Несчастны, как Ромео и Джульетта

      – Праздничный вечер?       – Там соберутся многие редакторы и писатели. Мы проводим его каждый раз перед новым годом, ты что, забыл?       Ах да, Чимин даже не заметил, как наступила зима.       Он только помнит хорошо, как его отрывали от реальности стрессы из-за семейной жизни, как он изредка пропадал у Чонгука и проводил с ним как можно больше времени, избавляясь от депрессий. Хотя шансов на это время было и есть, честно сказать, не так уж и много. Да и тот стал слишком нервным и раздраженным в последнее время: то ли из-за работы писателя (о которой он почему-то умалчивает и пытается увернуться от обсуждения этой темы), то ли из-за чего-то другого, колом стоящего в мозгу Чимина и мешающего нормально доверять любимому. Нет, причин для подозрения особо нет, кроме того случая в квартире Чонгука (который Чонгук растолковал Чимину как чистую случайность) и одинаковой модели телефонов Тэхёна и Чонгука (это Чимин принял за случайность легко). Другими словами, причин для недоверия нет совсем. Так уверил себя Чимин.       К концу года у редакции всегда много работы, редакторы и корректоры кропотливо, через кровь, пот и слезы выполняют свою работу, редактируют, корректируют, сдают результаты. Обычно многие задерживаются до самой поздней ночи, когда за окном уже летит мелкий частый снег, люди гуляют, не зная забот, а эти бедные, убитые трудом предновогодним люди стараются сделать все идеально, с расчетливой педантичностью, ибо, если они не дай бог где-то прогадают, отмахиваться от претензий будет невозможно. Усталые, с болеющими затекшими мышцами они только часов в три ночи сознают, что неплохо было бы уже закругляться. Ведь скоро им снова вставать с помятой постели, снова переться на работу и по-новому печатать, редактировать, печатать, редактировать, отправлять, печатать…       На перерывах Чимин нередко выбирался выпить кофе или энергетик с коллегами, так сказать, братьями по несчастью, и часто наталкивался на тему несправедливости.       Каждый был недоволен:       – Но это абсурд! У всех есть новогодние каникулы, а у нас даже простых выходных не расписано! Только работа, работа, работа… Я понимаю, что из-за горы бумаг мы должны как пчелы в улье копошиться, но ведь тоже хочется отдыха…       Чимин был вполне согласен с претензиями. Он, как и все нормальные люди, желал выпить в компании друзей соджу, под звонкий треск стаканов слушать новости по телевизору, где объявляли начало нового года, и с больной головой утром не идти на обожаемую работу, а валяться в постели, пропитанной запахом праздника. Для полного счастья необходим любимый человек под боком, пьяно утыкающийся в ключицу и громко сопящий, как большой кот.       – Но ведь не все так плохо. Если мы закончим все быстро, сможем и на салют успеть к двенадцати, – уверял успокаивающе Чимин, и все одобрительно кивали.       – Вот только, как мне кажется, – влезал кто-то, – мы умрем скорее, чем пробьют куранты, – и все смеялись с этой шутки, которая была даже какой-то правдивой и оттого грустно ироничной.       Но Чимин не учел еще и то, что отдохнуть более-менее уж точно выйдет на предпраздничном вечере, на котором соберутся писатели и редакторы. Сейчас, кстати, он как раз возвращается к реальности и отвечает наконец на вопрос Пак Наммина.       – Нет, не забыл… вернее, просто из головы вылетело из-за груза работы.       – Ничего. Но ты должен обязательно прийти, Чимин, ибо я хочу познакомить тебя там с одним человеком.       Чимин уже хочет спросить, так ли это важно, но Наммин будто прочел его мысли, добавив:       – Это очень важно.       Чимин устало вздыхает. Откидывает книгу с лица, крутится на компьютерном кресле и смотрит на настенные часы. Скоро состоится вечер. Он, собравшись, хочет позвать Ёнджи, чтобы та закрыла за ним дверь, но вспоминает, что той нет дома, и сам запирает вход. Спускается, садится в машину, нервно вздыхает, подергивает давящий галстук. Не то чтобы Чимин боялся вечера, на котором, к слову, уже бывал, да и не раз, однако легкая дрожь от волнения не покидает. Чимин, давно не бывавший на подобных мероприятиях с большим скоплением людей, уже и позабыл наполовину, что такое демофобия*. Даже не сама она, а просто неприязнь к обществу создает это глупое чувство страха. К тому же масло в огонь еще добавляет будущая важная встреча с каким-то человеком, о котором Пак Наммин толком ничего не сказал. Ну, на то либо были причины, либо ему просто было неинтересно и скучно объяснять. Скорее, второе.       