Почему я с тобой

      — Ну-ка, — с азартом прищурив кофейного цвета глаза, Цунаде, коварно улыбаясь, рассматривает маленькие баночки, выстроенные в ряд и заранее приготовленные к этому «испытанию», то есть — лишившиеся этикеток, — это?       — Лаванда, — закатываю глаза я, помешивая маленькой поварёшкой кипящую в такой же маленькой кастрюльке жидкость. — Слишком просто!       Недовольно цокнув, Цунаде снова принимается за судорожное разглядывание баночек с целебными травами, названия которых были вызубрены мной ещё лет десять тому назад — да я, собственно, даже на ощупь пойму, что там и где, но ей почему-то так нравится играть в эту дурацкую игру. Да, чего лукавить, мне нравится тоже. Она гордится мной, а я просто поднимаю себе самооценку. Ну, хоть как-то.       — Давай вот этот.       В нетерпении перевожу взгляд, следуя за указательным пальцем тёти, и вижу засушенные розовые лепестки, по цвету так сильно напоминающие мои волосы, неряшливо уложенные в маленькую кучку где-то на донышке. Тут же замечаю едва заметную ухмылочку на выкрашенных в светло-красную помаду губах Цунаде и довольно хмыкаю:       — Эхинацея!       — Бинго! — Она радуется, как ребёнок, а затем шутливо даёт мне пять, очередной раз доказывая самой себе, что не зря с самого детства торчала со мной над книжками и вот этими самыми баночками, заставляя учить эти труднопроизносимые названия.       Да, хотя Цунаде и является, если можно так выразиться, стражем нашего здоровья, то есть работает в больнице хирургом, но всё же она с радостью прибегает и к народным методам, считая, что нет ничего лучше ромашкого чая или какого-нибудь компресса из алоэ. Поэтому-то она ещё с детства обучила меня не только оказанию первой помощи себе и окружающим людям, но и вложила в мою голову кучу всяких других полезных штучек, которыми так и норовит поделиться матушка-природа.       — Что там у нас сегодня? — Тётя забавно принюхивается, пытаясь заглянуть в кастрюльку, из которой то и дело валит обжигающий пар.       — Тыквенный суп, — с гордостью объявляю я, вызывая в её глазах неподдельно-немое восхищение. Да, это я, пожалуй, умею.       — И где ты только этому научилась? — удивляется Цунаде.       — Ну, точно не у тебя, — безобидно хихикаю я, а она улыбается. Да уж, тётя так часто пропадает на работе, что большую часть времени я просто-напросто предоставлена самой себе. И так как к учёбе моя душенька не особенно расположена, то приходится развлекаться самыми разными способами. Начиная времяпрепровождением со своими подружками и заканчивая экзотическими и не очень рецептами, лишь бы только порадовать свой желудок. — Я налью тебе в контейнер, чтобы ты могла поесть на работе, хорошо?       — Угу, — довольно кивает она, начиная потихоньку собирать свою сумку. На часах семь вечера, а это значит, что ровно через час начинается её такое ненавистное мной дежурство. Ей-богу, если бы не моя забота, то эта женщина не ела бы сутками, торча в этой дурацкой больнице и не видя ничего перед собой, кроме вечно ноющих пациентов. Но ведь дома есть ещё вечно ноющая я! — Как там поживает Сасори?       Чувствую, как мои щёки вспыхивают, а румянец со скоростью света распространяется буквально до кончиков ушей. Конечно, у нас особо нет друг от друга секретов, но раз уж я чем-то поделилась, то, будь добра, дорогая тётя, не ставить меня в неловкое положение, когда тебе заблагорассудится!       — Хорошо, наверное… — неоднозначно отвечаю я после некоторой внутренней борьбы, подавляя такой предательский румянец и ещё более предательско-дурацкий блеск в глазах. Вижу, как всё те же светло-красные губы искривляются в ласковой ухмылке. — Мы не особо с ним близки.       — Почему? — Её брови сводятся у переносицы, и лицо принимает выражение истинной скорби.       — Не знаю, — тихо говорю я, и это, пожалуй, самая что ни на есть горькая правда. Я понятия не имею, почему Сасори такой необщительный по отношению ко мне — да и вообще ко всем в целом, — но, опять же, не собираюсь копаться у него в голове и пытаться что-то выяснить. Не такой я человек. — Он какой-то замкнутый, если и говорит что-то, то обязательно какую-нибудь саркастичную ерунду, которая всех его друзей только раздражает. А уж что говорить обо мне, то в редких случаях он здоровается, в ещё более редких — делает это первым.       