Единожды ступив на этот путь...

В жизни Якова Платоновича Штольмана, главного следователя Управления полиции Затонска, не бывало ничего, что бы он назвал невозможным, неосуществимым, нереальным. Эта самая жизнь была богата на разные события. Опасные, захватывающие, трудные, лёгкие, весёлые, серьёзные, легкомысленные. Что-то осталось в далёком прошлом. Что-то было постоянным и неизменным. О чём-то оставалось лишь жалеть. О чем-то — пока лишь мечтать. Но всегда, всю свою жизнь он шёл навстречу своей судьбе совершенно сознательно, продумывая каждый шаг, прорабатывая каждую деталь. Даже собираясь на какую-нибудь светскую вечеринку, по которым когда-то давно таскала его Нина Аркадьевна, он всегда знал, какое общество его там встретит и каким надо предстать перед ним. Конечно, проще всего было на службе. Любая полицейская операция, любое задержание, пусть даже самого опасного преступника, как правило, выполнялось им успешно и с блеском. А там, где продумать очередной ход не было возможности, там, где надо было иногда просто положиться на удачу, он смело делал первый шаг. И удача была к нему благосклонна. Сколько пуль она отвела от его сердца, сколько злобных взглядов и проклятий пролетели мимо цели… Штольман знал, в чём его правда, и не искал в этой жизни лёгких путей. Сегодня, снова делая первый шаг, на этот раз навстречу совсем другой жизни, Яков Платонович был как обычно собран и невозмутим. Придать себе надлежащий вид являлось делом обычным и повседневным. О, в этом богатый опыт был ему только на руку. Совсем другое дело — привести в порядок этот ураган в душе и сердце. И, конечно, ничем не выдать своих чувств тем, кто сейчас окружал его, помогая собраться в эту самую новую жизнь. Не то, чтобы Штольман был против присутствия рядом своих друзей и помощников. Эти люди делом доказали, что на них можно положиться в трудный час. Коробейников, доктор Милц. Полицмейстер, сияющий и нарядный, как будто ему предстояло пройтись торжественным маршем перед самим государем императором. Дядя Герман, как всегда практичный и деловой. Пётр Иванович Миронов, делегированный семейством невесты в стан жениха. Кстати, скорее всего, он сам себя делегировал, не вынеся сурового командования женской половины дома Мироновых. Штольман усмехнулся про себя, заметив, что по следовательской привычке начинает строить версии и подбирать доказательства. Например, существовала высокая вероятность того, что дядя Анны был просто выставлен из дома, чтобы не мешался под ногами и не опустошал запасы веселящих напитков. На заднем плане скромно держались Зуев, Игнатов, непривычно тихий и спокойный, да ещё Кулагин. Штольман сам от себя не ожидал, что пригласит его, но как-то случайно встретил в городе, и при виде вселенской тоски в глазах бывшего каторжника стало как-то даже неудобно за своё такое до неприличия очевидное счастье. Кулагин тем не менее откликнулся на приглашение и даже слегка оживился, чем Якова Платоновича очень порадовал. Все были так счастливы и рады за жениха, что какие-либо сомнения с его стороны сочли бы блажью, а то и обычной трусостью. Но себе Штольман не лгал. Сомнения в его сердце всё же оставались. Нет, он не собирался отступать от данного слова и ни секунды не сомневался в своих чувствах к Анне. Но вот её чувства… Были ли они такими же сильными и настоящими? Конечно были, что за дурацкое предположение, рассердился сам на себя Штольман. Дело не в этом. А в её молодости и неопытности. И снова перед мысленным взором следователя замелькали маленькие светящиеся точки, несущиеся на него со скоростью холодных дождевых капель и превращающиеся в колючие