Единожды ступив на этот путь...

— Я знаю, о чем вы подумали, — сразу же заявила Анна, когда вся компания выбралась на свежий воздух, хотя и не отходила далеко от примечательного памятника архитектуры. — Вы посчитали, что перед вами тело несчастной пропавшей госпожи Гудович. Штольман медленно кивнул: — Это лишь одна из версий. — Могу вас успокоить. В том, что это вовсе не Зинаида Романовна, я уверена так же твёрдо, как и в том, что я сегодня вышла замуж, — улыбнулась Анна. — Отчего же, — несколько ревниво вопросил молодой муж, — отчего же вы в этом так уверены, Анна Викторовна? — По туфелькам, Яков Платонович. Мой дядя неоднократно указывал, что одна из особых примет, по которой можно слёту отличить Зиночку от Ниночки — это кукольный размер ножки Зинаиды Романовны. А тут… Средний, скорее всего. Извольте сами убедиться, — и Анна сделала широкий приглашающий жест в сторону заветной двери. Штольман снова поморщился. — Непременно, но не сейчас. — Далее. Я уверена не столь сильно, но предположу кое-что и о вашей второй версии, Яков Платонович, — продолжала Анна. Городовые слушали её, почти не дыша. Глаза простодушного Синельникова были круглыми, как пятаки. Недалеко ушёл и Антон Андреевич. Ульяшин с Евграшиным лучше владели собой, но некоторого удивления скрыть всё же не могли. Один Полынкин чему-то усмехался. Товарищи косились на него и мысленно обвиняли в бессердечии, что было явственно написано на их лицах. — Да, я узнал это платье, — подтвердил очевидное Яков. — Я тоже, — улыбнулась Анна. — Но нам с вами не о чем беспокоиться. Это вообще не человек. — А что же? — наивно вырвалось у Коробейникова. — А-а! Манекен? — Точно, Антон Андреевич. Конечно, манекен! — Как вы это поняли? — поинтересовался Штольман. — Хотя, я, кажется, догадываюсь. Неестественность позы, эта задеревенелость. Живое, или то, что недавно было живым не будет так нелепо торчать вверх. Щиколотки трупа всё же сохраняют некоторую подвижность. Здесь же мы видим вопиющую статичность. И как я сам сразу не заметил? Коробейников, проверьте-ка! — Я? А как? — растерялся Антон Андреевич. Он стоял перед шефом такой аккуратный и надушенный, во фраке и с фиалками в петлице. И вот сейчас должен лезть туда и щупать это руками? — Давайте я, — сжалился над ним как всегда дисциплинированный и ответственный Евграшин. Он зашёл внутрь, оставив дверь открытой, но не стал никуда протягивать руки, а отцепил с пояса шашку в ножнах и несколько раз прикоснулся её концом к открытой части дамской ступни где-то в районе подъёма. — Стучит, ваше высокоблагородие! Ей-Богу, стучит! — обрадовался Синельников. На его лице отразилось явное облегчение. — И вправду кукла! — А из чего делают эти… манекены? — поинтересовался у Анны Ульяшин. — Из дерева, папье-маше, воска. У нас тут, кажется, второй вариант. Деревянные — самые дорогие и чаще всего делаются не в полный рост. Я думаю, что этот манекен принадлежал госпоже Гудович. Они сейчас недёшевы, в основном заказываются в Париже или даже в Североамериканских Штатах и пока что являются предметом роскоши, а не повседневной вещью. Лекцию Анны сотрудники полиции прослушали очень внимательно. Но Штольмана интересовала суть дела, а не детали. — Хорошо, что не убийство, — разделил он общую радость. — Но чьи же это проделки? В чём их смысл? Полынкин! — возвысил голос Яков, заметив, наконец, гримасы подчинённого. — Ах ты шельмец! Знаешь что-то? Говори? — Тс-с! — Евграшин как всегда был настороже. — Сюда идут! Кажется, она! Все быстро и бесшумно переместились за длинную стенку сарайчика. А к чугунной калитке