9:24
Сакура: Привет, девочки. Давайте встретимся? Нужно кое-что с вами обсудить. Хината: Прости, Саку. Папа приехал и заставляет нас с Ханаби тащиться на какой-то обед. Я бы всё отдала, чтобы встретиться с вами, уж поверьте. Ино: Мы сейчас поедем к маме, так что вряд ли получится. Сакура: Окей. Ничего страшного, поговорим в другой раз. Хината: Ты не обиделась? Сакура: Не говори глупостей. Я уже давно не видела Харуно. В школу она не ходит, как обычно притворяясь больной — такое она уже кучу раз проворачивала, и гулять почему-то тоже не особо стремится. На неё это не очень-то похоже, но и ничего удивительного в этом не вижу: всем иногда хочется побыть в одиночестве. Но всё же её сообщения и то, как быстро она сдалась, даже не попытавшись перенести нашу встречу или договориться на другой день, меня немного настораживают. Всё же не думаю, что с ней случилось что-то смертельное и стоит вот так вот переживать. Тем более сегодня мне предстоит встреча с мамой. Надоедливые уроки тянутся словно неподатливая резина, и я изо всех сил стараюсь слушать монотонный голос нашего учителя Какаши и не клевать носом парту. Вчера был мой тринадцатый день рождения — об этом буквально кричат мои новые золотые серёжки-гвоздики в виде маленьких цветочков, подаренные папой и символизирующие наш цветочный магазинчик, и новый набор школьных принадлежностей от мамы. Жду не дождусь, когда сегодня родители заберут меня из школы и мы отправимся продолжать празднование — такова традиция нашей семьи: дни рождения у нас растягиваются чуть ли не на всю неделю, где каждый новый день полон сюрпризов и подарков. Это мама придумала, объясняя тем, что нужно хотя бы неделю в году пробыть полностью счастливым — ни о чём не переживая и не думая о проблемах. Даже если тебе тринадцать и единственная твоя проблема — неумение решать квадратные уравнения. Но неожиданно голос Какаши стихает, прерываясь негромким стуком в дверь. В проёме появляется директор нашей школы. — Прошу прощения. Можно ли попросить Яманака Ино выйти? — Да, конечно, — кивает учитель, в то время как я негодующе поднимаюсь с места. Неужели родители решили устроить мне настолько огромный сюрприз, что даже разрешат не посещать уроки? Да уж, такое я на всю жизнь запомню. Или же я где-то накосячила настолько, что директор лично пришёл по мою душу. Джирайя — так зовут главу школы — молча ведёт меня к своему кабинету, и с каждым шагом надежда на заготовленный родителями сюрприз медленно угасает. Вид у него угрюмый, отчего мне становится несколько не по себе. Зайдя в небольшую комнату, я убеждаюсь, что мамы и папы там нет. Зато там есть друг нашей семьи и отец моего одноклассника Шикамару — Шикаку Нара. — Здравствуй, Ино, — тихо здоровается он, едва приподняв уголки губ. — Присядь, пожалуйста… — Мужчина медлит, и это заставляет меня насторожиться ещё больше. — Мне нужно кое-что тебе рассказать. Я в полнейшем непонимании присаживаюсь на стул, замечая, как Джирайя с каждой секундой становится всё мрачнее и, кажется, просто мечтает покинуть это помещение. Но, видимо, ему нельзя. Шикаку всё ещё медлит, как будто бы пережёвывая каждую свою мысль и не зная, как до меня её донести. Нара поднимает на меня тяжёлый взгляд, и на секунду мне кажется, что в глазах его стоят слёзы. Да что произошло?! — Это плохая новость, Ино, — пытается подготовить меня мужчина, и мне становится только хуже. — О твоей маме. — Что случилось? — Он ещё ничего не сказал, а я, кажется, уже на грани истерики. — Честно говоря, я не знаю, как нужно сообщать