trickster and traveller

      Они потратили на подготовку ритуала две недели.       Целых две недели.       Что, с одной стороны, не так уж и долго, потому что, если подумать, и Локи, и Дорану доводилось в прошлом работать с более затратной магией, а с другой — сейчас они буквально жили на одолженном времени, затаив дыхание и ожидая, когда же Один заметит их крайне подозрительную деятельность и спустит на парочку своих ищеек. Или хотя бы Тора.       Но проблема была не в сложности ритуала.       Нет, то есть, конечно, всё это время Доран без конца выслушивал упрёки на свой счёт и на счёт используемой магии: — Признаться, этот ритуал не выглядит практичным. Или завершённым, — Локи скривил губы, листая страницы книги в тёмной кожаной обложке. — Как же существа поменьше? Скажем, понадобится кто-то для слежки, кто-то очень маленький, например, паук. — Работает как с птицами. — То есть с ужасающей редкостью. — Это — боевой ритуал, — Доран тяжело вздохнул, понимая, что покоя ему не видать. — Он предназначен для защиты и нападения, когда его создавали, войны велись иначе, необходимости в шпионах не было. Нужна была грубая сила. Поэтому для нас это сейчас идеально. — Заверши его! — возмутился трикстер: столь небрежное отношение к магии заставляло его видеть красный. — Доведи до совершенства. Как ты можешь оставить такую потенциально могущественную вещь в незаконченном виде. — Хотя я и польщён, Локстер, я всё же не настолько хорош в доделывании заклинаний, созданных тысячелетия назад, как ты думаешь. Если хочешь, можешь сам этим заняться. С удовольствием предоставлю тебе все имеющиеся у меня записи.       Проблема всё же была именно в подготовке.       Они долго не могли приступить к ритуалу потому, что Локи не владел резьбой по дереву. Согласно книге, написанной Дораном, для ритуала, созданного далеко не Дораном, требуется тотем, изготовленный из любого природного материала человеком, который собирается менять сущность. Конечно, никто не просил Лафейсона воспроизводить Алтарь Магдалины в Мюннерштадте, но изображённое животное должно быть хотя бы узнаваемым.       Удивительно, но о новом тотеме они почти не думали; решили обратиться к науке (или — к простой, но, увы, недоступной этим двоим логике, как сказал впоследствии Талис). Раз Локи в «своих» формах тяготеет к канидам, то правильнее всего будет выбрать кого-то из фелидов; лошадь в этом «научном» размышлении упорно игнорировалась. Так как на территории Ирландии большие дикие кошки не водятся («У нас тут вообще мало что водится», — со вздохом сожаления и разочарования отметил кельт), а освежёвывать два десятка домашних котов никто не собирался, Уолкер обратился к Саше — своему славянскому товарищу: — Ты истребляешь столь благородных и редких для этой земли животных, — сказал Локи, разглядывая большой рогатый череп, который держал в руках, и усмехнулся. — Как иронично, друид. — А? — голова Дорана появилась из-за кучи вещей. — А, нет. Мы стараемся не убивать их. Обычно ищем одного такого и ждём, пока он сам умрёт. Либо находим уже голые кости. Этот мне вообще от отца достался, так что будь осторожнее — семейная реликвия всё-таки.       Лофт в ответ лишь хмыкнул, всё ещё задумчиво рассматривая череп. Уолкер снова скрылся в вещах, но вскоре издал победный возглас и показался вновь. В руках у мужчины была шкура некоего крупного зверя — та, что трикстер заметил в день своего прибытия в Килки, но не видел со времён уборки Кайлана. При ближайшем рассмотрении шкура оказалась старой, чёрной с белыми отметинами и некогда принадлежавшей медведю. — Уничтожь её, — холодно произнёс Локи, ставя череп на его законное место — высокую стопку книг в углу лавки. — Брось, Локстер, это история. — Она сейчас бесполезна. — Ты прав конечно, но, — Доран накинул шкуру на плечи, — от прошлого не всегда нужно избавляться. Эта вещица, например, помогает мне поддерживать связь с Сашей. А Саша, к нашей удачи, живёт в стране с более разнообразной фауной.       