***
У Тэхёна странное чувство. Смотря на Чимина, ему все время кажется, что он что-то упускает из рук, и это что-то песком высыпается сквозь его ладони. Прошло уже столько времени, а он до сих пор вспоминает это теперь уже подозрительно расстроенное выражение лица приятеля в тот день, когда они с Чонгуком работали над романом. Тэхён, никогда не чувствовавший подобное ранее, сейчас просто разрывается между знанием и незнанием. Почему Чимин был зол тогда? Почему он выглядел так, словно вот-вот заплачет? Ведь просто друг бы так не опечалился, скорее бы просто был в шоке и изумлении. А Тэхён знает, что они знакомы с детства, что их семьи дружат и недавно Чимин женился на сестре Чонгука – Ёнджи. Он знает, насколько прочны узы между этими двумя, но не может понять, можно ли так вести себя, будучи лучшими друзьями. Грустить от того, что твоего друга касаются. Злиться из-за того, что от тебя якобы хотят поскорее избавиться в подобной ситуации. Если раньше Тэхён не сильно задумывался о поведении Чимина, то теперь следит за тем неустанно, лишь бы зацепиться за что-то, что, возможно, подаст ему подсказку. Хотя та, по идее, у него уже есть, но он ее вытесняет из головы, как только может. Тэхён не знает, почему ревнует. Вернее, знает почему, но не знает, почему к Чимину. Они ведь просто друзья, так? Тогда что, что не так было с его лицом?! «Успокойся, Тэхён. Ты просто перенервничал», – утверждает он, закрывая глаза. Поворачивает голову и через дымку усталости видит шустро работающего за компьютером Чимина. Вспоминает недавний случай у заправки и щурится. «Тэ, ты знаешь, где Чимин? Он не отвечает на звонки». Угрызение совести играет с Тэхёном плохую шутку. Он закусывает губу и виновато смотрит пару секунд на Чимина, что, кажется, совсем не замечает любопытного взгляда со стороны. Он снова что-то чувствует – что-то, что заставляет делать невероятные вещи и думать о совершенно неправильных вещах. Он борется с тьмой, но она заволакивает быстрее, накрывает плотнее, душит и не дает опомниться. Он хочет одно – проверить, и еще одно – поиздеваться. Не знает почему, но хочет, хочет и снова хочет. Интересно уж слишком, как отреагирует на подобное Чимин, да и, что греха таить, Тэхён даже думает, что сможет выцепить ответ. Поэтому, лизнув сухие губы, потягивается и говорит непринужденно: – Чимин, ты знаешь, что недавно вышла новая часть «Железного Человека»? Чонгук так долго просил меня сходить с ним, прямо изнывал. Говорил, что только со мной будет интересно. Жаль, что времени совсем нет. Он вроде доволен, замечая резкую остановку Чимина и его шокированный взгляд, обращенный в пустоту, а вроде расстроен как-то. Да кому Тэхён врет – он не может отвертеться от предположения, что между Чимином и Чонгуком далеко не дружба. Да, Чонгук просил его сходить с ним в кино недавно, но ни разу не говорил, что с ним будет лучше всего. Обидно было врать о таком, ведь Тэхёну на самом деле хочется, чтобы Чонгук хотел сходить только с ним одним. Он видит недоуменный взгляд Чимина, смотрящего на одну текстовую строчку на мониторе, и решает продолжить пытку, спросив следом невинно: – Он разве не приглашал тебя? – По взгляду Чимина уже видно ответ. Тот начинает сминать губы и явно о чем-то усердно думать, как вдруг гремит в углу комнаты телефон, и Чимин резко встает, крикнув: – Я возьму! Он, дабы избавиться от неуместных издевок Тэхёна, подбегает к рабочему телефону и незамедлительно отвечает, теребя заусенец на пальце. Как оказалось, ответил он совсем не зря. – Добрый день, это… – Чимин! – Чонгук?! – восклицает вставший на дыбы Чимин, но тут же зажимает рот ладонью, оглянув всех присутствующих, в том числе и Тэхёна, что смирил его пронзительным взглядом. – Ты чего так удивляешься? – А, да