такие новости. Твой папа не смог приехать, потому что сейчас он с ней. Не переживай, сейчас Норико… в порядке. Но тебе всё равно стоит знать о том, что случилось, и быть к этому готовой. В следующие несколько минут Шикаку Нара сообщает о том, что моя мама — моя замечательная и всегда такая жизнерадостная мама — пыталась покончить с собой, перерезав себе вены. Вот так просто — проведя лезвием по своим запястьям. Я не знаю, как реагировать на такое, поэтому просто молча выслушиваю его тяжёлую речь. Мужчина говорит, что он заберёт меня с уроков и мы поедем к ней в больницу, но всё, чего мне сейчас хочется, — поговорить с Сакурой и Хинатой. Я не люблю плакать на людях. Но при них — можно. Джирайя, выслушав мою просьбу, забирает с урока и их, и я наконец получаю шанс выплакаться и — как бы по-детски это ни звучало — высказать им, как же сильно я на неё злюсь. Как она могла? Не знаю, что такого ужасного должно произойти, чтобы объяснить её поступок. Не знаю, чего в жизни ей не хватает: у неё есть папа и я, есть цветочный магазин, который она просто обожает, есть прекрасный дом — у неё есть всё! Почему ей этого было мало? Почему?! Именно это мне и хочется донести до девочек, когда… Чёрт возьми! Куроцучи. Там была Куроцучи. Меня бьёт мелкая дрожь от осознания того, что эта девчонка знает мою тайну. Не то чтобы я очень этого стесняюсь или вроде того — просто не так уж сильно хочется делиться со всеми подряд тем, что твоя мать — неудавшаяся самоубийца. Но она знает. Конечно, не думаю, что Куроцучи использует это против меня — мы ведь не в каком-то гангстерском мире, — но всё-таки… Меня жжёт какое-то неприятное чувство, когда я в очередной раз вспоминаю их поцелуй с Дейдарой. Я просто появилась в ненужное время в ненужном месте, а теперь моя психика ещё более травмирована. Хотя, казалось бы, куда уж больше. — Ты готова? — Папа стучится в комнату, а я понимаю, что всё это время просто пялилась на себя в зеркало, прокручивая в голове самый ужасный момент своей жизни. Поэтому я быстро накидываю толстовку и собираю волосы в высокий хвост, выходя из комнаты и сообщая о своей готовности. Каждая наша поездка — лишний стресс для всех троих. Папа всю дорогу планирует свой разговор с мамой, ведь после случившегося он понятия не имеет, как с ней общаться. Врачи диагностировали ей глубокую депрессию и отправили на реабилитацию, а после этого она сама приняла решение остаться в лечебнице навсегда. Наверное, так даже и лучше: мама просто не хочет каждый день напоминать мне и отцу о том, что она сделала. Или же ей попросту на нас наплевать — мы никогда не узнаем. Может быть, она притворяется, что любит нас. Она же притворялась всё это время перед своим неудавшимся суицидом. Сначала я тянулась к ней, и даже сейчас у меня осталось это непонятное чувство какого-то… долга? Я чувствую, что нам нужно ездить к ней, что мы её семья, что мы должны поддерживать её, несмотря на то, что она попыталась нас бросить и в итоге всё-таки сделала это. Поэтому я всегда достаю папу, поэтому всегда спрашиваю, когда мы снова её увидим; я даже радуюсь, когда он говорит, что сегодня мы отправимся к ней, потому что всё-таки я скучаю по старому времени, когда мы ещё были единым целым, но на самом деле… я никогда не прощу её за это. Не знаю, какие причины у неё были, я ничего об этом не знаю, но мне и не хочется. Мне не хочется знать, почему в один день она была такой счастливой, а в другой решила оставить нас навсегда. Я никогда не спрашивала — мама никогда не стремилась поделиться. Вот