Несчастны, как Ромео и Джульетта

      – Ну как? Дозвонились?       Чимин, замерев в проходе, смотрит взволнованно на понурую женщину, чье плечо ободряюще поглаживает сидящий рядом мужчина. По одному ее взгляду ясно, что все ожидания Чимина оказались лишними.       – У него все еще отключен телефон. Не знаю, что делать…       Мужчина, предугадав накатывающую на женщину истерику, приобнимает ее за плечи и заглядывает в глаза. Она зашептала измученно:       – Боже, за что мне это? Что я сделала не так? Где я провинилась? Почему, почему именно он?! Где он? Что с ним?..       И еще куча подобных сожалений и вопросов, всхлипов и неловких поглаживаний по плечам. Чимин прикусывает губу и наспех уходит подальше от кухни, в которой раздаются тяжкие вздохи чонгуковой матери.       Он заходит в комнату, где жил Чонгук до переезда в его нынешнюю квартиру, и не плачет, не кричит и не давится мольбами, а лишь тупо смотрит в выбеленную стену, прильнув спиной к спинке кровати. Он настолько устал, что даже произносит имя Чонгука с трудом.       Сначала он плакал и истерил. Уже полтора месяца прошло с исчезновения Чонгука, и каждый день Чимина наполнен иступленной болью, глупыми самоосуждениями и детскими надеждами. Если раньше он кричал и звал Чонгука, то теперь просто злился на него, самого себя и безнадежно ждал любого знака. Хоть весточки, что Чонгук еще помнит его и свою семью.       Он каждый день пишет Чонгуку, но никогда не получает ответа и даже не уверен, что его сообщения вообще читаются. Он все время ищет Чонгука в текстах, что проверяет на работе: пытается разглядеть его стиль, его послание и его ауру, – но ничего не находит. Но и надежды он окончательно не теряет.       Тэхён, к слову, тоже понятия не имеет, где Чонгук и почему он так неожиданно исчез, даже не предупредив. Новость о том, что Чонгук пропал, не удивила его – он понял это еще в тот момент, когда заявился к нему домой на следующий день после его побега. Тогда все, что он мог чувствовать, было непередаваемой яростью на Чонгука, бросившего как его, так и Чимина, что теперь испуганно мечется по сторонам и понятия не имеет, что ему делать.       В редакторском отделе стоит шум: опять же, с того момента, как Чонгук пропал. Читатели ничего не понимают, требуют объяснений, ведь их любимый писатель Чон Чонгук не дает о себе знать уже достаточно долго, хотя раньше очень любил общаться со своими почитателями. Где он? Почему его нет? Когда он вернется? На все эти вопросы, конечно же, ни одного ответа не находится.       Чонгук поднял на уши всех, при этом почти ничего не делая. О нем пишут в статьях, его осуждают, за него переживают, его ищут. Появляются фотографии каких-то людей, чья внешность предположительно является внешностью Чонгука. Появляются даже страшные гипотезы, что писатель мертв. Ни следа, ни записки, ни звонка, ничего не оставил после себя этот наглый эгоист, наплевавший, кажется, на все, на что только мог.       Он подставил Тэхёна, разочаровал весь редакторский отдел, разозлил читателей и обидел Чимина. Никто не знает, где он, и никто не знает, в курсе ли он того, что сейчас происходит.       «Если он не объявится в ближайшие семь дней, вы крупно влипните!» – мягкое предупреждение начальства, от которого мурашки по коже бегут.       Ни Чимин, никто другой не может понять, как Чонгук мог поступить подобным образом, будучи парнем понятливым и ничуть не наглым или до такой степени эгоистичным.       