Несчастны, как Ромео и Джульетта

      День, как и обычно, непримечателен и рутинен. Пока за окном палит августовское солнце, причем так беспощадно и нагло, за огромным столом, заваленным книгами, бумагами и канцелярскими принадлежностями, умирающий от летнего зноя Чимин что-то яростно чиркает в записной книжке. При этом вена на лбу вздулась, голова уже раскалывается посильнее земли, что обжигают лучи солнечные, а ослабленный галстук давно небрежно повис на груди, однако дышать стало не намного легче. Стирая тыльной стороной ладони пот уже в который раз, Чимин злится по пустякам, а голову продолжает печь офисная температура.       «Чертово начальство. И ведь не отпроситься толком из-за такой недопричины».       Он перечеркивает и начинает писать заново. Медленно, но верно его агрессия уходит, а ручкой Чимин начинает выводить плавно слова и еще какие-то каракули. Скоро отчетливо отображаются на бумажной поверхности имя «Чонгук» и сердечки вокруг. Голова слегка кружится от перенапряжения, а глаза заволакиваются розовой пленкой, когда в мыслях всплывает любимый образ милого и уютного Чонгука. Затем вспоминает, что, будь он его редактором, они проводили бы гораздо больше времени вместе.       Вообще, Чимин всегда находит повод пожаловаться про себя на несчастную свою судьбинушку. Когда редактором Чонгука стал Тэхён, а не он, было очень обидно и грустно, особенно когда Тэхён говорил довольно, как легко ему работать с чиминовым парнем. А Чимину все время так стыдно было за те мысли, которые посещали его в эти моменты: ударить Тэхёна, а потом и вовсе избить до полусмерти. Но он подавлял и до сих пор подавляет какие-либо эмоции насколько может и продолжает работать, уплывая по реке рутины и типичных ежедневных проблем.       Стрелка на часах пересекает цифру три, и Чимин откидывает голову назад, протяжно выдыхая горячий воздух. Он видит отчужденно, как собираются пойти перекурить его коллеги-редакторы, как заходит главный редактор Пак Наммин и вполне ожидаемо их обламывает. Затем подходит к унесенному из мира сего Чимину и задорно, ядовито весело, как он любит, говорит:       – Пак Чимин.       – Да, Пак Наммин...       – Чего в облаках витаешь?       Чимин не отвечает, лишь наскоро закрывает ежедневник с выведенными на странице сердечками и именем Чонгука и отводит взгляд.       – Извините. Просто устал...       – Что-то ты часто устаешь в последнее время. Удивлен, что даже такой трудоголик, как ты, может вымотаться. – Он продолжает улыбаться, но потом делает лицо а-ля «Ах да, чуть не забыл» и добавляет: – Мне нужно передать важные материалы Чон Чонгуку, однако тот, кого я хотел попросить о помощи, слишком занят сейчас. Если не ошибаюсь, вы с этим автором хорошо знакомы, так?       В Чимине огоньком загорается надежда.       – Да. Наши семьи в довольно тесных отношениях.       – Это хорошо. Жаль, что ты не его редактор.       «Мне-то как жаль!» – горестно ухмыляется Чимин в кулак и в который раз отводит взгляд, устремляя его на ежедневник, недавно изрисованный.       – Но... не имеете ли вы в виду, чтобы именно я помог вам?       Наммин улыбается шире и ярче, радушнее и острее, отчего в груди Чимина еще сильнее заиграло шальное предвкушение.       – Я могу рассчитывать на тебя?       Не веря своим ушам, Чимин уже хочет от радости взлететь к потолку, но только прикусывает губу, чтобы не было так заметно его непередаваемое счастье.       – Да!       Мужчина подошел к своему месту и вернулся уже с нужными материалами, вложенными в папку. Отдал Чимину и хлопнул по плечу большой рукой.       – Тогда иди прямо сейчас.       – Да!       Чимин, полный будоражащей кровь энергии, встает, берет портфель и, даже позабыв о ненастной жаре летней, направляется из редакторского отдела, затем из здания к своей машине.       «Вот же повезло!» – прикусывая от волнения губу, слегка подрагивая от нетерпения, думает Чимин, дробь отбивая по рулю. Подъезжая к до приятной боли в груди знакомому многоэтажному зданию, он берет портфель и направляется ко входу, поднимается на нужный этаж и останавливается у железной двери. С придыханием, с замиранием сердца, что начинает потом бешено колотиться, отстукивая приятный ритм в горле, Пак водит пальцем в воздухе перед маленькой панелью, где спустя пару секунд незамедлительно вводит пароль. «Сейчас увижу его… Боже, как я скучал!»       Он, весь светящийся от повернувшейся к нему лицом фортуны, входит медленно и, прижимая к груди портфель, оглядывает серый, но довольно чистый коридор, снимая обувь в проходе.       «Он же дома?» – начинает он ожидаемо волноваться и трясет головой, дабы отогнать непрошеные мыслишки. Сердечко прыгает где-то в горле, и от этого так до одури приятно, что весь раскрасневшийся Чимин сжимается, уже представляя теплые руки и ласковые губы. Пытается не шуметь, чтобы сделать любимому некий банальный сюрприз, и, не сдерживая хитрой довольной улыбки, на носочках проходит мимо комнат, однако, чем дальше продвигается, тем отчетливее слышит два мужских голоса. Волнение резкой бурей зашумело в нем.       