trickster and traveller

— Бабушка Маха живёт далеко, — сказал Доран, вручая Локи длинные вязаные носки; в доме холодало, — в междумирье.       Падди часто делал это, давал Лофту в общем-то ненужные предметы одежды. Свитер, домашний халат, пальто, обещанные тапочки и вот теперь — носки. Лафейсон не был аскетом, напротив, если бы ему пришлось выбирать, он бы скорее отнёс себя к гедонистам: в конце концов, всю свою жизнь он провёл во дворце, где мог ни в чём себе не отказывать. Но в Асгарде смена времён года — явление чисто символическое; всё в этом мире застыло в своём «идеальном» состоянии. Включая погоду.       Да и из-за особенностей своего происхождения Лофта особо не волновали низкие температуры, и Доран прекрасно об этом знал. Но с завидным упорством надевал на асгардца всё больше и больше тёплой одежды, бормоча что-то про комфорт и чувство дома. Больше всего это напоминало подношения, которыми наивные смертные любили задабривать его, Локи, родственников. — Придётся идти через лазейку, — тем временем продолжал Уолкер, — а она открывается только с заходом солнца. Сам знаешь, какие они капризные.       На справедливое замечание трикстера о том, что межпространственные пути, тем более такие маленькие, не так уж и сложно стабилизировать, чтобы потом пользоваться ими в любое удобное время, друид только махнул рукой и назвал его занудой: «Некоторые вещи прекрасны в своём несовершенстве».       Ночь пришла в друидскую лавку, подобно большой старой птице. Немного покружив над домом, она медленно опустилась на землю и накрыла всё вокруг своими широкими крыльями. Её перья шелестели в такт опадающей листве и мелкому дождю. Бледный глаз-луна низко висел над горизонтом, любопытно заглядывая в окно.       Раздав фейри указания и накинув на плечи плащ, Доран объявил, что время пришло. Вдвоём они покинули лавку через дверь, ведущую на задний двор, и спешно спрятались под мощными ветвями дуба, росшего там же. На северной стороне ствола светились магические знаки, припрятанные жёлто-зелёным мхом.       Локи давно не был в междумирье, в этом бескрайнем пространстве, соединяющем пласты вселенной. «Их» версия напоминала огромный поток ослепляющей энергии, по которому скользили с помощью Биврёста или Иггдрасиля. В этом месте почти ничего не было, а потому там редко кто-то жил; оно просто служило источником. Кельтское же междумирье выглядело как безграничный молчащий лес, окутанный низким туманом. Доран сказал следовать строго за ним: едва заметная тропинка, змеящаяся между деревьями, была обманчивой и любила заводить несведущих в магические топи.       Удивительно, сколь по-разному может выглядеть мир и его изнанка в зависимости от того, какой стороной их повернуть. Сторон этих было бесконечно много, и Локи подумал о загадках, которые приходится решать, исследуя их, и о волнующем азарте, сопровождающем на каждом шагу. Из-за определённых обстоятельств трикстеру было некогда заниматься подобным, но он скучал по этому чувству. Погружение в тайны, открытие нового, преодоление неизвестного. Собственными руками препарировать сокрытый уголок вселенной, чтобы понять, как именно он работает, что заставляет его шестерёнки вращаться так, а не иначе. И быть единственным держателем этих драгоценных знаний, единовластным правителем десятков крохотных мирков. Пьянящее ощущение, на которое у него попросту нет времени.       Теперь ему не нужны эти мирки; теперь его цель — Космос.       Но сначала нужно вернуть магию. Избавиться от этих бестолковых оков, созданных по воле эгоцентричного короля умирающего прошлого, коему кажется, будто все всегда будут плясать под его дудку, какую бы мелодию он ни играл. Ein sköpuðr galdra. — А может, тебе бросить всё это, Локстер?       Локи опешил, едва не замерев на месте. Ах. Друид снова это делает. Читает мысли, хоть и говорит, что это не в его интересах или силах. Любопытно.       Но… бросить всё? Сложить руки и отдаться на милость судьбы? Проиграть Всеотцу? Поддаться всем им? Если Тор смог превозмочь своё мидгардское изгнание, то и для него это не станет помехой. Конечно, ни о какой тупой жертвенности ради кучки смертных даже речи идти не может; да и асгардских друзей-воинов ожидать не приходится. Ему настойчиво хотят преподать урок, но это не значит, что он обязан подчиниться, чтобы выбраться из ситуации. И это не значит, что Локи уступит ему — простофиле, которого Один так жаждет посадить на трон. Он, трикстер, всегда справлялся сам, и этот раз не станет исключением.       