Тётя устало вздыхает, не сводя с меня глаз и внимательно слушая. Да, я рассказываю ей, чёрт возьми, всё. И даже то, какая я идиотка и наступаю второй раз на одни и те же грабли. Почему на те же? Да это всё идиотская история с Учиха Саске.       Да-да-да, Учиха! Вау, Учиха — младший брат Итачи, что так неожиданно вместе со своими дружками ворвался в наши с девочками жизни. С Саске мы учились в одном классе с самой начальной школы, и, клянусь, хуже этого парня я не встречала никого на этой грёбанной планете. Нигде не сыскать подонка, равнодушнее него, холоднее и безучастнее. Он не то чтобы, казалось, ненавидел меня — попросту презирал, хотя ничего такого, по сути, я ему не сделала. Мы мало общались, если не сказать, что не общались совсем, так что я не понимаю тринадцатилетнюю себя, которая с такой силой влюбилась в него, что максимально погрязла в фан-клубе Учиха Саске вместе с кучей других тринадцатилетних — и даже постарше — девочек, что верещали при одном только его виде. Но я-то — я-то ведь не верещала! Я была не такой, как все эти мелкие дурочки, пускавшие по нему сопли! И, кстати, как бы Ино сейчас это ни отрицала, она тоже это делала. Хныкала в подушечку и каждый день заявляла, что великолепный Саске будет её парнем. Ха, Ино. Ха-ха-ха.       Ну, в общем, я бегала за ним около трёх лет, что было довольно-таки длительным сроком относительно других девочек, а ему всё было побоку. Я и сама не замечала, как навязываюсь, как достаю его своими тупыми сообщениями и предложениями погулять, а он вроде бы даже и высказывал открыто свою неприязнь, но я была слишком ослеплена этой не пойми откуда взявшейся подростковой любовью, отдалась ей вся без остатка, что не замечала очевидных вещей вокруг себя. Так что в тот момент я не то чтобы погрязла в его фан-клубе — я его, чёрт возьми, возглавляла.       И сейчас происходит примерно то же самое. Вот он — флегматичный парень, которому абсолютно плевать на моё жалкое розоволосое существование, который оскорбляет всех окружающих людей одним только взглядом и который никогда в жизни не откроется никому полностью, неизвестно чего боясь. И вот она я — зачем-то обращающая на него внимание, зачем-то постоянно спрашивающая, как у него дела, и зачем-то постоянно о нём думающая. Серьёзно, просто постоянно! Но мне так не хочется в него влюбляться, снова так не хочется превращаться в маленькую, тринадцатилетнюю, застенчивую и неуверенную в себе Харуно Сакуру, но такое чувство, будто всё только к этому и идёт. И я, естественно, всячески пытаюсь предотвратить это. Всячески. Пытаюсь.       Такое чувство, будто у меня фетиш на циников вроде Саске и Сасори. Ну, буду верить, что дважды в одну реку не входят.       — Ну, в любом случае он когда-нибудь поймёт, что проворонил такое золотце, как ты.       Я смущённо улыбаюсь, когда она по-семейному чмокает меня в лоб на прощание и ласково гладит рукой по плечу. Да, тётя всегда парой слов умеет поднять настроение, хотя, конечно, это не такая уж и правда. Никакое я не золотце, и никогда он ничего не поймёт. Но просто думать об этом уже приятно.       — Кстати, — вспоминает она, уже стоя на пороге и звеня связкой ключей, — звонила мама и передавала привет.       — Здорово, — улыбаюсь я. — Поболтаю с ней позже.       Цунаде наконец прощается со мной и покидает квартиру, в то время как я в задумчивости присаживаюсь за стол, не в силах оторвать взгляд от одной точки. Своим вопросом о Сасори тётя чуть ли не выбила почву у меня из-под ног, и теперь я не могу выбросить его из головы. Ну почему? Почему мой чёртов мозг настроен так, что я — вроде как нравящаяся всем вокруг весёленькая девчонка — западаю на того, кто вообще на меня клал? Ладно, мне просто нужно выбросить это из головы! Нужно отвлечься!       Интересно, что Сасори вообще обо мне думает?

