10:24
Итачи: Надо поговорить. Ой, ну какого чёрта ему надо с утра пораньше? Ещё и таким серьёзным тоном, будто я человека, прости господи, убил. Да-да, я чувствую его тон через сообщение. Учиха всегда так пишет, когда случается преувеличенное им же дерьмо.10:25
Хидан: Извини, братан, у меня собеседование. Устроим свидание в другой день. Чмоки. Итачи: Я никуда тебя и не зову, придурок. Встретимся вечером. Хидан: Сам придурок! Ещё не знаю, какие планы на вечер… А что, собственно, случилось? Итачи: Вот и узнаешь, когда встретимся. Хидан: Что ты за человек?! Скажи хоть что-нибудь, иначе я помру от любопытства. Итачи: Дело касается Тоби. Хм, а вот это уже действительно интересно. Что такого мог натворить Обито, раз уж его родственник хочет это обсудить, да ещё и со мной. Или не только со мной?10:31
Хидан: Тебе Итачи писал? Дейдара: Ага. Видимо, Тоби где-то накосячил. Хидан: Да уж. Тогда, может, подберёшь меня на своем очешуенном байке и поедем вместе? Дейдара: Извини, Куро уже заняла место. Ну, кто бы сомневался. Даже думать не хочу о том, как она там восседает на крутом мотоцикле своего братца и наверняка кончает от одного только его взгляда. Мерзость. Постаравшись откинуть не самые приятные мысли о Куроцучи — хотя в моём сне всё было гораздо лучше, но я ни с кем этим не поделюсь, — направляюсь в ванную, дабы привести свой и без того, я уверен, роскошный внешний вид в порядок. Туалет у нас общий с кучкой отбитых отморозков, которые бухают целыми днями — и я вообще-то не такой же! — так что эта комната представляет собой то ещё гадкое зрелище. Ходить сюда — одно удовольствие, м-м-м. И потом люди интересуются, почему я седой. Вообще-то я сам не знаю, какого хрена мои волосы такого же цвета, как и у Аями, а она меня старше в миллион раз. Некоторые думают, что я альбинос, но это всё херня полная. У меня просто белые волосы, и всё. Наверное, моя мать была такой же или, может, отец. Но я их никогда не видел, так что мы теперь не узнаем. Да и насрать мне, в общем-то. С самого детства я жил в приюте и посещал ближайшую к нему школу — правда, свалил оттуда, так её и не закончив, ибо уж слишком невыносимо было складывать дроби и заниматься прочей ересью, — но там я и познакомился с парнями. Итачи, Сасори, Дейдара, а позднее ещё и Тоби стали моими первыми друзьями, ведь никто не хотел дружить с мальчиком-альбиносом. Да-да, эти недоразвитые дебилы даже не могли уяснить, что я не грёбанный альбинос. Они просто меня боялись, да и мне самому не очень-то хотелось с ними контактировать. Наверное, поэтому я и вырос немножно долбанутым — слегка, совсем маленькую щепоточку. По крайней мере, мне так говорят. Я так вообще считаю, что у меня никаких проблем. Разве что — не могу контролировать гнев время от времени. Ну что ж поделать, бесит — и всё тут. Хоть убей. В грязном, заплёванном и чуть подбитом зеркале смотрю на себя и остаюсь доволен: сколько ни пей — круги, мешки под глазами, зелёный цвет лица и другие признаки буйной пьянки мне не страшны. Я всегда неотразим. Видимо, это моя суперспособность. Быстро одеваюсь, чуть сгребаю пустые бутылки в очередную кучку и направляюсь в путь. Да, возможно, сегодня у меня появится новая постоянная работа. Возможно, сегодня я не облажаюсь. Возможно, сегодня начнётся совсем другая жизнь. По крайней мере, я предпочитаю в это верить, иначе совсем свихнусь, обитая в этом дерьме. Покупаю себе ма-а-аленькую бутылочку пива — ну а что? Опохмелиться ведь нужно. Да и алкоголь только прибавит мне обаяния. Это моё кредо: без пивка — никуда! В малоприятной уличной кафешке меня встречает мой так называемый работодатель: рослый широкоплечий мужчинка с доброжелательной улыбкой и не менее доброжелательным взглядом. Кажется, мужик настроен положительно, даже несмотря на то, что перегаром от меня прёт — будь здоров. Он задаёт парочку типичных вопросов, которые я слышал на тысяче собеседованиях до этого дня, и я, естественно, с лёгкостью и улыбкой на них отвечаю. Начальник вроде как остаётся доволен и через пару минут неутомительного ожидания уже выносит мне