нет, ничего. Просто неожиданно, и… я скучал… – добавляет очень тихо Чимин, боясь, что его услышат. – Я тоже скучал, малыш. У Чимина все сводит внутри от этого нежного голоса, спираль в сердце сжимается от одного звонкого «скучал» и пронизывающего «малыш». Он, все еще припоминая недавние слова Тэхёна и тот случай на заправке, стал слушать Чонгука дальше, изредка косясь на работающего Тэхёна. – Гм… не знаю, как начать, – Чонгук заметно нервничает, и Чимин про себя умиляется этому. – У тебя еще много работы? Скоро же Новый год… – Ах, точно. Да, работы достаточно много. Не знаю, когда закончу. – Когда закончишь, может, отпразднуем? Ты, я, ужин у меня дома… может, даже на салют успеем. Чимин знает, как Чонгук любит салют. Фейерверки всегда поражали его, и он, как ребенок, радовался им, улыбался, смеялся и светился ярче этих разноцветных искр, разлетающихся по всему ночному серому небу. Помнит, как в детстве он его крепко держал за руку, когда Чимин пугался, а сам говорил, что все в порядке и что нужно, наоборот, веселиться. Завороженный, Чонгук и по сей день напоминает во время салюта того малыша Гукки. – Если я успею… – Я буду ждать, – уверенно сказал он. – Позвони мне, как освободишься, чтобы я заехал за тобой, хорошо? – Хорошо… Хотя голос Чимина и был сух, внутри все плескалось от счастья и переворачивалось. Он, Чонгук и больше никого. Они смогут наслаждаться этим праздником по-своему, наедине, ловя каждый вздох друг друга, каждую улыбку и касание. Они будут упитаны негой, нежностью и страстью, переходя от манящих взглядов к обжигающим поцелуям в шею. Интимность будет зашкаливать, и в конечном итоге они просто испарятся в эту новогоднюю ночь и не появятся до рассвета. Легкая пелена застилает уставшие от длительной работы глаза Чимина, и тот уже отходит в другой мир с мыслями о предстоящей ночи, о трепетных ласках и раздевающих взглядах. Он готов отдать все ради этого праздника, проведенного с одним лишь Чонгуком. Вот только... «Почему он не пригласил Тэхёна?» В Чимине начинает ныть сомнение. Почему Чонгук приглашает его к себе и в то же время считает, что с Тэхёном ему лучше, чем с кем-либо другим? Если это так, то почему бы ему не провести время с Тэхёном, сходить с ним на салют, быть наедине и... Чимин трясет головой, челка бьет по глазам. Нельзя так думать. Что бы там ни говорил Тэхён... факт остается фактом, и Чонгук хочет провести Новый год именно с ним – именно с Чимином. Часы бьют девять, и Чимин нервно смотрит на них, перечеркивая лишний текст на листах. Он мелко дрожит, всем существом своим надеясь, что успеет хотя бы к половине двенадцатого. Ведь он чувствует, как Чонгук хочет пойти на фейерверк, и Чимин желает сделать все, лишь бы тому было весело и комфортно. Они бы сходили на салют, потом в торговый центр, потом в парк и домой. Они бы смотрели, как играют дети, сжимая руки друг друга, провожали взглядами проходящих по улице влюбленных и тоже прижимались бы друг к другу, не боясь, что их могут неправильно понять. Хотя поняли бы в таком случае совершенно правильно. Потом, совершенно спонтанно, Чонгук бы задержал на Чимине сосредоточенный взгляд и приблизился для поцелуя, пока их никто не видит. Мягко бы мазнул губами по щеке и воскликнул возбужденно, когда на них кто-нибудь обратил бы внимание: «Кто первый до того здания!» – затем добавив: «Готовься к поражению, Пак Чимин!» Но Чимин бы про себя сказал, что и так давно проиграл. Да, Чимин готов отдать все ради именно этой ночи именно с этим человеком. – Хорошая работа! Чимин не обращает внимания ни на кого, продолжая нажимать яро на кнопки, пока в глазах все плывет от усталости. Но его плеча касается твердая рука, и он вздрагивает, оборачиваясь. – Может, отдохнешь? – Наммин