так мы и живём теперь, посещая её раз в месяц, а то и реже, но мне этого достаточно. А вот папе — нет. Он страдает. Он винит во всём себя и, пожалуй, будет винить до конца жизни. Мы никогда не обсуждали это, потому что папа просто закрылся. Иноичи превратился в угрюмого человека, умеющего лишь выдавливать из себя улыбку и разучившегося улыбаться по-настоящему. Без мамы он словно тонет, но не умирает, потому что умеет плавать. Что насчёт неё — Норико лишь доброжелательно улыбается каждый раз, когда мы приезжаем. Она заботливо спрашивает, как поживают Хината и Сакура, интересуется, как у меня дела в школе и не встретила ли я хорошего мальчика. Мама делится и своими событиями, рассказывая о новых пациентах, о своих друзьях-старичках, и делает вид, что всё нормально. Она, чёрт возьми, делает вид, что всё хорошо, что всё так и должно быть и такие случаи происходят в каждой второй семье. Может быть, она просто чокнутая. Так я предпочитаю думать и потому отношусь к ней более чем снисходительно. Она ведь всё-таки моя мама. — Привет! — Норико, как и всегда, улыбается, увидев нас, целует обоих в щёки и усаживает на мягкие диванчики для гостей. На ней, как и обычно, серые штаны и тёплый коричневый свитер, подаренный мною пару лет назад на её день рождения. Её каштановые волосы собраны в вечно растрёпанный хвостик на затылке. Вот такая она — моя мама. И так она выглядит уже на протяжении почти четырёх лет. — Не знала, что вы приедете. — Да, мы… сегодня утром решили, — мнётся папа, не силясь смотреть ей в глаза. У меня же нет сил смотреть на него, потому что весь этот глупый спектакль выглядит невообразимо жалко. — Ино, ты с каждым разом всё красивее, — смеётся мама, гладя своей рукой мою щёку. — Ты похудела? Самооценка моя более чем удовлетворена. Хоть кто-то заметил. Мама наставляет папу больше меня кормить, пока он, словно шкодливый ребёнок, опускает глаза и внимательно её выслушивает. Норико вновь рассказывает о своих друзьях и забавных случаях, происходящих в этих совсем не забавных стенах, а мы с папой выслушиваем эти дурацкие истории и смеёмся. Нам приходится, ведь только так мы создаём видимость того, что всё хорошо. Хотя бы ненадолго.2:18
Дейдара: Встретимся сегодня? — Что такое? — заметив, как я изменилась в лице из-за этого сообщения, вопрошает мама. — Ничего, — отмахиваюсь я, оставляя сообщение без ответа. — Это мальчик? — ехидно улыбается Норико, как будто ей пятнадцать и она сейчас услышит лучшую сплетню на свете. — Иноичи, она покраснела! — Даже отец теперь с интересом поглядывает на меня. — Да это Сакура! — Ты никогда не умела врать, Яманака Ино! — торжественно заявляет мама, всё шире улыбаясь. — Норико права, — подтверждает папа. Ну и что мне, чёрт возьми, делать? Делиться с родителями историями о своих новых знакомых не входило в мои планы. — Да ладно, мы уже поняли, что это какой-то мальчик, поэтому просто расскажи нам. — Удивительно, как же всё-таки умело мама делает вид, что всё хорошо. Каждому стоит у неё этому поучиться. — Как его зовут? — Дейдара. — Господи, какого чёрта я вообще говорю о нём своим родителям?! Они сейчас ненароком подумают, что он мой парень, и тогда начнётся необратимое. Да он вообще ничерта для меня не значит! Он мне просто написал! И всё! — Ну, расскажи о нём что-нибудь! — подталкивает меня Норико. — Ну, мы познакомились почти два месяца назад. — Я останавливаюсь, осознавая, как всё-таки быстро бежит время. — С ним и его друзьями. Теперь мы вроде как тусим вместе. — «Тусим»… — задумчиво смакует молодёжное