Пока Тора вели по гусиному пуху, Локи вышагивал по иглам. — Не подумай, что я сдаюсь, — поспешно добавил Уолкер, видя глубоко оскорблённое лицо асгардца, — я же пообещал вернуть тебе магию. — Ты ничего не обещал, — Лофт усмехнулся. — Ты служишь мне исключительно из собственного альтруизма. — Я помогаю тебе исключительно от скуки. И я понимаю, что твоя гордыня на голову выше твоего здравого смысла, но, — Доран неловко потёр шею, — разве такая жизнь настолько уж плоха?       Жизнь, где он обитает в небольшом тихом городке, наполненном своими скромными прелестями и секретами; где он неторопливо проводит дни за чтением книг и изучением новых вещей, не пытаясь кого-то впечатлить, а лишь потому, что это ему интересно; где он не вынужден постоянно следить за дворцовыми сплетнями и шепотками, готовыми в любой момент вонзить нож в спину или рассмеяться в лицо; где он окружён тёплыми запахами, живыми людьми и доверием.       Жизнь, где его, кажется, просто принимают. — Полагаю, не настолько она и плоха, — тихо сказал Локи, немного замедляя шаг. — Однако мы оба знаем, что они всё равно никогда не дадут мне её прожить. Как только Одина перестанет забавлять этот маленький спектакль, он натянет поводья, чтобы я шёл туда, куда ему нужно. — Но если ты действительно желаешь этого, сможет ли тебя что-то остановить? — Доран поравнялся с ним. — В конце-то концов, ты же бог обмана. Furmkveða Flærðanna. Да и я на твоей стороне, не забывай.       Уолкер подмигнул и легонько толкнул плечо Лафейсона своим. Þú ert ekki einn.       Шли они неспешно, следуя изгибам тропинки. Время в междумирье ведёт себя странно, капризно почти что: если выйти из его потока в неправильном месте, можно запросто потерять недели, даже годы. В один миг длиной в жизнь можно лишиться всего и не заметить этого. С другой стороны, это отличное место, чтобы сокрыться от нежелательного внимания. Мало кто станет искать тебя там, где без труда можно потеряться самому.       Смертные боятся этого места, но их безудержно тянет к нему. Они уходят на поиски счастья и пропадают навсегда, заблудившись в перипетиях иллюзий, созданных собственным жадным разумом. О ужасающе-ироничная поэзия человеческих желаний.       Тропинка привела их к очередной развилке, но перед этой Доран остановился. Правое ответвление уходило в глубь леса, левое — к небольшой прогалине. Уолкер, посмеиваясь в короткую медную бороду, сказал, что когда-то выбрал здесь неверное направление и едва не поплатился за это жизнью. Так он познакомился с бабушкой Махой. — Если когда-нибудь заплутаешь в лесу без меня, — добавил друид, ступая на левую тропинку, — следуй за изваяниями скорбящего человека. Следуй за ликом Бана, сына отважной воительницы с равнин.       Он кивнул себе под ноги. Впервые Локи обратил внимание на множество небольших каменных фигурок, выставленных по левому краю их пути. Присмотревшись, он заметил, что все они имели одинаковый орнамент — лицо печального мужчины, чьи волосы и борода напоминали морские волны. Лафейсон готов был поклясться на корнях Иггдрасиля, что раньше их здесь не было.       Окружённый болотом, дом бабушки Махи стоял на холмике. Над этим местом висела особенно мрачная, давящая атмосфера. Без удовольствия трикстер вспомнил о поляне с вязким туманом, настойчивыми шепотками и дерущимися волками. От окраины леса к холму вёл узкий мост, со всех сторон усеянный всё теми же каменными фигурками. Все, как одна, отворачивались, стоило Локи и Дорану пройти мимо.       Низкую дверь красного цвета украшал дверной молоток в виде головы белоснежного быка. Ярко-голубые глаза его с любопытством наблюдали за пришедшими. Согнувшись пополам, Уолкер постучал четыре раза и что-то прошептал на своём языке. Бык издал низкий гортанный звук. Дверь приглашающе отворилась.       