Сквозь века

      Пьер Леруа всегда был рассудителен. Он никогда не повышал голос, не позволял себе излишней пылкости, со всеми был одинаково обходителен. Но только если дело не касалось его сестры. Беспокойство за нее постоянно перевешивало здравый смысл. Софи, казавшаяся ему все той же маленькой девочкой с бездонными и такими добрыми глазами, что и годы назад, была единственной, ради кого он готов перевернуть весь мир. Что угодно, лишь бы ее свет никогда не угасал. Но Софи старательно искала неприятностей: в детстве так было и сейчас ничего не изменилось. Только раньше все заканчивалось порванным во время неудачного падения платьем, а сейчас — разгневанным лордом, жаждущим возмездия. Как же безрассудно было с ее стороны сбежать со свадьбы. Пьер просто устал удивляться, как она иногда могла бросить все, позабыв о последствиях. Хотя, если вдуматься, то раньше она всегда считалась с мнением окружающих и тщательно взвешивала свои поступки. В какой момент ей вдруг надоело прислушиваться к другим? Однако это было куда менее важно, чем тот факт, что Софи разыскивала инквизиция как опасную ведьму. Стоило предвидеть, что Брэдберри придумает изощренный план мести, который нанесет удар не только по Софи, но и по всем ее близким, поставив на них черное клеймо. Но Пьер о своей участи даже не задумывался. Мчавшись по замку лорда, он намеревался просить о помиловании для сестры, заведомо зная, что ничего не выйдет. Но, в конце концов, нельзя же просто сидеть сложа руки. Попытаться найти выход стоило в любом случае.       Конечно, общественность — в основном аристократия — мигом поддержала Брэдберри и инквизиторов. Непокорная невеста — не иначе Всевышний от нее отвернулся, и она попала в сети Сатаны. Неодобряющие взгляды смотрели на Пьера со всех сторон, пока он шел по улице. Как же, однако, быстро люди поддавались удачно пущенному слуху, не отличимому от правды. Клевета из уст уважаемого человека — разве же такое вообще возможно? Раз деньги есть, богата и душа — так считало современное общество. Будь воля Пьера, он бы давно поведал всем, кто его окружал, насколько они вульгарны, но слишком затруднительно его положение, чтобы осложнять его еще больше. К тому же благоразумие не позволяло ему уйти от образа одного из тех льстецов, что носили громкие титулы. А вот сестра его выбрала иной путь, и он, честно сказать, не знал, восхититься ей или дать подзатыльник.       Дверь в комнату Брэдберри была распахнута, и Пьер без стука зашел. Заметив лорда, стоящего у камина к нему спиной, он окликнул его. Брэдберри развернулся, вздернув подбородок и смерив Пьера высокомерным взглядом, с которым короли смотрят на слуг, перед ними преклоняющихся. — На каком основании моя сестра обвинена в колдовстве? — не собираясь ходить вокруг да около, твердо спросил Пьер. — Встречный вопрос: на каком основании она может быть не обвинена? — пожал плечами лорд. — Невежливо вот так врываться ко мне, не находите? — Считать девушку ведьмой лишь потому, что она не угодила вам, — вот это невежливо, — бросил он. К чему таить правду, если все равно придется лишиться чего-то существенного? Иногда настают моменты, когда обходительность не в почете, и лучшая тактика — нападение. — Она колдунья, отверженная Богом за согрешения. Нет ей места на той земле, по которой мы ходим. Хотите быть сожженным вместе с ней, мсье Леруа? Может вы тоже чернокнижник? — лорд опасно прищурился. На лице его мелькнуло отражение торжествующей ухмылки, когда Пьер вознамерился возразить, но промолчал.       Как же неприятно было ему слышать такие слова о своей сестре! Внутри все переворачивалось от одной мысли, что вмиг Софи стала опозоренной и не просто запятнала свою репутацию, а полностью искупалась в грязи и позже прошлась по улице. «Что же ты натворила, сестренка…» — вздохнул Пьер. — Я проявляю к вам снисходительность и позволяю уехать вместе с семьей, — сказал лорд. — Если вы не будете препятствовать правосудию.       