Как бы больно и обидно ни было всему миру, Чимину оказалось больнее в тысячи раз. Он не просто хочет, чтобы писатель Чон Чонгук вернулся – в первую очередь он хочет, чтобы его возлюбленный Чон Чонгук вернулся. Он готов ждать месяц, полгода, год и звать его, даже если тот никогда не услышит его зова. Он готов простить ему ошибку, две, три, десять, даже если тот не простит ему ни одну. Он готов любить его одного и никого другого, даже если сам будет у него не единственным. Чимин готов на все, даже если Чонгук не будет готовым на малое.       Это был пик. Читатели все еще держатся мнения, что он скоро вернется, хотя у многих подкашивается надежда и на многих налетает разочарование. Они негодуют, пишут множество сообщений на форумах с вопросами, где Чонгук и почему его скрывают. Они ждали так долго, так долго старались держаться на месте и не срываться с цепи, но теперь им все равно. Они устали жить в каком-то загадочном неведении.       Поставленная в срок неделя подходит к концу. Из-за одного писателя все стоит на ушах, проходят собрания и интервью, и никто не хочет просто так мириться с фактом, что Чон Чонгук бесследно пропал.       – У вас остался один день! Если он завтра же не объявится в городе, если не войдет сюда и не скажет: «Извините за беспокойство», – то, клянусь…       Оставался день. И если Чонгук не появится завтра, то его карьера однозначно накроется.       Наммин уже битый час сидит и ничего не делает. На столе стоит кружка холодного кофе, он прожигает ее взглядом, но думает совсем не о ней, а о том, чье имя сейчас звучало чуть ли не на каждом углу города. Неся огромную (даже слишком огромную) ответственность на своих плечах, Наммин успевает подумать о том, что было бы легче умереть, но мысли эти, конечно же, ироничны и глупы. Он не может вернуть Чонгука, не может дозвониться до него, не может найти его. Чонгук стал фантомом, призраком, что сейчас мог быть абсолютно где угодно – даже в переполненном людьми парке с надетой на лицо марлевой маской и надвинутой на глаза кепкой.       Он мог быть где угодно, где угодно…       Наммин вспоминает Чимина, что с момента исчезновения Чонгука стал совсем другим. Его лицо побледнело, глаза стали тусклыми, движения неосторожными и пассивными. Он делает все на автомате, словно робот. Он часто допускает ошибки и долго извиняется, хотя на деле, кажется, совершенно не сожалеет. Он будто в другом мире, и Наммин это видит. И теперь мужчина сидит за столом перед монитором ноутбука, думая об этом, а рядом стоит кружка остывшего и никому ненужного кофе.       Где угодно, где угодно…       От резкого оповещения Наммин подскакивает испуганно на стуле и, потянувшись рукой к мышке, опрокидывает кофе. Матерится и переводит взгляд от лужи на пришедшее сообщение и вдруг забывает, что хотел сделать. Сообщение оказалось от неизвестного ему ранее аккаунта.       Наплевав на кружку и сам кофе, мужчина тянется рукой к все той же проклятой мышке и кликает с придыханием на письмо. Дрожь в теле, кажется, появилась совершенно неспроста.       – Быть не может… Быть не может! – в бреду вторит он, глазами пытаясь сфокусироваться на строчках. Он щурится, наклоняется к монитору и все-таки более-менее четко разглядывает первые несколько слов:       «Добрый вечер, господин Пак Наммин…»       – Черт, черт, черт! – ругается он, когда на его одежду начинают капать со стола капли разлитого кофе. Вглядывается снова, уверенно игнорируя все вокруг.       «Это Чон Чонгук. Надеюсь, вы меня сразу вспомните…»       – Да как тебя можно не вспомнить! – злобно рычит он, но не останавливается.       «Должно быть, мое исчезновение несколько потревожило вас…»       Здесь он предпочел промолчать ради своего же блага.       «Я буду в Сеуле к полуночи. Если вам не сложно, будьте добры устроить интервью с моим участием. Желательно завтра. Это очень важно…»       – Ох, мальчик мой, да как только о твоем появлении узнают, интервьюеры сами не дадут тебе проходу, – горько подмечает он, будучи в изумлении и шоке, из-за чего язык не хочет поворачиваться. Он смотрит на последнюю строчку письма и понимает, что больше его ничем не удивят.       «С уважением, Чон Чонгук».       Он упирается локтями в стол и накрывает ладонями глаза, пытаясь все разжевать. Как Чонгук резко исчез, так резко и появился, и теперь Наммин не знает, как ему быть. Уже глубокий вечер, и вряд ли правильно устраивать шум в городе прямо сейчас, обговаривать завтрашнее интервью и думать, как встретить объявившегося эгоиста. Сейчас уже поздно, многие люди наверняка спят, да и сам Наммин слишком уставший после трудного дня…       – Вот же сукин сын, – процеживает злобно, с усмешкой, и все-таки тянется к телефону, только сейчас безразлично вспомнив о кофе, что испачкал его домашнюю одежду.       Надо было видеть сумасшествие в глазах людей, когда те узнали, что спустя два с лишним месяца стало известно о возвращении Чонгука. Кто-то ругался, что он, дурак, смеет так нагло врываться в жизнь города после того, как заставил всех волноваться, а кто-то одобрительно хвалил его, молодчину, что он все же не забыл, помнил и теперь вернулся. Но, что бы все ни говорили, каждый был в какой-то мере рад его возвращению. Особенно Чимин, которого известие потрясло до такой степени, что он чуть не упал в обморок со слезами на глазах.       – Боже, Чонгук! Мой Чонгук!!! – кричит на радостях женщина, пока изумленная Ёнджи и ее отчим не могут выдавить и слова. Срочные новости закончились, и до начавшейся утренней передачи всем уже как до лампочки. Они, чуть ли не плача, тут же начинают метаться по сторонам, не зная, как теперь быть. Мужчина хочет поехать домой к Чонгуку, Ёнджи – за ним, но их останавливает Чимин.       – Не думаю, что он там. Вы же слышали, у него через пару часов интервью, – и сам вдруг до конца осознает, что только что сказал. Спохватывается, едет к себе домой и замирает в проходе.       «Интервью, интервью… – вторит он в бреду. – Ведь это открытое интервью, так? То есть, я могу попасть туда… черт…»       Он яростно собирается, представляя, как увидит совсем скоро Чонгука. Не может поверить в это, ровно как и в то, что не видел его целых два с лишним месяца. Ноги его дрожат, он сам не понимает, что им движет, не понимает, откуда эта легкость взялась в душе и слезы на щеках. Он может только произносить в тысячный раз про себя: «Чонгук» – и бегать по дому, потом по улице, потом ехать по городу и сознавать, что осталось совсем немного. Всего через четверть часа он наконец-таки встретит его – того, кого готов был ждать всю жизнь.       Он проталкивается виновато в толпе, кланяясь и извиняясь на каждом шагу, видит недалеко родителей Чонгука, но их головы скоро скрываются в гуще людей, и продвигается чуть ли не к самой сцене, где будут снимать само интервью. Его тело берет озноб, он внимательно следит за съемочной площадкой, за людьми, что его окружают, за их словами, что они роняют вновь и вновь.       – Поверить не могу. Я так рада!       – Было бы очень жалко, если бы он никогда не вернулся. Такой талант нельзя терять.       – Это точно, – улыбаясь, произносит случайно Чимин и слегка краснеет, когда две девушки обращают на него взгляд. Потом добродушно улыбаются и заводят с парнем непринужденный разговор о творчестве этого великого человека – Чон Чонгука. А Чимину настолько приятно говорить о нем только хорошее и слышать только хорошее, что бабочки порхают в груди. И только он отвлекается от мысли о том, что скоро увидит любимого, как вновь вспоминает, и снова волнение океаном разливается в нем. Он блаженно прикрывает глаза и понимает, что он единственный здесь, кому действительно возвращение Чонгука важнее всего. И единственный, ради кого тот, он хочет верить, и вернулся.       Чимин подпрыгивает, когда интервьюер выходит на площадку. Он перестает дышать, когда тяжелыми шагами на сцену выходит Чонгук, мгновенно оглядывая всех присутствующих и улыбаясь обеими щеками. Шум заволакивает пространство, и Чонгук тихо смеется, садится на красивое сиреневое кресло и смотрит на присевшую неподалеку интервьюера, готовясь к дальнейшей беседе.       У Чимина все сводит только потому, что Чонгук нереально красив сейчас, хоть и выглядит очень уставшим.       – …Вы нас очень удивили своим исчезновением. О вас столько говорили, столько писали, а где же были вы в это время?       Все выжидающе смотрят на неловко улыбающегося Чонгука, и он прикусывает губу, отвечая через пару секунд:       – Я был в отпуске.       – Отпуске?! – изумилась интервьюер. – Но неужели нужно было создавать столько лишнего шума только из-за того, что вы хотели отдохнуть?       Чонгук жует губами и пожимает плечами.       – Иногда несколько шума не помешает.       Некоторые люди в зале засмеялись, но Чонгуку совсем не смешно. Он, кажется, и шутить не намеревался. И, чем дальше заходят темы, чем глубже копает интервьюер, чем больше проходит минут, тем серьезнее и сосредоточеннее становится Чонгук. Стараясь избегать камер, он только отводит взгляд в пол все время или пристально смотрит на интервьюера, думая, что ответить. И либо он врет, либо что-то недоговаривает. И Чимин, наверное, здесь единственный, кто заметил его дрожащую коленку.       «Ищет подходящий момент, – проанализировал он и сам чуть не задрожал от предвкушения, – чтобы что-то сказать?»       – Следует ли нам ждать от вас чего-то в ближайшее время? – Интервьюер наклоняет голову в сторону.       – На самом деле… я уже почти год работаю над своей новой книгой.       – Неужели? Это замечательная новость. И о чем же она?       – Так прям и раскрыть все карты? – усмехается он.       – Право ваше.       – Начнем с того, что… – Чонгук переводит взгляд в зал, но, поискав что-то в толпе, все же разворачивается обратно, – это роман. Я назвал его «Несчастны, как Ромео и Джульетта» и пишу в нем о жизни двух влюбленных, которых рассоединила помолвка одного героя с сестрой его возлюбленной. Но они, несмотря ни на что, продолжили любить друг друга, проходя через множество испытаний, которые в конечном итоге либо разъединят их, либо укрепят их любовь.       Все молча слушают его речь, пока девушка за соседним креслом периодически кивает, давая знак, что слушает. Чимин с замиранием сердца вслушивается в каждый вздох Чонгука, вглядывается в каждое его движение, не может насытиться его видом, его голосом. Он так истосковался по нему, что готов выбежать на площадку и броситься к нему в объятья, никогда больше не отпуская.       Он хочет накинуться на него, хочет разорвать от злости и непреодолимого влечения, хочет сделать его губы красными от поцелуев, а волосы – лохматыми от частых прикосновений. Хочет сжать бедрами его талию и пометить все участки тела.       Но ему остается лишь смотреть на него, сглатывая каждую секунду неопределенный ком.       – На самом деле, я отправился в отпуск не просто так, – начал вдруг Чонгук, и все удивленно напряглись. – Недавно я сделал больно одному дорогому мне человеку. И уехал я, чтобы разобраться в себе. И, проведя в полнейшем одиночестве эти два месяца, я понял, что должен признаться.       – Признаться… в чем? – недоуменно спрашивает интервьюер, а у Чимина сердце уходит в пятки.       Чонгук выдерживает паузу, и этой паузы достаточно, чтобы все закопошились и зашептались. Он ищет что-то в толпе, гуляет взглядом по многочисленным макушкам и вдруг еле заметно вздрагивает в унисон с Чимином. Интервьюер видит, как он подавляет желание улыбнуться, и вопросительно наклоняет голову.       Чонгук все-таки улыбается. Улыбается так широко, что начинает сводить лицо и все тело вообще. Он пропускает пару ударов переполошенного сердца и, набрав воздуха в грудь, уверенно говорит:       – Я пришел сюда, чтобы признаться в любви.       Мгновенно взрывается все вокруг. Люди возятся, не могут собраться с мыслями и задаются вопросами. А Чимину страшно, Чимин не понимает, для чего Чонгуку признаваться в любви, не понимает, что движет этим парнем, но почему-то все равно с упованием ждет того, что будет дальше, гораздо сильнее, чем кто-либо еще.       – Этот человек сделал самое невероятное – подпустил к себе. Он показал мне все лучшие стороны жизни, он был со мной каждое мгновение этой жизни и делал ее в миллион раз лучше. И я хочу, чтобы он знал, как мне тяжело было в последнее время. – В помещении стало мгновенно невероятно тихо, и Чонгуку даже не нужно повышать голос, чтобы его услышали. Он облизывает пересохшие губы и оглядывает людей. Неловко улыбается. – Я виноват. Я виноват именно в том, что позволил тебе усомниться во мне. И, возможно, я совершу непоправимую ошибку, сказав это, но…       Чонгук смотрит прямо на него, и кажется, он чертовски близко. Его взгляд не холодный, не безразличный, нет; его взгляд – самый любящий и драгоценный, который только знает Чимин. Чимин задыхается. Чимин видит перед собой свой смысл жизни.       – Я люблю тебя, Пак Чимин. Прости меня.       Зал окончательно взрывается. Глаза забегали, все разом начали задавать друг другу безответные вопросы и искать того самого Пак Чимина, чье лицо излучает не страх, а невообразимую радость. Вокруг замершего Чимина образовывается беспорядок, где-то в отчаянии застывают на месте чонгуковы родители и Ёнджи; в помещении становится невыносимо душно и даже опасно. Все двигаются. Все говорят. Один Чимин стоит и улыбается.       Интервьюер с немым вопросом смотрит на довольного и слегка смущенного своим заявлением Чонгука, пока тот, улыбаясь, встает и начинает ей что-то говорить. Зал его уже не слышит. Он многозначительно поворачивается в сторону зрителей и с легкостью отыскивает желанный взгляд.       Чимин не знает, куда себя деть. Он осознает, что здесь родители Чонгука, осознает, что после этого заявления его жизнь и жизнь Чонгука круто изменится, и неизвестно, в какую сторону. Но ему прямо сейчас до такой степени плевать, что он продолжает улыбаться, продолжает про себя шептать, как любит и как в тысячный, нет, в десятитысячный раз прощает.       Он дрожит всем телом, когда Чонгук уходит со сцены; бежит через громыхающую толпу, толкает людей и через восемь минут чудом оказывается за съемочной площадкой; он заходит в гримерную и замирает, не находя в комнате совершенно никого; он снова боится, что опоздал, пока в его кармане не дрожит от нового сообщения телефон. И даже не зная, что в нем, в груди его все приятно сжимается и трепещет от предвкушения.       Он дрожащими пальцами медленно открывает сообщение и быстро прочитывает записанные адрес и время. И он был бы не он, не признав сразу в этом адресе кафе, в котором два месяца назад прятал слезы в шарфе.