Чимин входит в зал вместе с главным редактором с таким громким биением сердца, будто находится в состоянии саспенса**. Люди вокруг оказываются солидны, ухожены, праздничны и деловиты. Пак Наммин изящно фланирует среди гостей, кланяется им и лучезарно, как только он умеет, улыбается, как будто даже без лести. Ему же уже заискивающе смотрят вслед и также отвечают кратким поклоном в знак уважения. Чимин признает пару знакомых писателей и редакторов, любопытно оглаживает взглядом все вокруг, изучает. Главный редактор ведет его рядом с собой, видя мешкающее поведение Чимина. К ним подходит паренек, что разносит какие-то напитки, и два бокала у него берет уверенно главный редактор, передавая затем один Чимину.       – «Манхэттен»… мой любимый. Как тебе?       – Мне больше «Мартини» нравится…       «Коктейльная вечеринка», как зовут подобное торжество американцы, проходит вполне благопристойно для предпраздничного вечера. Чимин видит, как разговаривают официально люди, как подходят осторожно к фуршету и берут закуски, одними из которых являлись креветки с соусом, черная икра, лосось. Даже не особо голодный Чимин облизывается при виде этой амброзии.       – А вот и мистер Мин.       – Мистер Мин?..       К ним подходит в считанные секунды какой-то молодой мужчина. Невысокий, ростом с Чимина, с черными, слегка взлохмаченными волосами, крупным носом, прищуренными глазами и мягкой улыбкой со щелочками. Чимин смотрит с интересом, даже пристально.       – Добрый вечер!       – Добрый вечер, – незнакомый красавец (а иначе не назовешь) поприветствовал Пак Наммина и тут же перевел взгляд на смешавшегося Чимина. С главным редактором он явно знаком, а вот Чимина видит впервые, но не проявляет изумления или любопытства. – Мин Юнги, рад встрече.       Чимин еще больше тушуется и в итоге мешкает с поклоном, чем явно забавляет темноволосого и злит главного редактора. В итоге неуклюже наклоняет корпус, краснея от своей несобранности.       «Так вот он какой – тот особый человек?»       – Это Пак Чимин, о котором я рассказывал.       – А, тот педант и трудоголик со стажем?       Чимин стесняется такой откровенности Мин Юнги, чья улыбка кажется не радушной, а оценивающей, смеющейся. Как будто он, оглядывая Чимина, так и хочет произнести горделиво: «И что в нем такого особенного?» Но раньше времени судить Чимин не хочет, поэтому старается пока остановить поток непрошеных мыслей.       – Он работает редактором уже четыре года и имеет огромный опыт в работе. И, как я уже говорил, у него нет своего автора, за которого бы он отвечал, – с намеком сказал Наммин, а затем обратился к Чимину: – Мы с мистером Мином недавно разговаривали о тебе и выяснили, что ему нужен редактор, а тебе – автор. Поэтому я решил познакомить вас.       Чимин все уже и так понял. И не то чтобы он был против, просто чувство какое-то недоброе и подозрительное заселилось в нем при виде оценивающего взора темных, блестящих из-за кристального света глаз. В принципе, ничего такого в этом взгляде не было, но холод по коже прошелся и ток неприятный. А Юнги так и улыбался, уже не щелочками, а гордым оскалом, явно зная продолжение всего действия.       – Пак Чимин, – обратился, наконец, к Чимину темноволосый красавец, слегка наклонив набок голову, – не против ли вы применить на себе роль моего редактора?       Это звучало то ли как предложение руки и сердца, то ли как наречение своим личным рабом, поэтому и эмоции чиминовы смешались после этого обращения. Он был как будто удивлен, хотя не предложению стать чьим-то редактором, а тому уверенному голосу Юнги, что так и говорил: «Ты не имеешь права на отказ». И прищур был уже не от природы его, а лисьим, хитрым и самовлюбленным.       «Ну, может, все не так плохо», – уверял себя Чимин и, в принципе, так оно и было – ничего криминального. Подумаешь, личность попалась самовлюбленная и чересчур уверенная в себе – все мы люди, все мы не без изъянов.       