметное. Там зарубка такая есть на рукояти. — Потерял я шило-то, потерял! — тут же взвился Тузик. — Никого я не убивал! Я ж говорю, духу у меня не хватит убить-то! Господин начальник, ну вы-то человек справедливый, вы должны понимать! Штольман не удостоил жулика ответом, а Коробейников невозмутимо продолжил: — Вы, господин Жуков, если вы ещё не забыли собственную фамилию, привыкнув откликаться на собачью кличку… Вы, господин Жуков, конечно, не выйдете с противником один на один в честном поединке. А вот так — пьяному, исподтишка, почему бы и нет? Дактилоскопия разберётся! — Да, конечно, разберётся, я уже знаю, как она разберётся! Ясное дело, есть там мои следы, если эта штучка у меня почитай десяток лет как была! — Эти слова показывали, что Тузик не был совсем уж законченным идиотом и кое-что из лекции Коробейникова понял. — Дружу я с сапожником Евдошкиным, помогаю ему иногда, когда уж совсем нужда припрёт… А инструмент потерял, слышите?! На вопль души Сеньки оба сыщика уставились на него с каменными лицами и продолжали хранить многозначительное молчание. Анна сидела на своём месте тихо-тихо, понимая, что каждое слово в этом разговоре было произнесено неспроста и боясь нарушить сыщикам их планы. — И что же мне делать? — горестно вопросил Сенька, сведя брови домиком, отчего сразу стал ещё больше похож на суслика, только очень-очень грустного. — Ну… Мы, может быть, и помогли бы тебе, Сеня. Если и ты бы немножко помог нам. — Да чем же я вам помогу-то? — безмерно удивился Тузик. — А расскажи-ка, Сеня, откуда ты взял несколько дней назад серебряные серьги с агатом? Те, что подарил потом Маньке Коровиной? — Какие серьги? — то ли Сенька действительно забыл о своём подарке, то ли в очередной раз прикинулся дурачком, но ответа на прямой вопрос не последовало. И тут Штольман понял, о каком упущении говорила давеча Анна Викторовна. На вопрос «Какие?» следовало бы подсунуть украшение под самый нос подозреваемому и ответить: «А вот эти самые!» Но серьги остались у Маньки. Оба следователя забыли изъять вещественное доказательство у весёлой гетеры. Тут-то их и выручила Анна Викторовна. Она вытащила из ридикюля небольшой листок, на котором с несомненной точностью воспроизвела подарок Игната Жулана Вассе Яхонтовой. Не решаясь вмешиваться в ход допроса, она протянула листок жениху, а тот передал его мигом подскочившему Коробейникову. И уже Антон Андреевич небрежным жестом предъявил задержанному карандашный эскиз. — А-а… Эти… Ну купил по дешёвке. У Коськи Булыжника. Он недавно в трактир заявился, а денег у него как всегда не было. Вот, ходил, предлагал. А я и купил. А что? Нельзя? — Дорогой подарок, — заметил Коробейников. — И за какие заслуги он Маньке достался? Она что, твоя любовница? — Что? — Сенькины глаза округлились подобно двум серебряным полтинникам. — Да вы что! Эх вы, господа фараоны, не понимаете вы ничего… И Сенька, видимо, переволновавшийся в процессе допроса, вдруг заговорил. Эту историю сотрудники сыскного отдела прослушали с огромным интересом. Маня Коровина была девятым ребёнком в семье. Отец — горький пьяница, мать — измотанная тяжёлой жизнью недобрая женщина, скорая на расправу и невоздержанная на язык. Свою младшенькую родительница не любила. Манька, став уже взрослой, предполагала, что это из-за того, что пошла она породой в золовку, батину сестру, такую же рыжую и конопатую. А мужа своего и всю его семейку мадам Коровина на дух не выносила, когда-то выданная замуж насильно и вынужденная отказать любящему её парню. Манька, вечно голодная и оборванная, целыми днями слонялась по рынку, где её иногда подкармливали сердобольные торговки. Было это в маленьком уездном городке, куда Сенька Тузик подался после своей отсидки. Там, на рынке, он и приметил чумазую курносую мордашку с зелёными глазами, которые почти всегда горели голодным, но тем не менее задорным блеском. Такая-то и была ему нужна. На ангелочка девчонка не тянула, скорее, на хитрющего рыжего бесёнка, но Сеньку это не смутило. Неунывающий жулик накормил бедолажку и посвятил её в свои планы. Манька с восторгом подключилась к их исполнению. Сначала они опробовали свою придумку на нескольких приезжих. Их в маленьком городке Медные Борки было немного, но всё-таки попадались. Идея сработала безукоризненно. Вечером к выходящему из трактира подвыпившему господину подкатывалась маленькая плачущая девчонка со слёзной просьбой: «Дяденька, там какие-то разбойники тятеньку моего бьют, ироды! Помогите!» Иногда использовались вариации: «Господин хороший, снимите котёночка с дерева, пропадёт ни за что, дурашка» или «Спасите, спасите, там телега с водкой перевернулась, кучер голову разбил, лошадь ногу сломала, что делать, сейчас всё из бутылок вытечет!» Господин, как правило, откликался на мольбу невинного создания, после чего бывал заведён в тёмный узкий переулок, выведен из строя подручными методами и обобран до нитки. Когда оставаться дольше в Медных Борках стало опасно, Сенька предложил Маньке поехать с ним дальше по губернии и подзаработать. Манька, которой в родной семье не светило ничего, кроме ругани и побоев, согласилась. Свою помощницу Сенька не обижал. Откормил её, приодел, всячески баловал. Они довольно успешно зарабатывали своим промыслом несколько лет. Самое замечательное состояло в том, что потерпевшие, как правило, тут же обращались в полицию. Все они прекрасно понимали, что именно благодаря уловке маленькой бестии оказывались в столь печальном положении, но никто из них не соизволил заявить на мелкую мерзавку как на преступницу. Секрет Манькиной неотразимости так и не был разгадан Тузиком до сих пор. На этом месте Штольман с Коробейниковым переглянулись. Не иначе как попав под злые чары рыжей бесовки, забыли они изъять у неё серебряные серьги! Манька оказалась талантливой ученицей и с удовольствием придумывала всё новые и новые интересные штуки. Со временем она начала исполнять и сольные номера. А ещё через некоторое время ей надоела кочевая жизнь, и она уговорила своего учителя осесть в каком-нибудь уютном городке, хотя бы на время. Дружеские отношения Тузика с Манькой, заработавшей в Затонске своё почётное прозвище «Вексель», продолжались. Они сиживали вместе в трактире, вспоминая боевую молодость, гуляли по парку. Иногда случались и подарки, такие, например, как эти злополучные серьги. Сенька закончил историю и поклялся своим единственным золотым зубом, что ничего не знает о смерти Вассы Яхонтовой и вообще такого имени раньше не слышал. Пусть по этому поводу полиция Коську Булыжника трясёт. На том бывший карманник и был, наконец, отпущен с миром. — Вот не верю я, что он убил человека, — тут же заявила Анна. — Видите, не такой уж он и злодей. Вот, опекает бедную девушку… — Ага, опекун! Пристроил воспитанницу в бордель и рад, будто замуж выдал! — возмущённо перебил Коробейников. — Я всё понимаю, Антон Андреевич. Но не убийца он, вот что хотите мне говорите — ни за что не поверю в это! — Да не убийца он, конечно! — Штольман не хотел слушать пустого спора и объяснил: — Нет у нас никакого потерянного шила с отпечатками пальцев. И никакого доследования тоже не существует в природе. Просто мы таким образом вынудили его помочь нам… Да, я знаю, это некрасиво, жестоко, — Яков Платонович видел, как полыхнули гневом голубые глаза Анны Викторовны. — Но я вас предупреждал. Кое-что в нашей работе может показаться вам неприглядным. — Да понимаю я всё, — Анна досадливо бросила ридикюль на стол. — Извините. — Это вы нас извините. — Я постараюсь впредь держать себя в руках и надеюсь, что вы не будете оберегать меня от любого хода нашего расследования, как бы трудно нам ни приходилось. — Совершенно верно, — заметил Яков Платонович. — Пора нам наконец сосредоточиться на том самом деле, ради которого мы и опрашиваем уже несколько дней всяких мелких жуликов и сомнительных девиц. Наступает последняя, решающая стадия. Все немного помолчали, проникаясь серьёзностью момента. — Сегодняшний вечер и завтрашний день покажут нам многое. Я надеюсь, что не только покажут, но и выведут нас к финалу всей этой истории. — Мы готовы, Яков Платонович, — сдержанно и предельно серьёзно заметил Коробейников. Анна лишь кивнула, не желая произносить ненужных слов. — Итак… Подведём итоги под нашими размышлениями и предположениями, — начал Штольман. — Ваше высокоблагородие, я прошу прощения, но опять к вам! — в кабинет снова вошёл смущённый Евграшин. — Тут вот… — Он нерешительно махнул рукой куда-то себе за спину. Штольман был человек хладнокровный и прекрасно владеющий собой. Но тут и его стальные нервы не выдержали. Почему-то в последнее время судьба всё время посылает ему вот такие мелкие, но досадные испытания, вынуждая постоянно отвлекаться от главного! — Никого не принимать! — Жесткая ладонь звучно ударила по столешнице. Голос надворного советника не допускал никаких возражений. — Мы заняты! Никого! Разве что Николай Васильевич решит к нам присоединиться! — Ох, простите меня, — раздался тихий неуверенный голос, и из-за плеча Евграшина выглянуло смущённое девичье лицо. — Я, пожалуй, зайду позже. — Ольга Сергеевна? — донельзя удивлённый Штольман даже поднялся из-за стола. — Какими судьбами?