фирменный фартучек, в который, так уж и быть, придётся нарядиться, и со своей улыбочкой выдаёт заветную фразу: — Вы приняты! Кучка официантов показывает мне обстановку, объясняя, что открылись они недавно, посему принимают даже такой сброд вроде меня — ну, это я уже от себя добавил, но по их взглядам было ясно, что они из того типа людей, которые в школе думали, что я альбинос, — дебилы, короче говоря. Ну да ладно, я ведь сюда не друзей заводить пришёл, а заработать хоть что-то — благо платят за смену и сегодня комок морщин уже получит свою плату за комнатку. А я же сильно постараюсь не накосячить. Сильно. Постараюсь. Давай, Хидан, мужик, ты справишься! Нет ничего проще — просто записываешь, что там эти людишки желают, относишь повару, ждёшь еду, относишь — вуаля, все счастливы, все довольны. Примерно так я думал первые минут тридцать своего рабочего дня. Настроение у меня портилось от каждого посетителя: то они слишком долго раздумывают, то спрашивают у меня грёбанных советов — а я, на секундочку, даже не позавтракал, да и какого хрена я должен знать всё меню, если работаю тут всего полчаса, — то ещё чем-то недовольны, то я, видите ли, не улыбаюсь, то не предлагаю им напитки, то путаю столики, то — внимание! — пишу с ошибками. Уж извините, что я не знаю, как пишется «цабальоне» и вообще не знаю, что это за херня. И с каких пор эта забегаловка косит под итальянский ресторан? Но вершина гнева нашего повара и, собственно, посетителей случилась тогда, когда я перепутал карпаччо и каппучино. Боже, да эти слова состоят почти из одного набора букв — а крику-то было. Короче, и моё, и начальниковское терпение было на исходе. Я аж припотел — а этого сложно добиться. Всё указывает, что работа не для меня. Но следующий случай окончательно всё решает. Я только приседаю на стульчик, дабы отдохнуть от этой нескончаемой трёхчасовой беготни и криков о том, что я тупица, как в заведение вваливается кучка подростков — наверное, ровесников наших подружек. А по развитию они напоминают младшего брата Учихи — сразу видно, избалованные деньгами своими предков и не знающие меры и воспитания. Ну да ладно, не мне говорить о воспитании. — Твой столик, — сообщает мне моя «коллега», на которую мне даже смотреть не хочется. Спасибо, мать твою, а то я и сам не вижу. — Добрый день! — выдавливаю из себя улыбочку, больше напоминающую звериный оскал. И пусть только эти недоумки после неё не возьмут долбанный напиток. — Чего желаете? Парнишка — судя по всему, заводила их компашки — окидывает меня изучающим и по умолчанию презрительным взглядом, отчего кровь моя уже начинает понемногу закипать. Боже, пожалуйста, не беси меня. Просто закажи свою картошку, или долбанный цабальоне, или что вы там, придурки, жрёте. — Нам всем по бургеру со свининой. И пива. Да побыстрее. Побыстрее могу тебе только шею свернуть. Но я лишь миленько улыбаюсь. — Можно увидеть ваши документы? — Могу показать тебе своего дружка, и ты убедишься, что я давно уже взрослый. — Детишки взрываются хохотом, будто это лучшая шуточка, которую они слышали. Какого хрена этот малой себе позволяет? Даже я не был таким наглым. — На ваши документы посмотреть будет гораздо приятнее. — Да я сама вежливость, поглядите на меня! Чёртов эталон! — Это вряд ли. Хочешь? — Он тянется к ширинке, будто пытаясь её расстегнуть, а у меня, кажется, глаз дёргается. — Ладно. — Видя, что заветное пивко ему всё-таки не достанется, парень заглядывает в меню и злобно выдаёт: — Молочных коктейлей. Я победоносно улыбаюсь тому, что пересилил себя и не проломил ему башку. Удаляюсь, относя заказ нашему повару, и через какое-то время возвращаюсь к кучке балбесов, уже подготовившись новую порцию дерьма для меня. — Ваш заказ, — выставляю перед ними несколько тарелок с тёплыми бургерами и почти все стаканы с молочными коктейлями, кроме одного, когда снова слышу голос малолетнего идиота: — Можно задать вопрос, Хиран? — Хидан, — поправляю я, подавляя в себе желание убивать и держа в руке стакан с коктейлем. — Конечно. Малой на секунду театрально задумывается, а