Чимин возвращается домой поздно. Уже около двух ночи он стоит у заправки, нервно постукивая по дисплею телефона, что так невовремя разрядился. Ёнджи, которой он совсем забыл сказать о вечере, должно быть, решила, что тот снова задерживается на работе, и легла спать, но Чимин все равно беспокоится. После того случая, а точнее, ссоры с девушкой, она недоверчиво относится к нему, но видно, что чувство любви все еще осталось. Нельзя, видимо, так просто вытряхнуть его из ее существа. Однако же попытки стать ближе проявляет она заметно реже, лишь изредка касается и обнимает по ночам. А Чимин ее уже не отпихивает – не хочет снова разводить ругань с матерью и самой Ёнджи. Но он и не привык, ибо все еще вздрагивает при каждом касании чужой кожи, пугается и отшатывается из-за неприязни. Он дает понять Ёнджи одним своим взглядом, что между ними ничего большего не будет.       Но что мы о Ёнджи? Вот, например, сейчас Чимин резко сменил мысли Чонгуком, что, должно быть, уже давно вернулся с вечера домой (к сожалению, из-за занятости они с Чимином не смогли встретиться) и в пустой, холодной, темной комнате сейчас сладко спит в кровати и, быть может, даже обнимает подушку, представляя своего парня. Чимин мило улыбается и морщится, когда неожиданно на нос падает крупная снежинка. Он поднимает голову и видит, как все больше и больше небо сереет, а на землю обрушиваются холодные комочки, хрупкие снежные льдинки. Он морщится вновь и вновь улыбается.       В детстве Чимину всегда говорили, что нет одинаковых по внешнему виду снежинок. Что у каждой свои зубцы, рубцы, свои собственные изгибы и узорчатости, и Чимин верил этому. Однако через время, лет так в десять, он подумал: а возможно ли это, ну в самом деле? Не бывает ли так, что у каждой снежинки есть свой брат-близнец, своя вторая половинка, точь-в-точь похожая на нее? С теми же узорами, вывихами, разрезами между «ножек»? Чимину хотелось найти когда-нибудь две абсолютно одинаковые снежинки, но, сколько бы он ни искал, никогда не находил. И хотя надежда пропадала его, он не хотел верить ничему на свете, пока сам не узнает.       Чимин думает, что у снежинок все как у людей. Что у каждой есть своя пара – та, с кем ей будет комфортно, с кем они смогут слиться и быть одним целым. Так и у людей, вот только у тех сливаются души, а потом уже тела. И нужно совершить самое сложное – найти родственную душу-близнеца, единственную и неповторимую, ту, с которой ты пойдешь по жизни дальше.       Чимин уверен, что Чонгук – его пара, его снежинка.       Новый год через пару дней, а он вдруг осознает вполне реально, что есть шанс не провести его с любимым, и не на шутку испугался. Это их пятый Новый год.       «Боже мой!» – думает трагично Чимин и борется с непреодолимым желанием опуститься на холодную землю и сжать голову руками. – «Целых пять лет! Как быстро летит время!»       Чимин то ли рад, то ли невероятно зол на свою забывчивость. Ведь после мысли о пятом Новом годе Чимин тут же вспомнил и о юбилее, что намечается на февраль-месяц. Тогда они впервые вступили в отношения – официальные отношения, которые Чонгук закрепил застенчивым поцелуем в щеку. Еще чуть раньше, незадолго до Рождества, они, красные как раки, признавались друг другу в любви, а потом долго думали о том, что будет в будущем, а где-то в июне впервые по-человечески поцеловались. Робко, но поцеловались. У Чимина щеки горят только от воспоминания, в котором они, словно влюбленные шестиклассники, пылали от любви и смущения, приближаясь друг к другу медленно и робко, а потом невесомо, совсем по-детски, коснулись губ друг друга. Скулы сводит только от этой до безумия милой картины, и Чимин прикрывает лицо замерзшими руками, тут же думая, что неплохо было бы сейчас сжать ладони Чонгука.       Жмется и неожиданно ощущает голос, исходящий из желудка. Звонкий и жалобный, он требовал еды, и немедленно, на что Чимин поморщился, но решил все же зайти в магазин, чтобы купить что-нибудь. Зайдя в небольшой супермаркет, он обходит витрины с раменами и всяким другим фаст-фудом, затем доходит до шоколада и по-детски восхищенно открывает рот. Влюбленно подходит к полкам и искрящимися глазами осматривает все сладости, начиная от шоколадных конфет и заканчивая леденцами и зефиром. Останавливает взор на какой-то молочной плитке со вкусом клубники и роняет ее тут же, как чувствует чью-то грубую ладонь на плече.       – Боже мой! Тэхён, ты напугал меня!!       