Впрочем, да, нельзя сваливать всю вину на Лафейсона: доставка нужной шкуры тоже заняла какое-то время. На всё про всё Саше потребовалось двое суток. Они с Дораном поговорили, пользуясь странным серебряным блюдцем со странным наливным яблоком, а ближе к ночи следующего дня кто-то постучал в дверь друидской лавки.       Стук был необычный: очень быстрый, настойчивый и… низкий — в лучшем случае где-то на уровне колена. Полулежа на диване, Локи лениво пронаблюдал за тем, как Доран протяжно зевнул, отложил в сторону белоснежные цветки ромашки и боярышника, из которых делал чайный сбор, и пошёл встречать очередного ночного гостя. Открытая дверь впустила в лавку влажный земляной запах и существо, похожее на большого зайца с длинным кошачьим хвостом и бледно-жёлтыми глазами. На шее у него виднелся раздутый зоб, прикрытый густой чёрной шерстью. Коргоруш — так его назвал Уолкер и сказал, что это — помощник Саши.       Заяц переступил порог и поклонился Локи, чему тот удивился, но всё же кивнул в ответ. «Главное, будь вежливым», — знакомым голосом прозвучало у трикстера в голове. Лофт раздражённо цыкнул: от друида даже в мыслях покоя нет. И хотя голос прав, славянские фейри были... другими. На самом деле, Лафейсон даже не был уверен, можно ли их так называть. В большинстве своём, насколько ему было известно, это просто духи да бесы. И смертные, заигравшиеся с магией.       Тем временем существо, коргоруш, запрокинуло свою длинноухую голову назад. Зоб его раздулся, стал раза в два больше. Наполненный и непропорционально неприятный. Заяц широко раскрыл пасть и, засунув в неё сразу обе лапы, достал большой свёрток, перевязанный пеньковой верёвкой. Лофт непроизвольно скривился.       Дорана, однако, ничего не смутило. Он принял протянутый свёрток, повертел его в руках, нашёл прикреплённую сбоку записку и прилагавшийся к ней набор длинных острых когтей, быстро прочитав послание, усмехнулся и, поблагодарив коргоруша, закрыл дверь, когда тот вновь пересёк порог.       «У Саши явно было игривое настроение», — сказал Уолкер и кинул свёрток Локи. Борясь с неприязнью увиденного и всепоглощающим любопытством, трикстер был вынужден его поймать. К удивлению и счастью, обёрточная бумага была совершенно сухой.       Игривость настроения, по мнению Дорана, заключалась в том, что выбор Саши — этого таинственного во всех отношениях человека — пал на ирбиса. Снежного барса, чья пятнистая дымчато-серая шкура и была доставлена коргорушем в лавку друида.       «Они обычно символизируют храбрость, честь и благородство. Представляются защитниками справедливости, — было сказано в прилагавшейся записке. — Для многих ирбис — это символ удачи. Мне показалось, что с Локи, как и с любым другим трикстером, это имеет мало связи. Чудесное решение вашей проблемы. Но плата будет высока: старейшина Хозан не хотел отдавать столь редкую вещицу, прекрасно зная, что она не вернётся. Так что с тобой, старый друг, рассчитаемся на Коляду. А пока — ни пуха ни пера».       Про себя Лафейсон подумал, что это послание сильно отличается от того, которое не так давно передавала Тито, и, видя реакцию Дорана на упоминание загадочной «Коляды», задался вопрос, что же это такое и какие мучения оно несёт друиду. Также какая-то маленькая, но очень пронзительно кричащая часть сознания Лофта оскорбилась словами Саши, однако трикстер решил не придавать этому значения. В конце концов, в них была доля правды.       