Единожды ступив на этот путь...

Всего несколько минут быстрого бега. Совсем близко, совсем рядом. Они должны были успеть до того, как случится непоправимое. Почему никак не кончается эта недолгая дорога? Зачем снова и снова крутятся в голове назойливые строки детской считалки, услышанные совсем недавно, в густом белом тумане призрачного сна? «Сиди, сиди, Яша… Под ореховым кустом… Вот, ещё пять шагов, ещё десять шагов… Где твоя невеста, в чём она одета…» — Ах, ну что вы, какое там беспокойство, — отмахнулась от сбивчивых извинений Анны Марфа Самсоновна. — Мы с Домной Ипатьевной и так в последнее время засиживаемся за работой допоздна. Присаживайтесь, Анна Викторовна. Вот сюда, к вашему любимому столику. — Здравствуйте, Анна Викторовна, — старшая закройщица, любезно улыбаясь, вышла из-за цветастой занавески, прикрывающей вход в рабочие помещения ателье. — Ну вот, ваше платье совсем готово. Даже примерка больше не требуется. Чаю? Давайте с мятой. Очень полезно вечерком, перед сном! — Ах, Домна Ипатьевна, спасибо и вам за вашу доброту и терпение, — Анна прижала руки к груди, — но, право слово, в последнее время я просто живу на бегу. Вот и сейчас я встречалась с родственниками жениха. Они так и ждут меня там, в гостинице. Я всего лишь забежала попросить вас послать приказчика с платьем к нам домой, а сама должна возвращаться. — Не-ет, только не здесь! — с шутливой строгостью в голосе возразила Марфа Самсоновна. — Здесь никто и никогда не спешит. Здесь царство красоты и безмятежности, — хозяйка ателье рассмеялась. — Побудьте же с нами хоть десять минут. Не нарушайте традиций. Домна Ипатьевна, покажите Анне Викторовне ваш шедевр. Пусть она увидит, что рядом с такой великолепной вещью спешить просто грешно. Закройщица с загадочной улыбкой проскользнула за занавеску и вскоре вернулась, неся в руках… Не вещь, нет. Симфонию из белой тафты, шитья и кружев. Платье из гладкой нежной ткани сияло и переливалось в свете ярких электрических светильников. Многочисленные декоративные драпировки отбрасывали тени, и вся эта игра света так радовала глаз, что смотреть на произведение портновского искусства было сплошным удовольствием. А уж увидеть его на красивой и сияющей от счастья невесте — просто сказкой. Домна Ипатьевна бережно раскинула своё творение на кушетке у стены и бросила довольный взгляд на гостью. — Я, пожалуй, выпью чаю, — негромко проговорила Анна, присаживаясь за столик. Оторвать взгляд от платья было просто невозможно. — Одну минутку, чайник уже готов, — сообщила закройщица и снова ушла за занавеску. Молчать было невежливо. Анна с трудом отвела глаза от блестящей ткани, посмотрела на присевшую на соседний стул Марфу Самсоновну и спросила первое, что пришло в голову: — А почему у вас сейчас так много работы? Вы говорили, что в последнее время… — Ах, Анна Викторовна, — снова засмеялась хозяйка. — Как вы недогадливы! Впрочем, невесте положено думать только о предстоящем торжестве. Всё очень просто. Ваши гостьи тоже хотят выглядеть на вашей свадьбе достойно. И сразу несколько дам заказали у меня новые наряды. Это было непросто, скажу я вам. Их платья должны были выгодно подчеркнуть все их достоинства, но в то же время не превзойти красотой наряд невесты, что было бы вовсе недопустимо. — О! — выдохнула Анна, до сих пор пребывая в полном восхищении. — Превзойти? Это невозможно! Домна Ипатьевна между тем разлила чай в тонкие фарфоровые чашечки. — Прошу вас, — пригласила она всю компанию к началу ритуала. Анна взяла в руки маленькую чашку на таком же тонком изящном блюдце, подула на горячую жидкость и приготовилась сделать первый глоток. Но это ей не удалось. В следующий миг чашка оказалась выбита у неё из рук, пролетела по воздуху и приземлилась прямо в центр белоснежной юбки. И белоснежной она больше не была… Комната мигом наполнилась топотом ног, криками и женским визгом. Анна сжалась в комок на своём стуле и зажмурилась от испуга и неожиданности, а когда открыла глаза, то увидела, что Марфа Самсоновна стоит, прижавшись к стене, и лицо у неё белее мела. Что же касается Домны Ипатьевны, то ей уже заломил руки за спину Полынкин, а Коробейников не сводил с неё дула своего револьвера. — Вы