вопросительные знаки. Она — несомненно достойна самого лучшего в этой жизни. Но он ли был тем самым лучшим? Немолодой, некрасивый, не умеющий произносить комплиментов и прочувствованных речей, обречённый до конца своей жизни разгребать грязь и отбросы. Сможет ли он сделать её настолько счастливой, насколько она этого достойна — она, самое прекрасное и возвышенное создание на земле? Потом ему вспомнились глаза Анны, когда они встретились в парке в первый раз после его возвращения в Затонск, и тот самый разговор, в котором он сделал ей предложение — так просто, будто попросил разрешения дальше жить, дышать, ходить, будто без неё это было теперь невозможно. И она так же легко согласилась, потому что ждала этих слов очень давно… Как там он сам себя назвал всего лишь позавчера? Идиот? О, это было ещё мягко сказано! Надо было срочно взять себя в руки и прекратить эти пустые и никому не нужные размышления. Штольман понял это, когда заметил, что уже несколько минут Николай Васильевич рассказывает какую-то забавную историю из жизни своего знакомого, которого к венцу пришлось волочить чуть ли не на аркане. Мужская аудитория многозначительно подмигивала и сдержанно посмеивалась, а сам герой дня кивал в такт словам полицмейстера, совершенно не вникая в их смысл. — А признайтесь, есть это чувство, как у гоголевского жениха, что в окошко хочется выпрыгнуть? — вдруг довольно ехидным голосом спросил Трегубов. Штольман недоверчиво улыбнулся, не сразу распознав шутку, и сперва не нашёл достойного ответа. Зато Коробейников среагировал сразу же: — «Анна Каренина», сочинение графа Толстого. Ох, Николай Васильевич! Это просто отлично, что вы сегодня в хорошем настроении! И они опять хором засмеялись. — Готовьтесь, Антон Андреевич, и вас не минует чаша сия, — выговорил наконец Трегубов. Коробейников слегка покраснел и решил, что не стоит привлекать сейчас какое-либо внимание к своей скромной персоне. Всё-таки сегодня был не его день. — Яков Платонович, — он окинул своего шефа критическим взглядом и не нашёл ни единого изъяна в его облике, — Яков Платонович, вы такой сейчас торжественный… Такой... Такой… — Антон Андреевич, займитесь… — привычно начал Штольман, но всё же удержался от того, чтобы произнести ещё раз свою коронную фразу, — займитесь, пожалуйста, сбором приглашённых. Нам пора. — Да-да, Яков Платонович, — с готовностью отозвался верный помощник. — Господа! Господа! По экипажам! Мы отправляемся! В это самое время в доме Мироновых царила предпраздничная суета. Если обстановка в холостяцкой квартире жениха напоминала штаб накануне серьёзной операции, то семейное гнездо невесты было охвачено радостной суматохой и шумом. Под чутким руководством Марии Тимофеевны все основные приготовления были завершены. Как в войсках перед сражением, всё было выстроено чётко и правильно и лишь ожидало команды. Оставалось позаботиться о самих себе. Конечно, первой по степени важности была невеста. Приглашенный мастер-куафер уже закончил колдовать над её причёской и переместился в комнату хозяйки дома. Отец невесты был уже совсем готов, и теперь нервно расхаживал по своему кабинету, ожидая назначенного часа. Анна сидела в своей комнате, окружённая весело щебечущими подружками. Это было для неё довольно необычно, но всё же нашлись несколько девушек, с которыми у Анны в последнее время наладились дружеские отношения и которые теперь с удовольствием предвкушали грядущее празднование в компании счастливой невесты. Оленька Танеева, Марфуша Извекова — дочь предводителя дворянства, красивая блондинка Аделаида — племянница полицмейстера, и, конечно же, Эльвира Планк. Дом