Сквозь века

      Наступил день свадьбы. По предательской иронии с самого утра вовсю светило солнце, словно издеваясь над хмурой как никогда Софи, у которой целый день все валилось из рук. На завтраке она не появилась, сославшись на плохое самочувствие. Действительно, внутри у неё просто все разрывалось, и голова болела от непрерывных криков души, почуявшей неладное. Сегодня она разрушит свою дальнейшую жизнь, но разве же не это было ей предначертано? Не пора ли уже смириться? Она исполняет последнюю волю отца — это свято. К тому же, кем она будет, если откажется от замужества с одним из самых состоятельных людей Европы? На неё будут смотреть так, будто она стала изменницей королевства. У неё нет прав, но у неё есть сердце, которое бьется лишь от страха перед Брэдберри, а не от каких-то тёплых чувств к нему. Но разве же важно в мире, построенном на алчности людей, то, что говорит сердце? Софи давно следовало уяснить, что нужно научиться отбрасывать чувства. Но как она не пыталась, у неё ни разу ещё не вышло.       И теперь, проходя по залу, торжественно украшенному к предстоящей церемонии, она чувствовала лишь болезненное разочарование. Глубоко вдохнув, будто воздуха не хватало, она остановила слезы, подступившие к глазам, и спешно покинула помещение, даже не заметив поприветствовавших ее служанок. Оказавшись в пустом коридоре, она прижалась к стене, чувствуя, что ноги перестали ее держать. В груди что-то сжалось тугим узлом при виде праздничных декораций, и ей все вокруг казалось одним большим спектаклем, в котором она была ведущей актрисой, лишь изображавшей улыбку и покорность. А уже давно хотелось стянуть с потолка эти омерзительные ленты и разодрать их на мелкие кусочки. О, какое удовлетворение она бы тогда почувствовала. Но в тот же миг она вспоминала, что опять же у нее не было возможности позволить себе такое. Репутация, репутация… Вот Клаус никогда о подобном не заботился. Ему было абсолютно все равно, что скажут люди, в чем его обвинят, как на него посмотрят. Он отшучивался, что ниже падать ему просто уже некуда, но Софи подозревала, что причина в другом. Она знала, что было у него заложено, очевидно, в крови, и чего не хватало ей, — самоуважение. Она была готова растоптать себя ради других, разбиться, как птица, потерявшая крылья и упавшая на землю, лишь бы окружающие были довольны. Противная мысль, что и под венец она пойдет всем на потеху, ядом разливалась по ее сознанию. Софи сама себя травила, и единственный человек, который мог бы ее излечить одним лишь словом, навсегда ушел. Она позволила ему уйти, и вновь ядовитая горечь почувствовалась в душе.       Снова и снова перечитывая оставленное им письмо, она настолько сильно измяла бумагу в руках, что та порвалась, но даже в таком виде она сохранила заветные строки. Пряча обрывки под кроватью, в небольшой шкатулке, где также хранился потрепанный небольшой портрет матери, она каждый вечер, когда тяжкий груз неминуемого будущего становился невыносим, прижимала к груди письмо и тихо плакала, роняя хрустальные слезинки на подушку. Все больше ей казалось, что Клаус сыграл с ней злую шутку. Она не могла понять, от чего он хочет ее защитить, зачем. Единственное, от чего он мог ее спасти, — от ее собственной неразумности.       А сейчас, опираясь на холодную стенку, прикрыв глаза, она почему-то вспомнила их последнюю встречу с Клаусом. Она не успела ему сказать ровным счетом ничего: ни тогда, ни раньше, когда была возможность. Он открыл ей глаза на жизнь, что течет вокруг и ждет ее, а она не поблагодарила и тем более не последовала его советам. Он знал так много и оттого жил так ярко, а она была так глупа и оттого вела столь жалкое существование. Может, пора бы что-то изменить? Давно пора, но воли у нее не хватит. ***       Холодная зеркальная гладь отражала бледное лицо Софи, когда вокруг нее суетливо крутились служанки, поправляя завязки и раскладывая ткани белого платья. Опустив взгляд, невеста сжала ладони в кулаки, царапая кожу пальцами. Ей снова хотелось дать волю слезам, но она терпела. Лихорадочные мысли крутились в голове, и каждая причиняла ей невыносимую боль. Все ее размышления были связаны с двумя людьми: Клаусом и лордом Брэдберри. И она не знала, о ком ей сложнее вспоминать.       Подняв взгляд на свое отражение, она увидела лишь потускневшую тень. Впалые щеки говорили об усталости, а синеватые мешки под глазами были к этому дополнением. Она почти не спала уже несколько недель. Кошмары и тягостные раздумья сменяли друг друга с хаотичной закономерностью. Кладя голову на подушку, она пребывала в каком-то мучительном бреду, совмещенном с реальностью. Будто она все еще была больна, будто жар еще не прошел.       Служанка заплела ее волосы в элегантную прическу, закрепив локоны убором. Сейчас, в своем небесно-белом одеянии, Софи была похожа на ангела, измученного ангела, упавшего с небес.       