тем временем осторожно приближалась женская фигура, закутанная в длинную накидку, и с лицом, скрытым вуалью. Из-под накидки выглядывал жемчужно-серый подол платья. Густая зелень деревьев в первые мгновения скрыла сыщиков от глаз незнакомки. Она двигалась медленно, неуверенно и поминутно озиралась вокруг. Штольман без единого слова обменялся знаками со своими помощниками, и в следующий миг Ульяшин с Евграшиным, как чёртики из табакерки, выскочили из-за угла, подхватив подошедшую даму под локти. — Госпожа Гудович? — вежливо спросил вышедший следом за ними Коробейников, слегка кланяясь. — Очень рады. Просим прощения, но мы обязаны немедленно доставить вас прямо к гостям. Все очень волнуются и недоумевают, куда же вы пропали. Вот, уже и полицию отрядили вас разыскивать. Пока он говорил, Полынкин тихим шёпотом произнёс несколько фраз на ухо Штольману. Тот кивнул и приготовился. Схваченная дама сначала застыла, как самый настоящий манекен, потом предприняла попытку вырваться, но не тут-то было. — Отпустите меня! Как вы смеете? — взвизгнула она, и тут перед ней предстал сам начальник сыскного отдела под руку с молодой женой. — Добрый день, госпожа Нежинская, — приветствовал он незнакомку. — Вы можете скрыть ваше лицо и фигуру, но ваш голос вас окончательно выдал. Здравствуйте, Нина Аркадьевна. Пришли поздравить нас с бракосочетанием? Или явились сюда проверить, удалась ли ваша шутка? Анна молчала, но в её взгляде, устремлённом на женщину под вуалью было лишь искреннее сочувствие, никакой издёвки или злорадства. Видимо, это и добило незнакомку. Она злым торопливым жестом убрала тонкую ткань с лица. — Какая шутка? — спросила Нина Аркадьевна Нежинская высокомерным капризным тоном. — Ты о чём, Якоб? А, здравствуйте, Анна Викторовна. Поздравляю, — фрейлина явно старалась сделать свой голос небрежным и лёгким. — Сегодня вы отвоевали замечательный трофей. — Что ж, Нина Аркадьевна, полюбуйтесь на дело рук своих. Не знаю, кого вы хотели насмешить, но вышло не смешно, — Штольман сделал знак Ульяшину и Евграшину. Они подтащили упирающуюся женщину к открытым дверям женской половины уборной и почти втолкнули внутрь. Синельников стоял позади всех и, казалось, ничего не понимал в этой ситуации. «Да и ладно, — мелькнуло у Якова Платоновича в голове, — не мешает — и хорошо». — Что вы делаете?! — возмущённо завопила Нежинская. — Это насилие! Это оскорбление! Что вы от меня хотите? Наконец её взгляд упал на торчащие из ямы ноги. — Что это? — её голос дрожал не меньше, чем её указательный палец, вытянутый в сторону необычной посетительницы клозета. — Хорошо. Я верю, что это не ваших рук дело, Нина Аркадьевна, — кивнул Штольман. — Значит, это сделала ваша подруга. Это ведь её вы здесь поджидали? А она не пришла. И вместо себя оставила вам прощальный привет. Нежинская сильно вздрогнула и побледнела. — Что? — потерянно спросила она. — Привет? — Привет от Зиночки. — Какой ещё Зиночки? — Ах, Нина Аркадьевна, и не надоело вам лицедействовать? — поинтересовался Штольман почти устало. — Только выбрались из одной неприятной истории, тут же сочинили себе другую! — Я требую, чтобы меня выпустили отсюда! — гневно выкрикнула фрейлина. — Конечно. Только сначала мы позовём… Синельников! — подозвал Яков. — Всё равно стоишь без дела. Приведи сюда господина Ребушинского. Он где-то среди гостей шныряет вместе со своим фотографом. Синельников умчался выполнять приказание. — Что ты задумал? — спросила Нежинская, сверкая глазами. Штольман молчал. Остальные последовали его примеру. Через несколько минут к небольшой