Он открывает прикрытую ранее дверь, которая ведет в кабинет, и застывает на пороге, видя тэхенову руку, гладящую предплечье Чонгука и медленно скользящее по его бедру, обтянутому домашними шортами. При этом взгляд у редактора такой животный и искушающий, что становится незамедлительно противно.       – Я понимаю, что это сложно, но ты справишься. Не зря же я здесь!       «Какого хера?!» – Заныло в груди его, волком завыло и засаднило от разочарования и другого, более живого и разрушительного чувства, поглощающего вместе с костями.       Чимин громко наступает пяткой на пол, чтобы его заметили, и это происходит сразу же, причем так спонтанно, что Чонгук автоматически отталкивает от себя Тэхёна и испуганным взглядом оглядывает вошедшего. В глазах Чимина неопределенность, серость и тусклость, а еще злость и явное желание прямо сейчас все прояснить.       – Хей, Чимин-а! – оживленно пробасил Тэхён. – Ты чего здесь?       – Да, зачем ты здесь? – несдержанно грубо добавил Чонгук, но тут же замолк, поняв, что только что ляпнул и как. Он садится прямо напротив Чимина, тем самым непроизвольно заслонив открытые документы на компьютере, и от волнения стал подергивать коленями.       У Чимина в горле какой-то ком образовался, и он даже не сразу понял, отчего стало в комнате так душно и одновременно морозно. Он пошатнулся, а глаза не выражали теперь ничего, кроме обиды. Он, проигнорировав Тэхёна и вместе с тем ответив на его вопрос, обращается к Чонгуку:       – Пак Наммин сказал мне передать эти материалы. Возьми их.       Чонгук поднимает резко на него взгляд и, сглотнув и раскрыв рот, начинает глазами что-то искать по сторонам. Однако все, что может он видеть, – Пак Чимин, желание обнять которого неожиданно исчезло, сменившись ужасом перед парнем. Он все еще видит перед глазами, как Тэхён как-то слишком близко сидит перед ним, как зачем-то начинает гладить бедро, как непредвиденно входит Чимин и застывает с непониманием в темном взгляде. Прокручивая все это в голове снова и снова, Чонгука уже начинает слегка тошнить и скручивать от незнания того, что будет дальше и что предпримет Чимин. А тот, стоя перед ним, явно, явно зол.       Чимин все еще смотрит прямо в глаза и буквально пожирает обидой и немым вопросом «Какого черта сейчас было?», а бедный Чонгук готов провалиться под землю от безвыходности. Словно проглотив язык, он отводит взгляд на колени и ищет помощи у богов, в которых сам-то с трудом верит.       «Он так волнуется, – все более раздражаясь, думает Чимин. – На это наверняка есть свои причины…»       – Ты слышишь меня?       У Чонгука закладывает уши и зудит во всем теле от досадливой иронии. Время застыло вокруг парней, и у каждого сейчас свои разрывающие мысли, свои догадки в голове.       Тэхён смотрит внимательно на все это с разинутым ртом, словно наблюдая какой-нибудь фильм, переводя взгляд с одного на другого. Должно быть, если бы его спросили, что он чувствовал в этот момент, он бы ответил после небольшой интригующей паузы: «Непередаваемое напряжение».       – Давай мне, Чимин, – пытается сгладить обстановку Тэхён, когда температура амплитуды упала уже где-то за сорок – не в прямом смысле, конечно же. – Можешь идти.       – Выпроваживаешь меня? – злобно косится Чимин, и Тэхён не понимает, отчего тот вдруг так обозлился на него. – Ладно. – Он отдает Тэхёну папку. – Хорошей работы.       Чонгук хочет пойти за ним, догнать и перехватить руку, но снова ему мешает страх – корни, приковавшие его ноги к полу. Он ловит взволнованный взгляд Тэхёна и опускает голову, вслушиваясь в безнадежный скрип входной двери.       – Не пойму, что это с ним?       И Чонгук не отвечает, как бы ни пытался повернуть язык. Словно накаченное новокаином, тело его онемело и перестало подавать признаки жизни. Тэхён, уже испуганным взглядом поглощая друга, потянулся рукой к его плечу, но, только коснувшись его, был грубо оттолкнут. Изогнув бровь, Тэхён заглядывает в бледное лицо Чонгука и незамедлительно сглатывает. Ничего не понимает. Совсем ничего не понимает бедный Тэхён, хотя осознает, что явно что-то серьезное случилось, и, конечно же, ему никто и ничего не расскажет. У всех свои терки, да, но Тэхёну сложно смириться с тем, что вечно он крайний и ничего не знающий. Он решает попытаться все разузнать сам. Как говорится – попытка не пытка.       – Если хочешь поговорить о чем-то, Чонгук, я всегда…       – Оставь меня.       Или пытка.       Тэхён отрешенно, удивленно смотрит на разозлившегося Чонгука и думает вновь, как бы разговорить его. Делает паузу, открыв рот, и, заранее отведя взгляд, произносит басисто:       – Я всегда могу выслушать.       – Все, что мне нужно сейчас, – это ебучая тишина и одиночество. Так что, прошу, уходи.       Тэхён сглатывает надежду и все-таки встает, на ходу беря портфель и размышляя, что на самом деле стряслось. Появление Чимина как-то слишком сильно взволновало Чонгука, а потом он и вовсе разгневался. И ведь ничего такого Тэхён не сказал, чтобы вот так его отпихнули, ничего такого не сделал! «Да, – думает отчужденно, – что-то явно не так». Ведь не стал бы Чонгук из-за своего друга так злиться, тем более что злиться здесь совершенно не из-за чего.       