Прикосновения

      Один взгляд на прижавшуюся к дереву Тобираму. Этого достаточно. Ей слишком плохо, чтобы оставаться рядом и видеть её такой. Стоит пощадить её гордость.       Мадара уходит быстро, почти сбегает, но к биджу того, кто осмелится его в этом упрекнуть. Хочется посмеяться вместе с младшим братом, что он никак не может одолеть Сенджу-девку, но смех замирает, не коснувшись взгляда, при мысли, что эта самая девка чуть не убила Изуну. Да что там — если бы не Хаширама, отото был бы уже мёртв. У Тобирамы есть своя сила.       Мадара останавливается на полпути, трёт лицо, задирает голову, глядя на пронзительно-голубое ясное небо. Ни облачка, но ветер, без которого день был бы жарким. На улице хорошо, и комната, куда надо вернуться к бумагам, кажется совсем невыносимо душной. Надо…       Учиха заставляет себя вернуться, отыскивает, на каком отчёте он закончил, вчитывается в текст. Мысли далеки от описания скучной дипломатической миссии. Как глава клана, он обязан привести в дом супругу, но никого из своего клана своей супругой он не видит и видеть не хочет. Нет ни одной, с кем хотелось бы разговаривать — а мысль, что вызывает опасения, всё крутится рядом.       Приходит Тобирама. Молчаливый… Молчаливая, ещё более бледная, чем обычно. Мадара присматривается к ней, и мысль становится отчётливее.       — Закончишь с ними? — он смело двигает к Сенджу стопку листов из кланового архива. Знак небывалого доверия — но он остаётся без видимого внимания. Жаль.       Она молча кивает, не поднимая взгляда. Кажется, черновик письма к кому-то из придворных её интересует куда больше.       — Я вряд ли вернусь к бумагам сегодня, — Мадара долго всматривается: белая макушка, склонённая голова, неизменно тёмная, чёрная одежда — и кисть, что порхает в сильных пальцах, и это правильно, столь же правильно, как если бы они сжимали меч.       Ещё один кивок.       Учиха уходит. Отыскать Хашираму легко — рядом с ним всегда есть люди, они тянутся к его теплу, ловят его улыбку, его одобрение.       — Мадара? — несмотря на интонацию, старший Сенджу ничуть не удивлён.       — Я теперь знаю, — говорит он. — Есть дело. Наедине.       Хаширама пожимает плечами, объясняет своим людям, что надо сделать. Учиха чувствует смутное сожаление: на него смотрят с опаской, держатся поодаль, но хотя бы не шарахаются, как раньше. Может, только потому, что рядом есть тот, кто сможет сдерживать его силу.       До того любимого места они идут молча. Молча стоят, оглядывая селение: несмотря на то, что Хаширама с его стихией значительно ускорил возведение построек, работы всё ещё очень много. Но то, что есть, греет: их мечта действительно воплотима. Действительно можно прекратить эту войну, действительно можно создать безопасное место, где будут расти дети клана. Их творение, их Коноха — и разноцветные крыши среди листвы как диковинные бабочки.       — О чём ты хотел поговорить? — Сенджу совершенно серьёзен, ни на лице, ни в глазах — ни тени улыбки.       — Тобирама. Я думаю о том, чтобы привести её в свой дом как жену.       — Она не захочет, чтобы ещё кто-то знал её тайну.       Мадара морщится. Сам тот факт, что эта тайна существует, его слегка раздражает. Какой смысл девке прикидываться парнем?       — Об этом в клане что, никто не знает?       Хаширама кивает:       — Только я сам и старейшины.       Учиха молчит. Скрестил руки на груди, смотрит вдаль. Ветер треплет волосы — и после душной комнаты это особенно приятно, и какое же благо — дышать. Ещё лучше была бы только охота с призывом… ну или бой с Хаширамой, раз уж он обещал. Но сначала — разговор.       — Тайный брак?       — Отото заслуживает лучшего, — качает головой Сенджу.       