смотрит внимательно на Чимина, чьи веки уже заметно тяжелеют, и добавляет: – Скоро Новый год, не хочешь уйти пораньше? Чимин, услышав эти слова, уверенно и с каким-то вызовом смотрит на главного редактора, настойчиво отвечая и хмуря брови: – Тогда вам останется больше работы. Ну уж нет. Я закончу. Наммин, улыбаясь самостоятельности и детской уверенности Чимина, возвращается к столу, пока тот с еще большей силой стал вбивать кнопки в клавиатуру, однако не слушая их щелканье и не ощущая, как за окном уже достаточно почернело. Очнулся он лишь тогда, когда поставил последнюю, завершающую все круги ада точку, а Наммин сказал иронично: – Эх, уже одиннадцать. Видно, не судьба в этом году увидеть салют. Вспомнив сразу о Чонгуке, Чимин резко поднялся и заторопился. Удивленный редактор смотрит за его спешкой, моргая каждую секунду, и уже хочет открыть рот, как ему говорят победно и с легкой одышкой: – Я сделал всю свою работу. Могу я идти? – Нотки в голосе умоляющие, и Наммин в итоге делает верный вывод, что Чимин куда-то сильно торопится. Он кратко кивает, и Чимин снова добавляет, еще оживленнее и радостнее: – Хорошо поработали! Наммин растерянно, поражаясь такой неожиданной энергии Чимина, вновь кивает, и, когда тело того скрывается за белой стеной, проговаривает: – Хорошо поработали. Чимин, оглядывая часы на руке, достает телефон и мнется. «Может, стоит купить что-нибудь? – думает он, но резко меняет ход мыслей: – Нет, нет! Только время потрачу». Он нажимает на кнопку вызова на телефоне и с закусанной губой ждет ответа, стоя в кабинке спускающегося вниз лифта. Прикрывает глаза, еле заметно улыбается и вот замирает совсем. – Чимин? – Чонгук-а, я закончил! Чонгук слышит сбивчивое дыхание Чимина, но игнорирует это, с надеждой спрашивая: – Правда? Отлично! Тогда я сейчас приеду. Голос его стал затихать, и Чимин напрягается, лишь услышав чей-то инородный голос. – Хей, Гукки, пошли скорее! Салют скоро начнется! – Стой, подожди немного. Голос Тэхёна. Чимин широко раскрыл глаза и открыл рот от неожиданности. Чонгук. Тэхён. Вместе. Он с ужасом видит ясные кадры, слышит дикий смех и ощущает прикосновения, подаренные вовсе не ему. Он глотает колючий (слишком колючий) ком и не может сказать ни слова. Тело парализовало, лифт остановился, дверь раскрылась перед лицом, но Чимин продолжает стоять, пока перед ним, в конце коридора, за стеклянной дверью, падает снег. Чонгук. Тэхён. Вместе. Он хочет расцарапать себе глотку, лишь бы избавиться от боли в горле и чувства, что он вот-вот заплачет. Нужно что-то остужающее. Нужно воды, воды! Снег исчезает перед глазами в тот момент, как двери лифта с шумом захлопываются. Серая стена предстает перед Чимином. Время, кажется, останавливается, а в ушах уже фантомно гремят брызгающие салюты. – Я сейчас приеду, малыш. – Знаешь, я передумал. – Чонгук замирает. – Лучше пойду домой и отдохну. Желаю вам хорошо провести время… Он не дожидается ответа и отключается. Сползает по серой стене кабинки и закрывает лицо руками, потирая болящие веки. Ему снова кажется, что он примеряет амплуа холодного и обиженного ребенка. Он хочет реветь и кусать до крови губы, но у него лишь непрерывно и болезненно клокочет в горле. И лишь через минуту молчания срывается первый несдержанный вздох. Кажется, что даже тишиной можно сейчас сломать Чимина. Он покрасневшими глазами смотрит на часы. Одиннадцать двадцать. Поднимает перед собой руку с телефоном и безжизненно, шмыгая, смотрит на включенный дисплей, на фотографию Чонгука и снова громко выдыхает. Хочет забыться. Разблокированный телефон сменяет фотографию Чонгука на список контактов, и Чимин листает его без цели, листает и листает, пока не натыкается на такое громкое и яркое «Мин Юнги», тут же