наполнился весёлой болтовнёй, шутками и хохотом. Анна то и дело вспоминала ещё о какой-нибудь детали, необходимой для праздника — о том, чтобы экипажи были убраны белыми цветами, как задумала тётя Липа, или об иконе, с которой родители невесты должны были проводить её к церкви. Но подружки не давали ей вставать с места и всё делали сами. — Ах, Анхен, отдыхай, дорогая, — ворковала Эльвира, оправляя цветок флёрдоранжа в волосах невесты. — Ты и так устанешь к сегодняшнему вечеру, поэтому не разрывайся по мелочам, для этого есть мы! То и дело из коридоров и лестниц доносился топот ног — это слуги и наёмные помощники неслись выполнять очередное поручение хозяев. Потом женские каблуки застучали у самых дверей комнаты, и в невестины апартаменты ворвалась Мария Тимофеевна с недоделанной причёской. Половина её волос была уже аккуратно уложена, но прямо на глаза смешно падал длинный локон, который она нетерпеливо сдула, прежде чем заговорить: — Аннушка! — Мадам, я умоляю вас, вернитесь, мадам! Мы ещё не закончили! — за спиной решительной дамы нервно маячил куафер, норовя схватить её за рукав, но она лишь отмахивалась. — Аннушка! Я сейчас вспомнила, что ты так и не дала мне окончательного ответа. Сапфиры или топазы? Что ты решила? — Не знаю, мама, — беззаботно отмахнулась Анна. — Я и забыла совсем. А что ты посоветуешь? — Это не смешно, Аня! — отрезала мать невесты. — Это твоя свадьба, в конце концов! — Ну я не знаю… — у Анны было прекрасное настроение, и она не хотела ни мать огорчать, ни задумываться о чём-то серьёзном. — Сейчас монетку кинем. — Анна! — возмутилась Мария Тимофеевна, но кто-то из девушек уже достал медный пятачок. — Загадывай, Анхен! — сказала Эльвира, едва сдерживая смех и передавая монетку невесте. — Хорошо, — кивнула Анна и зажмурилась. — Орёл — топазы. Решка — сапфиры. — Кидай! — завизжали девушки в полном восторге от очередного развлечения. Анна подбросила. Монетка со звоном ударилась о ручку кресла, отскочила и закатилась под кровать. — Держи! — кинулись за пятачком подружки. — Доставай! Не переворачивайте, смотрите, куда упало, чтобы точно было! — перебивали они друг друга. Эльвира, как самая шустрая, уже подобрала юбки, плюхнулась на колени и тянулась рукой под кровать. — Орёл! — закричала она торжествующе. — Орёл, — кивнула сама себе Мария Тимофеевна. — Что ж, орёл так орёл. — Мадам, я прошу вас! — умоляюще взвыл куафер у нее за спиной. — Ах, идёмте. Что же вы так разнервничались, — пожала плечами хозяйка дома, радуясь, что очередной вопрос решён. Ровно через полчаса сцена с куафером повторилась. Только теперь ворвалась в комнату невесты тётя Липа. Девушки как раз помогали Анне надеть топазовый гарнитур, а Олимпиада Тимофеевна для разнообразия отбивалась от настойчивого мастера рукой, в которой была зажата иголка с длинной голубой ниткой. — Что такое, тётя? — не отрываясь от зеркала, спросила Анна. — Ох, Нюшенька, — сообщила запыхавшаяся тётя Липа. — Закрутилась я, совсем забыла. А ну-ка задирай юбку! — Зачем? — изумилась Анна, а подружки невесты снова захихикали. — Примета такая, — терпеливо, как несмышлёным младенцам, начала объяснять тётушка. — В наряде невесты обязательно должна быть голубая ниточка. На счастье. — Ох, тётя! — покачала головой племянница, но послушно приподняла подол платья. Олимпиада Тимофеевна присела около неё на низенькую скамеечку и ловко сделала несколько стежков голубой ниткой по шву с изнанки. — Ну вот, — с довольным видом она, наконец, поднялась. — Теперь, кажется, ничего не упустила. — Мада-а-ам! — чуть ли не рыдал куафер в дверях. — У нас времени почти не осталось! — Иду-иду, — откликнулась