Несчастны, как Ромео и Джульетта

      Чонгук плохо помнит, как добился писательского успеха. Начинал он, как и многие его собратья, с мелких нерифмованных стишков, посвящаемых родителям на различные праздники, затем переходил на более сильные и философские стихотворения, однако талантливым его еще никто не звал, да и сам он тоже, а уже позже – на мелкие рассказы. Однако Чонгук понимал, что должен много учиться ради хорошего результата. И тогда он, конечно же, стал учиться. Учился так усердно, что не только повысил опыт писательский, но и сдал все экзамены на высшие баллы. Вот только английский у него не шел, как бы он ни старался. И тогда он, готовый покорять весь мир, сорвался с родительской цепи и стал зарабатывать на жизнь самостоятельно. Уже через год выпустил небольшой рассказ и тогда понял, что нет ничего приятнее делиться своим творчеством с людьми вокруг. Он стал успешным, своими кровью, потом и слезами достигнув многого всего за пару лет. До сих пор он улыбается, вспоминая, как люди говорили первое время о нем: «Вот что значит – талант!»       Чонгук, наблюдая за перелетающими со здания на здание птицами, старается сосредоточиться на всем происходящем. Стрессы, вечно понурое настроение, жара и, конечно же, ситуация в жизни сильно изматывают его, отчего о вдохновении не идет и речи. Садясь за что-то новое, буквально заставляя себя это делать, Чонгук через силу выводил на мониторе пару страниц и с неспокойной душой забрасывал. Ему хорошо знакомо это гадкое чувство безвыходности, когда ничто уже не вдохновляет. Ни музыка, ни книги, ни фильмы или даже уличные прохожие не поджигают того воодушевления, как было ранее, и теперь ему приходится черпать остатки энтузиазма изнутри своего мира знаний и фантазий.       Чонгук, как писатель, причем очень талантливый, понимает всю серьезность ситуации и теперь вынужден только кивать, слушая лекции от своего редактора (и по совместительству хорошего друга) Ким Тэхёна.       – Ты же понимаешь, что нам нужны новые работы? Читатели ждут чего-то свежего!       – Я понимаю, просто сейчас не самое лучшее время…       – И когда же оно наступит?       Чонгук молчит. Он не знает, как объяснить другу, что творится сейчас в его жизни. Не знает, как объяснить, что нет никакого вдохновения, что все, занимающее голову Чонгука в последнее время, – лишь новая жизнь Чимина. Из-за того, что им приходится видеться теперь гораздо реже, о частом совместно проведенном времени нет и речи. У Чимина работа, у Чимина семья, у Чимина дома любящая жена, которой так и хочется разбить голову, хотя Чонгук понимает, что мысли эти унизительны и слишком жестоки. Если бы она не любила его Чи, он бы еще так не злился, возможно. Но она любит, и это заставляет забивать голову вдвое больше дрянными мыслями. Но что Чонгук может сделать? Только видеть, как смотрят на его Чи, как нежно и почти незаметно касаются его и улыбаются ему. Чонгук сходит с ума от одного осознания того, что может удумать его сестра, будучи наедине с Чимином.       И, возможно, пока он здесь беседует с Тэхёном, где-то в чужой квартире происходит что-то интимное между этими двумя…       – Понимаешь ли, если ты не опубликуешь хоть что-то в ближайшее время, твоя статистика может резко ухудшиться! – Тэхён вроде понимающе и сострадающе, а вроде серьезно и раздраженно смотрит на потупившего взгляд Чонгука, в голове которого что-то резко щелкает после следующих слов парня: – Хоть собственную жизнь на бумагу переноси, но ты должен писать!       Он резко поднимает голову, поддерживаемую пару секунд назад руками, на парня и широко раскрытыми глазами смотрит, губами, словно рыба, шевеля, но не имея сил заговорить. Тэхён, на своем опыте научившийся читать авторов как открытые их же книги, сразу замечает искру, пролетевшую в чужих шоколадных глазах, и победно улыбается.       – Я так понимаю, у Гукки появилась интересная идея в голове?       – Не просто интересная! – возбужденно возразил он. – Дьявольская!       Тэхён уже знает наперед, что прямо сейчас Чонгук встанет с кресла и начнет яро ходить из стороны в сторону, потом возьмет ручку, блокнот или вырванный лист (что первое попадется под руку) и начнет чиркать сюжет, идеи и просто то, что поселилось в голове. Такие моменты вдохновения безумно отрадны как для редактора, так и для самого писателя.       Чонгук делает все, как предсказывал мысленно Тэхён, и после замирает на несколько секунд, любуясь своими авторскими каракулями.       – Ну что там? – слегка приподнимаясь с места в попытке заглянуть в записи, проговаривает Тэхён. – Что выдумал?       Чонгук молчит, проверяя слова на грамотность и размышляя, правильно ли он, собственно, поступает, решаясь именно на такой ответственный и в каком-то смысле опасный шаг. Затем переводит медленно взгляд на любопытствующего приятеля и сглатывает комок волнения.       – «Несчастны, как Ромео и Джульетта».       Чонгук не знает, как решился на это. Писать о своей жизни от лица какого-то выдуманного человека не то что неприятно, нет, – просто непривычно. Сначала, сев за компьютер в семь вечера, Чонгук думает, что ничего не выйдет, мнется, но уже к восьми он заканчивает набросок решающей первой главы. Затем, часов так в одиннадцать, сохраняет вторую главу, а потом уже и третью, когда пробивает час и двадцать пять минут. Уже протирая глаза от сонливости, Чонгук смотрит на часы ровно в полтретьего и осознает, что просидел за будущей (он на это надеется) книгой семь с половиной часов, учитывая все перерывы, которые в сумме составляли чуть меньше двух часов. Потягиваясь, понимая, что пора ложиться спать, ибо есть огромный шанс не выспаться, Чонгук выключает компьютер и плетется к кровати, позабыв о ванных процедурах. Он верит, что уснет сразу.       Но Чонгук ворочается на кровати почти час, в итоге включая телефон, дабы уточнить время, и замирает. С экрана на него смотрит Чимин: хрупкий и счастливый, улыбающийся во все тридцать два ровных зуба именно ему. Он мысленно просит прощения за то, что использовал ситуацию для своего творения, и целует медленно дисплей, не чувствуя, к сожалению, сладкого привкуса. Только холод стекла, и больше ничего.       Он хочет прижаться к нему, поцеловать и крепко обнять перед сном, как обычно делал, но ничего не может, кроме как теперь об этом мечтать, мечтать, мечтать…