припоминая его недавние слова. «Ты можешь приходить ко мне в любой момент». Чимин пишет короткое сообщение, явно с ошибками, но не может разобрать символов из-за блеклой пелены перед глазами. Не перепроверяет и сразу отправляет. Всего пара строчек: «Можно прийти?» – и незамедлительный ответ, конечно же, как Чимин и ожидал, положительный. Он, горько усмехаясь одной щекой, встает с пола и выходит из лифта, чувствуя скорее не желчную боль прямо сейчас, а такую душную пустоту, от которой куда хуже, чем от злости или обиды. Юнги встречает его через четверть часа в своем обычном облике – трусах и длинной футболке – и пропускает внутрь, стараясь не задаваться вопросами о пустом взгляде Чимина. Усаживает на полу в зале, незамысловато предлагает выбрать между пивом и вином и вскоре приносит два бокала, наполовину полных. Смотрит на залпом выпивающего свою долю Чимина, уходит и возвращается с новой порцией вина в бокале. Ухмыляется, включая телевизор. – Может, без этого? – Юнги смотрит на него, но не получает ответного взгляда. – Хочу встретить этот Новый год в тишине. Но в тишине не получается, так как вдалеке за окнами скоро начинают греметь первые салюты. Внутри у Чимина все непроизвольно сводит, но он не подает виду, всматриваясь в осевшую на кофейном столике пыль. Громом плещутся вдали искры, и Юнги завороженный смотрит на то, как они оседают на невидимом диске в небе. – Почему ты пришел ко мне? – вдруг спросил он, не оборачиваясь. – Потому что больше не к кому, – ответил без эмоций Чимин, изучая белые пылинки. – А жена? Чимин молчит. – А тот, кто тебе нравится? Чимин делает вдох, чтобы ответить что-то вроде «Сейчас не самое удачное время», но ощущает вибрацию в кармане. Равнодушно достает гаджет и крутит в руке, не сбрасывая и не отвечая. Юнги все-таки напряженно смотрит на него, и Чимин все же проводит пальцем по дисплею. Не шевелится и даже не дышит. – Чимин? Чимин, ты уже дома? – А тебе-то что? – Я хочу увидеть тебя. – Зачем? Ты прекрасно проводишь время с Тэхёном. Юнги, все больше прислушиваясь, незаметно приближается к Чимину. – Но это совсем не то! Чимин, я… Резко трубку нагло перехватывает Юнги и отвечает спокойно и настойчиво, пока Чимин с замершей в воздухе рукой следит за ним: – Извините конечно, но Чимин сейчас слишком занят, чтобы говорить с вами. Блаженно отключается, но только потом замечает разгневанный взгляд на себе и ежится. Напряжение во взгляде выдержать не может, поэтому осторожно интересуется: – Что такое? – Чимин сводит брови и буравит темным блеском. – Мы ведь празднуем, а он нас отвлекает! – А не волнует ли вас хоть немного то, кто это был? Что вы вообще себе позволяете?! Юнги слегка шугается, отводит взгляд. Громыхание салютов и музыки под окном не прекращается, и Юнги уже становится больно от просверленной в нем дыре. Или, точнее, дырище. – Неужто кто-то особенный? Латентное желание прибить писателя прямо сейчас резко улетучивается, когда уставший абсолютно от всего на свете Чимин закидывает голову, тем самым положив ее на обивку дивана, и смиренно выдыхает. Опускает плечи и, кажется, руки. Переводит медленно взгляд к окну, всматриваясь покрасневшими глазами в искры, поблескивающие в небе. – Самый особенный... И, наверно, нужно быть тем еще дураком, чтобы не понять, о чем говорит Чимин. Хотя поверить в это достаточно сложно. Поэтому смешанный Юнги ежится на полу, раскрывает временами рот, но все еще молчит. Затем задумчиво проговаривает: – Если хочешь, можешь идти к нему. – Нет, – резко отрезает Чимин, – все в порядке, – и осушает залпом наполненный во второй раз бокал. Однако самому Юнги кажется, что совсем не все в порядке. Но, очевидно, это просто не его игра, и правил он не знает. Юнги досадно и горестно за чужую