арестованы, госпожа Якушкина. Вы обвиняетесь в шпионаже, соучастии в нападении на сотрудников полиции и в покушении на убийство, — объявил Штольман. — Что? Какое убийство? — Домна Ипатьевна попыталась освободить руки, но городовой держал крепко. — Как вы смеете? Что это за представление? Прекратите немедленно! Я буду жаловаться! — Какое убийство, спрашиваете? — усмехнулся Яков Платонович. — Что ж… Может быть, чаю? — Штольман взял с кушетки чашку Анны, долил в неё напитка прямо из чайника и поднес к самому лицу закройщицы. — Отведайте, Домна Ипатьевна. На здоровье. Якушкина сжала губы и отвернулась. — Коробейников, чайник и чашки на анализ в лабораторию доктора Милца, — распорядился Штольман. — А вы что думали, госпожа Якушкина? Что ваши сообщники будут молчать и хранить вам верность? Не будьте наивны. С лица закройщицы постепенно сползала личина оскорблённой невинности. Поняв, что её раскрыли, агент Дия не стала доводить игру до конца. — Что ж, партия проиграна, — небрежно бросила она. Черты её лица, как в кошмарном сне, менялись на глазах. Будто толстый слой театрального грима постепенно смывали с лица актрисы, и из-под маски невинной куклы проступало истинное лицо лицедейки — жёсткое и хищное. — Но игра ещё не окончена. Вы ничего не докажете. — Да нет, милейшая. Вся ваша игра проиграна, — ответил надворный советник. — Будь проклят, Штольман! Ненавижу тебя! — прошипела Якушкина, совершенно растеряв человеческий облик и превратившись в дикую злобную фурию. Полынкин с трудом удерживал её руки. — Коробейников, у вас наручники есть? — поинтересовался Яков Платонович, с интересом взглянув в лицо арестованной. Встрёпанный Коробейников лишь пожал плечами: — Кто ж знал, Яков Платонович! — У меня есть! — сообщил Полынкин. — Антон Андреевич, возьмите у меня в кармане штанов. Не хочу эту злодейку ни на миг выпускать. Вдвоём с Коробейниковым они сковали закройщице руки за спиной. — Коробейников, Полынкин, сопроводите даму в Управление и устройте в подходящую камеру. Затем вас, Антон Андреевич, попрошу сходить в гостиницу и извиниться перед Германом Карловичем, Эльвирой Германовной и Николаем Васильевичем. Наш вечер, к сожалению, не может быть продолжен. Я провожу Анну Викторовну домой, она явно потрясена произошедшим. Анна всё это время сидела на своём стуле в полном оцепенении. Но услышав своё имя, произнесённое Яковом, встряхнулась и взглянула ему в лицо. — Нет-нет, Яков Платонович, я в порядке. — Анна Викторовна, в каком порядке! — воскликнул Штольман. — Вы вся дрожите! Марфа Самсоновна, и вы тоже! Сядьте, пожалуйста. Всё уже позади. Уводите! — он махнул рукой подчинённым, но Анна остановила их. — Постойте, одну минуту. Если позволите, у меня остались вопросы. — Да, Анна Викторовна, — Штольман был поражён мужеством и стойкостью Анны. Только что счастливо избежав смерти, она уже готова была продолжать расследование! — Вы сказали, что ненавидите Якова Платоновича, — не без труда Анна заставила себя обратиться к преступнице, которая несколько минут назад пыталась её отравить. — Я знаю, как люди становятся на путь измены. В основном ради денег. Некоторые из убеждений, но это очень редко. Но вы… Вы вовсе не бедны. Вы талантливы. Вас любил весь город. Зачем? И при чём тут Яков Платонович? Такое впечатление, что он нанёс вам какую-то личную обиду. — Обиду? — Домна Ипатьевна гневно изогнула бровь. — Спросите об обидах моего брата, который до сих пор гниёт на каторге. Кто устроил ему эту обиду? — Какого брата? — удивился Штольман. — Да, я многим преступникам воздал по заслугам, но… я не припоминаю, чтобы… Якушкина не слушала. Она уже не могла остановиться и громко выкрикивала свои слова: — И тебя ненавижу, ведьма! — это было уже обращено к Анне. — И всю твою семейку, в особенности твоего лицемера папашу! — Но при чём тут мой отец? — изумилась Анна. — Он и не знал вас вовсе. — Ханжа! Адвокатишка высокоморальный! Сначала брал деньги у моего брата, когда его дочурка влипла в историю, а потом отказался его защищать, когда всплыли те подробности с похищением ценностей из могил! Штольман хлопнул себя по лбу: — Ну конечно! Купец Прохоров! А я-то смотрел и думал, кого вы мне напоминаете! А Якушкина это вы по