Тэхён иссушает голову мыслями, расставляет пирамиду действий, но ни черта не может разложить в логическую цепь. Чимин был раздражен, увидев их. А Чонгук оттолкнул Тэхёна после того, как заметил парня. Неужто постеснялся его? Хотя, в принципе, это нормально – смутиться из-за таких действий. Может, Чонгук испугался, что Чимин может принять его и Тэхёна за геев? Точно! Но ведь, когда Тэхён и Чонгук были наедине, тот позволил ему так непринужденно коснуться его. «Значит ли это, – вдруг озарило его, – что он не против подобного, пока мы одни? То есть, он не испытывает неприязни? То есть… то есть…» Так, думая об этом, куча мыслей родилась в голове Тэхёна, и он, воодушевленный и взволнованный, садится в машину, включает магнитолу, чтобы хоть как-то отвлечься от ненужных внушений, и открывает окно, глотая городской воздух.       И, пока он невольно улыбается своим мыслям, пока Чимин едет обратно в редакторский отдел и громко матерится, Чонгук сидит обездвиженный в своем кабинете и долго смотрит в пол, поддерживая голову руками. Идут секунды, а он не двигается, дышит спокойно, хотя внутри, кажется, все пылает и вместе с тем гноится. Он, подняв медленно взгляд в потолок, тяжело выдыхает, закрывает глаза. Утешает себя фразой «Спокойно, Чонгук, все уладится», но не верит себе. Лишь он берет телефон, как вновь сотрясается всем телом. Набирает до боли знакомый номер, хочет нажать «Вызов», но не может. Что-то крепко держит его за плечи, тянет назад, как будто сам дьявол запрещает все улаживать. «Так будет правильнее», – внушает он ему, и Чонгук закусывает губу.       «А если я сделаю только хуже?» – сомневается он, периодически отводя палец от дисплея, а затем снова приближая его. Страх не исчезает.       Он думает слишком долго. Так долго, что за это время Чимин успевает доехать до здания, где работает, войти в него и оказаться перехваченным главным редактором, спрашивающим его о тех самых материалах. Пак Наммин не понимает понурого взгляда Чимина, и тот, пытаясь отвязаться, вдруг ощущает вибрацию в кармане.       – Извините, мне звонят…       – Пойдем, к нам пришли новые работы, которые срочно нужно проверить. И желательно до завтрашнего дня.       – Пак Наммин…       Но мужчина уже уходит вперед, и Чимин, смешиваясь, смотря то на телефон в руке, то на главного редактора, все-таки через силу сбрасывает вызов и догоняет Наммина, ощущая слишком резкую боль в груди. Он все думает, правильно ли все сделал и не будет ли слишком зол Чонгук, а потом вспоминает недавнее происшествие и сам начинает злиться. Хмурится и выбрасывает любые жалкие мысли из головы, поглощаемый работой и обидой на Чонгука, что в свое время кинул телефон в пол и увидел, как тот разбивается вдребезги. Чонгуку совсем не жаль какой-то там гаджет – ему сейчас не до таких забот. Он резко поднимается со своего компьютерного стула и пинает его же. Ударяет кулаком по столу и чуть не опрокидывает стоящую на нем кружку. Подходит к телефону, подбирает осколки и вдруг понимает, что теперь не сможет позвонить Чимину.       – Тэхён?       Пак Наммин удивленно смотрит на стоящего в проходе парня, на чьем лице нет никаких эмоций. Тэхён переводит любопытный взгляд на сидящего за своим рабочим местом Чимина, а тот ежится, давясь чувством омерзения. Ким Тэхён – парень, который позволяет себе так относиться к любовнику Чимина. Парень, которому хочется прострелить голову, лишь бы тот больше не имел возможности и на сантиметр приблизиться к Чонгуку. Парень, которому так и хочется показать, чей Чонгук на самом деле. Чимин смотрит исподлобья, пытается не выглядеть грозно и вызывающе, но не выходит. Тэхён, замечая какую-то вражду в чужом взгляде, отводит резко взор и произносит:       – Мы работали с Чонгуком, но у него появились дела. Поэтому я вернулся.       – Что ж, у нас как раз навалом работы.       Он садится рядом с Чимином и буквально ощущает эту ауру, создаваемую парнем. Вот только почему Чимин так себя ведет? И ведь, когда Чимин зашел в комнату, он был точно также зол на Тэхёна.       Парень, стараясь игнорировать молнии в его сторону, отмахиваясь от них, стал проверять текст. Часы идут, и вот вскоре настает блаженный долгожданный момент, когда все могут уходить домой. Тэхён, наскоро собрав вещи в портфель, развернулся и пошел в сторону выхода. Однако Чимин, неожиданно показавшийся в поле зрения, грубо пихнул Кима, отчего тот непонимающе поморщился.       – Извини, – почти без эмоций сказал он, – я не хотел.       И Тэхён очень желает поверить этим словам, однако не может. Как можно скорее выходит из редакторского отдела, свернув на лестницу.       «Да что с ним такое?» – но, решив пока не забивать лишним голову, Тэхён направляется вниз, все еще ощущая эти яркие молнии, бросаемые в него со всех сторон. Он ежится, словно от холода, и продолжает путь, надеясь, что завтра все встанет на свои места.       «Мать мою», – думает в свою очередь Чимин, уже подъезжая к жилому зданию. Он вылезает из машины, скоро заходит в лифт и уже оказывается у большой железной двери. Он открывает ее и вваливается в квартиру. Стягивает туфли и собирается швырнуть их безразлично на пол, как появляется из ниоткуда Ёнджи.       – Чимин-а!       Она подбегает к Чимину и лезет в объятия, которые тот дарит ей совсем без желания. Она, осмелев, тянется за поцелуем к чужим губам, но Чимин резко отстраняется, кривясь брезгливо и хмуря брови.       – Что-то не так, Чимин-а?       Он не отвечает, и девушка отстраняется, медленно, хозяйственно стягивая с его плеч пиджак. Оглаживает руки, ощущая все превосходство их и забывая дышать, касается пальчиками грудины и большой грудной мышцы, расстегивает медленно верхние пуговицы и не забывает наблюдать за реакцией любимого, прикусывая губу. Но Чимин не реагирует, и это напрягает.       Наконец, он набирает в рот воздуха, и Ёнджи внимательно наблюдает за его губами, чтобы не пропустить ни одного звука.       – Отойди.       Чимин безразлично обходит девушку и идет в спальню. Но Ёнджи направляется за Чимином и, войдя за ним в комнату, говорит:       – Чимин-а, ты будешь ужинать?       – Нет.       – Тогда, может, кофе?       Чимин дергает глазом, расстегивая рубашку.       – Или я могу приготовить горячую ванну… Мы можем посмотреть телевизор или почитать. О! Я сегодня выучила один интересный рецепт!       – Просто уйди отсюда, Ёнджи.       Девушка встала столбом, испуганными глазами оглядывая Чимина. Словно лед, он обжигает ее сейчас своей холодностью, взор его горит красным пламенем, а сам он утопает в чем-то. В чем-то, что Ёнджи, кажется, никогда не узнает, не испытает и, естественно, не поймет. Она не видит, что Чимин болен и, возможно, смертельно, не видит его ярким и светящимся, а таким он является отнюдь не часто и даже очень редко. Рядом с Чонгуком, например. И теперь она стоит позади него, смотрит, как он отчужденно стягивает рубашку и, эгоист, даже не стремится извиниться перед женой. Она слышит, как ткань тянется на его красивом теле, которого хочется коснуться нежно, и жаждет безукоризненно подчиняться этому дорогому ей человеку. Однако подчиняться вот так ей совсем не хотелось.       – Чимин, давай поговорим.       – Я не хочу разговаривать, Ёнджи. Ты слишком недалекая, чтобы понять меня.       Она сморщилась. Чувство собственного достоинства нагло задето, а в сердце воткнулась длинная игла, даже шип, и, если его выдернуть, кровь хлынет во все стороны, зальет эту комнату и этих двоих супругов. Ёнджи смотрит остервенело. Ей надоело такое отношение мужа, а он вот так просто продолжает не замечать ее и отталкивать.       – Почему ты такой грубый?       Он уже минуту снимает одну лишь рубашку, все время замирая, думая, что ответить. В голове крутятся отнюдь не приятные мысли, а еще воспоминания: черствые и мягкие, горькие и сладкие. Чимин смотрит в пол и боится шевельнутся, потому что чувствует, что девушка, стоящая за ним, намеревается что-то снова сказать. И она говорит ломаным, сиплым от волнения голосом:       – Чонгук глубоко заблуждается, называя тебя мягким и внимательным.       Парень замирает от одного этого имени, разрывающего на части прямо сейчас. Чонгук. Чонгук. Чонгук. Везде Чонгук, везде этот чертов Чонгук, которого Пак так до безумия любит. Он везде, но при этом его нет рядом. Особенно сейчас, после этого случая в его квартире.       – Вы ведь такие разные! И Чонгук намного добрее и заботливее…       – Замолчи! – Он, взбешенный, поворачивается к ошарашенной Ёнджи и буквально кипит от ярости. Чонгук. Чонгук. Чонгук. – Не смей вообще лезть в наши отношения, идиотка! Тебе не должно быть дела до нас, ясно? Ты не имеешь права судить обо мне, о наших отношениях, не смеешь влезать в это и принимать участие! Ты вообще не должна появляться между нами, черт возьми!       Чимин сдерживается, чтобы не начать кричать матом, и вдруг понимает, что ляпнул лишнего, ведь Ёнджи наверняка его не поймет. Вены на лбу и шее вздулись, рот осклабился. Он оказался так ужасен и устрашающ, что Ёнджи, испугавшись, отшатнулась от входной двери, приложив ладонь к груди. Страх. Разочарование. Чимин был так прекрасен, когда был недосягаем, так что стало теперь? Дерзкий, грубый, холодный Пак Чимин предстал во всей своей красе, так еще и заявляет, что девушка не имеет права лезть, куда не просят. Влезать в их отношения? Но что это значит?       – Но, Чимин, я даже не лезу… Я всего лишь сравнила вас!       – Хватит! Прекрати нести эту свою чушь!       Девушка отводит взгляд в пол и сжимает кофту, стараясь тем самым остановить рвущиеся наружу слезы. Она прикусывает губу и просто хочет провалиться прямиком в ад, лишь бы не слышать обвинений и ругани в свой адрес.       – Я вообще впервые вижу такую занудную девушку. Тебе никогда такого не говорили? Думаю, говорили. Также, как и мне всегда говорили, что я жесток и безразличен! – он снова повышает голос и думает, что пора бы остановиться, но не может удержать слов за зубами. Все, все, что накопилось в нем, жаждет немедленной свободы, будто монстры, рвущиеся наружу. – И только один Чонгук не говорил мне этого. Он терпел меня и в итоге нашел что-то другое. Он нашел во мне жизнь! И если ты, безмозглая дура, будешь налево и направо критиковать людей, не зная их, то просто утонешь в своих же эгоистичных словах!       Ёнджи уже не слушала. Она прислонилась к косяку, закрыв рот ладонью, ноги ее подкосились, и она начала реветь. Она хочет, чтобы Чимин сейчас испугался, подошел к ней и стал успокаивать, гладить по голове и по спине, говорить, какой он дурак, какой кретин. Но он, конечно же, не стал этого всего делать и лишь прошел мимо, заранее надев домашнюю футболку. Аура холода и равнодушия витает вокруг этого, как Ёнджи теперь могла подумать, монстра.       Проходя мимо, Чимин на пару секунд остановился, брезгливо и сверху вниз смотря на ревущее некрасивое создание. Сплюнув, он посчитал, что от такого только сильнее раздражается, и сказал монотонно:       – Сегодня я сплю на диване.       И Ёнджи больше не слышит его. Словно, кроме нее, в квартире нет никого. Она утирает слезы и тихо скулит, оседая на пол и прижимаясь все к тому же дверному косяку. Она, вся такая беззащитная и одинокая, не может понять, как могла так ошибиться, влюбившись в этого человека.