тётушка. — Заканчивайте сборы, девочки мои! Совсем уже скоро поедем! Анна невольно привстала, чуть не сорвавшись вслед за тётей, но решила быть более спокойной и тихо вернулась назад. Всё должно идти своим чередом. Подруги продолжали щебетать и хихикать вокруг неё, но на несколько минут она словно перестала их слышать. Будто тени сгустились вокруг, приглушив яркие летние краски. «Всё будет хорошо… Не волнуйся… Мы всегда с тобой! Будь счастлива…» В приоткрытое окно ворвался порыв ветра и взметнул тонкий узорчатый тюль. Это был от них добрый привет, поняла Анна. Это они, духи всех тех, кому она помогла за это время, те, для кого она добивалась справедливости и правосудия. Те, кто сами помогали ей в поисках истины, в наказании виноватых и оправдании невиновных. Анна поняла, что они помнят о ней и желают ей счастья. — Спасибо, мои дорогие, — еле слышно прошептала девушка. — Не благодари нас, Анхен, — ответила Эльвира, подумав, что слова предназначены подружкам невесты. — Мы все здесь счастливы не меньше тебя и так за тебя рады! Наконец, назначенный час настал. Свадебный поезд невесты тронулся в сторону храма святого равноапостольного князя Владимира. Там и состоялась встреча со свадебным кортежем жениха, который уже поджидал около церкви. Приглашённые гости заблаговременно собирались внутри. Те, кто не поместился, окружали храм празднично одетой толпой. Казалось, весь город пришёл сюда, чтобы стать свидетелями заключения этого союза. И не мудрено — сколько они ждали, сколько гадали и сплетничали, когда же состоится эта долгожданная свадьба. Некоторые особо отчаянные личности даже заключали пари. Воистину это был исторический момент. Это подтверждала и мелькающая то здесь, то там упитанная фигура господина Ребушинского. Наверняка завтрашний номер «Затонского телеграфа» будет посвящён этой торжественной церемонии. С того момента, когда Яков Платонович подошёл к экипажу и подал Анне руку, помогая выйти, она знала, что всё и вправду будет очень хорошо. Теперь они вместе, действительно вместе на всю жизнь. Жених и невеста обменялись взглядами и моментально поняли друг друга. «Мы вдвоём сделаем это, — казалось, говорит ей без слов Яков. — Так надо. В моём сердце ты давно моя жена. Но именно сейчас мы станем едины для неба, земли и людей. Иди за мной и ничего не бойся». У ворот храма их встретил дьякон и прочитал короткое наставление о том, как следует войти внутрь и как правильно вести себя дальше. Потом всё пошло как по нотам. Анна отчётливо видела вокруг себя каждую деталь, каждого гостя. Яркие цвета нарядных платьев, пламя свечей, праздничное убранство храма, цветы и аромат ладана — это не мешало ей внимательно слушать подсказки священника, и весь обряд прошёл как нельзя лучше. Венчальные свечи горели дружно и ровно, слова обета произносились звучно и без единой запинки, кольца надевались легко, кружить вокруг аналоя было так же просто, как пройти по дорожке от дома к саду. Самые придирчивые гости не могли найти в течении свадебной церемонии ни одного изъяна. «Тётя Липа должна быть довольна», — мелькнуло в голове у Анны, и она не удержалась от улыбки. От Якова исходила сдержанная, уверенная сила, и так восхитительно было думать, что так теперь будет всегда… Для праздника был украшен самый большой зал Дворянского собрания. Здание окружал небольшой парк, огороженный изящным чугунным забором. Сегодня здесь собрался цвет Затонского общества. Молодые принимали поздравления, публика в меру прилично веселилась. Надо сказать, что полицейское Управление и вправду очень ответственно подошло к этому дню. В городе царил идеальный порядок. Даже