мужу? — Отцы у нас разные, — объяснила арестованная. Видимо, заговорив, она уже не могла остановиться. Иначе как было понять, зачем она откровенничает с тем, кого так яростно ненавидит. — Но мы дружили и всегда друг другу помогали. Потом поссорились и долгое время не разговаривали. Я не одобряла женитьбы брата на этой цыганке сумасшедшей. Когда она умерла от чахотки, мы снова стали встречаться. Всё наладилось. Дочка у него подрастала. И я успеха добилась, и он процветал. И если бы не ты, фараон… И ты, ведьма… — Ну хватит, — оборвал её излияния Штольман. — Уводите! Когда полицейские увели шпионку, Яков спросил у Марфы Самсоновны: — Ну а вы, госпожа Белецкая, что можете обо всём этом сказать? Та сидела за столом ни жива, ни мертва. Видимо, вся эта сцена произвела на неё самое тягостное впечатление. После затянувшейся паузы Марфа Самсоновна наконец выговорила то, что её сейчас больше всего занимало: — Боже мой, Боже мой! А вдруг она отравила весь чайник? И что было бы со мной? И что будет теперь с моим ателье? Моя лучшая закройщица! На ней держались все мои связи! Все мои клиентки! Она удивительно умела найти подход к каждой. С каждой находила о чём поговорить, для всякой имела наготове доброе слово и улыбку… — Вот-вот, — кивнул Штольман. — Умная женщина, ничего не скажешь. Видимо, вы были правы, Анна Викторовна. Она удивительным образом умела найти ключик к любому человеку. И ваши клиентки, Марфа Самсоновна, с удовольствием выкладывали ей то, о чём надо было помалкивать. Ведь у вас часто бывали жёны городских чиновников и офицеров из гарнизона? — Ну да, — растерянно кивнула Белецкая. — А ведь это ценнейший источник информации. Чего не сболтнут высокопоставленные мужья в мирной домашней обстановке своим жёнам! А милые дамы, конечно, всегда найдут, о чём посплетничать с подругами. Или с теми, кто прикидывается подругами. Тот же метод она применяла и со своими сообщниками. Ну, очаровать Полозкова ей ничего не стоило. — Да, они были любовниками, — подтвердила Марфа Самсоновна. — А Булыгин… Чем она подкупила Булыгина? Вот не знаю. — Возможно, добрым отношением к его брату? — предположила Анна. — Насколько я поняла, бедный Лавруша — единственное существо, к которому Константин Булыгин был привязан. — Возможно, — задумчиво кивнул Штольман. — Уже поздно. Марфа Самсоновна, простите за вторжение. Нам пора. Выходя из ателье, у самого порога Анна заметила листок бумаги. Она машинально подняла его и вышла на улицу, глядя на строки, написанные довольно красивым почерком. — А это что, Яков Платонович? — Это? — Яков забрал у неё листок. — Это свидетельство того, что люди могут прийти самыми разными путями к одному и тому же выводу. Мы, когда бежали сюда, перебросились парой фраз. Полынкин сказал, что сидел на дежурстве, думал, возил пером по бумаге. И сами собой у него написались имена наших подозреваемых, тех, кто мог оказаться женщиной-агентом. — Да, я вижу, — кивнула Анна. — Маржориди Августа Никандровна. Эдемская Зоя Маврикиевна. Якушкина Домна Ипатьевна. — Да, а потом он стал переставлять слова, писать сначала имя и отчество, а потом фамилию. И выводил их то в строчку, то в столбик. И когда он дошёл до нашей закройщицы, вот что у него получилось, — Штольман указал на три слова в самом низу листка. — Домна Ипатьевна Якушкина. Что мы получаем, сложив первые буквы? — Дия, — ответила Анна. — Так просто! Некоторое время они молчали. Анна вдруг ощутила, как сильно устала за этот бесконечно длящийся день. — Итак, я осталась без свадебного платья… — горько усмехнулась она, и ей еле хватило сил сдерживать слёзы. — И ведь я ни разу не почувствовала ни малейшей фальши, ни легчайшего оттенка угрозы… Её обращение всегда было таким же милым и приветливым, как у госпожи Белецкой. А на самом деле... Не могу поверить. — А ведь я должен был догадаться, — Штольман потер лоб с таким видом, будто у него разболелась голова. — Я видел сон. Я видел вас, Анна Викторовна, в образе белой королевы. И та рука, что тянулась к вам… Она на самом деле тянулась не к вам, а к вашему платью. «Где твоя невеста, в чём она одета…» Боже мой! Анна Викторовна, я идиот. Я уже это говорил? — Нет, Яков Платонович, — возразила Анна. — Вы самый