Кивнув прислужницам, она двинулась к двери, а девушки подхватили длинные юбки. Продолжая сжимать руки, которые безнадежно тряслись, она кусала губы в кровь, чувствуя, что через несколько мгновений переступит порог праздничного зала, тем самым вступая в новую жизнь. Стоило ей оказаться в торжественном помещении, она ощутила уничтожающий холод в груди, позднее охвативший все тело. Подходя к алтарю, где ее ждал лорд, она едва удержалась на ногах. Хотелось упасть прямо здесь и сейчас и не вставать больше никогда. Хотелось исчезнуть для всех, остаться забытой. Но нет, на нее смотрели десятки глаз, и, встав рядом с будущим мужем, Софи даже заприметила в толпе Пьера. Хотя она и сомневалась, что он приедет. Еще один зритель всей этой глупой постановки, и лишь у него во взгляде хоть какие-то эмоции. Остальные — лгуны, думающие, что их не распознают. Снова ложь, которая теперь убивала Софи. Каким же сильным стало желанием закричать этим людям пронзительное «очнитесь!» Но сначала ей стоило пробудиться самой.       Развернувшись к священнику, она смутно видела его лицо из-за туманной пелены перед глазами. Может это просто потому, что она не хотела видеть ничего и никого? Священник обратился к Брэдберри, но тот, даже и не подумав подготовить какие-то слова, незамедлительно ответил хриплое «да». А Софи молилась Богу, чтоб ее вообще ни о чем не спрашивали, или чтоб у нее пропал голос и она не смогла ничего сказать. Но пришел ее черед, и все тело будто пронзило стрелой. С дрожью в холодных руках, она набрала в легкие воздуха не в силах произнести ответ, которого все ждали. Лорд громко кашлянул, смерив ее нетерпеливым взглядом, хранившим в себе долю угрозы.       «Другой сведет тебя в могилу», — вспомнились слова ведьмы, тянувшей к ней свои руки. И да, все так и происходило. Рядом с Брэдберри, в его страшном замке, Софи продолжала погибать. Ей нужно было солнце, как цветку, пытавшемуся пробиться к жизни. И она знала, где найти свой свет. Знала и хотела идти к нему, но главная актриса не могла просто взять и сбежать со сцены. Только вот был еще один нюанс: она на эту роль не соглашалась.       Она повернулась к лорду, теперь смотрящего на нее с гневом. Она заставляла ждать его и весь зал, по которому уже пронесся шепоток. «Господи, помоги мне это вынести», — только и думала она, оглядываясь на гостей. Затем, в упор глядя на Брэдберри, Софи не очень четко выговорила: — Нет.       Тот смерил ее уничтожающим взглядом свысока. Ей тотчас захотелось приосаниться, хоть плечи по привычке клонились вниз от опаски. Но сейчас какая-то небывалая уверенность окрылила её, и Софи гордо расправила свои крылья. Все так же не отрывая от лорда взгляда, она более твердо добавила: — Этот брак не будет заключен ни сегодня, ни когда-либо еще. — Это почему же, глупая ты девчонка? — озлобленно процедил он. Сейчас Софи навлекала на его репутацию ужасную тень позора. Самые влиятельные люди Англии собрались в этом зале, и все они видели, как неразумная девка, лишенная большей части отцовского состояния, диктовала ему. Что могло быть хуже? От осознания, что сейчас она сможет возвыситься над лордом, Софи почувствовала небывалое удовлетворение. И сейчас не обращали внимания на то, какая внезапная страсть в ней проснулась к такому корыстному поступку. — Я больше не проведу рядом с вами ни одного дня, никогда я не буду смотреть на ваш мерзкий шрам и сталкиваться с вашим лживым взглядом, — выплюнула она ему в лицо. — Вы мелочны, — в зале послышался чей-то изумленный восклик на подобную дерзость, а Брэдберри побагровел от возмущения, — вы глупы и бесчувственны, — продолжала она, — я не хочу становиться подобной вам! И у меня есть чувства, я не кукла, и эти чувства я имею право высказывать. Я не буду вашей марионеткой, вы не будете тянуть за ниточки, и я не собираюсь вам подчиняться. А все эти люди, — она окинула взглядом присутствующих, — не более чем слащавые льстецы. Они получат свое — и уйдут, а вы останетесь один, просто знайте.       Она развернулась и пошла меж рядами лавок к выходу, а Брэдберри застыл на месте, стуча зубами от злости. Он хотел приказаиь стражникам схватить ее, но что-то его остановило. Бросить ее в темницу? Нет, слишком мягкое наказание. Он решил, что она за свое еще поплатится. Выставить его в таком дурном свете… не каждый бы на такое осмелился, но любой бы получил страшное наказание.       Путь от алтаря до дверей был для Софи мучительно долгим, но она не опустила головы ни на миг. Пьер хотел кинуться за сестрой, думая образумить ее, но его жена выставила руку вперед, останавливая. Она понимала Софи и не осуждала. Та лишь бросила на брата быстрый виноватый взгляд и исчезла в коридоре.       Небывалое чувство свободы летело за ее спиной легким шлейфом. Скинув с головы убор, она раскинула по плечам светлые локоны и бегом направилась к выходу из замка, твердо зная, куда будет держать путь. Ах, если бы она знала, что свобода ее продлится так недолго…