Мадара хмыкает самую малость насмешливо: даже сейчас Хаширама называет свою сестру — братом. Сенджу вздрагивает, всматривается в лицо.       — Если она так и будет держаться за свою тайну, вряд ли она будет с кем-то, — сообщает Учиха. — Я же эту тайну знаю, я знаю, что она ко мне испытывает, я могу о ней позаботиться — и хочу это делать.       Невысказанное «защитить» повисает в воздухе — и Хаширама отводит взгляд.       — Хорошо, — он склоняет голову. — А хочешь — только потому, что она — моя сестра?       Мадара хмыкает.       — В том числе, — в интонациях — насмешка. Неужели Хаширама столь глуп, что действительно так думает? А его взгляд — серьёзный, оценивающий. Сенджу всё ещё сомневается и, похоже, не может определиться с выводами.       — Почему именно она?       — Потому что она Сенджу, она — сестра главы клана, она — твоя сестра, — голос звучит самую малость легкомысленно, — с ней хорошо работать вместе, она сильна и умна, а старейшины моего клана давно уже хотят, чтобы я привёл в дом женщину.       — Вот как, — Хаширама немного удивлён и всё ещё растерян. — Если она не будет против. Я спрошу…       — Нет, — перебивает Мадара. — С ней поговорю я.       Сенджу пожимает плечами.       Сказано — всё. Можно возвращаться к своим делам, и Хаширама уходит. Учиха присаживается на самый край скалы и смотрит вдаль.       Сказать — легко. Сделать, поговорить — куда сложнее. Он так долго работает с ней, он с ней сражался, но разговаривать прямо и откровенно? Придётся. Наедине. И выстроить этот разговор в мыслях, прикинуть, что говорить, как она будет реагировать. Сложно.       Мадаре не нравится мысль вернуться в ту самую комнату, к бумагам, но он соскальзывает вниз, бежит по скале, прыгает на воду. Брызги — неважно, высохнет, главное, что чакра держит на поверхности, и можно мчаться. Легко и стремительно идти по улицам, где-то едва намеченным, где-то — существующим лишь на бумаге, кивать, немного замедляя шаг, тем, кто его приветствует. Мысли теснятся в голове.       Он останавливается только на пороге комнаты. Тобирама смотрит так, будто совсем не ожидала его снова увидеть. Все заготовленные фразы забыты, и Мадара говорит совсем не то, что хотел бы:       — Что ты думаешь о том, чтобы стать моей женой?       Снова то самое выражение лица, когда слетает маска. Растерянность и много-много страха, и взгляд в точку. Кажется, будто Тобирама вообще ничего не видит и не слышит, и Мадара осторожно касается её плеча. Она вздрагивает, пытается сделать вдох, кашляет, сильно наклоняясь вперёд. Он крепче сжимает пальцы, удерживая.       — У тебя есть право отказаться. Если ты откажешься, твоя тайна останется тайной.       Сенджу медленно-медленно поднимает голову.       — Если ты согласишься, я не стану от тебя требовать то, чего ты не захочешь.       На её застывшем лице — слёзы, она мелко-мелко дрожит и сжимает свою ладонь так, что белеют пальцы.       — Твой брат будет против, — шепчет она, покачиваясь. — Все будут против, ничего не получится.       — Это не то, о чём стоит думать тебе.       Тобирама медленно закрывает глаза, замирает. Мадара дотрагивается до её щеки, перчатка быстро становится мокрой, но это совершенно неважно. Важно — что её страх никуда не ушёл, он лишь затаился.       Чего она боится больше? Огласки и шепотков за спиной, и сплетен — мол, точно ли девка и что в ней не так? Изменений — и необходимости быть рядом с ним, быть женщиной, женой? Боли — Хаширама предупреждал, что она уязвима, и так странно понимать, насколько он прав? Его силы?       Мадара не знает и не считает возможным спросить. Только смотрит — и хрупкой бабочкой на ладони кажется Тобирама.       А в отражении в её глазах виден узор его мангекью.