слово папа. — Ага, — улыбаюсь я. — Ну, они на два года старше нас, и все уже закончили школу. Прикольные ребята, — выношу умозаключение и наконец затыкаюсь. — А что у тебя именно с Дейдарой? — не отстаёт мама. Ну и чего она привязалась к этому блондинистому идиоту? — Ничего. — Она снова краснеет! Колись! Не буду же я говорить, что видела, как он целуется со своей недосестрой, которая, кстати, знает слишком много о моей семье. Поэтому всё, на что меня хватает: — Он интересный. — «Он интересный»… — всё так же повторяет мои слова папа, ведя себя сейчас как любой отец на свете: ему не нравится, что у его дочки появился какой-то там мальчик. Ну, не то чтобы не нравится, но он крайне заинтересован. О чём я вообще думаю? Никто у меня не появился. — Но он мне не нравится. — Мама заметно расстраивается, но лишь на несколько минут, а затем переводит тему в другое русло. Именно в такие моменты я и понимаю, какая она всё-таки притворщица. Ей на самом деле неинтересно, что происходит у меня в жизни, — это лишь часть какого-то убогого плана, велящего ей делать вид, что всё хорошо.3:03
Дейдара: Сегодня все собираемся у меня. Сасори: Что ты сделал с Оноки? Дейдара: Он уехал к какому-то старому дружку. Кто будет? Итачи: Приду. Сасори: Я тоже. Хидан? Хидан: Занят. Итачи: Вау. Хината? Сакура? Ино? Дейдара: Да они все куда-то потерялись. Хината: Сегодня не могу. Ино: Наверное, приду. Дейдара: Посмотрите-ка, кто снизошёл до простых смертных. Ино: Может, и нет. Сасори: Не обращай внимания на этого идиота. Мы тебя ждём, приходи. Мне даже не хочется думать, почему Сасори вдруг такой вежливый и зачем Дейдара сначала предложил встретиться наедине, а затем, так и не дождавшись ответа, объявил общий сбор. Просто я знаю, что после сегодняшней поездки настроение у меня будет не очень, поэтому хочется встретиться с ними, чтобы хоть как-то его поднять. И ещё мне хочется напиться. Приходит время прощаться с мамой, и Иноичи становится в разы грустнее. В такие моменты я даже не понимаю, что для него лучше — проводить с ней время или не видеть вообще. Маме же, как и обычно, наплевать. Естественно, она расплывается в улыбках и пожеланиях, рассказывает, как любит нас, и убеждает, что уже ждёт следующего посещения как Хатико. Нам приходится верить, потому что ничего другого не остаётся. Сев в машину, я ощущаю некоторую слабость — может, это погода так на меня влияет. Всю дорогу домой я сплю, и это как раз то, что нужно, ведь папа весь наш путь будет грустным как никогда и слова не промолвит. Мне не хватит сил, чтобы выразить всё негодование по отношение к своей матери, так что я просто предпочитаю больше об этом не думать. Она не думала о нас, когда совершала это, и я сейчас не буду думать о ней. Добравшись до дома и прихватив тёплые вещи на вечер, я отправляюсь к Дейдаре. Чувствую себя просто максимально неловко, ведь сейчас я туда притащусь и буду терпеть присутствие Куроцучи. Конечно, я не могу винить её в том, что она там живёт, но всё-таки… Возможно, она ничего не помнит о моей маме — и я искренне на это надеюсь, — но вот что сделать с тем, что я увидела? Прошло уже много времени, и, может, они оба уже забыли, но у меня всё это почему-то не выходит из головы. В тот момент я была в таком шоке, что не смогла и слова из себя выдавить, а потому схватила свой забытый телефон и убежала домой. В прямом смысле убежала. С тех пор с Дейдарой я не общалась. Да, мы виделись, когда собирались всей компанией, но я изо всех сил старалась избегать разговора с ним. Наверное, сегодня