группе у «нужного домика» уже резвой трусцой приближался Ребушинский. Надо сказать, он возлагал большие надежды на эту свадьбу, и они не оправдались. Всё было как-то пресно, скучно, до одури благопристойно… Самое большее, на что можно было рассчитывать в завтрашнем номере газеты — это несколько слащавых снимков и хвалебно-нравоучительная статья. Но, кажется, сейчас прямо в руки бесстрашному рыцарю пера с самого неба скатилась звёздочка. — Кто это? Нина Аркадьевна? — спросил он, не веря своим глазам. — Моё почтение, госпожа Нежинская. Вот так неожиданность… А что здесь, собственно, происходит, господин Штольман? — Сейчас узнаем, — ответил ему Яков Платонович. — Я хочу напомнить Нине Аркадьевне одну нашу встречу. Не так давно, в Петербурге этой весной. Анна тревожно вскинула голову и уставилась на мужа. Это была для неё новость. С одной стороны, к поверженной противнице она почти не ревновала… Но, с другой, это такое сложное слово — «почти»… — Позвольте напомнить вам, Нина Аркадьевна, что вы поклялись никогда и ничем не беспокоить мою невесту. Впрочем, как я наивен. Ваше слово — разменная монета, причём уже довольно давно. А где фотограф? — Делает фото родителей невесты, — сообщил подбежавший к начальнику Синельников. — Будет через несколько минут. — Господин Штольман, — скривила губы Нежинская. — Я никак и ничем не побеспокоила вашу невесту. Но я ничего не обещала в отношении вашей жены. Уголок рта Штольмана дрогнул от отвращения. — Обыщите, — кивнул он городовым. — У неё может быть оружие. — Что? — не поверила своим ушам фрейлина. — Обыскивать? Меня? Штольман, ты в своём уме? — Нина Аркадьевна, будьте благоразумны. Не забывайте, что фотограф уже на подходе. Скоро он будет здесь, и место происшествия мы по всем правилам задокументируем. И вас на его фоне. Вы этого хотите? Да и господин Ребушинский только и ждёт команды «фас». Толстенькое личико журналиста буквально трепетало от осознания близости настоящей сенсации. Блестящей, огромной, уникальной. Быть может, главной в его жизни. — Так что не в ваших интересах разыгрывать святую невинность. Что там у вас и где? Отдайте сами. Не спеша, медленно, стволом вниз. Нежинская, бормоча сквозь зубы французское ругательство, засунула правую руку в широкий левый рукав и, сделав какое-то незаметное движение, будто отцепив невидимую петлю, вынула небольшой пистолет. — И без глупостей, — напомнил Штольман на всякий случай. Нина Аркадьевна нехотя повиновалась. Весь вид Якова Платоновича говорил о том, что сейчас лучше с ним не играть — проигрыш будет страшен. — О, Смит энд Вессон, шестьсот тридцать восьмая модель. Любимая оружейная компания великого князя Алексея Александровича, — заметил Штольман, забирая оружие. — Безумная! И кого же вы хотели застрелить на этой свадьбе? Меня? Анну? Да вы понимаете, что не вышли бы живой из этого зала? Выражение лиц всех присутствующих служило лучшим подтверждением этим словам. — Милый мой Якоб, — сказала Нина, высокомерно вздёрнув подбородок. — Хочу заметить, что, став женатым, вы заметно отупели. Это всё, что подсказывает вам ваша фантазия? — О да. Никак не могу понять, в чём же тут ваша выгода. Ведь без выгоды вы бы не стали так утруждаться. — Фарао-он, — протянула Нина Аркадьевна с видом человека, которому нож поднесли к горлу. Нет, скорее с видом женщины, которая поняла, что ей нечего больше терять. — А, может быть, я просто хотела застрелиться. Прямо на твоей свадьбе. Лицо её дрогнуло. Может быть, сейчас она говорила искренне? Может быть, хотя… — А выгода, — продолжала меж тем Нежинская, — была