Итак, у них имелся ритуал, образ, шкура и когти животного — оставался лишь сам тотем. Но, как говорилось выше, Локи не владел резьбой по дереву. Ловкие пальцы младшего асгардского принца прекрасно управлялись с холодным оружием, плетением заклинаний и даже с любвеобильными сердцами некоторых асов и асинь, но, к сожалению, не могли подчинить себе стамеску и нож-резак.       Не делали ситуацию проще ещё два фактора.       Во-первых, Уолкер был отвратительным учителем. «Я могу научить тому, чему научился сам, но научить тому, чему научили меня, я, к несчастью, не в состоянии», — говорил он и разводил руками; вдобавок фраза эта была построена настолько странно, по-дорановски, что Лофту оставалось только закатить глаза и смириться.       Потому Локи пришлось несколько дней наблюдать за тем, как друид мучительно медленно, так, чтобы можно было проследить каждый его жест, превращает одну заготовку за другой в небольшие фигурки пятнистых кошек с короткими округлыми ушами. А так как рисовать Доран не умел (выяснилось, что основная часть иллюстраций в его книгах была выполнена Кайланом), эскизы на дереве он не делал и действовал скорее по наитию. Движения его пальцев — грубых, шрамистых, но удивительно осторожных — казались твёрдо выученным танцем, и трикстер чувствовал себя ребёнком, неумело пытающимся повторять за профессиональным исполнителем.       А потом случилось «во-вторых».       Очередной дождливой ночью, сидя на кухне и отдыхая от нескончаемой резьбы по дереву, они услышали пронзительный женский крик. Друид, как был в лёгкой одежде и босой, выбежал на улицу; Локи, схватив пальто, последовала за ним.       Оказавшись снаружи, они смогли разобрать невдалеке два тёмных силуэта. Жилистый мужчина рывками тащил девушку к обрыву. Хлипкий заборчик, что обычно отделял прочную землю от водной пропасти, был сломан. Недолго думая (если вообще думая), Доран бросился к парочке. Лафейсон успела лишь раздражённо всплеснуть руками, понимая, что ничем хорошим это не закончится.       Уолкер врезался в мужчину с такой силой, что не только выбил его из равновесия, вынуждая отпустить девушку, но и заставил принять истинный облик — облик водяного коня. Который, вцепившись в свою новую жертву в лице друида, тут же рванул к воде. К обрыву.       Как впоследствии выяснилось, это был эх-ушкье. Перекинувшись молодым мужчиной, он вышел на сушу и направился к «The Diamond Rocks Café». На полпути туда он наткнулся на желанную добычу — юную, отбившуюся от компании и слегка нетрезвую Пэйдж, приехавшую в Килки посмотреть на китов. Сперва девушка очень даже заинтересовалась привлекательным юношей с тёмными кудрями и была готова удалиться с ним в ночь, однако, заметив его уши — острые и лошадиные, она поняла, что что-то тут нечисто и попыталась сбежать. Эти попытки и привлекли внимание друида и трикстера.       Хотя Пэйдж отделалась лишь испугом, а Доран спустя пару мгновений вороном взмыл ввысь, результат всё же был неутешительным: пытаясь замедлить падение, Уолкер цеплялся за острые камни обрыва, из-за чего разодрал себе руки до мяса, и теперь едва мог держать ложку, не говоря уже о ноже для резьбы.       Поэтому Локи остался один на один с заготовками.       Они пахли боярышником, имели гладкую поверхность, испещрённую замысловатыми узорами, чем-то напоминающими пятна ирбиса. И их было много. Когда Лофт спросил, откуда у него столько ценной для этой страны древесины, друид неловко отмахнулся: «Не забивай этим голову», — что, как уже успел выучить трикстер, скрывало за собой какую-то постыдную историю лихой молодости.       Впрочем, нет, Локи всё же был не один. У него по-прежнему была моральная поддержка и в некотором смысле натурщица — Кошка. Стоило всем посторонним покинуть лавку друида, как она снова вылезла из своего убежища. И решила не отходить от трикстера ни на шаг.       