он и хотел об этом поговорить. Постучав в уже знакомую дверь, я тревожно топчусь на месте, ожидая, пока меня впустят. На пороге появляется Куроцучи, и мне сразу же хочется уйти. Вот прям так сразу — просто уйти. Я сразу же понимаю, что видеть их обоих мне совершенно не хочется. Неожиданно в коридор выбегает Дейдара — словно он торопился открыть дверь, но сестра его опередила. Или же мне только так кажется. — Привет, Ино, — как-то неловко здоровается он. — Проходи, все уже пришли. Я лишь киваю и прохожу в их квартирку. Естественно, все уже пьют. Жаль только, что Хинаты и Сакуры здесь нет. При мысли о розоволосой я ощущаю маленький укол совести: она ведь хотела встретиться утром, а я сказала, что буду занята, хотя притащилась сюда и она точно об этом знает.7:34
Ино: У тебя всё нормально? Сакура: Конечно. Ино: Может, придёшь? Ты же хотела встретиться. Сакура: Я заболела. В другой раз. Всё это становится более и более странным. Ставлю себе цель утром отправиться к ней домой и поговорить, ведь не может же это продолжаться вечно. То, что она отказывается от тусовок, — красная лампочка, оповещающая о том, что всё крайне плохо. И я даже представить не могу, что с ней могло произойти. Убрав телефон, я прохожу в комнату, где уже расположились ребята. Мне тут же наливают, а я не заставляю себя долго ждать. Всё проходит как и обычно, но время от времени я ловлю на себе какой-то нетерпеливый взгляд Тсукури, от которого мне хочется сквозь землю провалиться. Ну, что теперь поделать — увидела я, как ты целуешь свою сестру. Пожалуй, не стоило этого делать. Или же не стоило приглашать меня к себе домой в тот вечер. Но самой настоящей неожиданностью для меня становится подвыпивший Итачи. Он не настолько пьян, чтобы не соображать, но всё же достаточно, чтобы откровенничать. Парень, максимально пытаясь законспирироваться, чтобы нас никто не видел, хотя, по-моему, всем абсолютно наплевать, вызывает меня на разговор. Да-да, он даже сам так это назвал. — Хочу с тобой поговорить, — заговорщически бормочет он, а я лишь молча жду, когда разговор всё-таки начнётся. — Ты и вправду неразговорчивая, — недовольно бросает Итачи, усаживаясь на кухонный стульчик. — В общем… это о Хинате. Так-так. Чего-то я не знаю. Он понимает это по моему негодующему выражению лица. — Пусть она лучше сама тебе расскажет обо всём, хотя тут, наверное, даже и рассказывать нечего… — Я буквально вижу, как он сомневается, и это вызывает во мне такое невероятное чувство удивления, что я даже сказать ничего не могу. — Думаю, что она мне нравится, и не то чтобы я понял это сейчас на пьяную голову… Я думаю, что я давно уже обратил на неё внимание, но всё же как-то не особенно задумывался… — Парень болтает без умолку, а я всё ещё не могу и слова из себя выдавить. Неужели в мою подругу кто-то влюбился! Наконец-то! Наконец-то кто-то нормальный, кто, как мне кажется, заслуживает её и полностью ей соответствует. Из-за этих мыслей я расплываюсь в довольной улыбке. — В чём твоя проблема? — не выдерживаю этих несуразных бормотаний и спрашиваю напрямую. — Может, посоветуешь что-то? Что ей нравится? Может, её куда-то сводить или что-то подарить? Я один раз уже конкретно затупил и больше не хочу облажаться. — Как бы интересно мне ни было, как же именно Итачи Учиха смог облажаться, я всё же ничего не спрашиваю, искренне надеясь, что Хината сама мне всё расскажет. Ну или мне придётся это из неё вытянуть. — Хризантемы — её любимые цветы. Любимый фильм — «Титаник». Она обожает суши. Забудь про всякие