Внутри было светло и немного душно. В камине горел огонь, потрескивали поленья. Повсюду стояли стеклянные баночки с тёмной массой, которая медленно шевелилась и переливалась разными цветами. На высокой спинке кресла сидела дремлющая ворона. Навстречу им вышла крохотная, почти круглая старушка; глаза её, подёрнутые пеленой лет, были всё же красивы. Волоокая. — Beannaigh, seanbhean Macha, — друид поклонился. — Локстер, это бабушка Маха. Она может и очень любит забирать у людей какие-то полуэфемерные субстанции. Печаль, радость, магию, внутреннюю энергию и тому подобное. Бабушка Маха, это Локи. Он бог озорства из другого пантеона и его, так уж получилось, лишили магии. А мы пришли к тебе за советом. — О-хо-хо, Кайонаодх, дорогуша, как давно ты у меня не был! — её голос был похож на шелест верескового поля. — Рада снова видеть тебя и твоего спутника тоже приветствую в своём жилище. Проходите-проходите, я приготовлю вам чай.       Старушка быстро засеменила в соседнюю комнату, что-то взволнованно шепча под нос. — А с ней что не так? — спросил Локи, осматриваясь. — Она потеряла сына и спрятала всё своё горе в банку. Теперь, увы, неизлечимо больна оптимизмом и не замечает ничего плохого, даже если сказать об этом прямо. — Кайлана напоминает, — Уолкер на это ответил низким «ха». — Но, в таком случае, зачем мы здесь? Может ли слепец пролить свет на нашу ситуацию?       Доран вздохнул и подобрал с пола одну из многочисленных баночек. — Хотя сейчас она и не замечает очевидных проблем, где-то там внутри всё ещё живёт частица прежней Махи, — Уолкер внимательно вглядывался в старое мутное стекло. — А потому её сознание работает примерно, как у оракулов: в какой-то момент она начинает выдавать фрагменты нужной информации. К сожалению, это всё заставляет бабушку Маху вспомнить о прошлом, заново пережить потерю сына, — друид покачал головой и вернул банку на прежнее место. — Это очень несчастная женщина, и я стараюсь напрасно не тревожить её. — Какие жертвы ради моей скромной персоны.       Локи тоже потянулся было к баночке с тёмной массой — той, что переливалась насыщенным зелёным, однако был остановлен кельтом, в мгновение ока оказавшимся рядом. — Не стоит, — сказал он, беря тонкую руку Лофта в свою широкую ладонь. — Но только что ты… — Её магия нестабильна, — продолжал друид, задумчиво изучая их переплетённые пальцы. — Пока мы не будем уверены, как она отреагирует на тебя, лучше не касаться даже банок. А я уже…       Закончить Доран не успел. Ворона, доселе дремавшая, встрепенулась, скрипуче прокричала: «Am tae!» — и бесшумно улетела в соседнюю комнату. Уолкер выпустил руку Лафейсона и последовал за птицей.       Они сидели за круглым столом, украшенным резьбой. Сюжет её был стар, как мир, и встречался во многих пантеонах: два героя, одному из которых предстоит погибнуть от руки другого, и всепоглощающая скорбь, следующая за мимолётным триумфом. Чай оказался холодным и почти безвкусным. Было странно не чувствовать целого парада травяных запахов, бывшего чем-то столь обычным в доме Дорана.       В этом смысле жилище Махи было удивительно… стерильно. Никаких запахов, кроме запаха духоты; никаких звуков, кроме звука огня. Никаких украшений, кроме резного стола; никакой магии, кроме загадочной тёмной материи. По сравнению с лавкой друида это место казалось почти мёртвым. Первичное гостеприимство домика на холме постепенно превращалось в искусно расставленные силки в сознании Лофта. — Так что же привело вас в мою скромную обитель? — шелестящий голос Махи вырвал трикстера из размышлений. — Говорю же, шема лишили магии. — Это была не я. — Безусловно, почтенная Маха, конечно же это были не Вы, — Лафейсон вооружился одной из тех очаровательных улыбок, что обычно помогали ему получить желаемое. — Но Вы известны своей страстью к собиранию определённых вещей. Быть может, в Вашей коллекции найдётся чья-то магия, которую мы могли бы позаимствовать. Скажем, на безвозвратной основе. — То есть, навсегда? — По крайней мере, пока нас не постигнет ужасная участь, которая отправит меня прямиком к порогу Вальхаллы. Или Хельхейма — что чуть более вероятно. Но мы все здесь понимаем, что для Вас — да ещё и живущей в таком месте — это лишь мгновение, потраченное на то, чтобы моргнуть. — Ты привёл ко мне плута, — обратилась Маха к Дорану, — и он поёт чудные песни. — Да, в этом он до безобразия хорош. — Однако я не могу дать вам то, что вам же не принадлежит. Зато, — она предупреждающе подняла палец, видя, что Локи хочет что-то сказать, — я могу забрать твои воспоминания. Ты навсегда позабудешь о том, что магия когда-то была частью тебя, и заживёшь счастливой жизнью.       