Она спала у него на груди, сидела у него на коленях, сворачивалась клубком в ногах, когда он читал что-то на диване, и отчаянно цеплялась за его штанину, если им с Уолкером приходилось выйти из дома. Кошка смотрела, как он пытается вырезать фигурки, играла с щепками, прыгала на его руку, когда он делал эскиз на заготовке. Недвижимая, она наблюдала, как Локи обрабатывает руки друида и пытается приготовить еду. Казалось, она была всюду.       И, с одной стороны, это очаровательно: маленький пушистый зверёк привязался к злому ледяному великану, что пытался захватить планету, о-оу. А с другой — запертая в теле кошки душа убиенной женщины, Клариссы, преследует его. Оу. Доран лишь пожимал плечами: «Она безобидна».       Однако Локи было некогда волноваться о подобном. Он предвкушал. Конечно, вероятность того, что и этот их маленький эксперимент с превращением не вернёт ему магию, была — но она была крайне низкой. Как и сказал в тот вечер Уолкер, решение находилось прямо перед ними, нужно только протянуть руку. И Лофт тянул, хотел достать как можно скорее (в ретроспективе, возможно, в этом и заключалась его проблема), но натыкался на одно и то же препятствие.       Обычно, Лафейсон всё схватывал на лету: чтение, правописание, манеры, фехтование, магия, повелевание. Но что-то не позволяло ему овладеть не то чтобы искусством, но даже имитацией резьбы. Он на стену лез от того, что это жалкое ремесло простых людей стоит на пути его торжества. И хотя мидгардские ножи не могли порезать его кожу, очередная ошибка ранила не хуже стали двергов.       А потому одним утром Доран был разбужен грохотом отчаяния, доносившимся, конечно же, с кухни:       Уснув ночью ранее на диване в лавке, Уолкер не ожидал проснуться от агрессивного открывания и закрывания шкафчиков и ящичков, сопровождаемого руганью на незнакомом ему языке. Испуганные фейри прятались в тенях, где Локи не смог бы их достать. Тяжело вздохнув, друид упал обратно на розовые подушки, устало пряча лицо в перебинтованных ладонях. — Что ты ищешь, Локстер? — Вино. — В этом доме нет алкоголя. — Чушь. Тор никогда бы не вернулся туда, где нечего выпить. По крайней мере, по собственной воле. — Мои настойки... — Твоим настойкам, друид, не хватает эйфории и ощущения, что завтрашний день неважен. А твоему дому не достаёт музыки, песен и танцев. Развлечений с привкусом всеобщего забвения. — Ты начинаешь говорить, как настоящий король.       В конце концов Уолкер вынужден был сдаться и показать Локи, где стоит столь желанная им бутылка вина. Оно было домашним, вишнёвым и подаренным главой семейства Вогель. Доран хранил его на особый случай — впрочем, чем бог озорства и обмана, недовольно стучащий усталыми пальцами по его кухонному столу, не особый случай? — Выпей со мной. — Напиваться с утра, ещё и перед работой? Не говоря уже о том, что с алкоголем я завязал. — Это приказ. — И чей же? — Твоего принца. — А что стало с королём? — Для разных людей я могу примерять разные роли.       Вино Доран пил разбавленным.       В какой-то момент заиграла музыка. Тихие колокольчики, высокие духовые и плавные струны. Звуки эти казались эфемерными, почти неуловимыми. Потусторонними. Исполняли музыку фейри, и, неспешно потягивая сладкое вино, Локи гадал — добровольно или по незаметному приказу друида. — Выглядишь таким довольным. — Конечно. Скоро всё это закончится. — Неужели ты так сильно жаждешь от меня избавиться? — Необязательно от тебя, почему же. Я хочу избавиться от этой слабой формы, от цепей, накинутых Одином. — Разве я не одно из звеньев? — Одно. Но тебя, думается, всё ещё можно перековать во что-то более полезное мне.       