потом выдаёт: — Чего в жизни не нужно делать, чтобы не стать таким неудачником, как ты? — Его дружки тихонько хихикают, лишь только подмывая мою ненависть ко всему миру. — Наверное, такому верзиле сложно было втиснуться в этот фартучек. Он, кстати, милый. Прости, парень, но это было последней каплей на сегодняшний день. — Ты хочешь его примерить? — Всё, что слышит этот кусок дерьма, прежде чем я выплескиваю ему в лицо чёртов молочный коктейль, а затем — чего уж терять — хватаю его за макушку и смачно бью мордой о стол. Уж простите, этого я выносить больше не собираюсь. Естественно, дальше меня выгоняют. Злобно. Взашей. Даже шанса не оставляют, хотя он мне нахрен не нужен. Не готов я к такому ежедневному потоку дерьма — мне его за всю жизнь хватило. И, что ещё более естественно, мне не платят. Ни гроша. Понятия не имею, что отдам сегодня злобной старухе.4:15
Тоби: Потусим вечером? Хидан: Есть планы. Извини. Тоби: Какого хрена у всех уже есть планы, в которые меня не посвятили? Хидан: Чувак, меня только что опять уволили, так что настроение ни к чёрту и разговаривать не особо-то хочется. Тоби: Ну, я не удивлён. Никто, мать твою, не удивлён. Тупой Хидан даже не способен на то, чтобы разносить еду на столы, чему уж ту удивляться, правильно? Я ведь такое ничтожество. Ни на что не способное, глупое, безответственное, неряшливое, злобное — полное ничтожество. Да, я ничтожество, каким бы неотразимым я ни был. Иду в никуда. Просто шагаю по улице, не обращая внимания на прохожих. Ещё один просранный день, ещё один просранный шанс хоть немного наладить свою жизнь, ещё одна просранная возможность стать хоть кем-то. Да, такой мини-депрессняк у меня начинается каждый раз, когда я теряю работу. Сейчас дойдём до следующего пункта. Какого хрена у каждого человека есть талант? Дейдара охренительно вылепливает какую-то бесполезную фигню, Сасори ещё в школе блистал своими умениями, в числе которых была даже скульптура, хотя я не пойму, какой дебил вообще захочет этим заниматься; Итачи весь такой начитанный и умный, всё ему даётся без проблем, с Тоби та же херня, хоть он и надоедливый до жути, но всё же тоже неглупый, да и хоть чем-то в жизни занимается. Один я такой, ничего не умеющий. Мой талант — это пить. Но сегодня у меня нет денег даже на бухло. Будучи уверенным в своих возможностях, последние копейки я потратил на утреннее пивко, и я даже не жалею! Только теперь придётся раздумывать, как уговорить Аями дать мне ещё один шанс. Вариант переспать с ней не рассматривается — я ещё не пал настолько низко. Мне в голову приходит мысль о Куроцучи. Почему-то всегда, когда мне плохо, хочется поговорить с ней. Своими бесполезными разговорами — хотя при наших встречах мы разговариваем, пожалуй, в последнюю очередь — она как-то заполняет эту пустоту внутри меня. Создаётся ощущение, что я не один, что я нужен кому-то, что ей как будто бы не плевать на моё существование. Создаётся ощущение, что всё не так уж и скверно, что можно ещё всё наладить и всё будет хорошо. Мне хочется услышать её голос. — Алло, — слышу шёпот на другом конце провода. — Привет. — Ты какого хрена звонишь? Если Дейдара увидит? — И что? Убьёт тебя? — Как задолбали уже её разговоры о любимом братике, сил моих нет. — Чего тебе надо? — Просто хотел поговорить. — Она молчит. — Меня уволили. — Впрочем, ничего нового, — смеётся Куроцучи, а я уже начинаю жалеть, что вообще ей позвонил. — Да хоть кто-нибудь из вас может меня поддержать? Ты можешь, мать твою, не смеяться? — Всё. Дейдара пришёл. Не унывай. Сегодня все, видимо, решили меня добить. — Да пошла ты к чёрту, Куроцучи. — Чего? — не понимает она. — Чего слышала. Иди трахайся со своим братцем, который — подожди-ка — в жизни на тебя не посмотрит, потому что ты ему нахрен не сдалась со своей бесполезной любовью. Единственный человек, которому ты вообще интересна, — это я, и ты только что всё просрала, ясно? Девушка молчит какое-то время и, шумно выдохнув, выдаёт: — Это ты всё просрал. Просрал, когда родился. Я с силой швыряю телефон на асфальт, и он тут же разбивается — бесполезная техника. Такая же бесполезная, как и моя жизнь. Мне ничего не остаётся, как пойти домой и попытаться решить ситуацию с бабкой. Как только появляюсь на пороге, она тут же засыпает меня вопросами о своих тупых деньгах, следуя по пятам к моей комнате и грозясь вообще меня туда не пустить, если не заплачу. В конце концов я всё же попадаю к себе, но бабуля протискивается следом за мной, прицепившись, как венерическая болезнь. — Аями, давай ещё один денёк. — Я тебе уже давала кучу деньков, кусок идиота, с меня хватит. Нет денег — убирайся. Я внимательно смотрю на её морщинистую рожу и не вижу в ней ни капли сострадания. Неужели она не видит, как мне тяжело? Неужели не видит, как я пытаюсь, как каждый день бегаю и пытаюсь что-то сделать, но ничего у меня, чёрт возьми, не выходит? Да, я грёбанный неудачник, но я не сижу сложа руки и не жалуюсь на свою жизнь, а эта тупая старуха даже не может подождать один день, чтобы получить свои бесполезные копейки. — Я пытаюсь, Аями, правда… — Думаю, она охреневает сейчас с моего жалобного тона. — Сегодня не вышло. Давай хотя бы завтра. Пожалуйста. Кучка морщин смотрит на меня несколько секунд, будто раздумывая, не показалось ли ей сейчас то, что я сказал. Наверное, она вообще удивлена, что я знаю волшебные слова вроде «пожалуйста». И на какое-то мгновение мне даже кажется, что ей не насрать и она прониклась. Лишь на мгновение. — Тебе ещё раз повторить, чтобы ты убирался? Твою мать, да что ж за день-то сегодня такой. Я настолько злюсь, что в глазах у меня темнеет. В голове проносятся все события сегодняшнего дня: новый начальник, тупые посетители и тот самый парнишка, обидные слова Обито, шлюха Куроцучи, о которой мне даже думать противно, а теперь ещё и эта старая задница, не оставляющая мне ни единого шанса. Неосознанно я хватаю её за шею и прижимаю к стене. Гнев переполняет меня. — Я попросил тебя об одном грёбанном дне, тупая ты старуха. Одном дне! С какого хера ты считаешь меня таким дерьмом, что не можешь подождать сраных двадцать четыре часа, чтобы я наконец сделал хоть что-то и получил чёртовы деньги?! Почему все вокруг считают меня таким ничтожеством?! Почему у всех вокруг всё получается без всяких проблем, а я вынужден торчать тут с толпой отморозков, которые своей струёй даже в толчок попасть не могут?! Почему я должен выносить всё это?! Чем я хуже остальных?! Через несколько минут своего бессмысленного ора я понимаю, что бабка не дышит. — Аями? — тормошу её за плечи что есть сил, но она не отзывается. — Эй! Аями! Слышу шаги, приближающиеся к моей комнате, и в голове у меня образуется вакуум. Мне нужно что-то сделать. Но я понятия не имею что. В конце концов укладываю старуху на пол и пытаюсь сделать какой-то там — хрен пойми какой — массаж сердца. Пытаюсь, как бы мне ни было мерзко, сделать ей искусственное дыхание, но никаких признаков жизни она не подаёт. Я только что убил человека. — Хидан? — слышу голос Обито у себя за дверью. Какого чёрта он припёрся? — Уходи. Тоби толкает дверь, и — сюрприз-сюрприз — Аями её не закрыла. Ну, спасибо, покойница, удружила. — Что произошло? — Он непонимающе оглядывает бездыханное тело и меня, нависшего над ним. — Хидан? И сейчас я понимаю, что не могу, мать его, объяснить, что произошло. Я охренительно разозлился и просто задушил человека, который по сути ни в чём и не виноват. Аями не была виновата в том, что я такой идиот и ничего в жизни не могу добиться. Ей точно так же нужны были деньги, как и мне. Она просто выживала, а я отнял её жизнь. Просто отнял. — Ты её убил? — Давай, добивай меня. Закончи то, что все вы начали. Молчу. Неужели по моему лицу и так это не ясно? Тоби проверяет её пульс, отталкивая меня, отчего я приземляюсь на задницу и никак не реагирую на происходящее, лишь хватаясь руками за голову, словно пытаясь втиснуть туда хоть какие-то мысли. Перед глазами всё ещё проносятся события сегодняшнего дня, в числе которых и это — затмевающее все остальные. Тот парнишка, слова Обито, да даже Куроцучи уже кажутся такими неважными, полной хернёй по