***

      Он теребит рукава рубашки и ворот, попутно запивая стоящий в горле ком водой. В кафе много людей, оно почти переполнено, и Чимин сидит в самом незаметном и излюбленном месте. Тысяча мыслей пролетает в голове: о том, почему этот идиот опаздывает в такой момент, и о том, что обычные парочки устраивают ужин в ресторанах, а не в таких местах. Хотя последнее Чимина, в принципе, не особо волновало.       Но нет в голове его ни одной мысли, которую можно было бы назвать серьезной. Он думает о глупостях, накручивает себя и просто боится непредвиденных обстоятельств. А вдруг Чонгук опять пропадет? Опять испарится и не даст знать? Может, Чимин зря ждет, и тот даже забыл про назначенный вечер?       Эти мысли покидают Чимина так же скоро, как воздух покидает легкие, когда в дверях появляется высокий парень, на чьи глаза надеты темные очки, а до подбородка натянут ворот пальто. Чимин по одной родинке под губой признает в человеке Чонгука, и ноги его незамедлительно прирастают к полу.       Он уже сидит перед ним. Они молчат. Чимин хочет плакать и улыбаться, но его все еще душит гадкая обида. А Чонгук, кажется, очень хочет начать разговор, но не знает, с каких слов. Наконец, он лишь нелепо улыбается и хватает Чимина за руку.       – Как думаешь, почему я исчез?       Чонгук, конечно, всегда отличался непредсказуемостью, но этот вопрос вогнал Чимина в конкретный тупик.       Он оглядывает схваченную чиминову руку и облизывает пересохшие губы.       – Я хотел разобраться во всем: в тебе, во мне, в нас. Но я до сих пор не уверен, что у меня вышло. – Он давит смешок и все-таки снимает очки, надеясь, что на него не обратят внимания. – И я даже не уверен, правильно ли поступил. Но таить больше не мог.       – Ты эгоист, Чон Чонгук. – Чонгук смотрит внимательно на надувшего губы Чимина и нервно сглатывает. – Ты исчез, не предупредив. Я и твои родители искали тебя, редакторский отдел был переполошен, читатели злы. Ты всем сделал плохо, а в особенности мне. Ты хоть представляешь, как мне было обидно?       Они снова молчат. Настолько их угнетает атмосфера, что даже мягкие поглаживания по руке не успокаивают никого. Чонгук все видит и все чувствует; он знает, что поступил паршиво, знает, как тяжело было Чимину. Но он не хочет жалеть о своем выборе теперь.       – Знаю. Поэтому хочу, чтобы ты меня простил. И наверное, я слишком поздно, но…       Чимин внимательно смотрит, как чужая рука отпускает его ладонь, видит, как Чонгук тянется к черному пальто, что висит неподалеку, как его длинные фаланги что-то мягко тянут, словно боясь навредить, из кармана и как он достает маленькую серую коробочку.       У Чимина округляются глаза, и он туго произносит:       – Это…       – Пока я был «в отпуске», – начал он, стряхивая с коробочки катышки, – я многое переосмыслил. Может, я и не идеальный парень, да и никогда им не стану, но я рад, что ты принял меня таким, какой я есть. Весь этот бред, что мы терпели в этом году… Я не знаю, как загладить вину перед тобой. Каждый день я просыпался с мыслью, что боюсь потерять тебя, а когда увидел того парня, подумал, что теперь это конец, и даже захотел умереть… – Он теребит края бархатной коробочки, пока Чимин старается вникнуть во всю эту бессмысленную, по его мнению, речь и отыскать в глазах Чонгука подвох. – Но все это в прошлом. Я уже решил, что не хочу в этой жизни ничего: ни славы, ни денег, ни тишины, – кроме тебя самого…       – Чонгук.       Заметив настойчивый и нетерпеливый взгляд, писатель виновато запинается.       – Прости, наверно, я слишком много говорю…       «Еще бы», – подумал тот, переводя взгляд с глаз Чонгука на бархатную загадочную коробочку, предчувствуя, что вот-вот что-то произойдет.       – Я лишь надеюсь, ты сможешь простить меня после всего… – Он все-таки дрожащими пальцами открывает перед глазами Чимина заветную коробочку, и у того тут же зазвенело в ушах от одного взгляда на парные серебряные кольца с вырезанными на них словами «Твой». Так банально и нелепо, что он давится слезами и покрасневшими глазами смотрит в непонимании. – Знаю, что наша годовщина уже прошла, но, надеюсь, еще не поздно все исправить.       Чимин даже не пытается сдержать слез, когда его маленькую ладошку берет чонгукова рука и надевает ему кольцо. Если бы Чимину не было плевать, он бы заметил, что на них из любопытства часто направляют взгляды.       – Ты же знаешь, что я люблю тебя.       Он уже не видит из-за слез ничего, не помнит, как встал из-за стола и крепко обнял Чонгука, как они оказались на улице, как Чонгук куда-то убежал, а потом вернулся с букетом алых и сиреневых роз. Ни один, ни второй не помнят точно, как пьяно выцеловывали друг друга в машине, а потом дома у Чонгука: сначала у стены, затем на большой кровати.       Они помнят лишь, как, обезумевшие, шептали и кричали друг другу, как сильно любят и никогда не отпустят. Пока один, задыхаясь, прислонялся губами к бронзовой коже другого, тот мягко тянул чужие волосы и изгибался навстречу поцелуям, тянул чонгукову голову на себя и вновь и вновь оставлял невидимые отпечатки на губах. Вздымая грудь, Чимин стонал от избытка эмоций, от тоски и дефицита прикосновений. Он в немом вскрике открывал рот, когда его лобка касалось горячее дыхание, и жмурился до звездочек в глазах, когда внизу его остервенело касался язык. Жалобно он просил больше, и Чонгук давал больше, отдавая все, что в нем есть: нежность, страсть, жадность и заботу. Вместе с тем он отдавал себя и знал, что ему ответят тем же.       Чонгук любит Чимина до безумия. Ради него он, как и Ромео, жертвует своим статусом и доверием других людей, лишь бы вновь и вновь касаться любимых губ. Он, как и Ромео, ненавидит все на свете, кроме своего милого Чи, чье имя навсегда осталось на коже и под ней. Он будет биться за него, он выцарапает за него глаза любому и никогда не отдаст в лапы дикого мира. Он будет одним объятием говорить, как обожает, и одним поцелуем доказывать, как тот ему безгранично дорог.       Чимин любит Чонгука до дрожи в теле. Он, как и Джульетта, рискует своей жизнью ради того, чтобы его губы касались чонгуковых губ. Он, как и Джульетта, вонзает в себя кинжал, пропитанный злобой мира, и ни за что не останется на свете, если на этом же свете не будет Чонгука. Он будет страдать, будет плакать и кричать от боли, лишь бы Чонгук услышал его и пришел на помощь, чтобы крепко обнять и, конечно же, никогда не отпускать.       Он всхлипывает. Лежащий рядом Чонгук подскакивает на кровати и в темноте ищет чужой взгляд, не ощущая, как бьется его сердце.       – Чимин? Что такое?       Тот снова кряхтит и давится словами.       – Умоляю, прости меня. Прости меня…       И он прижимается к остолбеневшему горячему телу, утыкаясь носом в ключицу и вдыхая этот сводящий с ума запах родного, своего. Чонгук ничего не может понять, вспоминает неожиданно все то, через что они прошли, тот случайный поцелуй, те крики, тот невиновный взгляд Чимина и его хриплый голос, полный обиды и разочарования. Не имея больше сил, до хруста сжимает чиминово тело и жмурится, пока тот тихо шепчет:       – Я скучал.       Проходит больше шести минут. Морозный запах улицы и лежащих неподалеку роз кружит голову, и никто ни о чем не думает. А если бы и думали, то только о том, как их сейчас ни черта не волнует.       – Чимин.       Он всматривается в темные глаза, а Чонгук вздыхает так, словно тяжелый снежный ком наконец падает с его оттаявшей души.       – Я тоже скучал.       Они улыбаются, и это заставляет поверить в то, что все будет хорошо. А они и так теперь знают, что все определенно будет в тысячу раз лучше.       Ни звука, кроме шепота из уст       И чувств, что не сотрутся с сего света.       Пускай весь мир так одинок и пуст,       Мы будем вместе, как Ромео и Джульетта.