сейчас парк был под присмотром нескольких нарядов городовых. За оградой парка, на площади купеческое собрание организовало настоящие народные гулянья, и там присутствие полиции также было насущной необходимостью — даровое угощение и выпивка всегда могут привести к необдуманным поступкам. Анне казалось, что она попала в сказку. В этот день она видела вокруг себя только счастливые лица, только добрые слова и пожелания счастья произносили гости. Когда же на открытой веранде заиграл приглашённый полковой оркестр и настала пора танцев, окружающая действительность окончательно превратилась в сказочный бал. Первый вальс танцевали жених и невеста, и наконец-то это было не во сне. Немало удовольствия доставляло Анне видеть своих родителей такими счастливыми. Мария Тимофеевна в равной степени гордилась и своей очаровательной дочерью, и тем, как отлично устроен праздник, по большей части её стараниями. Виктор Иванович, казалось, находился где-то на седьмом небе и почти не сводил глаз с Анны. Только получив от супруги легкий пинок локтем под рёбра он вспомнил, что его доченька, наверняка, стесняется такого пристального внимания и постарался сосредоточиться на общении с гостями. Улучив минутку среди танцев, тостов и добрых пожеланий, к жениху и невесте, беседующим друг с другом у открытого окна среди огромных ваз с белыми розами, пробралась Олимпиада Тимофеевна. — Ах, Яков Платонович, Яков Платонович, дорогой мой зять! — в её голосе звучал укор. — Олимпиада Тимофеевна, слушаю вас! — отозвался Штольман с улыбкой. Тётушке никогда не удавалось вывести его из равновесия, как она ни старалась. А уж сегодня тем более не удастся. — А ведь вы обещали мне ещё одного гостя, чтобы их было нечётное число! Забыли? — укоризненно погрозила пальцем любящая тётя. — Я помню, что я обещал, — сказал Яков терпеливо. — Гость будет, но несколько позже. Это мой небольшой сюрприз. — Да уже и не надо! — засмеялась родственница. — Госпожа Гудович так и не пришла. Городской голова Санжаровский рассказывал только сейчас, что она оделась, приготовилась, вуальку свою неизменную нацепила, а потом рукой этак махнула: «Идите, Илья Артемьевич, я вслед за вами буду!» И не явилась до сих пор! — Что? — встрепенулась Анна. — Ах, Яков Платонович, неужели не все загадки мы с вами разгадали? Где же она? Почему не пришла? И вообще, что она делала в Затонске, ведь мы этого так и не выяснили. — Брось, Нюша, — махнула рукой тётя Липа. — Ты теперь замужняя дама. Тебе не к лицу эти расследования да дознавания. Вон, пусть муж твой этим занимается. Да и то, никак уж не сегодня! Тут к беседующим с очаровательной улыбкой на лице подлетел полицмейстер, за ним едва поспевал Коробейников. По чуть ли не сведенным в радостной гримасе скулам своего помощника Штольман понял, что что-то произошло. Анна сразу же насторожилась, тоже мгновенно ощутив исходящее от коллег мужа напряжение. — Олимпиада Тимофеевна, дорогая, вас там полковник Глинский ищет! — сообщил Николай Васильевич. — Вы обещали его супруге рецепт мочёных яблок! — Ах, и вправду, — спохватилась тётя Липа и унеслась прочь. — В чём дело? — спросил Яков Платонович, тщательно удерживая на лице выражение, которое, по его мнению, должен иметь счастливый жених. — Там Синельников. Вон, на веранде. Сигнализирует. Повернув головы, Анна и Яков увидели, что за спинами оркестрантов стоит их незадачливый друг-городовой и яростно пытается подать какой-то сигнал, при этом не распугав и не встревожив гостей. — Сейчас я выйду к нему и всё узнаю, — предложил Коробейников. — Идите, Антон Андреевич, — разрешил Трегубов. — Сейчас узнаем, в чём дело, и