Сквозь века

      Дождь, кажется, и не заканчивался целый день. Когда Софи медленно открыла глаза, капли до сих пор тихо барабанили. Из окна хлынул порыв холодного ветра, ставни никто закрыть не догадался, и Софи была вынуждена укрыться одеялом. Сил подойти и закрыть окно не было и создавалось ощущение, будто она лишилась всей энергии, пока лежала с жаром. Суставы ещё болели, а голова будто раскалывалась на части, но по крайней мере Софи смогла открыть глаза и выбраться из пучины, которой не могла дать названия. Она действительно словно тонула, захлебывалась, не могла вынырнуть и глотнуть спасительного воздуха. Её утягивали ужасные кошмары, тянули к ней свои длинные руки опасные тени страхов, и ей было некуда бежать. Она видела отца, он смотрел на неё с укором, будто обвинял в чем-то. Она знала, что заслужила осуждение, но было так болезненно признавать, что она принесла теперь уже мертвому отцу разочарование. Она разочаровалась сама в себе.       Видит ли отец её сейчас? Где он, нашёл ли место там, на небесах? В мире он никак не мог найти себе места, особенно после потери жены. Что он чувствует, смотря на то, как дочь питает запретное влечение? Конечно, он не знал ничего о Клаусе, а сейчас, наверное, смог узнать. От тех, кто на небесах, ничего не скроешь: их пристальный взор всегда обращен на нас.       Софи прикрыла болевшие глаза, но через секунду распахнула их, решившись встать на ноги. Раз она пошла на поправку, то стоит побеседовать с лордом. Он вполне мог разорвать помолвку, узнав, что его невеста почти нищенка после смерти отца, но ей хотелось надеяться на его благосклонность. Ей все так же претила одна мысль о замужестве, но теперь не было никакого выбора. И тут в ней говорило не желание получить деньги, а глубокое уважение к отцу. В голове часто раздавались его последние слова, его просьба. Она не могла винить его в такой строгости, ведь так он проявлял заботу. Сейчас она бы все отдала, чтобы ещё хоть раз увидеть ту доброту в его глазах, с которой он на неё смотрел. Единственный человек, желающий ей помочь и помогавший. Нет, не единственный после появления Клауса, но мысли о нем Софи поспешила отбросить. Хватит, хватит! Нужно забыть, нужно принять, что тяга к нему должна исчезнуть. Но симпатия все ещё оставалась в её душе, хоть и была старательно насильно загнана в угол.       Софи едва пошатнулась, когда поднялась с кровати, но потом более уверенно шагнула к окну, чтоб закрыть его. По телу пробежался табун мурашек, стоило ей столкнуться с холодом, но она поборола озноб, плотнее укрывшись шерстяной накидкой. Оглядев ставшую привычной спальню, она заметила кое-что новое. На комодике около зеркала ярко выделялась белая, как крылья ангела, роза. От молниеносно пришедшей догадки, кто её оставил, у Софи перехватило дыхание. Почему-то этот жест показался ей просто ошеломительным. Раньше ни один мужчина, да вообще никто из её круга, не дарил ей цветов. Она знала, что, получая такой подарок от мужчины, должна высказать ему благодарность, и знала, что этот жест определённо что-то значит, что-то выражает.       Осторожно, будто боясь, что пол под её ногами провалится, она подошла к комоду и взяла в руку нежный цветок, защищенный шипами. От розы исходил приятный аромат, и Софи не смогла сдержать улыбки, поднося бутон к носу. Аккуратные, будто сделанные из хрупкого хрусталя, лепестки были сложены один с другим и просто идеальны по форме. Где можно было найти настолько безупречный цветок? Клаус вновь заставил Софи удивиться.       Ещё больше она изумилась, когда рядом заметила свернутый вдвое лист бумаги с наспех сделанной печатью. Неужто оставил ей послание? Сердце внутри сделало отчаянный кувырок. О чем он мог ей написать? Софи положила розу, дрожащими от предвкушения пальцами подняв записку. Развернув шуршащую бумагу, она пару раз моргнула, потому что буквы показались нечеткими, а чернила размазанными. С трудом сложив буквы в слова, она прочитала строки: «Дорогая Софи, Без зазрения совести я готов назвать Вас самым прекрасным созданием, из всех, кого мне доводилось видеть. Уверен, сейчас на Ваших щеках появился румянец смущения. Ваше сердце чисто, будто сам Бог его коснулся. Вы невинны и непорочны, не знаете страстей разврата и греха, в которых я погряз, которыми я живу. Быть рядом со