лучший, самый восхитительный, самый любимый в мире идиот. Яков лишь слабо улыбнулся в ответ. Утешить бедную Анну ему было нечем. — К сожалению, шить я не умею. Так что ума не приложу, как мы выпутаемся из этой ситуации. — Я тоже, — кивнула Анна. Взгляд её потух, и во всей фигуре появилась какая-то безнадёжность. — Отвезите меня домой, пожалуйста. Всю дорогу Анна молчала и лишь изредка всхлипывала без слёз. Штольман несколько раз пытался вглядеться в её лицо, но она отворачивалась. Когда надворный советник сдавал Анну с рук на руки родителям, Петру Ивановичу и Олимпиаде Тимофеевне, вид у девушки был такой, что краше в гроб кладут. — Боже мой, что случилось? — спросила Мария Тимофеевна напряжённым голосом, не предвещавшим ничего хорошего. Братья Мироновы также устремили на Штольмана вопрошающие взгляды. Но он лишь развёл руками. И тут не выдержала Анна. Она, как маленькая девочка, бросилась на шею матери и заплакала навзрыд. — Ма-ма-а-а-а... Моё платье-е… У меня больше нет подвенечного платья! — Господи! — тётя Липа чуть не осела на пол. — Да как же это? Оно испорчено? Украдено? — Нет, — едва справившись с собой, попыталась объяснить Анна. — Целое и почти невредимое. Но я бы ни за какие сокровища не согласилась дотронуться до него. Как подумаю о том, какую злобу, какую ненависть она вложила в то, что я считала для себя таким дорогим, в то, в чём я собиралась предстать перед Богом рука об руку со своим мужем… Как подумаю, что эти руки прикасались… Я бросила его там. — А может быть… — робко начала тётя Липа. — Я сказала — нет! — почти выкрикнула Анна и снова расплакалась, уткнувшись в плечо матери. С полминуты не было слышно ничего, кроме её всхлипываний. Тётя Липа тихо бормотала какую-то молитву. Виктор Иванович и его брат, казалось, пребывали в полнейшей растерянности, как и их будущий зять. И тут командование парадом приняла на себя Мария Тимофеевна. Она решительным жестом отстранила от себя дочь и громким командирским голосом воззвала: — Прасковья! Немедленно иди сюда! После чего погладила зарёванную девушку по растрепавшимся волосам и сообщила: — Ничего! У нас ещё много времени. Прасковья! Да где ты там! — Слушаю, барыня, — подошедшая домоправительница была как обычно невозмутима. — А ну-ка, поройся в наших старых вещах. Ты помнишь, где лежит моё свадебное платье? Тащи его сюда! Все присутствующие просто обомлели. — Не думаешь же ты, Машенька… — начал Виктор Иванович. — Витенька, ты, конечно, адвокат Божьей милость, — улыбнулась его супруга, — но, когда дело касается женских нарядов, будь добр, позволь решать мне. Прасковья довольно быстро вернулась, осторожно неся в руках нечто белое и струящееся. Мария Тимофеевна поблагодарила её, расправила платье и, придерживая за плечи, приложила его к груди Анны. — Посмотри, Аня. Тётя Липа глядела, приоткрыв рот. Даже Пётр Иванович не нашел что сказать по такому интересному поводу. Фасон платья был прост, если не сказать, строг, и в то же время чёткость и завершённость линий стремилась к тому, что принято называть совершенством. Атлас на чехле, вовсе не отличавшемся пышностью, изысканные кружевные вставки, никаких излишеств в виде рюшечек и бантиков... К тому же ткань за это долгое время совершенно не утратила своего молочно-белого оттенка. Платье было вне моды и вне времени, это поняли даже все присутствующие мужчины. — У барыни всегда был отменный вкус, — гордо произнесла Прасковья. — Амазонка ты моя, — улыбнулся Виктор Иванович. Между тем, Мария Тимофеевна уже полностью переключилась на решение своей непростой задачи. Она ещё раз внимательно осмотрела платье, потом Анну и погрузилась в чисто практические детали. — Так. У нас ещё две ночи и один день. Мы всё успеем. Я несколько выше тебя, Аннушка, ну и в талии чуть поуже буду. Зато… Ну ничего. Тут можно расставить немного. А здесь заберём вот так… Ах, ну что же мы досаждаем нашим кавалерам своей дамской болтовнёй. Олимпиада, Прасковья, за мной! И ты, Аня тоже. На примерку! Мужчины проводили дамскую процессию восхищёнными взглядами. — Ну что ж, Виктор Иванович, — произнёс наконец Яков Платонович, — я вижу, что наше дело попало в самые надёжные руки, и теперь я спокоен. Позвольте откланяться!