судьбу. Он видит, что Чимину слишком тяжело. Что-то в душе кричит ему: «Он такой же, как ты. Он страдает не меньше», – и Юнги хочет слушать этот внутренний голос далее, но не может больше. Вино дурманит его, и Юнги уже думает о том, что, в принципе, сам зашел в конечный тупик. Любовь, страхи, страсть, ненависть – столько всего крутится в нем и около него, что он уже даже любимым алкоголем не может потопить все, что топит его самого. Он, тридцатишестилетний мужчина, уже заработал за свою жизнь и туберкулез, и плохое зрение, и расшатанную психику. Были еще некоторые проблемы со здоровьем, но Юнги-то знает, что это лишь из-за нервов, тех дорогих нервов, что ломают повседневные сентиментальные переживания, вошедшие в некую привычку. В привычку вместе с этим вошло и курение и употребление алкоголя, но это не основное. Основное – это причины, по которым все стало таким странным и жутким. Он смотрит на побледневшего Чимина и говорит, схватив со столика пачку сигарет: – Не хочешь сходить со мной в следующий понедельник на выставку в картинную галерею? Обещаю, ты не пожалеешь, – и, достав сигарету, подмигивает Чимину, которому, по идее, уже как-то все равно, куда и с кем идти. Хочется лишь расслабиться, потушить огонь в груди и избавиться от дыма. Так он и запланировал сделать, слабо качнув головой.***
Чимин захлопывает входную дверь и идет тяжелым шагом к лифту, затем из здания и к машине. В голове крутится лишь желание набить кому-нибудь рожу, переломать кости, заставить страдать так же, как себя. Но вместо этого он просто садится в машину и едет по направлению к тому самому зданию, в котором сегодня состоится выставка. «Мою ж мать», – «успокаивает» себя он, встречая Юнги и направляясь с ним, как всегда веселым и вальяжным, ко входу. Впервые видит на писателе свободную уличную одежду и вроде бы со временем смиряется с тем, что имеет непреодолимое желание что-нибудь разбить. Картины, которые он видит, не вызывают ни ужаса, ни восторга, ни тоски. Ровно ничего. Хотя он, вроде как, чувствует волнительное постукивание в груди и где-то в недрах подсознания. Беспокойство. Лишь это ощущает сейчас оглохший и ослепший Чимин. Немного притормозив перед выходом, Чимин видит тусклые краски на висящем вблизи полотне. Не было ничего примечательного в цветах, в золотой рамке, в изображениях и деталях. Однако он остановился, и остановился неосознанно. – Эй, Чимин, ты чего? – зовет Юнги, и он оборачивается, улыбается какой-то своей ускользнувшей мысли. – Да нет, ничего. И выходит на улицу, оказываясь среди толпы прохожих под ясным зимним солнцем. Но, не дав одуматься, его тянут за собой, ухватив за плечо, по тротуару. Гуща людей становится все обширнее, толще и теснее. Молчание, на удивление, не одолевает их. Напротив, оно дает время подумать, ежась от солнечных лучей, и какое-то мысленное пространство, широту суждений. Юнги думает, конечно же, совершенно о своем, никак не касающемся Чимина, а тот в свою очередь – все о том же. О том, что занимает голову каждую минуту. – Что там? Новый магазин? Гром, кажется, прошелся по небу. Чимин не замечает, увлеченный новой находкой, шокированный взгляд Юнги, не замечает колебаний в его движениях, а потом жадной уверенности. И, пока он этого не видит, Юнги что-то яростно обдумывает в своей голове. Что-то очень, очень важное, по его мнению. – А вы знаете... Чимин поворачивает голову и замирает, когда его губы неожиданно соприкасаются с чужими, дрожащими и холодными. Он в ужасе широко распахивает глаза, Юнги резко отстраняется и в недоумении хлопает ресницами, а по спине обоих пробегают мурашки лишь от одного – чьего-то движения в их сторону и пронзительного крика, поражающего взволнованное сознание. – Какого черта, Пак Чимин?!