Пьер порывался схватить Брэдберри за плечи и хорошенько встряхнуть, чтобы, возможно, найти хоть каплю истинного милосердия, но он воздержался. Кивнув, он покинул комнату. Лучше действовать тише, не вызывая подозрений. Софи тоже часть его семьи, и раз он уедет, то только вместе с ней. ***       В поместье Клауса было много картин: они украшали мрачный интерьер своей изысканной красотой и всенепременно привлекали внимание. Софи решила пройтись по длинным коридорам, заглядывая в открытые комнаты, и то и дело ей на глаза попадались всевозможные натюрморты, пейзажи и портреты. Было в них что-то необычное и отчего-то знакомое. Говорят, что каждое изображение — отражение души художника, и в таком случае мастера, создавшего эти работы, она знала. Всматриваясь в резкие, четкие штрихи, переходившие в плавные линии, и удивляясь насыщенным краскам, порой превращающимся в темные пятна, она не могла избавиться от ощущения, что смотрела прямо на душу — такую же непостоянную и бушующую — хорошо знакомого ей человека.       В какой-то момент ей попался весьма занимательный портрет, изображавший всю семью Майклсон: Клауса, занимающего место в центре и обжигающего своим взглядом даже с полотна; Ребекку, стоящую по правую руку от брата, чуть надменно вскинув подбородок; Элайджу, серьезно скрестившего руки на груди. Было на картине еще два незнакомых Софи юноши, один из которых иронично ухмылялся, а другой выражал, казалось, полное пренебрежение ситуацией и всем вокруг. Такие разные, но все равно остающиеся семьей. Софи могла только предположить, какие отношения были с ними у Клауса, но знала, что ему, несомненно, повезло иметь такое семейство. Она чувствовала на подсознательном уровне, что ни один спор или раздор не сможет разрушить их семейных уз.       Непроизвольно она вспомнила Пьера, лишний раз убеждаясь, что при желании обрести что-то, необходимо от чего-то отречься. Она осталась без семьи, и кто знает, сможет ли когда-нибудь вновь обнять своего старшего брата. В любом случае, она всегда будет лелеять в памяти теплую улыбку Пьера и все его слова, обращенные к ней, до того момента, пока не потеряет способность помнить. — Софи, — внезапно услышала она голос, от которого по спине пробежались мурашки. Голос брата. Она встряхнула головой: не могло такого быть, чтобы Пьер был здесь, прямо рядом с ней. Рвано вздохнув, она повернулась, и сладкая иллюзия о встрече с братом оказалась реальностью. Пьер, с нежной улыбкой смотрел на нее, и она, на мгновение потеряв дар речи, кинулась к нему навстречу, крепко обнимая вместо тысячи слов. — Мне тебя не хватало, — прошептала она, боясь повысить голос, словно он мог разрушить хрупкую идиллию. Краем глаза она заметила Клауса, стоящего у стены, уловив в его взгляде горечь, смешанную с радостью. Лишь он мог испытывать одновременно чувства, полностью друг другу противоположные. — Софи, ну и натворила ты всякого, — вздохнул он, выпуская ее из объятий. — Лорд рвет и мечет, а по всему городу тебя разыскивают инквизиторы.       Софи напуганно расширила глаза, и она взглянула на Клауса, который тотчас напрягся всем телом, словно воин перед сражением. Не верилось, что Брэдберри в погоне за местью предпринял такое, но она ведь знала, что он способен на многое, и опасалась его гнева. — Послушай, сегодня же нам нужно покинуть город, — произнес Пьер, обхватив ладонями ее лицо. Софи вгляделась в его глаза, которые были так похожи на ее собственные, и увидела в них надежду на то, что, возможно, получится все наладить. Ей тоже так хотелось надеяться на лучшее. — Предлагаешь бежать? — дрожащим голосом переспросила она, искоса взглянув на Клауса. Почему он молчал, неужели замешкался? — Спасаться, Софи, — кивнул брат, заставляя ее понять, что иного выхода в данной ситуации не было. Либо смерть, либо побег.       Софи согласилась, поспешно убегая в свою комнату, чтоб собрать какие-то вещи. Сердце ее отбивало нечеткий, но частый пульс, и она пыталась его унять, желая сохранить спокойствие. Клаус хотел последовать за ней, но Пьер его остановил, перехватив за предплечье. — Если я... — начал он, но тотчас запнулся. — Если со мной что-то случится, пообещай, что не дашь ей умереть.       Клаус взглянул на него, будто увидев впервые. Неужели Пьер думал, что он позволит хоть кому-то тронуть Софи? — Обещаю, — ответил он.