мной — значит быть испорченной, а я не хочу, чтобы Бог отвернулся от Вас по моей вине. На меня он не смотрит уже очень давно. Возможно, Вам не понять, ибо никогда не узнать моей страшной тайны, но, поверьте, Вы будете напуганы, если разгадаете этот секрет. А я не хочу, чтобы Вы меня опасались. Мне приятнее знать, что Вы относитесь ко мне с трепетом, что Ваше сердце бьется чаще в моем присутствии не от страха. Не отрицайте — это бессмысленно. Быть может, я кажусь Вам вульгарным, может, безбожным, но сейчас я постараюсь проявить благородие и поступить правильно. Я оставлю Вас. Пусть Ваше хрупкое сердце будет разбито, но Вы будете в безопасности. Признаюсь честно, Вы стали моим самым страстным желанием, дьявольским наваждением, которому я не в силах противиться, и пусть для меня уже готово место в Аду, но самое непреодолимое влечение я испытывал, испытываю и всегда буду испытывать к Вам, леди Софи, и сомневаюсь, что смогу его погасить, проводя время с самыми красивыми девушками мира. Взгляд Ваших невообразимо голубых глаз, в которых я тонул, не зная спасения, будет преследовать меня целую вечность, но вспоминая о Вас, я буду помнить и то, что сумел отгородить Вас от высшего Зла в лице самого себя. Ловлю себя на мысли, что Вы дороги мне, и страшусь это признать, потому что таким образом признаю свою слабость. Когда Вы стали моей слабостью, милая леди Софи? Будьте счастливы, молю, найдите свое счастье, пусть и не со мной. Забудьте меня, а я буду помнить. Помнить Вашу улыбку, от которой тепло на душе, Ваши глаза, которые горят, как две звезды в тёмном небе, Ваши волосы, сравнимые с золотом, нежность Вашей кожи, Вашу скромность, вставшую между нами стеной, Вашу детскую наивность, не позволяющую видеть плохое. Не ищите плохого — в мире его слишком много. Ищите добродетели, потому что грешники найдутся сами. Будьте светлой, к свету тянутся хорошие люди. Ваш свет притягивает и меня, потому что он растворяет мою тьму, обожествляет, помогает бороться с демонами. Но, как известно, в мире должно сохраняться равновесие между тьмой и светом, и это ещё одна причина, по которой я ухожу. Навеки Ваш, Клаус»       Дыхание у Софи перехватило, и она положила руку на грудь, выронив письмо на пол. Бумага упала у её ног, а она безвольно упала рядом на колени. Сердце билось так сильно, что стало стучать в висках, и она обхватила голову руками. — Нет, нет, нет, — бормотала она, сама не зная, что конкретно имеет в виду. Но лучше бы всего этого действительно не было. Это письмо, от прочтения которого стало трудно дышать, будто закончился воздух. Не может быть, что Клаус признался в… в чем? В любви? Как он мог полюбить её, Софи Леруа, лишившуюся всего, включая самой себя? Неужто он увидел в ней ту единственную, которая способна растопить лёд в его сердце? Но почему уехал, оставил её, причинив боль? Зачем, зачем оставил письмо? Ей ведь больно, что-то словно колет в груди. Что это — душа, разрывающаяся на части? Почему же так больно? — Вернись ко мне, — прошептала она одними губами, хоть и знала, что ни к кому не обращается. Будто Клаус может её услышать. Он уже далеко, теперь до него не дотянуться рукой, нельзя подойти и поговорить, нельзя сказать, что она чувствует. А что чувствует она? Он сказал, что она ему дорога, но дорог ли он ей? Она ведь так волновалась, что из-за их страной связи лорд может разгневаться, что он причинит Клаусу вред. Она знала, что такое волнение за постороннего человека недопустимо, но по причине опасения за Клауса оградила его от общения с собой, хоть и не признавала. А теперь он сделал то же самое. Но он смог признаться себе и главное — ей. Боже, как же трудно! Отчего мы отдаляемся от тех, кого любим? Отчего подавляем чувства? У нас нет вечности, чтобы столетиями бежать от любви и быть несчастливыми. Мы сами приносим себе несчастье и не раскаиваемся, а рушим свои жизни все больше и больше. Действительно, мы сами строим свою Судьбу, даже порой противимся воле Всевышнего, но лучше этим не делаем. Почему-то когда мы хотим изменить свою жизнь, то намеренно лишаемся чего-то важного, необходимого.       Совсем скоро Софи пойдёт под венец с лордом, но перед её глазами будет лик Клауса, который осмысленно её оставил навсегда. Сможет ли она все исправить и хватит ли у неё духа воспротивиться Судьбе?