Старушка улыбнулась. Улыбка эта пыталась быть если не успокаивающей, то хотя бы доброжелательной, но вместо этого заставила трикстера похолодеть. Навсегда забыть о магии? Почему-то ему критически не хватает кислорода. О том, что делало его им? Он не может нормально вздохнуть, будто кто-то сдавливает горло. Забыть, и что же от него останется? Его пальцы сводит судорогами, но он ничего не может с этим сделать, бессмысленно сжимая и разжимая кулаки. Пустая оболочка, даже не тень от былого — жалкий, незначительный стежок, недостойный находится на бесконечном полотне норн.       Сквозь тревожный туман собственных мыслей Локи чувствует, как горячая ладонь ложится на его трясущееся плечо. — А, вспомнил, у меня для тебя кое-что есть, бабушка Маха, — говорит Доран и крепче сжимает чужое плечо.       Свободной рукой друид достал что-то из внутреннего кармана своего плаща. Подарком оказался широкий гребень с длинными зубьями, украшенный янтарём и сложной вязью из металлических элементов. Он удивительно хорошо сочетался с сюжетом резьбы на столе и казался солнцем, безразлично наблюдающим за разворачивающимися событиями. — Пытаешься задобрить меня, а, Кайонаодх? — усмехнулась женщина и лукаво посмотрела на Уолкера. — Но я всё ещё помню, что ты украл у меня кое-что. — Я не крал его, — Доран поморщился, снова услышав своё настоящее имя, — а взял из банки. Всё равно что увидеть надпись на надгробии. — Значит, ты сможешь просто отдать его, да? — Это не… — И снова стать собой? — Я и есть… — Снова стать taistealaí na flaitheas, коим ты был в первую нашу встречу, и навсегда оставить «Дорана Уолкера»? Ибо, если вернёшь украденное имя, я дам плуту магию.       Тяжёлая рука начала медленно сползать с плеча трикстера.       Их взгляды встретились. Друид обязан служить богам. В тёмно-зелёных глазах читался незаданный вопрос. Потакать любым их желаниям. Лофт явственно почувствовал чужой страх. Выбор за тобой. — Нет, — твёрдо сказал Локи, ловя горячую ладонь. — Благодарим за гостеприимство, почтенная Маха, однако нам уже пора.       Сидящая на спинке стула ворона скрипуче рассмеялась. — Не видать лисьей хитрости тому, кто привязался к волчьим клыкам, — прошелестела Маха напоследок. — Значит, так тому и быть, — Лафейсон кивнул и встал со своего места.       Когда они шли по мосту, сотни каменных фигурок поворачивали лица им вслед.       ***       На обратном пути оба пытались делать вид, что ничего не произошло… — «Очень несчастная женщина», да?!       …получалось, к сожалению, не слишком хорошо. — Технически, я не соврал. — Но забыл упомянуть, что вместе с сыном умерла и её способность читать ситуацию. — Ей намного проще избавиться от проблемы, нежели пытаться найти менее, м-м, радикальное решение, — Доран пожал плечами. — И Бан не мёртв. — Резьба рассказывает другую историю. — Не дай именам тебя обмануть, Локстер: человека с белыми волосами зовут Руа, и это его убивает сын Махи. — Она превратила собственного ребёнка в камень, — сухо произнёс трикстер; в этом пантеоне его больше ничего не удивляло.       Когда-то давно Маха была отважной воительницей с равнин. Она взялась тренировать двух мальчиков: своего сына Бана и того, кому суждено было стать причиной его гибели, о чём женщина, конечно же, не знала. Второго сорванца звали Руа и был он обладателем белоснежных волос — будто годы жизни нагнали его намного раньше положенного срока. Дети были очень дружны и считали себя братьями; куда шёл один, туда же следовал и другой. Но судьбой им предначертано было расстаться и поступить на службу к разным Туата.       Годы спустя они встретились на поле боя, и Бан, не узнав бывшего товарища, убил его в поединке. Бой этот был велик: дабы почтить память достойного противника, сын Махи решил забрать его шлем. Освободив голову мертвеца, юноша увидел знакомые белоснежные пряди. Осознав содеянное, Бан впал в отчаяние.       