Танцевать они не стали, ибо сошлись во мнении, что лучше наблюдать за тем, как кто-то танцует для тебя. Зато они говорили. Тихо посмеиваясь, громко шепча, удивлённо восклицая. Суматошная атмосфера последних недель осталась, казалось, где-то за пределами друидской лавки, и оба были рады этому, хоть и не подавали вида.       Но вот, на семнадцатый день, после всевозможных задержек, помех, неудач и травм всё было наконец готово к ритуалу.       Они обработали шкуру барса, завершили тотем его когтями, отодвинули стол, диван и стеллажи подальше от центра комнаты, убрали всё лишнее. «Они» — это, конечно, сильное слово, потому что занимался этим в основном Доран, в то время как Локи сидела на кухне, периодически бросая друиду фразы, которые, судя по всему, должны были подбодрить его. Получалось не очень, потому что мужчина только раздражённо ворчал что-то себе под нос.       После всех перестановок были начерчены магические знаки. Уолкер жаловался, что это испортит его полы (и оно действительно испортило полы, однако, право, это наименьшая из его проблем в ближайшем будущем), но проводить ритуал снаружи отказался: гоняться за большой обезумевшей кошкой по всему Килки не входило в его планы на вечер.       Месяц назад в его планы на вечер также не входило наносить на тело полуголого скандинавского божества сигилы, необходимые для проведения не самого безопасного оборотнического ритуала. Но вот он здесь, рисует символы краской, изготовленной по старинке из жжёной кости, что также не облегчает задачу, и задаётся вопросом, где же он в жизни повернул не туда. — Я мог бы встретиться с Суини, — вздохнул Доран, снова окуная кисть в пиалу с краской. — Он собирался в Америку и хотел, что-то забрать у меня. Может, левый ботинок? А, что уж там, когда-нибудь позже.       Локи, не услышавший ни единого слова, задумчиво хмыкнул. Взгляд его, лишённый фокуса и немного пустой, скользил по лицу Уолкера. Человек, на веки мгновенный, и божество, забытое в вечности. Пламя, что никогда не погаснет, и лёд, что никогда не растает. Беглец и безумец. Что же они такое делают?       Заметив, как две яркие льдинки следят за ним, кельт игриво подмигнул. — Так сильно нравлюсь, Ваше королевское величество? — Может быть, но не сейчас. Я размышлял. — О чём же? — О том, что дело вовсе не в банальной скуке. Ты обожаешь врать, — Локи слегка дёрнул плечом; кисть, рисовавшая символы, остановилась, — однако обманщиком зовёшь меня. — Но мы с Суини действительно давно не виделись. — Ты прекрасно знаешь, что я не об этом говорю.       Что же ты такое делаешь? — Хорошо-хорошо, признаюсь: в доме есть ещё одна бутылка с алкоголем. Но это для Кайлана. Мы спрятали её на его день рождения, и я всё жду, когда он сделает выбор в плане партнёра, потому что, понимаешь, это традиция, я уверен, у вас тоже что-то такое есть, хотя вы и боги, кто вас знает, но мне говорили...       Снисходительная улыбка, зазмеившаяся на тонких губах, заставила друида замолчать. — Почему ты помогаешь мне? — хотя пустая болтовня Дорана его забавляла, сейчас Локи не желал забав. — Знаешь... добро всегда слабее зла, потому что под маской добра может скрываться ещё большее зло, — туманно ответил мужчина, копируя улыбку. — Можно ведь разок помочь второму вместо первого. Хотя глупец тот, кто считает трикстеров злыми. Злорадными — сколько угодно. Впрочем, никогда не знаешь, что творится у вас в головах. — О, ты вполне можешь. Почему бы тебе не прочесть мои мысли. Я знаю, как сильно ты любишь этим заниматься. — Говорил же — я не читаю их. Если кто-то хочет, чтобы я узнал о чем-то важном, то я услышу отголоски этого. Не более, Локстер. — Тогда я хочу, чтобы ты услышал это.       Что же я такое делаю?..       