дорогие рестораны и прочую ересь — просто накупи ей еды и устрой просмотр фильма. Хината с ума сойдёт. Учиха очень внимательно выслушивает мой короткий рассказ; казалось, будь у него ручка — он бы даже записал. — Хризантемы, «Титаник», суши. Принято! — Итачи благодарно лыбится, пока я всё ещё искренне радуюсь за Хьюгу. И немножко злюсь, что до сих пор ничего не знаю. Но вдруг парень становится серьёзнее и переводит тему совершенно в другое русло: — Я хотел тебе ещё кое-что сказать. Честно говоря, сам ещё до конца не знаю, что тут происходит, но лучше вам с девочками держаться подальше от Тоби. Ладно? — Я непонимающе киваю, даже слегка напугавшись его серьёзного тона. Не то чтобы мы с Обито — лучшие друзья, но всё это несколько настораживает. — Возможно, я что-то преувеличиваю, но кто знает. Я всё объясню, когда выясню. — Хорошо, — покорно соглашаюсь я, когда из комнаты раздаётся голос Сасори: — Давайте сыграем в одну игру! — Я знаю фильм, который начинался точно так же! — кричит Итачи, напоследок благодарно мне улыбаясь и подталкивая вернуться ко всем остальным. — Да все знают, как играть, — пьяно проигнорировав слова Учихи, продолжает Сасори. — Она называется «Я никогда не». — Кажется, я только что услышала, как кто-то назвал его полным занудой. — Кто-то говорит о чём-то, чего он никогда в жизни не делал, и если остальные это делали, то они пьют. Всё просто. Я на Wikihow прочитал. — Да ты социализируешься! — хлопает его по плечу Тсукури. — В Wikihow случайно не написано, как перестать быть заносчивым засранцем? — Когда-нибудь я сам напишу эту статью, — парирует Сасори. — Очень сомневаюсь. Игра всё-таки начинается. Все садятся в круг, и всё это сборище больше напоминает мне минное поле. Складывается ощущение, что все знают друг про друга какие-то грязные секреты и норовят побыстрее выдать их. Чего стоит только взглянуть на Куроцучи — я буквально чувствую, как она меня ненавидит. — Ладно, давайте я начну, пока Сасори продолжает социализироваться, — предлагает Итачи, хватая рюмку со стола. — Я никогда не… списывал домашку! — Серьёзно? — Какой же ты ботан. Естественно, все пьют. Я думаю, тут даже не хватит одной рюмки после такого заявления. Эстафета переходит мне. — Я никогда не… — Ну и чего же я «никогда не»? Чувствую, как напряглись Куроцучи и Дейдара, — неужели они реально думают, что я заявлю что-то типа «я никогда не целовалась со своим родственником», хотя, если подумать, они даже не должны пить… Короче, не знаю, каким же плохим человеком я им кажусь, но всё, на что меня хватает: — Смешивала водку и пиво. Боже, это действительно происходит? Они все пьют! Все до единого! С кем я вообще связалась? Игра кажется довольно весёлой, и все по очереди говорят какую-нибудь ерунду, кажется, позабыв о том, что можно ненароком выдать чужие секреты. Наверное, я слишком серьёзно восприняла эту игру, хотя на самом деле её цель — всех напоить. И примерно так и случается, пока очередь не доходит до Сасори. — Так-так-так, — задумчиво бормочет он, водя пальцем по краешкам своей рюмки. — Чего же я никогда не делал?.. — Сейчас мне кажется, что минуту назад Акасуна был в стельку пьяным, но на данный момент… Ино, у тебя просто паранойя. Успокойся. — Я никогда не вызывал у себя рвоту после еды в страхе растолстеть. Нет, не успокойся. Какого хрена это сейчас было? Мне послышалось? Мне послышалось, или он действительно сказал то, что сказал? Все в непонимании смотрят сначала на Сасори, а затем, проследив за его кукольным взглядом, естественно, оборачиваются на