7:34

Хината: Встречаемся на нашем месте? Сакура: Я только недавно доварила супец и ещё даже не красилась. Мне нужно ещё немного времени! Хината: Ха-ха. Тогда в девять, хозяюшка. Ино, не хочешь пока зайти за мной? Ино: Скоро буду.       Наше место представляет собой укромный уголок в чаще, что расположена поблизости от особняка Хинаты. Ну а что — ей удобно сбегать туда каждый раз, когда Хиаши сваливает из дома или же начинает спускать собак на неё и Ханаби. Да и к тому же если мы вдруг засиживаемся подолгу за своими «девчачьими разговорчиками», как выражается Хидан, то она может вернуться домой, избежав наказания. Так вот, тот самый уголок благодаря нашим с девчонками стараниям уже оснащён парочкой скамеек и даже маленьким столиком, если вдруг нам вздумается устроить пикник. Вокруг лишь десятки деревьев и ни единой души — идеально для наших маленьких разговорчиков и больших тайн. Я чувствую себя там так, словно это место было создано для нашей троицы, словно это что-то личное, сокровенное; то, во что не посвятишь первого встречного, и то, что создаётся годами. Не знаю, как так нам удалось найти его, но всё же, вероятно, это какое-то сверхъестественное везение. Нам тогда было лет по четырнадцать, и вот с тех пор «наше место» — постоянная точка сбора. И пусть плестись мне до него минут этак тридцать.       Вспомнив о Хидане, я невольно передёргиваюсь, потому что перед глазами всплывает отвратительная картина мартовской кошки Куроцучи и не менее мартовского кота Мацураси. Бр-р-р, омерзительно. Хоть постеснялись бы девственниц вроде меня. И нет, меня это совсем не тревожит. Ни капельки.       Наконец покончив с уборкой кухни и лёгким макияжем, я добираюсь до своего гардероба. Так-с, и что же мне надеть? Интересно, сегодня я увижу Сасори и парней? Тогда мне стоило бы приодеться как-то наряднее, может, хоть немного привлечь к себе его и без того отсутствующее внимание. Мой выбор останавливается на лёгком нежно-жёлтом платье — благо погода позволяет сегодня открыть мои потрясающие ноги — и коричневых босоножках. Уже, как-никак, практически май, так что можно и разгуляться. В последний раз взглянув на своё отражение и кокетливо подмигнув самой себе, покидаю квартиру, спешно спускаясь по лестнице.       Ну, конечно же, я опаздываю. Да-да, это у меня в крови, и, наверное, не очень-то уважительно с моей стороны пропускать мимо ушей возмущения девочек, но так я делаю ещё с начальной школы, так что иммунитет у меня выработался знатный. Ино и Хината уже болтают о чём-то своём спустя несколько минут причитаний, а я присаживаюсь рядом, доставая сигарету и, прикрыв её ладонью, медленно подкуриваю.       — Что новенького? — спрашиваю, уже затянувшись, а затем выпускаю колечки дыма и вижу недовольный взгляд Яманака, которая морщится каждый раз при виде сигарет. Эх, Ино. Ну ничего ж тут не поделаешь!       — Ничего, — тихо проговаривает Ино, опустив взгляд. Она всегда так делает, когда пытается соврать мне. Мне — человеку, который знает её всю жизнь. И как ей только ума хватает держать меня за дурочку? Переглядываюсь с Хинатой и вижу в её глазах то же немое возмущение — она всё поняла. Наша блондиночка что-то скрывает.       — Ну, давай, выкладывай. — Подруга тут же испуганно поднимает взор, обращая его на меня. Я же победно ухмыляюсь, потому что смогла-таки её раскусить. И этот её перепуганный вид ещё одно доказательство в пользу моей неизменной правоты.       — Я видела, как Дейдара целовался с Куроцучи.       Кажется, у меня чуть сигарета из рук не выпала.       — Он в курсе, что она типа его сестра?       — Ну, вообще-то нет, — вмешивается всё это время молчавшая Хината и, кажется, первая отошедшая от шока. — То есть, конечно, он знает, но она ему не сестра.       — Чем дальше, тем интереснее становится… — задумчиво бормочу я, снова затягиваясь.       — Его родители погибли, и дедушка Куроцучи взял его под свою опеку. Они, в принципе, даже не родственники.       — Всё равно это как-то криповато, — бурчит Ино, перебирая свои платиновые локоны.       — А где ты их видела?       Яманака с секунду молчит, как будто… Я даже не знаю. Она что, увидела их в мужском туалете и теперь стесняется об этом сказать? Что ещё за проблема?       — Да возле школы и видела, — неторопливо сообщает Ино, смотря куда-то перед собой. — А ты откуда всё это знаешь, Хина? — Как-то она слишком быстро поспешила сменить тему, и это вызывает во мне определённые подозрения. Ладно, пожалуй, опустим эту тему, но я непременно к ней вернусь, как только представится удобный случай.       — Итачи сказал.       Блондинка ехидно лыбится, поворачиваясь в мою сторону, и получает такую же улыбочку в ответ, вызывая маленькую порцию бешенства на лице Хинаты. Сейчас бы запеть «тили-тили тесто», но, думаю, Хьюга просто врежет нам обеим. Как-то не особенно хочется рисковать.       — Что ж, это довольно занимательно… — осторожно подытоживаю я, вновь улыбнувшись. Хината лишь смущённо отводит фиалковый взгляд куда-то в сторону, пытаясь рассмотреть все жилки на маленьких листочках, что нас окружают. Она такая милашка. — Кто-нибудь из парней писал?       — А ты так нарядилась, чтобы соблазнить Сасори? — смеётся Ино.       — Ну, если его и это не проймёт, то он, скорее всего, гей.       Яманака лишь фыркает, пока я, наконец докурив, достаю мобильник.

10:24

Сакура: Чем займёмся? Дейдара: Собираемся посидеть в парке. Придёте? Сакура: Летим!       Довольно улыбаясь, я запихиваю телефон обратно в сумочку и обращаю внимание на Ино: блондинка, пялясь в телефон и, видимо, читая сообщение Дейдары, заметно меняется в лице, но тут же, будто понимая, что на неё смотрят, принимает свой привычный безразличный видок и поднимает аквамариновый взгляд на меня.       — Я, наверное, пойду домой, — бормочет она, всё ещё силясь скрыть какие-то непонятные мне эмоции. — Папа написал и попросил прийти. — Какая же Яманака врушка, сил моих нет! И что эта маленькая обманщица пытается скрыть?       — Я тоже, — поддерживает Хината. — Много домашки. И Хиаши дома.       Устало вздыхаю, понимая, что подружки меня бросают. Да, с одной стороны, наверное, и хорошо, что за них кто-то переживает и ждёт их дома — даже если Ино и врёт, — но я в такие моменты чувствую себя поистине брошенной. Конечно, меня ждёт Цунаде, пусть и не дома, но на самом деле ей не так уж и важно, чем я занимаюсь, — главное, чтобы я была цела и невредима. А быть целой и невредимой мне помогут травы и первая медицинская помощь, естественно. Она всё предусмотрела.       — И что, я одна с ними буду, что ли?       — Ты можешь не идти, — смешливо пожимает плечами Яманака, уже заранее зная, что я не упущу шанса покрутиться перед Сасори в своём платье.       Я лишь недовольно фыркаю, ничего не отвечая. Мы сидим ещё некоторое время, болтая о школе и прочей ерунде, пока на часах не появляется цифра «одиннадцать» — Хинате пора домой. Мы с девочками выбираемся из нашего места и доходим до дороги, где наши пути расходятся.       — Тройные обнимашки! — Мы обнимаемся втроём, как и в любой другой раз, когда прощаемся.       — Хина, твоя чёлка щекочет мне нос! — смеётся Ино, обнимая нас ещё крепче.       