***

      Чимин просыпается с головной болью и уже думает, что день не задался. И он, в принципе, оказывается совершенно прав, ибо уже не кофе приготовила ему с утра Ёнджи, а свой обиженный раздосадованный взгляд. Ни доброго, ни утра, а просто холодный, пронзительный, прожигающий дыру в груди взгляд, от которого Чимину стало как-то слишком не по себе и даже стыдно. Он садится за стол, не ждет, когда ему приготовят завтрак, ведь понимает всю бесполезность сего, и сам достает продукты. Ёнджи сидит напротив, изредка переводя взгляд с телевизора на Чимина. Тот это, конечно же, замечает каждый раз, и воротит его так сильно от самоосуждения, что он хочет скорее уже уйти на работу.       Когда он уже кладет посуду в раковину и, по привычке не моя ее, собирается уйти, его останавливает укоризненный голос девушки.       – И что это такое? – Он в смятении смотрит на нее, и она продолжает: – Неужели я должна за тобой убирать?       Чимин хочет сказать: «Это твоя обязанность», – но молчит, ведь спор разводить совсем сейчас не хочется. Если начнет – точно опоздает на работу. Поэтому он покорно вымыл всю посуду и ушел, лишь бы только не видеть лица этой злой фурии.       «Девушки… – критично думает Чимин, пока брови его сходятся и будто образуют одну кривую линию. – Почему с ними так сложно?» А потом вспоминает Чонгука и думает, что, в принципе, не только с девушками так тяжело.       Весь день Чимина проходит как на иголках. То он опрокинет свой кофе, то столкнет какого-то редактора так, что тот чуть не падает, то слишком долго думает над одним предложением в тексте, перечитывая его около ста раз, но не соображая, о чем идет речь. Тэхён, сидя рядом с ним, искоса наблюдает за рассеянным и невнимательным Чимином, отмечая, что тот явно витает в облаках. Он словно отрешен от мира, находится в какой-то иной, своей вселенной и не хочет спускаться в реальность – на грешную землю, пропитанную повседневными проблемами и делами. Чимин, глаза чьи кажутся стеклянными и опустошенными, смотрит в одну точку до тех пор, пока тело его не подпрыгнуло от прикосновения к плечу. Пак Наммин, озабоченный таким странным и непривычным поведением редактора, спрашивает того о самочувствии, но Чимин только смешивается:       – Я в порядке.       – Но мне кажется, что-то случилось. Ты не лжешь мне часом?       – Совсем нет…       – Что ж… – Наммин отводит взгляд и встречается случайно с любопытным взором Тэхёна. – Надеюсь, так и есть.       Чимин вообще в шоке с того, что его еще не отругали за такое безобразное поведение. Будучи всегда понимающим и сочувствующим, главный редактор может создать отличные отношения с любым работником отдела. Жаль только, он не может отпустить Чимина домой так запросто. Работы много, да и причина не особо важна – он просто устал. Больше всего он устал от, кончено же, личных проблем, которые градом на него обрушиваются. И Чимин не знает, что делать со своей рассеянностью сейчас, ибо мысли одна за другой теснятся к нему, прижимаются, не дают вырваться из оков, и Чимин сдается, отдаляясь в свой внутренний мир. В строках он видит не текст авторский, а только пыль, туман и бельмо; в словах редакторов он слышит только шипение, свист и скрежет; в прикосновениях к своему плечу он ощущает только холод, отвержение и пустоту.       Это не серьезно, но Чимину хочется оказаться у психолога прямо сейчас.       – Чимин, тебя к телефону!       Выйдя из транса, Чимин быстро встает, опрокинув на пол какие-то бумаги, и растерянно опускается на корточки, собирая все в кучу. Телефон все еще звонит, редактор, что стоит у него, взволнованно ищет глазами мешкающего Чимина. Собрав все, он подскакивает с пола и уже через несколько секунд с одышкой стоит у телефона. Берет трубку из чужой руки и кивком дает понять, что благодарен редактору и тот может идти.       – Алло?       – Почему не отвечаешь на телефонные звонки, Чимин?       Он потирает висок и жмурится.       – Извини, я не слышал.       – Не слышал он, конечно. – Чимин ловит раздражение в голосе матери и ему кажется, что раздражение это отнюдь не легкое, а сильное и опасное.       – Ну и зачем ты звонила?       – Разговаривай с матерью в другом тоне, Чимин. И не только с матерью.       Чимин, и без того злой и совсем не в духе, от голоса едкого только сильнее злится. Грубый тон сдерживать слишком сложно и даже невозможно. Но он, прикусив язык, чтобы не вырвалось чего лишнего, все же попытается быть мягче.       – Что-то не так?       – А то ты не знаешь! – Парень насторожился, нахмурился. – Мне сейчас звонила мать Ёнджи и сказала, что ее дочь плакала, когда они разговаривали. И я уверена, ты понимаешь, о чем я.       Чимин понимает. Он, в принципе, вчера так и думал, что истерика Ёнджи станет известна ее матери, а затем и его собственной. Однако чтобы женщина вот так понеслась на него, да еще и именно в тот момент, когда настроение чиминово ниже плинтуса, если не самих преисподней…       – Давай не будем обсуждать это, пока я на работе.       – А когда обсуждать? Чимин, ты поднял руку на Ёнджи, а теперь хочешь сказать, что этот разговор нужно отложить?!       Чимин широко распахивает глаза, поперхнувшись своей же слюной. Прокручивает все воспоминания вчерашнего дня и совершенно обомлевает, когда не вспоминает ничего подобного. Ударил? Но когда? Он всего лишь накричал на нее, да, он был жесток и груб, но чтобы навредить…       Чимин в ступоре смотрит вперед, а женщина на том проводе, кажется, метает молнии и намеревается сжечь своего сына через телефонную трубку.       – Ма, это, должно быть, просто недоразумение…       – Ты недоразумение, Пак Чимин! Никогда бы не подумала, что мой сын способен ударить свою же избранницу!       – Ну, начнем с того, что Ёнджи не моя избранница. Это вы ее избрали для меня.       – Это не имеет никакого значения. Вы идеально подходите друг другу! Ты еще должен быть благодарен нам за такое будущее!       Чимин держится изо всех сил, чтобы не положить трубку. Крики матери, кажется, слышны по всему отделу, ибо редакторы удивленно наблюдают за Паком и тем, как тот дергается и корчится от вспыхнувшей агрессии. Снова он возвращался к прошлому, к тому времени, когда кроме «ненавижу» не знал никаких слов. К тому времени, когда от одного взгляда материнских глаз хотелось бежать и прятаться. К тому времени, когда фальшь и ложь в омерзительном голосе материнском вызывали ненависть и такую невыносимую неприязнь, что хотелось задушить это существо, именуемое себя величественно «мать». Но ведь Чимин прошел это время. Он подавил в себе все позывы злости при виде женщины и стал равнодушен к ней, стал подчиняться ей беспрекословно. Он стал рабом, он перестал иметь свое мнение, как она и хотела. Но эти слова, этот голос, эти глаза и этот яд, что источает материнское тело, одурманили Чимина в одно мгновение, заставляя пальцы на ногах поджиматься. Он снова чувствует ненависть. Снова шепчет мысленно «ненавижу».       – То есть, – он усмехается, – ты хочешь сказать, что у меня не должно быть своего личного мнения по этому поводу?       – Именно!       Чимин кусает губу.       – Зачем ты ударил ее?       – Я не бил ее. Я же говорю – это недоразумение.       – Имеешь в виду,Ёнджи соврала?       – Именно так.       Женщина замолкает, и кажется, что она обдумывает сказанное сыном. Словно она передумает и извинится перед ним, поверит ему, тому, кого растила всю жизнь и кого, по всем правилам, должна знать. Но Чимин не надеется – он знает, что она не поверит ему.       – Она сильно плакала сегодня. Ее мать сразу же позвонила мне и передала ее слова. Она говорила, что ты накинулся на нее ни с того ни с сего, ударил, когда она сказала что-то, что тебя не устроило. Она сказала, что ты дал ей пощечину и сильно кричал потом, обзывал и говорил очень неприятные вещи… Скажи честно, Чимин, – голос ее мерзок, выражает отвращение, которое она всегда пыталась скрывать, но не сейчас, – так все и было?       – Нет.       Женщина тяжело вздыхает. Она молчит и молчит, перебирает мысли в голове и прикусывает губу от задетого чувства величия. Как может ее сын не признавать свою вину, так еще и твердить, что Ёнджи, эта милая и безобидная девушка, способна лгать?       Она вздыхает и прикрывает глаза. Руки дрожат. Она готовит приговор, и Чимин это чувствует.       – Я разочарована в тебе, Чимин. Я считала тебя хорошим сыном.       На что он равнодушно отвечает:       – Я тоже когда-то считал тебя хорошей матерью.       И сбрасывает, понимая, что ни к чему иному этот бессмысленный разговор не приведет.       Конечно, ему все равно. Чимин – индифферентный, грубый парень, которого нельзя покалечить больше, чем уже оно есть. Можно лишь надавить на глубокие раны, да так, что слезы хлынут из глаз взрослого ребенка, из глаз бедного, обиженного на весь мир дитя. И на Чимина давят, одними словами втаптывают в грязь под названием «Воспоминания». Ложь, самолюбие, строгость, эгоизм. Чимин видит свою мать, молодую и красивую девушку, ласкающую на своих руках маленькое дитя, видит, как это дитя подрастает, как совершает первые шаги к настоящей, осмысленной жизни. Чимин видит, как это дитя падает, как его жалеют, как сюсюкаются с ним, и ребенок начинает плакать от собственной ничтожности. Его лелеют так много, что малыш вырастает избалованным мальчишкой, возвышающим себя над всеми. Однако, когда он пытается стать выше матери, его грубо толкают обратно на землю. Мальчишка плачет, но никто уже не лелеет его, потому что он пересек черту дозволенного. Он захотел стать выше, взрослее положенного времени, и его впервые наказывают. Тогда мальчик снова понимает, что он – ничтожество.       