бы колоссальной. Ни ты, ни твоя Анна не забыли бы меня до конца своих дней. Никогда! — В её глазах блеснуло самое настоящее безумие. — Фотограф прибыл, — громогласно доложил Ульяшин. Ему, как и всем здесь, было неловко от этой отвратительной сцены. — Отлично. Не обессудьте, уважаемая. Несколько снимков — и мы наконец-то обезопасим наш город от вашего присутствия. Лицо Нежинской исказила гримаса ярости. — Да-да, я понимаю. Снимки и негативы можно украсть. Господина Ребушинского можно подкупить или запугать… — Позвольте! — С негодованием в голосе встрял защитник свободы слова. — Правду нельзя запугать! Голос истины нельзя заглушить! — …так что я позабочусь о том, чтобы гарантии нашего спокойствия были надёжно защищены, — невозмутимо закончил Штольман. Когда фото были сделаны, надворный советник приказал препроводить Нину Аркадьевну на вокзал и посадить на первый же поезд. — И что же это было, если не любовь? — спросил сам у себя Ребушинский. Впрочем, остальные уже ушли вперёд, и журналисту оставалось только догонять, торопливо перебирая упитанными короткими ножками… Показавшись гостям и убедившись, что веселье идёт своим чередом, все заинтересованные лица расположились в одном из приватных кабинетов в здании дворянского собрания. Молодожёны, а также Коробейников и Трегубов расположились на мягких диванах и креслах. Вдоль стен скромно выстроились Ульяшин, Евграшин и Полынкин. Были также призваны для беседы Герман Карлович и Пётр Иванович — Штольман счёл неправильным скрывать от них что-либо после того, как они в очередной раз помогли следствию. — Таким образом, — продолжал свой рассказ Яков Платонович, — госпожа Нежинская уговорила свою подругу Зинаиду Гудович помочь ей в это адском замысле. Может быть, Зинаида Романовна не знала всех деталей, иначе отказалась бы быть орудием в руках интриганки. Она прибыла в Затонск, постаравшись окружить свою фигуру всей возможной таинственностью: скрывала своё лицо и фигуру, носила чужие платья, чтобы до последнего не раскрывать себя. Знали о ней правду только в семействе господина Санжаровского, но по каким-то причинам ни о чём не болтали. Ладно, оставим это на совести госпожи Гудович. Итак, я вижу картину следующим образом. Нежинская намеревалась проникнуть в зал к гостям под видом Зинаиды Романовны. Для этого последняя прибывает на праздник под ручку с городским головой, как всегда под вуалью, затем поднимает эту вуаль, прохаживается среди гостей, демонстрирует себя так, чтобы ни у кого не осталось сомнений, что перед ними именно официально приглашённая гостья. Потом в условленный час Зинаида должна была исчезнуть и подойти к парковой ограде, чтобы подать сигнал своей сообщнице, ожидающей неподалёку. После чего в зал бы проникла уже госпожа Нежинская. И вовсе не с добрыми намерениями… — Она говорила правду? — голос Анны звенел от напряжения. — Она действительно убила бы себя? Или меня? — Я не знаю, Анна Викторовна, — развёл руками Штольман с горькой улыбкой на лице. — Но я бы ожидал самого худшего. Все помолчали. Анна тяжело вздохнула. Ей невольно вспомнились все трудные и опасные испытания, выпавшие на их с мужем долю. Борьба со злом — нелёгкое дело. Но она была готова посвятить этому всю свою оставшуюся жизнь. Тем более, что теперь это будет опасность, разделённая на двоих. А это уже немало. — Но что-то пошло не так, — подхватил после паузы Коробейников. — Очевидно, что-то заставило Зинаиду Романовну отказаться от первоначальных планов. Она просто не пришла на свадьбу, не встретила в назначенном месте свою подругу, а вместо этого