Наконец распрощавшись и раскритиковав в пух и прах чёлку Хьюги, я держу путь в сторону парка, где уже должны собраться парни. Да уж, путь неблизкий, но тратить деньги на транспорт мне не хочется — на улице просто потрясающая погода, и мне хочется ею насладиться.       На улице уже знатно темнеет и становится прохладнее, когда я прохожу лишь половину своего пути. Дорога освещается фонарями, и впереди себя я вижу силуэт мужчины. Он идёт мне навстречу, но потом останавливается, как будто увидев что-то перед собой. Меня пробирает мелкий озноб, но я не торможу, продолжая быстро вышагивать, лишь перехожу на другую сторону улицы. Поравнявшись с ним, я понимаю: он смотрит на меня. Какого хрена он так пялится и стоит на месте? Это жутко.       — Девушка! — Я слышу хриплый голос уже немного позади себя, но никак не реагирую. — Подскажите, который час?       — Половина двенадцатого, — бросаю я, ускоряя шаг.       — А почему вы так поздно бродите одна?       Я всё ещё продолжаю идти, не оборачиваясь на него и на этот раз оставив вопрос без ответа. Наверное, даже в первый раз не стоило отвечать. Наверное, стоило вообще свернуть с этой дороги к чёртовой матери, когда я его увидела.       — Куда так спешишь? — Меня прошибает холодный пот, когда я слышу его голос прямо у себя над ухом. И как только я проморгала момент, когда он сдвинулся с места и догнал меня? Он что, грёбанный ниндзя?       Чувствую, как горячая рука пытается схватить меня за локоть, но я вовремя выдёргиваю его и пускаюсь в бега. Мне приходится очень сильно напрягаться, потому что уроки физкультуры я, как правило, прогуливаю. И теперь понимаю, что зря. Завтра обязательно пойду.       Этот придурок бежит за мной, ещё и не отстаёт. Мне становится действительно страшно, и я пытаюсь хоть как-то вычислить, в какую сторону бежать, чтобы стало более людно, но тут же понимаю: все нормальные люди уже сидят дома. По улицам ходят лишь идиотки в потрясающих платьях вроде меня и всякие отморозки типа этого, что бежит сейчас за мной по пятам.       Накатываются слёзы. Слышу хриплое дыхание у себя за спиной, но он вроде начинает отставать, а это придаёт мне немного сил. Стараюсь петлять как можно сильнее и забегать за деревья, в кусты и траву, чтобы мой преследователь запинался и врезался в ветки, ведь он гораздо больше меня.       В какой-то момент всё стихает и я больше не слышу его тяжёлых шагов. Неужели я смогла убежать? Удостоверившись, что он меня больше не преследует, немного сбавляю шаг, чтобы отдышаться и прийти в себя. Мысленно восхваляю себя за то, что смогла убежать от маньяка. Вечер определённо удался.       Немного отдышавшись, я останавливаюсь, чтобы достать телефон и проверить сообщения. И тут же снова чувствую горячую руку у себя на плече.       — Надеялась убежать?       Кричу. Кричу изо всех сил, потому что это чудовище хватает меня обеими руками, и я понимаю, что уже не вырвусь. Брыкаюсь и пинаюсь как только могу, когда он валит меня на траву, сшибая кусты. Маленькие ветки царапают моё лицо и тело, когда мужчина, что-то бормоча и матерясь, задирает моё платье и стягивает бельё.       Следующие минуты остаются в памяти навечно.       Чувствую адскую боль — ни с чем не сравнимую, такую мерзкую и невыносимую. Чувствую его отвратительные руки, сжимающие мои, оставляющие огромные синяки. Чувствую его дыхание — прерывистое и хриплое. Чувствую свои слёзы, стекающие по щекам. Я уже не кричу. Мне больше незачем.       