меня. Мне хочется исчезнуть. Просто сквозь землю провалиться. — Ну и чего никто не пьёт? — Этот придурок всё ещё не отрывает от меня взгляда, и это вызывает во мне такой фантастический гнев, что хочется просто вмазать ему так сильно, чтобы хотя бы один его кукольный глаз обзавёлся синяком. Но нет, Ино, ты, конечно же, этого не сделаешь. Я медленно поднимаюсь с места и, изо всех сил пытаясь сдержать слёзы, пулей вылетаю из комнаты. Не видя перед собой ничего, я обуваюсь и выскакиваю на улицу, стремясь побыстрее убежать из этого проклятого дома, где каждый раз происходит какая-нибудь херня, которая потом не даёт мне спокойно жить. Это уже чёртова закономерность. В голове крутятся лишь его слова, и я искренне не понимаю, как он вообще догадался. И даже если он догадался — зачем сообщать об этом всем остальным? Зачем сообщать сейчас, когда мы веселились, и пили, и радовались жизни, и вообще всё было, мать его, прекрасно и замечательно? Мне просто хочется уйти отсюда подальше и никогда больше никого из них не видеть. — Ино! Ну конечно. Дейдара. — Ты весь вечер так на меня смотрел, что, наверное, тоже что-то такое знаешь, о чём хочется всем рассказать, да? — Алкоголь, естественно, благополучно выполняет свои функции, и я уже не совсем понимаю, что, собственно, несу. — Нет, — непонимающе отвечает он. — Я просто хотел спросить, правда ли это. — А как ты думаешь? — Теперь думаю, что да. Я останавливаюсь, поворачиваясь к нему, и вижу наполненные какой-то непонятной мне грустью глаза. Почему? Почему ему грустно? — Я просто не понимаю, какое вам всем до этого дело. — Ино… — Нет, послушай меня. — Ну всё. Меня понесло так, что не остановить. — Почему все в той комнате знают друг про друга кучу всякого дерьма, а в итоге всё вываливают на меня? Почему Сасори вообще позволил себе сказать это? Какое он имел право? Он ведь даже не знает всего до конца! — Чего он не знает? — спокойным тоном вопрошает Дейдара, медленно ко мне приближаясь. — Он не знает, через что я прошла. Он не знает, через что я каждый день прохожу. Его жизнь охренительно удалась: у него клёвые друзья, богатенькие родители, он разговаривает со своей матерью так, будто она для него никто, и понятия не имеет, каково это — не иметь возможности даже так с ней разговаривать. Он понятия не имеет, каково это — когда твоя мать попросту от тебя отказалась, когда она предпочла умереть вместо того, чтобы быть с тобой, воспитывать и поддерживать. Он понятия не имеет, каково это — каждый день думать, что с тобой что-то не так, что в тебе есть какие-то изъяны. Он понятия не имеет, каково это — ненавидеть себя каждый грёбанный день, открывать глаза и думать, почему ты не умерла во сне. Он просто делает, что хочет, и думает, что это весело. Так вот это нихрена не весело. Слёзы текут по моим щекам, и Дейдара провожает каждую из них своим светлым взором и молчит, видимо, пытаясь переварить всё, что я ему наговорила. — Да, знаешь, в конце концов это всё неважно. Потому что я никогда больше с вами не встречусь. — Не говори глупости, Ино. Никто из нас не подумал, что ты плохой человек, потому что делаешь это. Мы твои друзья, и мы переживаем за тебя. «Друзья». Это слово пульсирует в моих мыслях и кажется чем-то инородным, неподходящим, каким-то неуместным и даже мерзким. — Не нужно делать вид, что ты заботишься обо мне, — злобно выплёвываю я. — Никто не узнает, что ты поцеловал свою младшую сестру, если ты вдруг об этом переживаешь. Я вижу, как грусть в его глазах сменяется негодованием. — Я не целовал