постараемся всё уладить без вашего участия, Яков Платонович. Но уж если… — полицмейстер многозначительно подмигнул. — Будьте готовы. — Конечно, — Яков уже был как обычно собран и серьёзен. Коробейников шёл обратно так яростно улыбаясь, что было ясно — дело нешуточное. — Труп, Яков Платонович. Что делать будем? — Как что делать? — мгновенно отреагировала Анна. — Что и всегда. Расследовать. — А свадьба? А гости? — Сейчас уладим, — отозвался Штольман. Он поискал взглядом своего дядю, подозвал его поближе и негромко заговорил: — Дядя Герман, выручайте. Нам сейчас надо отлучиться по служебному делу… Не спрашивайте, потом объясню. Сделайте так, чтобы гости веселились, как на столичном балу, и ничего не заметили. Николай Васильевич, вы, пожалуй, тоже пока будьте здесь. Мне так будет спокойнее. А мы с Коробейниковым выйдем и побеседуем с городовым. — Я всё понял, — без лишних слов кивнул Герман Карлович. — Сейчас позову Эльвирочку, и мы всё устроим в лучшем виде. Про вас никто и не вспомнит. Словно по какому-то наитию, к группе беседующих уже пробивался Пётр Иванович. С полуслова поняв, в чём дело, он тут же предложил и свою помощь. Коробейников тем временем подошёл к Оленьке и подвёл её к компании молодых дам, предварительно извинившись за предстоящую небольшую отлучку. — Я иду с вами, Яков Платонович, — заявила Анна, хватая мужа за рукав. — Нет, — коротко и твёрдо ответил Штольман. — Не нет, а да! — притопнула каблучком молодая жена. — Не забывайтесь и не командуйте, вы мне не… Э-э-э... Ну да. Теперь муж. Ну и что? Зато я вам — жена! Понятно? — Нет, непонятно, Анна Викторовна. Идите к вашему отцу, к родственникам. — Ни за что! Я такой же следователь, как и вы, не забывайте. Вдруг всё это неспроста, вдруг всё это связано с исчезновением госпожи Гудович? А будете настаивать — я вам… я вас… Анна решительно вздёрнула подбородок, намекая, что последствия будут ужасными. — Идёмте, — махнул рукой Штольман, сдаваясь и не желая привлекать лишнее внимание. В этот момент грянул оркестр — весёлая резвая полька звучала так, что ноги сами просились в пляс. Танцевальный вихрь разгорелся с новой силой. Полковник Планк и Эльвира шли в первой паре и танцевали так красиво и изящно, что сразу же хотелось к ним присоединиться. Тех, кто не танцевал, собрал вокруг себя Пётр Иванович Миронов. Анна, Яков и Коробейников осторожно выбрались на веранду, как будто бы для того, чтобы глотнуть свежего воздуха, а затем неспешно двинулись, обходя оркестр, прямо к стоявшему столбом городовому. Вид у него был, прямо сказать, пришибленный. — Ну что, Синельников? — спросил Штольман. — Что за труп? Где? — Ваше высокоблагородие… — завидев рядом с надворным советником Анну, полицейский залился краской, спрятал глаза в землю и, казалось, не мог и слова вымолвить. — Да говорите уже! — нетерпеливо прикрикнул Штольман. — Труп женский, — проговорил, наконец, городовой. — Вон там, — он махнул рукой вглубь парка, куда-то в угол, образованный двумя сторонами чугунного забора. — Точнее? — Идёмте, я лучше покажу. — Хорошо, — спокойный тон Якова, казалось, должен был немедленно помочь разрешить все вопросы. Вчетвером они двинулись в дальний угол парка, где, полускрытое за зелёными деревьями, красовалось маленькое здание, скорее даже сарайчик, разделённый на две половины, который в приличном обществе принято называть «домиком неизвестного архитектора». Установлен этот домик был явно для простых посетителей парка, так как для членов дворянского собрания в особняке имелись все необходимые удобства. Рядом с сарайчиком уже стояли Евграшин, Ульяшин и Полынкин. — Это что, шутка? — осведомился