Тэхён, глупо хохоча, не обращает внимания на вздыбившегося покупателя, что стоит неподалеку, и убирает руку, за Чимина поднимая потерянный шоколад. Протягивает тому, одну руку пряча в кармане брюк.       Придя немного в себя, Чимин недоуменно смотрит на Тэхёна и спрашивает:       – Ты чего здесь?       – Ну, мы же на заправке, так? Значит, я приехал заправиться.       Чимин стыдливо опускает взгляд и закусывает губу от собственной глупости и поспешности в вопросах. Тэхён стоит и, кажется, тоже что-то выбирает, хотя Чимин помнит, что тот ненавидит сладкое.       – Как тебе вечер? – голос Тэхёна сух и безразличен, вопрос он задает из вежливости и неконтролируемого молчания. Чимин думает, какой смысл был в том чтобы здороваться с ним, если говорить все равно не о чем.       – Немного… душнее, чем обычно. – Под «душнее» он имеет в виду ту суету, что ощущал в присутствии гостей, ту отчужденность, что он не контролировал, и тот оценивающий взгляд писателя Мин Юнги, что тот дарил ему все время, пока они общались.       – Это точно. Зато можно хорошо отдохнуть. Кстати, я не замечал тебя среди гостей.       – А, это… Мы с Пак Наммином беседовали весь вечер с одним писателем – Мин Юнги. Знаешь его?       Тэхён жует губы, пытаясь припомнить такого человека, а затем, озаренный, поднимает указательный палец вверх и, вскинув изящные брови, восклицает:       – Автор книги «В саду орхидей»?       – Я не читал её.       – А я читал. Она довольно хорошая. В меру романтичная и в меру жуткая. Я и посмеялся, и позлился из-за несправедливости. Вот только зачем вы с ним разговаривали?       Чимин думает, сказать или нет, мнет губы, пока во вспотевших ладошках своих сжимает плитку клубничного шоколада, и взгляд отводит из-за неуверенности.       – Он предложил мне быть его редактором. Я так понял, они с Пак Наммином хорошо друг друга знают, раз столько обо мне ему известно. Тот ему, поди, всю мою биографию декламировал…       – Так это же замечательно!       Чимин озадаченно смотрит на Тэхёна и вновь поражается той простоте и легкомысленности, что несет в себе этот парень. Характер его совершенно не скрытен, нет. Он открыт, прямолинеен и так же легок, как воздух. Одной фразой – Тэхён всегда был и будет ветреным человеком. А еще ребенком, который редко задумывается над тем, что говорит.       Чимин, так и не получив ответа (на который ему, собственно, плевать) на свой немой вопрос, замечает копошение Тэхёна. Тот достает звонящий надрывисто телефон и на мгновение улыбается, но подавляет явную радость и отвечает, предварительно извинившись перед Чимином.       – Да, Гукки?       Парня молния треснула в голову от одного этого «Гукки» и осознания, что тот, дурак, до сих пор не спит. В два-то часа ночи!       Тэхён внимательно слушает Чонгука, что говорит на том конце провода, и вдруг серьезно косится на Чимина. Тот делает вид, что не замечает этого, и начинает рассматривать как вариант побег из магазина. Да и ревность – штука страшная. Только почуешь, как на твое посягают, сразу же включаешь режим «Убить всех и вся» и готовишься к бою с недругом. Вот Чимин и думает: а не лучше ли просто смыться, пока раздражение полностью не овладело им?       Но он почему-то стоит. Что-то его невидимо держит, и ему кажется, что взгляд из-под опущенных тэхеновых век как-то относится к нему напрямую. Тэхён стоит, сдерживает паузу, уже в открытую уставившись на Чимина, а потом хрипло, басисто, как только он умеет, произносит:       – Нет. Понятия не имею.       Чимин слышит неразборчивую болтовню чонгукову и жутко ревнует. Хочет отобрать телефон у Тэхёна, но ведь знает, что это как минимум неприлично и некрасиво. И, как назло, сам позвонить любимому не может из-за севшей батареи. Вот обидно ему, и все.       – Пока, Чонгук-а.       Тэхён оставляет телефон в кармане пальто и смотрит в никуда. Злобно. Раздраженно. Чимин чует эту ауру, что как будто проклинает всех и вся, и мнется. Тэхён не смотрит на него уже ни прямо, ни из-за плеча, ни искоса. Ему как будто вообще стало неизвестно его присутствие, и он устремил взгляд на полки, а большие ладони – в карманы.       – Что ж… думаю, мне пора. До встречи. – Он выдерживает напряженный взгляд Чимина и улыбается, проходя мимо него. А парень так и остался стоять с плиткой шоколада и тысячью мыслями о том, почему Чонгук позвонил Тэхёну и о чем таком они говорили по сотовым. Которые, к слову, одной модели.