сравнению с этим. И что теперь? Меня посадят в тюрьму? Пожизненно? Что со мной будет? Учиха пытается провернуть какие-то там спасательные действия, но уже через несколько минут понимает, что это бесполезно. Участливо оглядев меня, он утыкается в телефон и что-то строчит кому-то, а мне это даже неинтересно. — Не бойся, я никому не скажу. С чего это? То есть мы сейчас просто всё забудем и разойдёмся по домам? Может, по пивку ещё хряпнем? — Сейчас приедет машина и мы увезем её в лес. Придётся копать самим, но, наверное, для тебя это будет несложно, здоровяк. — Он улыбается, пытаясь меня приободрить. — По дороге расскажешь всё, ладно? — Никуда я не поеду, — хрипло отвечаю я. Можно сделать это хотя бы через какое-то время? Я потратил все силы, чтобы задушить бабку, уж извини. Тоби разочарованно вздыхает, как будто всё идёт не по сценарию, который он там у себя в голове придумал. — Ладно. Я не собираюсь тебя уговаривать, поэтому скажу так: я знаю, что Итачи хотел о чём-то с вами всеми сегодня поговорить. И мне нужно знать, о чём и почему меня не позвали. Для этого мне нужен ты. — Серьёзно, Тоби? Ты хочешь, чтобы я занимался какой-то бабской хернёй и растаскивал сплетни после того, как человека убил? Да мне это нахрен не сдалось! — Я тебя и не спрашиваю, — сквозь зубы цедит он. — Не знаю, что это за воля случая, но теперь мы с тобой станем лучшими друзьями, раз уж я храню твой секрет. Но дружба у нас очень хрупкая: если вдруг что-то идёт не так, все узнают, и там уж я не знаю, что с тобой будет, друг. Не верится, что он говорит это. То есть это типа шантаж? Он меня, мать его, шантажирует? — Ты совсем, что ли? — Хидан, не тупи, пожалуйста. Веди себя нормально, и мы будем работать вместе. У тебя наконец появятся деньги и нормальная работа. — Какая ещё работа? — Будешь делать то, что я скажу, — снова улыбается Обито. — Там всё и узнаешь. — А если не буду? — Ты реально тупой, что ли? Я же тебе сказал: делаешь что-то не так — все узнают, что ты прикончил бабку. Я изо всех сил стараюсь подавить панику, а также контролирую себя, чтобы не придушить ещё и этого мерзавца. Кто бы мог подумать, что Тоби окажется таким дерьмом, хоть несколько минут назад пытался вести себя так дружелюбно и помочь мне. Оглядываю чёртову старуху, которая даже после смерти оказывается занозой в заднице, и понимаю, что лучше уж мне послушать его сейчас, чем сразу же загреметь в тюрьму. Сейчас сделаю вид, что всё нормально, а потом расскажу парням и мы решим, что с этим делать. Тогда уж Тоби не будет таким довольным. — Согласен. — Вот и молодец, — радуется он. — И если думаешь, что пожалуешься остальным и они тебе помогут, то не стоит. Я найду способ это выяснить. Молчу. Обдумаю его слова в другой раз. Всё остальное происходит как в тумане: приезжают какие-то люди, мы заматываем Аями в моё же одеяло и выносим на улицу, пока сожители её не увидели; кладём тело в багажник и уезжаем в лес. Копаю я один, видимо, разочаровав Обито своим первым отказом, пока он переписывается с кем-то и решает свои дела. К своему удивлению, я не чувствую сожаления. Да, в первые минуты мне было не очень хорошо, ведь я всё-таки отнял чью-то жизнь. Но сейчас я смотрю на Аями и понимаю: она была абсолютно бесполезным человеком. Может, я не вправе так думать, но по крайней мере меня не терзают муки совести. Всё, о чём я сейчас жалею, — это моё знакомство с Обито. Наконец закончив с недопохоронами, я отряхиваю руки и приближаюсь к Тоби. — Пожалуй, сегодняшнюю встречу друзей ты уже пропустил, — задумчиво бормочет он, всё ещё пялясь в телефон. — Узнаешь завтра, ладно? — У меня телефона нет. — Чего? — Разбил, — развожу руками я. — Ни до кого не дозвонюсь. Он тяжко вздыхает, словно от меня только больше проблем. Извини, дружок, ты сам вздумал меня шантажировать. — Тогда купим тебе новый. Пошли в машину. До автомобиля мы идём молча, каждый думая о своём. Уже сев, Обито усмехается, глядя на меня, а затем выдаёт фразу, ставшую впоследствии девизом всей моей жизни: — Знаешь, а ты на удивление спокоен. Может, твой талант — это убийства?