Локи резко подался вперёд и впился в губы Уолкера жёстким поцелуем, от чего тот уронил пиалу с краской. Чернота расплескалась по полу, подобно мрачным глубинам океана. Дорана будто окатило холодной волной: всё произошло внезапно, было таким порывистым и диким. Необузданным, но печальным, омывающим и окутывающим с ног до головы. Отдалённо, он почувствовал солоновато-досадливую боль в нижней губе.       Свет и тьма. Фригг и Один. Бальдр и Тор. И он. Детство. Глупая тяга к приключениям и славе. Очарованность сказаниями прошлого. Юношество. Тренировки, потасовки и магия. Наивная игра, закончившаяся гибелью избранника весны. Зрелость. Подготовка к коронации, ледяные великаны, истина. Искривлённым ножом впивающаяся меж лопаток. Долгое падение. Спасительная сделка и медленно поглощающее разум безумие. Чувство триумфа, чувство опасности. Неминуемое поражение. Возвращение домой. Мягкие грустные глаза. Иллюзии, созданные во имя самообмана. «Тогда и я не твоя мать». Золотой зал. Приговор — ссылка. Гнев, ехидство и кисловатый вкус торжества. Крошечный портовый город. И небольшой двухэтажный домик, облицованный природным камнем сероватого цвета, с покрытой толстым слоем соломы крышей.       Друид сильнее прижал к себе трикстера. — Вот как. Тебе открыты тайны любой души, кроме своей, — прошептал Доран, мягко целуя Лофта в макушку. — Ты слишком заигрался и потерял настоящего себя. Бедное, несчастное создание. — Я уже говорил: мне не нужна ничья жалость, — лицо Лафейсона покоилось на груди Дорана, и голос звучал глухо. — Дело вовсе не в жалости. Tá mé fíorbhuíoch díot.       Так они оба и стояли, близко и молча, пытаясь понять.       ***       Всё закончилось тем, что свежие ещё знаки на груди и плечах смазались, и Дорану пришлось их перерисовывать. Делал он это с особенно мученическим видом, будто здесь не было его вины. Локи посмеивался, когда тёплое фыркающее дыхание касалось его кожи, и сочувственно кивал жалобам друида. Почему-то сейчас он ощущал умиротворённость.       Но время шло, и последние лучи солнца медленно исчезали за горизонтом. Крупицы рыжеющего света едва пробивались через тяжёлые шторы лавки. Они стояли на пороге дня и ночи, и нужно было действовать быстро. — Прошу, помни, этот ритуал не похож на привычную тебе магию, — говорил Уолкер, накрывая спину Лофта пятнистой шкурой. — Обычно ты меняешь форму, превращаешься в животное, сохраняя собственное «я». В случае этого ритуала ты становишься кем-то другим. Ты не будешь очеловеченным зверем, ты будешь зверем с жалкими крохами человечности. Как правило, это не приносит неудобств, потому что люди выбирают свои родные тотемы. Но мы — два идиота, какие есть — делаем противоположное. Ты можешь потерять рассудок. Поэтому будь осторожен, будь внимателен к своим ощущениям, выбери какой-то ориентир — что угодно, хоть бы и твою ненависть к Одину — и не отпускай его. Помни, что отличает тебя от животного. — Какая трогательная забота, — Лафейсон занял своё место среди начерченных на полу знаков. — Однако она мне ни к чему, elskan mín. — Это не пустые волнения, Локстер. Всё это действительно очень опасно. — Не думай обо мне так плохо. Ты здесь не единственный, кто знает магию, не забывай. Я всё прекрасно понимаю. Но неужели ты не веришь, что я справлюсь с собственным разумом?       Друид покачал головой. Его вера, к сожалению, слишком часто оказывалась губительной. Как для него самого, так и для его близких. — Просто… Будь готов.       Вымученная улыбка коснулась его губ, не затрагивая, однако, глаз. Локи кивнул, принимая из рук Дорана нож из чёрного стекла. Клинок был тёплым и, казалось, немного гудел от наполнявшей его магии.       Короткое лезвие не встретило никакого сопротивления. Капли крови окропили бледную кожу. Алые, они казались ягодами боярышника на молодом снегу.       Tá sceach sa bhearna romhat.