Мальчик вырастает и становится подростком. Он учится, много учится, он становится умным, у него появляется свое собственное «Я». Ребенок становится личностью. И, когда эта личность пытается показать, на что способна, ее топчут грубыми родительскими ботинками. Ему запрещают делать то, что он хочет, думать о том, о чем он хочет, и говорить то, что он хочет. По сути, ему запрещают жить. И подростка это сильно ранит, он становится холодным, черствым. Он становится безучастным и, в конечном итоге, совершенно одиноким.       И теперь парню, бедному ребенку в душе, давят на раны, командуют ему сесть, словно он – собака. Но Чимин уже не такой слабый, как раньше. Он сильный, он все стерпел и это стерпит. Тогда почему же…       Он облокачивается на холодную стену и беззащитно закрывает лицо рукой. В горле першит и невыносимо колит, хочется закашлять, но вместо этого Чимин начинает плакать. Выпускает обиженное дитя из лона души не нарочно, пытаясь сдерживать его внутри. Но оно просится, оно плачет, оно скулит. Оно устало умирать и хочет жить.       Чимин резко идет к выходу из отдела и забегает в сортир, закрываясь затем в свободной кабинке и начиная плакать. Воспоминания душат, унижают, плюют в лицо. Чимин устал их усмирять.       «У тебя нет своего мнения! Ты ничто!»       «Только я могу решать, что тебе говорить».       «Кто сказал, что у тебя есть право выбирать?»       Чимин помнит все эти слова, помнит, как скулил по ночам, уткнувшись в подушку. Нет, он не считает все это серьезным, а напротив, думает, что все вокруг пропитано иронией. От того, как его воспитывали, следовало ждать именно такого исхода. Ребенка, которого вечно принижали жалостью, не могут сделать святым и добросовестным. Ребенка, которого вечно лишали мнения, не могут сделать не равнодушным и любящим.       Чимин всхлипывает и снова понимает, что он – ничтожество.       «Не слушай их, Чимин-а. Ты очень добрый и ранимый».       Он замирает, потому что знакомый голос в голове слишком больно отдает во всем теле.       «Ты нравишься мне таким, какой ты есть».       «Ты не безразличный. Ко мне же ты не безразличен!»       Он, несмотря на свою обиду и злость, достает сотовый и набирает номер. Ждет. Боится. Что сказать? Что спросить? Как начать разговор?       Но Чимин знает, что он сейчас умрет без поддержки именно этого человека.       Его пальцы дрожат от плача и подрагивания тела, он ломается и мнется. Чувствует, как его обнимают за плечи, и все-таки нажимает «Вызов». Пропускает удар за ударом в груди. Уже хочет сбросить после четырех секунд ожидания, но ему тут же отвечают.       – Алло?       Он непроизвольно всхлипывает и улыбается, автоматически зажимая рот рукой.       – Чимин? Что случилось? Ты плачешь? Боже, скажи что-нибудь!       – Все в порядке… я не плачу…       Он на самом деле не плачет. Только услышав голос Чонгука, он тут же стал успокаиваться и теперь просто собирается с мыслями, решая, как поступить дальше. Он позвонил первым, а это уже было выше него. Глаза жжет, голова нещадно болит, а Чимин тяжело вздыхает и растирает влагу по щеке ладонью. Он счастлив. Чонгук переживает, и Чимин безумно рад этому.       – Ты же на работе? Мне приехать?       Чимин безумно хочет этого, но понимает, что отпустить его никто не сможет. К тому же, до конца дня остался всего час, а его он как-нибудь сможет пережить. Поэтому, шмыгая снова носом и смаргивая остаток колющей влаги, парень тихо, более-менее собранно произносит:       – Забери меня отсюда, пожалуйста… после работы… я так устал…       – Конечно. Только не напрягайся сильно, хорошо?       – Да…       Он отключается первым, и Чимин опирается руками о колени. Однако, как бы больно ему ни было, он счастливо улыбается, не может усмирить сердцебиение и предвкушение долгожданных объятий, шанс на которые теперь, он надеется, никто у него не отымет.       Он, умывшись, все еще подрагивая от неприятного озноба, направляется в свой отдел, тут же встречая Пак Наммина.       – Что стряслось, Чимин?       – Извините, – голос его ломается, – все уже нормально.       – Так и знал, что что-то не так. Работать можешь? – Чимин слабо кивает, усаживаясь на свое место, пока Наммин горестно смотрит на него. Тэхён, что проверял какие-то бумаги, теперь внимательно следит за Чимином явно в непонимании. В непонимании и с жгучим любопытством.       Ноги его все еще дрожат, а в голове проносятся мерзкие, досадные, опаляющие воспоминания.       Чимин думает, что уже все прошло. Пульс сердца пришел в норму, дыхание тоже, дрожь прошла почти сразу. Он даже успел обвинить себя в том, что дал слабину из-за такого пустяка, хотя вины его не было нисколько. Но ему кажется, что теперь слезы не вернутся, что он успокоился и может работать как раньше. Он собирает вещи и вскоре оказывается на улице, пока мимо проходят коллеги и просто люди, спешащие после трудного рабочего дня домой. Чимин мнется у входа, чувствует неловкость и почему-то решает, что Чонгук забыл про него. Старается держать себя в руках. Он до сих пор видит воспоминания перед глазами, видения неприятные и прискорбные как осадок этого дня и, когда замечает знакомый номер машины и наскоро выходящего из нее Чонгука, прикусывает губу, чтобы не зареветь.       – Чимин!       Он бежит к нему, волнуясь, а Чимин слабо спешит навстречу, все же не сдерживаясь и начиная тихо плакать. Его крепко, слишком крепко сжимают руки, и он непроизвольно утыкается в чонгукову грудь, всхлипывая. Его гладят по спине, по волосам, прижимают к себе плотнее и явно не намереваются отпускать. И тут Чимин удивленно, но довольно замечает, как бешено бьется чужое сердце.       – Господи, я так испугался…       Чонгук, вынужденно прерывая объятья, ведет Чимина к машине и усаживает на переднее сиденье, пристегивая ремнем. В это же время рука Чимина гладит его волосы и играется с ними, скоро успокаиваясь, на что Чонгук усмехается криво и резко, невесомо касается губами чиминового лба. Садится рядом, тоже пристегивается. Смотрит на Чимина внимательно, требовательно.       – Что случилось?       Чимин сжимает ноги и губы подминает. Отводит взгляд.       – За что мне такое наказание.       Он замечает, как от этих слов корчится Чимин, и пододвигается к нему, взволнованно начиная лепетать:       – Эй, прекрати. Я же не в этом смысле. – Ласково гладит щеку и ловит стеклянный, блестящий от недавних слез взгляд, незамедлительно сглатывая ком неловкости. – Тогда поговорим дома, идет?       Чимин улыбается, и Чонгук улыбается следом, а затем, удостоверившись, что никто не обратит на них внимания, мягко целует, получая ответ в виде объятия – обвитых вокруг его шеи рук. Углубляет поцелуй, но скоро, дав себе красный свет, спешит негрубо оттолкнуть Чимина.       – Давай не здесь, ладно? Люди могут увидеть…       Чимин, на чьих щеках еще виднеются красные пятна из-за раздражения кожи, одобрительно ухмыляется и напоследок чмокает Чонгука в губы. Садится на свое место и не может сдержать отрадной улыбки, ведь наконец он здесь, рядом с ним, с тем, на кого может положиться в любой момент.       Незаметно для самого себя, Чонгук берет Чимина за руку, сжимая холодную его ладошку, и тоже улыбается, потому что думает, что зря так изводился вчера, что Чимин его все-таки простил и, он надеется, понял, что вышло обычное недоразумение.       Подъехав к дому, Чонгук самостоятельно расстегивает свой ремень, а затем чужой, пока за его голову ухватилась маленькая ладошка, и помогает выйти Чимину, беря его за руку. Продвигается с ним к зданию, затем по лестнице, затем заходит с Чимином в свою квартиру и уже может не заботиться о том, что их увидят. Прижимает к себе и нежно, аккуратно целует, сжимая бедра и лаская языком чувствительное небо. Забывает о том, что хотел поговорить с Чимином, и, не разуваясь, несет того в спальню, кладет на кровать и ложится рядом, обнимая крепко за талию. Лениво целует, трется носом о чужой и улыбается, закрывая глаза и наслаждаясь так, как давно, очень давно не наслаждался простыми ласками.       – Так – начинает нехотя он через какое-то время, в последний раз причмокивая и отстраняясь от пухлых губ, – что случилось?       Чимин ломается, все еще находясь в жарких объятьях и в паре сантиметров от лица любимого. Набирает в легкие побольше воздуха, но растрачивает его на длительную подготовку.       – Моя мать…       – Ох, – устало и раздраженно вздыхает Чонгук, и Чимин забавляется его реакцией. – Что ей не нравится на этот раз?       – Дело в том, что… – Чонгук внимательно смотрит, но поняв, что тем самым смущает Чимина, спешит уткнуться ему в макушку, пользуясь этим и глубоко вдыхая любимый запах. «Щекотно», – думает Чимин, но продолжает: – вчера мы с Ёнджи поссорились. Я был не в духе, – он затаивает дыхание на этих словах, – и случайно накричал на нее, а она позвонила своей матери и сказала, что я ее ударил. Ее мать позвонила моей, и…       – Она накричала?       – Она снова дала мне понять, кто я для нее.       Он хочет провалиться в густую гущу воспоминаний, но ему не дает Чонгук, перекрыв на пару секунд дыхание удушающим объятьем. Целуя его в макушку, он тихо шепчет, баюкая и расслабляя, поглаживая по спине так, как никто и никогда бы не стал делать – с любовью.       – Она просто не знает тебя, – он делает паузу и замирает, – а я знаю, – и снова прижимает к себе, снова вдыхает запах мужского шампуня и снова не может усмирить сердцебиение и этих глупых бабочек в груди.       – Такой самоуверенный…       – Заметь, за это ты меня любишь.       Они тихо смеются, снова сталкиваются носами и улыбаются так, что щеки начинают болеть. Грудью к груди, лбом ко лбу, сердцем к сердцу – так они лежат еще очень долго, пока небо за окном не становится совсем черным. А вместе с этим чудесным закатом пришло оповещение на чонгуков новый телефон, и тот нехотя, простонав от досады, потянулся в карман джинсов. И тогда Чимин сильно удивился, заметив в руке любимого гаджет точно такой же модели, как и сотовый Тэхёна.       Однако думать ему не дают долго и вскоре завлекают в еще один манящий поцелуй, подминая под себя и доставляя такое сказочное наслаждение, от которого Чимин упивается и пьянеет. А наслаждением этим, собственно, является сам Чонгук: его руки, голос, губы и, конечно же, блестящие глаза, в которых Чимину хочется тонуть каждую секунду.       «Не обращай на них внимания. Для меня нет никого дороже тебя».