Куда бы он ни пошёл, за ним следовала тропа из слёз, непрерывно лившихся из его мутных очей. Некоторые капли, падая на землю, превращались в камни — настолько тяжело было его горе. Наконец Бан, более уже не юноша, остановился в чаще леса. Согбенный, он сидел там так долго, что вокруг него образовалось солёное озеро. В горе некогда великого воина теперь можно было утонуть. И каждый, кто приходил к месту его упокоения, омывался этим горем и навсегда забывал о своём.       Не в силах смотреть на страдания сына, Маха забрала печаль Бана и превратила его в величественное изваяние, что возвышается посреди озера слёз, запрятанного в глубине туманного леса. — Такова жизнь, — сказал Уолкер, открывая дверь в лавку и пропуская Локи вперёд; дождь перестал, но ветер даже не думал затихать.       Знакомая атмосфера друидского дома подействовала на Лафейсона умиротворяюще. Неожиданно даже для себя он расслабленно выдохнул; Доран ничего не сказал, лишь задумчиво хмыкнул. Трикстер чувствовал, что не должен поддаваться этому, но ничего не мог с собой поделать. Разбросанные книги, всюду снующие фейри и безучастно глядящий олений череп казались чем-то родным, чем-то безопасным. Местом, откуда тебя точно не выгонят. — Итак, уже трижды мы провалились, — начал друид, — возможно... — Во-первых, не «мы», а ты. Во-вторых, когда это я упустил третью попытку? — На самом деле первую — это был Костёр. Суть его в том, чтобы отдать какую-то часть своей энергии Дикой Природе. И я предположил, что ты, лишённый бо́льшей части своей, начнёшь инстинктивно напитываться чужой. Но не вышло: ты воспринял магию Костра, как и все остальные.       Про себя Локи подумал, что, возможно, не реши он покрасоваться своими навыками рассказчика той ночью, результат мог бы быть более утешительным, однако предпочёл оставить это суждение при себе. — А учитывая, что бабушка Маха не успела сказать ничего полезного, придётся снова придумать что-то самим, — Доран вздохнул и, скрестив руки на груди, принялся ходить по комнате. — Знаю-знаю, я сам предложил тебе помощь, но участие Вашего королевского величества было бы крайне полезным. — И что прикажешь сделать? — устало развалившись на диване, протянул Лофт. — Асгардские библиотеки за множество световых лет отсюда, а в заклинаниях я, мягко говоря, ограничен. Максимум, что я могу сейчас, это превратиться в самого себя. Конечно, если леди Локи хоть как-то поможет процессу твоих размышлений… — Превратиться в самого себя, — пробубнил кельт себе под нос и на мгновение замер. —Ха-а?..       Уолкер всплеснул руками и, в ту же секунду оказавшись рядом с Локи, рывком поднял его с дивана, будто асгардец ничего не весил. Мужчина состроил недовольную гримасу, но промолчал, опасаясь спугнуть гениальную мысль. Друид же тем временем принялся обходить Лафейсона по кругу. — Каким же я был гобщайтом! — воскликнул он и остановился у Локи за спиной. — Нельзя забрать у кого-либо врожденную магию и оставить его в живых. Это как выкачать из тела всю кровь — после такого умирают, понимаешь? Значит, Один запер её, глубоко внутри, — Доран положил свою широкую ладонь в центр спины младшего принца Асгарда. — И мы её освободим. Нет, правда, это же надо быть таким идиотом и пытаться вернуть то, что всегда было с тобой! Это же так просто, хах.       На секунду Локи показалось, что у кельта началась натуральная истерика. Лафейсон резко обернулся. Ладонь Дорана теперь покоилась на его груди, а голова была опущена, лицо закрыто длинными прядями волос, выбившимися из пучка. Секунду поколебавшись, Лофт протянул руку и коснулся плеча мужчины напротив. Уолкер тут же встрепенулся и выпрямился. Пару мгновений они молчали, разглядывая друг друга. — Мы должны сделать тебя кем-то другим, — почти прошептал друид. — Кем-то, кем ты никогда не являлся. — И как мы это сделаем? — так же тихо спросил Локи. — Есть вариант немного переписать прошлое и сделать тебя богом историй, а не богом обмана, — усмехнулся Доран, убирая ладонь. — Или попробовать провести обряд превращения в какое-то нехарактерное для тебя животное. Дать тебе не врожденный, а приобретенный тотем. Скажем, тотем медведя. — Нет, — нахмурился Локи и одёрнул руку, будто обжёгся, — я не стану Одином¹ в угоду ему же. — Понимаю, — спокойно кивнул друид, — тогда мы подыщем тебе более подходяще-неподходящее животное.       Теперь, как и сказала Маха, им предстояла сложная задача: избавить лиса от волчьих клыков.