спешно покинула город, на прощание устроив небольшой спектакль. — Я даже знаю, кто нам сейчас расскажет о мотивах госпожи Гудович, — загадочно улыбнулся Яков Платонович. — И кто же? — подалась вперёд Анна с любопытством. — Что ж. Придётся мне преподнести вам этот сюрприз в отсутствие Олимпиады Тимофеевны, — притворно вздохнул Штольман. — Я обещал ей дополнительного гостя на свадьбе, но судьба всё устроила по-своему. Итак, разрешите представить, господа. Поручик Свет-Яковлев, Андрей Иванович. Один из лучших сотрудников ведомства господина Варфоломеева, которого все вы знаете и помните. Мы с господином поручиком были знакомы заочно, по рассказам нашего начальника, но до моего второго приезда в Затонск лично не встречались. Полынкин отошёл от стены, выпрямился и щёлкнул каблуками. Каким-то образом перед глазами изумлённой публики возник вместо простоватого нижнего чина несомненный офицер, чьей выправки и манеры держать себя ничуть не портила повседневная форма городового. — Что? Андрей Иванович? — ахнула Анна. — Полынкин? Ты? Вы? Что? — не поверил своим глазам полицмейстер. — Ну ты, Андрюха… — невольно вырвалось у обычно сдержанного Евграшина. — То есть, виноват, господин поручик… А я-то тебе подзатыльники давал… — Я прошу прощения за этот небольшой обман, — непринуждённым тоном произнёс поручик Свет-Яковлев. Вне сомнения, перед слушателями стоял светский человек, настолько велика была перемена в его облике. — У вас, дамы и господа. У вас, мои друзья по оружию… Не смущайтесь, — он дружески хлопнул по плечу стоявшего рядом Ульяшина. — Свою службу в Затонском Управлении полиции я навсегда сохраню в своём сердце. Меня здесь встретили как своего, учили меня и наставляли, как доброго товарища и относились ко мне, как к родному. Я даже завидую вам. Можно и вправду сказать, что здесь вы живёте и служите одной большой дружной семьёй. Трегубов прослезился. Пётр Иванович пробормотал: «Мне срочно надо выпить…» На маленьком столике у окна он нашёл всё, что было нужно его душе. Остальные, когда им было предложено присоединиться, отказались. Все с нетерпением ждали продолжения истории. — Яков Платонович знал, что наш шеф не оставит его без помощи в этом трудном деле. Я прибыл в Затонск под видом обычного городового. Но не сомневался, что господин Штольман сразу же поймёт, кто я и откуда. — И как же вы поняли, Яков Платонович? — поинтересовалась Анна. — Ну, это было проще простого. Во-первых, у меня есть только один знакомый полковник, который пьёт кофе, как воду, и днём, и ночью. Помните тот разговор у открытого окна, когда Андрей Иванович описывал своего бывшего командира, под началом которого якобы служил в армии? Господин поручик всё точно рассчитал. Он видел, что я вхожу во двор, и продолжал говорить настолько громко, чтобы я всё услышал, но чтобы никто не заподозрил, что эти слова предназначены лично мне. Кроме того, дополнительным сигналом для меня послужила история про купца Рахманова, осуждённого за мошенничество. Такой человек действительно существует и в данный момент отбывает свой срок. Но он никогда в жизни не торговал ни кофе, ни чаем, ни другими колониальными товарами, а исключительно мануфактурой. Вот так мы и узнали друг друга. Поручик Свет-Яковлев коротким кивком подтвердил все слова Штольмана. — Ну а как же история Зиночки Гудович? — напомнила Анна. — Андрей Иванович, не томите! — Что ж, я охотно всё расскажу, — пообещал поручик. Он не стал садиться на диван поближе к гостям, а начал прохаживаться вдоль стены. Анна подумала, что так ему и рассказывать будет легче. И от