Наверное, в какой-то момент я просто отключаюсь, потому что когда прихожу в себя, его уже нет. Его словно здесь и не было, словно он только что не лишил меня моей грёбанной девственности, словно не сломал мою психику и жизнь, словно всё как раньше — пойду сейчас с ребятами веселиться, гулять и развлекаться. Но я лежу на земле, разбитая и полуголая, и не могу подняться. У меня попросту нет сил, чтобы встать. И я не знаю, что мне делать.       Звонит телефон, но я не собираюсь отвечать. Всё, что мне хочется делать, — лежать здесь. Мне хочется умереть здесь, чтобы никого и ничего не слышать, чтобы никого и ничего не видеть. Чтобы ничего не чувствовать.       Не знаю, сколько проходит времени, прежде чем я открываю глаза. Здесь всё как раньше — ветер тревожит листву деревьев и играется с травой. Всё тело ломит, но, к сожалению, я не умерла, так что мне придётся встать и пойти домой. Мне просто нужно как-то встать и сделать это.       С трудом поднимаюсь. Моё некогда потрясающее платье разорвано в некоторых местах и немного запачкано кровью. Всё тело в мелких царапинках, а руки болят так, словно по ним проехались танком. Подбираю сумочку со всё ещё противно звенящим телефоном и медленно, превозмогая боль, шагаю в сторону дома.       В голове абсолютная пустота. Что мне делать сейчас, когда я приду домой? Да что вообще только что произошло? Мы сидели с девчонками в нашем месте, потом я пошла к парням, а между этими событиями — что? Что это было? Почему какой-то человек с улицы имел право сделать такое со мной? Почему вдруг он решил, что это — нормально? Почему он взял свою жизнь в мои руки и сделал то, что хочется ему? Почему он сделал это и ушёл домой как ни в чём не бывало, удовлетворив свои мерзкие животные потребности? Почему?       Почему?       — Эй, Сакура! — Нет, пожалуйста. Нет-нет-нет. Только не это. Умоляю. — Ты чего так долго? — И почему я только сейчас поняла, что мой путь лежит через парк?       Я молча продолжаю идти, надеясь, что Хидан сейчас заткнётся и сделает вид, что меня не видит. И что все они — Итачи, Дейдара, Тоби и, конечно же, Сасори — сделают вид, что меня здесь нет, что меня попросту не существует.       Да, хотелось бы мне сейчас не существовать.       — Сакура! — Он всё ещё кричит, когда они идут мне навстречу, но я по-прежнему не останавливаюсь, пытаясь их обойти. — Что… что случилось?       Я всё ещё нервно пытаюсь избежать разговора с ними, опустив глаза и еле сдерживая слёзы. Ну какого хрена именно сейчас? Почему спустя столько времени они всё ещё тут и не свалили домой хотя бы на десять минут раньше? Почему они не могут наплевать на меня и пройти мимо? Что я сейчас должна делать? Я не могу рассказать им, что произошло. Я просто не могу!       — Харуно! — чувствую прикосновение к своей руке и тут же одёргиваюсь.       — Не трогай меня.       — Ты в порядке? — слышу взволнованный голос Дейдары и понимаю, что кучка парней меня уже окружила. — Что произошло?       Я наконец нахожу в себе силы поднять взгляд и тут же сталкиваюсь с кукольными глазами Сасори. Он стоит напротив и смотрит на меня с ещё большим отвращением, чем раньше. Да, Акасуна, вот такая я жалкая и сейчас я ненавижу себя ещё больше, чем это делаешь ты. Сейчас я себе ещё более отвратительна, чем тебе, и никто меня, чёрт возьми, не переплюнет.       — Сакура… — Конечно, они всё понимают. Да тут же сразу всё ясно. Моё тупое платье в крови и порвано — чего тут, нахрен, непонятного?       Мне просто хочется исчезнуть. Они стоят и смотрят на меня, как на какой-то экспонат в музее. И что они хотят услышать? Даже если они услышат, что они сделают? Никто и ничего не сможет сделать. Никто не сможет мне помочь.       