Штольман таким тоном, от которого у непривычного слушателя мороз бы прошел по коже. — Никак нет, — несчастным голосом почти прорыдал Синельников. — Я же говорю, труп там. Женский. Потянуло характерным ароматом. Яков поморщился. — Стало быть, труп находится в женской половине… так сказать, заведения, — сделал он первый логический вывод. — А кто и как его нашёл? — Так я и нашёл, — огорчённо доложил Синельников. — Стоял тут на дежурстве, за порядком в парке присматривал, а потом… понадобилось мне… А когда выходил, смотрю, ридикюль на ступеньках валяется. Дамский. Чистенький такой, красивый. Украшен богато. Ну я и заглянул ненароком внутрь, за дверку… а потом вот ребят позвал, чтобы посторожили, а сам прямо к вам… Простите великодушно, я понимаю, что у вас праздник, может, не надо было? — Надо, Синельников, надо. Так, ладно. Что имеете доложить? Осмотрели? — поинтересовался начальник сыскного отделения. — Никак нет, — слегка растерянно ответили подчинённые. — Дамский всё-таки. — Там же нет никого! — рассердился Штольман. — Какая разница, дамский — не дамский! Сейчас это обычное место преступления! — В самом деле, — решила подбодрить полицейских Анна, — не стесняйтесь, господа. За мной! — она приподняла подол платья и первой смело вошла внутрь, невозмутимо отмахнувшись от чёрной навозной мухи. Там было тесно, зато не так грязно, как этого можно было ожидать. Но не это поразило вошедших. Часть дощатого настила над выгребной ямой была безжалостно выдрана, и среди обнажившегося для взора потрясённых зрителей великолепия они увидел пару женских ног в чёрных ажурных чулках и в туфлях на каблуках. Виднелся также край жемчужно-серого подола длинного платья, наполовину погружённый в омерзительную тёмную жижу. — Неизвестная была утоплена в выгребной яме вниз головой, — заключил Штольман. — Либо же убита где-то в другом месте, а потом спрятана здесь. Почему здесь? Ведь совсем недалеко отсюда, на той стороне парка, празднует целая толпа народа. И есть большая вероятность, что с течением времени кто-то обязательно сюда наведается по вполне объяснимым естественным причинам. А значит — тут же обнаружит тело. Значит, убийцы хотели, чтобы оно было обнаружено? Внезапно он нагнулся вперёд, всматриваясь в кусок серой ткани, задевший за край обломанной доски и относительно чистый. Внутри у него всё похолодело. Он узнал это платье. Именно этот край юбки он прошлым летом собственноручно отцеплял от гвоздя в дощатом заборе, когда они с Ниной Аркадьевной Нежинской прогуливались по Затонску. Тогда, когда с Анной он был в ссоре. И место рядом со следователем заняла целеустремлённая фрейлина. Или нет? Яков вспомнил, что несколько раз Анна видела в городе пропавшую Зинаиду Гудович, одетую в платья Нежинской. Значит, это вторая фрейлина? Как это установить? Путём извлечения тела из ямы. Затем надо будет провести опознание, составить протокол. Неприятная предстоит процедура. Ох, как же хочется на свежий воздух! За спиной Штольмана застыли безмолвные городовые в компании с Коробейниковым. Никаких подробностей о гардеробе госпожи Нежинской они, конечно, не знали, но одно то, что какая-то неизвестная женщина нашла здесь свою смерть, заставляло их потрясённо молчать. Впрочем, нет, не все они разделяли это мрачное настроение. На губах Полынкина мелькнула лёгкая улыбка. Он явно собирался что-то сообщить, но его опередила Анна. Вернее, её звонкий смех. — Господа! — она склонила голову к плечу, иронично оглядывая коллег. — Хватит драматизировать. Давайте выйдем отсюда, и я вам расскажу о всех своих соображениях! В парке нам будет гораздо легче и дышать, и разговаривать.