своих товарищей-городовых он далеко не отходит, не желая сразу переводить себя в ранг «господ». Это вызвало в ней искреннюю симпатию к таинственному агенту Варфоломеева. К тому же Анна не забывала и о том, что он спас её в парке от шпиона в серой поддёвке. — Итак, я не буду вдаваться в неинтересные для вас подробности, друзья. Скажу лишь, что я нанял себе в вашем городе парочку хороших осведомителей. Один работает в доме городского головы. Другой… Нет, зачем вам эти секреты… Самое главное, что всё это было не зря. Я знал обо всём, что делается в доме господина Санжаровского. Знал, какие письма получает госпожа Гудович, куда ходит, что кому говорит и во что одевается. Постепенно выяснились и её намерения. Я не распространялся на эту тему, поскольку Яков Платонович и его помощники были полностью заняты делом шпионов. Когда же я понял, что госпожа Нежинская намерена лично явиться на вашу свадьбу, Яков Платонович и Анна Викторовна, я решил ей в этом самым серьёзным образом воспрепятствовать. Я знаю, на что способна эта особа. Итак, поскольку важным звеном в её планах была помощь госпожи Гудович, я задался целью лишить Нину Аркадьевну этой помощи. — И как же вам это удалось? — не меньшее, чем у Анны, любопытство звучало на этот раз в голосе Коробейникова. — Очень просто. Не далее, как вчера, Зинаида Романовна получила письмо. Написала его одна старая фрейлина, знакомая обеих женщин по Петербургу. Эта дама всегда благоволила Зиночке и недолюбливала Ниночку. — Я так понимаю, что писала письмо старая фрейлина, а диктовали его вы, Андрей Иванович, — усмехнулся Штольман. — Не я, я в это время помогал вам в Затонске. Но это был мой человек. Так вот, эта пожилая особа сообщает, что вот уже несколько дней, как в Петербург из Парижа прибыл по делам известный вам Николай Николаевич Левашов… — Зиночкин жених! — сразу же вспомнил Пётр Иванович. — Он самый. И автора письма очень беспокоит тот факт, что почти всё своё свободное от службы в министерстве время господин Левашов проводит в обществе… кого бы вы думали? — Нины Аркадьевны Нежинской! — воскликнула Анна. — А прочитав письмо, Зиночка приходит в бешенство, отказывается от всех планов помощи Нине, и вместо того, чтобы встречать её у дворянского собрания, обряжает бедный ни в чём не повинный манекен в платье подруги-предательницы и топит его в… Ну вы знаете, в чём. — Дальше рассказывать не нужно. Всё остальное происходило на ваших глазах. — Это ясно. Но вот вопрос. Может быть, сама Зиночка в порыве слепой ревности, собственноручно топила бедную куклу. Но не сама же она отдирала толстые доски от пола! — Анна как всегда хотела разобраться во всём досконально. — Не сама. Но трудно ли нанять за деньги помощника! В её распоряжении был целый парк весёлых гуляк. К тому же нам с вами знаком один весьма примечательный тип, сильный, как конь, и готовый поработать не то что за копейку, а и за леденец. — Бедный Лавр Булыгин! — молодая жена сыщика сразу же поняла, о ком идёт речь. — Мало того, что он из-за своей безграничной преданности брату получил ранение, так ещё и остался без средств к существованию. Яков Платонович, — она умоляюще подняла глаза на мужа. Я прошу вас, давайте сделаем для него всё, что возможно! — Хорошо, я вам обещаю, — с серьёзным видом кивнул Штольман. — Вот так история! — полицмейстер хлопнул себя по коленям и встал с дивана. — О! Я и не заметил, как вечер наступил. Что ж, молодые, не пора ли ещё раз показаться гостям, да и помаленьку завершать этот трудный день? Молодые многозначительно переглянулись и улыбнулись друг другу.