её. — Дейдара, я вас видела! Ты не можешь этого отрицать! — Это она меня поцеловала! — Да какое это, собственно, имеет значение? Почему он вообще передо мной оправдывается? — Да при чём тут вообще это?! — Разве не из-за этого ты весь вечер так пялился на меня? Ты боишься, что я кому-то расскажу. И поэтому ты хотел встретиться сегодня днём, когда я тебе не ответила? Так вот если ты думаешь, что я настолько хреновый человек и буду раскрывать всем твой отвратительный секрет, то я не буду. Вот так вот. Можешь идти. Можешь возвращаться к своим дружкам и дальше смеяться на тем, чего вы не понимаете. — Ты меня совершенно не слушаешь! — всплескивает руками Дейдара, кажется, начиная беситься. — Мне абсолютно наплевать на Куроцучи и на то, что она меня поцеловала. И мне абсолютно наплевать, если ты кому-то об этом расскажешь. Никто не собирается над тобой смеяться, Ино, как ты не понимаешь?! Я хочу тебе помочь! Помочь. Он хочет мне помочь. — А встретиться я хотел потому, что нужно было поговорить о Сакуре. Что? При чём тут вообще она? — Неожиданно, правда? — усмехается Тсукури. — Мир вертится не вокруг тебя одной. — Что случилось с Сакурой? — Ты настолько зарылась в своих проблемах, что даже не заметила, что с ней произошло. — Ты можешь, мать твою, сказать, что с ней случилось?! — Я начинаю буквально орать на него, не выдерживая этого поучительно-спокойного тона. Дейдара молчит несколько секунд, будто бы решая, стоит ли говорить мне. Будто бы решая, заслуживаю ли я этого. — Её изнасиловали. Его слова так бьют по моему сознанию, что я не понимаю, что происходит. Изнасиловали? Сакуру? Да она скорее убьёт кого-нибудь, чем позволит сделать это. Но всё же её поведение в последнее время только подтверждает его слова. — Я не знала. Я всё это время не знала, а она была там, одна, ни с кем не общалась и никуда не ходила, — начинаю бормотать какие-то дурацкие слова, совершенно себя не контролируя. — Наверное, я всё же действительно хреновый человек, раз не обратила на это должного внимания. Я просто… не заметила. Сейчас эмоций в глазах Тсукури я разобрать не могу. — Да ты действительно на себе помешана, — произносит он с каким-то… отвращением? Да. В его глазах — отвращение. Его слова — будто удары по щекам. Пожалуй, нельзя заставить меня чувствовать себя ещё хуже. Я лучше просто уйду. Прямо сейчас пойду к ней, мы поговорим, может, ей станет лучше хоть немного. — Куда ты пошла? — Какая тебе разница? — Я не останавливаюсь и даже не оборачиваюсь в его сторону. Мне хочется увидеть только Харуно. Я слышу его тяжёлый вздох за спиной, но всё же продолжаю идти. Он обречённо топает за мной всю дорогу до дома Сакуры, не произнеся ни слова, видимо, боясь оставить меня одну. Если честно, после этой истории с ней мне и вправду не хотелось бы тащиться одной по тёмным улицам. — Не нужно было меня провожать, — всё же зачем-то говорю я. Не знаю, что творится у меня в голове. Я просто не знаю. — Ты могла бы просто сказать «спасибо». — Отвращение в его глазах никуда не делось. Оно всё ещё там и, кажется, навсегда. Дейдара уходит. Я стучусь в дверь, и Сакура открывает так быстро, будто ждала меня всё это время. Она бледная и будто бы уменьшилась в десяток раз. Она непохожа на ту Сакуру — вечно весёлую и задиристую. Сейчас она похожа на маленькую девочку, которой нужна помощь. Мы забираемся под тёплое одеяло и включаем сериал. Она плачет, и я плачу вместе с ней. Пытаюсь убедить её, что всё наладится. Станет лучше. Ей обязательно станет лучше. Это лишь вопрос времени. Я это знаю.