Мой взгляд начинает нервно бегать по лицам окружающих меня людей. Они смотрят с непониманием и состраданием. Они все, кроме Сасори. В этот момент во мне просыпается жгучая ненависть и в животе появляется странное чувство. По-моему, меня тошнит.       Секунду спустя меня выворачивает наизнанку прямо на Акасуну. И я тут же начинаю плакать. Громко. Навзрыд.       Кто-то из них пытается обнять меня, но я отталкиваю их грязные руки и начинаю плакать ещё сильнее. Я никому и никогда больше не позволю прикасаться к себе без разрешения. Никто и никогда больше не посмеет нарушить моё грёбанное личное пространство. Никто и никогда больше не будет меня обнимать и трогать мои руки. Никто и никогда.       Я слышу их нервные бормотания, но не могу ничего разобрать. Да и мне наплевать, что они там говорят. Я просто отталкиваю их всех и шагаю в сторону дома, где меня ждёт тёплая ванная и моя уютная кровать, где на меня не будут смотреть с таким отвращением, где я не буду такой жалкой и никчёмной, какой меня видят все они; где я буду плакать и меня будет тошнить, но никто не будет этого видеть, где я смогу подумать, что мне делать дальше и как жить, где всё, наверное, станет нормально. Хотя на самом деле я не знаю, сможет ли что-то теперь быть нормально. Я слышу, как они плетутся за мной, что-то обсуждая и пытаясь меня поддержать. Не знаю, как там Сасори справляется с тем, что меня на него стошнило, и не хочу знать. Надеюсь, что плохо. Надеюсь, что ему сейчас хуже, чем мне, пусть это и невозможно. Надеюсь, что на него кто-то так же будет смотреть и так же будет с ним обращаться. Надеюсь, что он узнает, насколько это невыносимо.       — Нужно обратиться в полицию. — Моё сознание прорезает голос Итачи. — И тебе нужно пойти в больницу.       — Нет, — отрезаю я, продолжая идти.       — Это не просьба и не предложение. Сейчас мы отведём тебя домой и вызовем «скорую». Они осмотрят тебя, и мы будем знать, что делать дальше.       — Нам ничего не нужно делать. Я просто пойду домой и всё. И не нужно никому меня отводить.       Учиха тяжело вздыхает, но, видимо, так и не собирается оставлять свою глупую затею. Чем мне поможет «скорая» и полиция? Жаль, что Цунаде не научила меня, что нужно делать, когда тебя изнасиловали.       Словно в тумане мы добираемся до моей квартиры, и все парни заходят со мной. У меня нет сил им перечить и их выгонять. Потом в доме появляются какие-то люди, и среди них — моя тётя. Они осматривают меня и задают какие-то вопросы. Они что-то записывают, пихают мне в рот таблетки и ставят уколы. Меня снова тошнит, и я снова плачу. Цунаде пытается обнять меня и успокоить, но я плачу ещё сильнее. Мне кажется, этот кошмар никогда не кончится. Я просто хочу лечь спать. Просто заснуть и притвориться, что сегодняшнего дня никогда не было.       Меня укладывают в постель и заботливо накрывают тёплым одеялом. Я вижу в дверях Итачи, Дейдару и Сасори. Они смотрят на меня, но я не могу разобрать эмоции в их взглядах. Тётя целует меня в лоб и собирается проводить парней, нервно благодаря их за помощь. Как только всё стихает, я закрываю глаза, но тут же слышу негромкие шаги человека, вернувшегося в мою комнату.       Открываю глаза и вижу перед собой Сасори в одной футболке, держащего в руках свою рубашку. Рубашку, на которую меня стошнило. Он бросает её рядом с моей подушкой, и в нос ударяет запах моей рвоты. Я с непониманием смотрю на него и всё так же вижу в его взгляде лишь отвращение. Перед тем, как уйти, Сасори произносит лишь несколько слов, оставшихся в моей памяти навечно вместе с этим днём:       — Теперь это твоё.